 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 5 глава
|
|
|
|
— Сэр Даррелл? — повторила Черити, но тут же спохватилась, сообразив, что теперь Даррелл носит титул отца. Затем до нее дошел полный смысл слов Халлетта, и она недоверчиво спросила: — Расплавить всю эту великолепную серебряную посуду?
Халлетт кивнул:
— Его величество отчаянно нуждается в деньгах. Круглоголовые распоряжаются всем богатством Лондона и других больших городов. Но хотя сторонники короля оказывают ему щедрую поддержку, их основное состояние — земля, а ее нельзя быстро реализовать.
— А что другие города, сэр? — спросила Черити после короткой паузы. — До нас доходит так много слухов.
Халлетт вздохнул:
— Кроме Лондона и Плимута, круглоголовые удерживают Гулль, Бристоль и Глостер — все важные порты. Флот также на стороне парламента, так что какая бы помощь ни поступила к нам из-за моря, она должна пробиться через блокаду вражеских кораблей.
— Но ведь у короля много сторонников, разве не так? — спросила пораженная Черити.
— Да, много, особенно на севере и западе Англии и в Уэльсе, но проклятых бунтовщиков тоже немало. Борьба будет длительной и тяжелой, мисс Черити, сомневаться не приходится. Эджхилл — это всего лишь начало.
— Пять тысяч убитых! — прошептала Черити. — Сэр, кто еще погиб, кроме сэра Даррелла?
— Пятеро из Конингтонского прихода, о чем мне известно точно, и столько же было тяжелораненых, — с трудом выговорил он. — Боюсь, я стану вестником скорби и в других домах...
— Как вы добрались до короля, мистер Халлетт? Мы думали, что вы в Сомерсете, с лордом Хартфордом.
— Почему же, мы там и были. Но круглоголовые послали против нас графа Бедфорда, а у него семь тысяч человек против наших полутора тысяч. Мы отступили к Майнхеду, оттуда сэр Ральф Хоптон поскакал в Корнуолл, и с ним сто шестьдесят всадников, а милорд Хартфорд морем отправился в Южный Уэльс с пехотой и оружием, и мы тоже. Это было в конце сентября. После этого мы прошли маршем, чтобы соединиться с основной королевской армией, вот и оказались, на свое несчастье, в Эджхилле.
|
|
|
Они оба умолкли, с горечью вспоминая смелых, горделивых людей, собравшихся возле этого дома всего два месяца назад. Черити сидела у стола, положив голову на скрещенные руки, а Николас стоял, глядя на нее сверху вниз. Ее самообладание казалось неестественным в столь юном существе. Если бы Халлетт не знал ее так хорошо, то подумал бы, что она бессердечная, но ему с давних пор было известно о ее безграничной преданности Конингтонам. Черити Шенфилд обладала силой, не соответствующей ее возрасту. Она могла склонить голову перед горем и несчастьем, но ее нельзя было сломить. Даррелл, посылая его с горестным известием к своей слабенькой, овдовевшей матери и беременной жене, произнес: «Слава богу, что Черити там с ними!» Наблюдая за ней сейчас, Николас вполне разделял чувство, подсказавшее эти слова. Он вынул запечатанное письмо из нагрудного кармана и положил перед ней на стол. Черити вопросительно посмотрела на него, и мужчина просто сказал:
— Сэр Даррелл просил меня передать его вам.
Черити взяла письмо и поднялась. Свободной рукой потерла глаза, вдруг снова став маленькой.
— Спасибо, — сказала она тихо. — Простите меня, я так устала. Мне нужно немножко отдохнуть. Но вы скажете мне, да, если я понадоблюсь?
Николас уверил ее, что именно так он и сделает, и Черити пошла к себе в спальню. Письмо от Даррелла, хоть и короткое, красноречиво показало, как он ее любит и верит в нее. Даррелл просил Черити успокоить и утешить его мать и Элисон, так как для себя он не видел ничего похожего на скорое возвращение в Конингтон. Она дважды перечитала письмо и легла спать, положив его под подушку.
|
|
|
Николас Халлетт провел в Конингтоне ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы выполнить задачу, возложенную на него Дарреллом, а после его отъезда в доме поселилось странное безразличие. Внешне леди Конингтон немного оправилась от шока, но редко покидала свою комнату и все неохотнее поднималась с постели. Она долго беседовала с Халлеттом перед его отъездом, но все это осталось между ними. Леди Конингтон не протестовала против поспешного сбора всех предметов серебряной утвари, что нашлись в доме. Зато протестовала Элисон, капризно требуя объяснить ей, как они намерены обходиться без этого. Но Черити не проявляла снисходительности к подобным жалобам.
— Будем есть и пить из оловянной посуды, — ответила она коротко. — Сомневаюсь, что вкус от этого станет много хуже.
Осень уступила дорогу зиме, и у трех женщин возникли более серьезные поводы для беспокойства, так как война оказалась угрожающе близко. Маленькая группа всадников, которую сэр Ральф Хоптон привел в Корнуолл в конце сентября, вскоре разрослась под его руководством до армии в несколько тысяч человек. Он занял Лонсестон, и, несмотря на то, что парламентские вооруженные отряды, обосновавшиеся в Девоншире, получили еще подкрепление из Лондона, его кавалерия неоднократно совершала набеги через реку Тамар в Девон. К началу декабря он грозил уже Плимуту, но у кавалерии нет кораблей, и она не может помешать врагу снабжать гарнизон по морю оружием, деньгами и продовольствием. Да и численность маловата для блокады города. Попытка удержать Эксетер также провалилась, и к концу года роялисты вновь были отброшены в Корнуолл.
Холодным безоблачным днем, в самом начале января, Черити сидела у постели леди Конингтон, с тревогой вглядываясь в лицо спящей женщины, такой маленькой и хрупкой на громадной кровати. Ясно было, что леди Конингтон умирает. Она слабела с каждым днем, все больше отдаляясь от окружающих, как будто жизнь ускользала у нее меж пальцев, а она не имела ни сил, ни желания удержать ее. Порой казалось, что она умерла в тот день, когда Николас Халлетт привез в Конингтон сообщение о битве при Эджхилле.
Черити чисто физически ощущала, как печаль и страх наваливаются на нее, давят своей тяжестью. Черити любила сэра Даррелла и его жену безоглядно, словно они были ее родителями, ведь настоящих она не знала, и вот ей предстоит потерять обоих. Даррелл был далеко, а Элисон с каждым днем все больше зависела от нее. Борьба, разгоревшаяся вокруг Плимута, в любое время могла вспыхнуть снова, и хотя Конингтон пока оставался в стороне, до них доходили слухи, что какие-то поместья подверглись нападению и были разграблены. Черити, пытаясь трезво оценить будущее, не видела другой хозяйки Конингтона, кроме Элисон, и была близка к панике. Она сознавала свою неопытность и полную неподготовленность к той ответственности, которая, как она понимала, вскоре должна лечь на нее.
|
|
|
После сна леди Конингтон почувствовала себя немного бодрее. Она попросила Черити позвать Элисон и чтобы невестка принесла все свои драгоценности. Черити удивилась, но возражать не стала. Пришлось вытаскивать Элисон из спальни, не обращая внимания на жалобные стенания и просьбы оставить ее в покое. Элисон была теперь на восьмом месяце беременности, она отяжелела, сделалась вялой и жила в постоянном ожидании несчастья. Она боялась приближения родов, ее преследовала мысль, что в любой день к ней может прийти такое же известие, как то, которое привез Николас Халлетт леди Конингтон, страшилась, что волна войны опять докатится до Девона и безопасность Конингтона рухнет с появлением солдат. Черити, верная своему обещанию, делала все, чтобы поднять дух Элисон, но безуспешно.
В комнате леди Конингтон Черити усадила Элисон в кресло возле кровати, а шкатулку с драгоценностями положила на расшитое покрывало. Миледи кивнула:
— Благодарю, Черити. Принеси и мои драгоценности тоже.
Когда все было сделано и вторая шкатулка заняла место рядом с первой, леди Конингтон протянула к ним прозрачную тонкую руку с голубыми прожилками и заговорила очень серьезно:
— Вы обе знаете, почему мой сын приказал отдать в переплавку все серебро. И лучше уж так, чем если бы оно досталось каким-нибудь мародерствующих отрядам круглоголовых. Даррелл не упоминал о драгоценностях, но мы все понимаем, как я думаю, что это единственная большая ценность, оставшаяся у нас, которую без труда можно обратить в деньги. А значит, их следует спрятать в безопасном месте, известном только нам троим. Я не сомневаюсь в наших слугах, но чем меньше делиться тайной, тем больше шансов сохранить ее.
|
|
|
Миледи умолкла, почти задыхаясь, так как порыв, вдохновивший ее на столь продолжительную речь, истощил угасающие силы. Черити накрыла своей рукой ее пальцы и сказала просто:
— Где вы хотите, чтобы я спрятала их?
— Этого я еще не знаю. Но где-то подальше от дома, потому что если круглоголовые доберутся до нас, они обыщут здесь все, от чердака до подвала.
Элисон что-то невнятно пролепетала в тревоге, и леди Конингтон перевела на нее слабеющий взор:
— Милое дитя, этого может и не случиться. Я всем сердцем молю, чтобы этого не произошло, но мы должны подготовиться.
— Конечно должны! — с готовностью поддержала ее Черити. — Мне кажется, я знаю, где можно спрятать драгоценности, если миледи согласится. — Она сделала паузу, а потом спокойно добавила: — В Маут-Хаус.
— В доме твоего дяди? — Леди Конингтон была поражена. — Но ведь придется сказать ему...
Черити покачала головой:
— Нет, незачем. Помните древнюю сторожевую башню у крепостного рва? Она разваливается, и никто там не бывает, а я туда забиралась. Так вот, на самом верху есть углубление в стене, оно и будет надежным тайником.
— Слишком далеко, — капризно возразила Элисон. — Как мы сможем следить за их сохранностью?
— Лучше без этого обойтись! Если мы станем то и дело проверять их сохранность, то рискуем выдать тайник. Сейчас в Маут-Хаус никто не лазает по развалинам. Няня говорила мне, что последним поднимался на эту башню мой отец, а это было почти тридцать лет назад.
— Башня прекрасное место, если спрятать их там незаметно, — положила конец спору леди Конингтон. — Сможешь, детка?
— Если хотите, я отнесу их туда сегодня ночью. Небо чистое, почти полнолуние, светло, как днем. К дому подходить не нужно, а если собаки меня услышат, ну и что, они меня прекрасно знают и не поднимут лай.
— Так тому и быть, — согласилась леди Конингтон. — Сложи все в одну шкатулку, Черити. Так тебе удобней будет нести. — Она обернулась к Элисон, указывая на кольца и жемчужное ожерелье: — И это тоже, моя дорогая! Мы с тобой больше не будем носить никаких украшений, только обручальные кольца.
Элисон неохотно повиновалась, ведь жемчуг был свадебным подарком Даррелла. Черити аккуратно все упаковала, а потом вдруг сказала:
|
|
|
— Но ведь все заметят, что вы больше не носите драгоценностей. Разве это не вызовет подозрений?
— Мы объясним, что драгоценности пришлось продать, чтобы собрать деньги для короля. Мистер Партридж поможет. Ему-то мы должны сказать, что драгоценности спрятаны, но не говорить, где именно. — Она вздохнула и закрыла глаза. — Я очень устала. Дайте мне теперь отдохнуть.
В ту ночь, когда Черити бежала через сад, а потом через парк и рощу, ей ничуть не было страшно — бурлило веселое чувство приключения. Было морозно. Голые ветви деревьев нарисовали черный узор на светлом небе, дыхание повисало туманным облачком. Ручей за рощей все еще бежал, быстрый и полноводный, а вот широкое разводье перед развалинами башни застыло недвижно, как зеркало, под гладким льдом.
В тени сторожевой башни Черити сбросила теплую накидку и подоткнула до колен юбки. Шкатулка с драгоценностями, завернутая в мешковину, заранее была надежно примотана к поясу, чтобы руки оставались свободными. Черити передвинула ее за спину и осторожно полезла по стертым, выкрашенным ступенькам узкой винтовой лестницы в толще стены. Это было опасное восхождение, так как во многих местах ступеньки осыпались совсем, а ближе к вершине обрушилась и внутренняя стена, так что пришлось пробираться наверх, тесно прижимаясь к наружной стене, поскольку рядом угрожающе зияла черная глубина полой башни.
Она добралась до цели. Наверху каменная кладка расширилась: когда-то здесь была парапетная стенка с бойницами. В ярком свете луны Черити без труда нашла то, что искала, вынула из кармана маленький ножик и перерезала веревку, которой привязывала к поясу шкатулку. Встала на колени, опустила сверток в глубокую нишу и частично заложила отверстие обломками камня. Потом, удовлетворенная сделанным, с предосторожностями спустилась на землю и вскоре уже торопилась домой.
В Конингтоне Черити сразу же, как ей и было наказано, прошла к миледи. Просторная спальня освещалась очень скудно, и Черити двигалась на цыпочках, чтобы не тревожить леди Конингтон, если она задремала. Но как только Черити ступила в круг света, отбрасываемого свечой, слабый голос произнес с глубоким облегчением:
— Слава богу, ты вернулась в целости и сохранности, дитя мое! Все в порядке?
— Да, мадам! — Черити подошла к кровати, откинув на плечи капюшон плаща. — Драгоценности надежно спрятаны, и никто, кроме нас троих, ничего не знает.
— Ты смелая девочка, Черити, — нежно сказала леди Конингтон, протягивая к ней руку. — Не знаю, как бы я смогла без тебя в эти последние месяцы.
— Сегодня-то ночью большой храбрости не требовалось, — откровенно призналась Черити, согревая в своих ладонях протянутую руку. — Я не боюсь темноты, не боюсь карабкаться на вершину башни, и вы знаете, миледи, что я охотно сделала бы для вас гораздо больше, если бы могла. Но все-таки мне часто бывает страшно — когда думаю о войне, о будущих сражениях и о том, что может выпасть на нашу долю здесь, в Конингтоне. Тогда все мое мужество исчезает бесследно.
— Нет, дитя мое, мужество тебя никогда не покинет. Меня только то и утешает, что, когда я уйду, рядом с Элисон будешь ты. Ведь мне недолго осталось, моя дорогая! Мне даже не дано увидеть внука. Нет, не нужно печалиться обо мне... — сказала она, ощутив, что пальцы Черити крепче сжали ее руку. — Смерть явится ко мне в обличье друга, потому что при всей бесконечной любви к сыну и к будущему ребенку, я знаю, что свет ушел из моей жизни в день битвы при Эджхилле.
Леди Конингтон умолкла, и Черити опустилась на колени рядом с ее постелью, с болью прижавшись губами к ее безвольным пальцам. Через минуту леди Конингтон заговорила вновь:
— Впереди тяжелые времена, дитя мое! Элисон по природе ласкова, нежна и добра, но у нее не хватит сил встретить это будущее одной. Ты стойкая, Черити! У тебя должно хватить мужества и мудрости на обеих.
— Вы знаете, что я сделаю все, что в моих силах! — Черити подняла глаза, полные непролившихся слез. — Еще до отъезда Даррелла я обещала ему, что Элисон и малыш будут первейшей моей заботой. Теперь я обещаю это вам. Каждый день я молю Бога даровать мне мудрость и мужество, чтобы я смогла сдержать слово.
— Родная моя... — Леди Конингтон высвободила руку и погладила Черити по щеке. Голос был очень тих, глаза уже закрылись. Она говорила как бы про себя. — Я давно люблю тебя, как дочь. Если бы ты действительно стала моей дочерью, какое было бы счастье... Вы с Дарреллом! Вот моя самая заветная и самая потаенная мечта, но у матери нет голоса в подобных делах, а богатое приданое важнее силы духа и любящего сердца. Я не отваживалась высказать свое желание, чтобы вы с Дарреллом обвенчались. Никогда — до сегодняшнего дня...
Слова замерли в тишине, но Черити не шевельнулась. Стоя на коленях у постели, уставясь невидящим взором во тьму, она вся погрузилась в изумленное созерцание того, что открыла ей леди Конингтон. Подобная мысль никогда не приходила ей в голову. Да такого и не бывает — наследники титулов и больших состояний не женятся на бедных сиротах. Но только на мгновение представив себя на месте Элисон, Черити с внезапным озарением осознала, что это было бы величайшим счастьем, какое мог подарить ей мир.
Глава 7
ЗИМНИЕ ПЕЧАЛИ
(продолжение)
Леди Конингтон умерла через неделю так тихо и спокойно, что те, кто находился рядом с ней, даже не заметили этого. Позднее, глядя на любимое лицо, на котором уже не было следов печали и страданий, Черити поняла, что нельзя оплакивать уход миледи. Теперь ей покойно, душа воссоединилась с душой мужа, самого дорогого человека. Черити плакала по живым. По Дарреллу, который за такой короткий срок потерял обоих родителей; по Элисон и малышу; по самой себе, лишившейся мудрой заботы и самой доброй любви, которую она вообще знала в жизни.
Умершая хозяйка Конингтона нашла последнее пристанище в маленькой деревенской церкви, под сводами которой уже было захоронено не одно поколение Конингтонов. Но мысли тех, кто горевал о ней, уносились и к одиноким могилам на овеваемых ветрами склонах Эджхилла, где лежали ее муж и другие мужчины, которым не суждено было вернуться домой. Той суровой зимой все беды и потери, связанные с войной, равно тяжело переживали и обитатели красивого большого дома на холме, и простолюдины в деревне у его подножия.
Жестокость войны вскоре опять накатится на них. После сражения при Браддок-Дауне 19 января весь Корнуолл вновь оказался в руках роялистов, и кавалеристы, вдохновленные победой, опять двинулись в Девон. Через три дня они штурмовали Солташ, и Плимуту вновь грозила опасность, но, как и прежде, корнуолльским войскам не хватило ресурсов, чтобы закрепить успех. Даже блокада города оказалась им не по силам, так как позиции роялистов в силу необходимости были очень растянуты, а круглоголовые не теряли времени, собирая силы для защиты порта. Через месяц после вторжения роялистов в Девон отряды круглоголовых атаковали Модбери и погнали роялистов, несмотря на их стойкое сопротивление, снова в Корнуолл.
Весь этот месяц обитатели Конингтона жили в постоянном страхе, каждый день ожидая, что к ним нагрянут солдаты какой-нибудь из противоборствующих сторон. Элисон в особенности впадала в такую панику при малейшем непривычном звуке, что Черити серьезно опасалась, как бы это не повредило ей или ребенку. Пытаясь успокоить Элисон, она уговорила управляющего послать верных слуг на поиски надежных сведений, потому что до них доходила только молва, причем самая нелепая. Но страшное предупреждение о надвигающейся опасности принес, однако, не один из посыльных, а двенадцатилетний Питер Брамбл, младший сын владельца постоялого двора. Это с его братом Дикконом Черити болтала когда-то давным-давно, радостным майским утром. В промозглый холодный февральский день Питер примчался в поместье, постучал в парадную дверь и, еле переведя дух, выпалил, что приближается отряд круглоголовых.
Трудно было бы выбрать для этого более неподходящий момент. Горничная Элисон только что спешно вызвала Черити из маслобойни, где она руководила работой служанок. Раскрасневшаяся и напуганная девушка вбежала туда, запыхавшись, и схватила ее за руку:
— Мисс Черити, не подойдете ли вы к миледи? Мне кажется, ей пора!
Секунду Черити молча смотрела на девушку, пытаясь совладать с внезапным приливом тревоги, а затем, весьма успешно разыграв невозмутимое спокойствие, отвернулась от наблюдавших за ней молочниц и сказала:
— Я буду сию минуту. Прошу тебя, найди Вудли, пусть немедленно поднимется к миледи.
Вудли, служившая личной горничной у покойной леди Конингтон, была здравомыслящей и уравновешенной женщиной, на нее можно положиться, а Черити отчаянно нуждалась в помощи. Конечно, повивальную бабку можно доставить из деревни очень быстро, но Элисон все равно будет цепляться за Черити, ища поддержки и мужества.
Она вошла в большой холл, торопясь к Элисон, как раз в ту минуту, когда Питер Брамбл передавал предостережение дворецкому и побледневшим от страха лакеям. Черити услышала одно слово: «Круглоголовые» — и бросилась к мальчику.
— Ты имеешь в виду, они идут сюда?
— Да, мисс Черити, мы слышали, они сами так говорили! Они остановились у нас накормить лошадей, понимаете? Хвастались, что вот возьмут богатую добычу в Конингтоне и все, больше им тут делать нечего. Отец приказал мне смыться и бежать полем, предупредить вас, — пусть мальчик резко оборвал сам себя и быстро взглянул на дворецкого.
— А миледи самое время укладывать в постель! — в расстройстве сказала Черити. — Боже милосердный, мистер Партридж, что ж нам делать?
— Мы должны спокойно поговорить с ними, мисс Черити, и не делать ничего такого, что вызвало бы их гнев. — Старик колебался, взволнованно глядя на нее. — Они ведь англичане, не чудовища какие-нибудь! Не причинят они вреда женщине в таком состоянии, как миледи, хоть и круглоголовые.
— Круглоголовые?!
Сдавленный крик ужаса и отчаяния заставил всю группу разом повернуться. В арке, за которой начиналась парадная лестница, стояла Элисон, цепляясь за стену, чтобы не упасть. Лицо пепельно-бледное, глаза расширены от страха, в голосе истерические нотки:
— Господи, помоги мне! Они не придут сюда?
— Элисон! — Черити кинулась к ней и, обняв за плечи, попыталась увести ее обратно, в спальню. — Тебе нечего бояться, мистер Партридж прав. Они не сделают тебе ничего плохого. Возвращайся к себе.
— Не пойду! У тебя совсем нет сердца? Как мне сохранить ребенка, если эти грабители будут рыскать по дому? — Ее широко распахнутые, горящие лихорадочным пламенем глаза обратились к Джеймсу Партриджу, стоявшему в полной растерянности в нескольких шагах от нее. — Приготовьте мою карету! Дайте мне скрыться, пока не поздно!
— Дорогая, тебе нельзя! — серьезно сказала Черити. — Ты хочешь, чтобы твой ребенок родился на обочине дороги? Тебе не причинят вреда, обещаю! Наши слуги встанут на страже у твоих дверей, но я убеждена, что солдаты не будут ломиться в твою комнату, когда им скажут, что с тобой.
— Мисс Черити верно говорит, хоть еще и не все знает, миледи, — прервал ее Партридж, приблизившись еще на пару шагов. — Ни вам, ни ей не может грозить опасность, так как предводитель круглоголовых не кто иной, как кузен мисс Черити, мистер Джонас.
— Джонас? — неожиданно резко воскликнула Черити. — Вы уверены?
— Малыш Питер видел его, мисс Черити. Конечно, горько сознавать, что он таким образом явится в дом, где его так часто принимали как желанного гостя, но в этом известии не одно зло, примешалось и что-то хорошее. По крайней мере, он не позволит жестокости своим людям.
Черити его не слышала. Она смотрела на старика, но видела вместо него заснеженный парк и лицо Джонаса, искаженное ненавистью, когда он клялся отомстить Дарреллу Конингтону. Чего же проще выполнить угрозу, если под рукой жена Даррелла и его ребенок, которого она вот-вот родит! Войной прикрываются любые зверства, а Черити знала своего кузена. Он не откажется от такого случая утолить свою ненависть.
— Миледи права, — внезапно заявила Черити. — Ей лучше быть подальше отсюда. Пусть запрягут лошадей в коляску и четверо вооруженных людей поедут верхом сопровождать нас. — Она повернулась к Вудли, которая вместе с горничной Элисон уже появилась в холле. — Вудли, позаботьтесь о миледи, а ты, — обратилась она ко второй женщине, — собери подушки и одеяла и отнеси их в карету. Поспешите теперь!
— Мисс Черити, это безумие! — запротестовал Партридж. — Куда вы поедете?
Черити взглянула на него:
— В единственное место, где будет безопасно, если этих солдат действительно ведет мой кузен. В Маут-Хаус!
Она не стала дожидаться очередных протестов и, оставив Элисон на попечение Вудли, побежала по лестнице. Тут ее пронзила еще одна мысль, Черити перегнулась через перила и крикнула дворецкому:
— Собери все деньги, какие есть в доме, и отнеси в карету. Пусть никаких ценностей не достанется этим проклятым мятежникам! А ты, Питер Брамбл, возвращайся в деревню и скажи повитухе, чтобы шла к дому моего дяди.
Войдя в свою спальню, Черити вынула теплый алый плащ и набросила на плечи, потом достала со дна сундука коробку. В ней лежал пистолет, что дал ей Даррелл накануне отъезда из Конингтона. Еще раньше, до поездки в Лондон, он научил ее обращаться с оружием, и в последний месяц Черити держала его заряженным в полной боевой готовности как раз на такой случай.
С коробкой под плащом она быстро вышла из комнаты. Широкий коридор, Длинная галерея с портретами предков Конингтонов, парадная лестница — вот она снова в холле. У Черити сжималось сердце, она с сожалением и любовью оглядывалась вокруг, негодуя на вынужденный отъезд. Ее характер требовал другого: забаррикадировать двери, бросить вызов Джонасу, сразиться с ним. Но Черити понимала, что даже без Элисон предпринять нечто подобное было бы чистым безумием. Сопротивляться — значит провоцировать нападение. Оставалось только одно: бросить дом на произвол судьбы и молиться, чтобы захватчики не слишком разбушевались.
Короткая поездка в Маут-Хаус превратилась в настоящий кошмар для всех. Элисон, похоже, совсем обезумела от ужаса. Ее завернули в подбитый мехом плащ, еще закутали в одеяла, оберегая от резкого холода, и уложили на подушки. Рядом с ней усадили Вудли — поддерживать ее и предохранять от толчков кареты. Но Элисон все время тихо стонала, положив голову на плечо женщины, и вскрикивала от боли. Черти крепко прижимала к себе коробку с пистолетом, благодаря небо за то, что по холодной сухой погоде земля подмерзла, и дорога была твердой. Карета тряслась и подпрыгивала на ухабах, но зато им не грозило застрять в грязи.
Прошла, казалось, вечность, пока они добрались до Маут-Хаус, и Черити, оставив Элисон слугам, кинулась в дом впереди всех. Ее дядя и тетя, завидев приближение кареты и взмыленных лошадей, вышли в холл встретить ее, и в нескольких словах Черити объяснила им причину их неожиданного приезда. Миссис Шенфилд была вне себя от радости, узнав, что сын совсем рядом, в деревне, но муж ее приструнил:
— Если Джонас вернулся, чтобы устроить у нас тут войну, то радоваться нечему. Элизабет, пойди взгляни на миледи.
Миссис Шенфилд вроде бы собиралась спорить, но слуги уже внесли Элисон в дом, и пришлось подчиниться. Ее собственная прислуга, привлеченная шумом, сгрудилась в холле. Подозвав старую няню и свою личную горничную, миссис Шенфилд тоном, не допускающим неповиновения, приказала всем разойтись. Женщины окружили Элисон и повели наверх, а Черити и ее дядя остались наедине в опустевшем холле.
Джонатан Шенфилд молча смотрел на племянницу. Со времени их последней встречи прошло меньше трех месяцев, и его удивило, как она переменилась. Черити больше не была ребенком. Она поняла, что такое ответственность, и справилась с этой задачей, и теперь с ней нельзя было не считаться. Пытаясь восстановить свой прежний авторитет, он сказал сурово:
— Будем надеяться, что не ко времени затеянное путешествие не причинит вреда леди Конингтон. Тебе следовало бы подумать об этом и не позволять ей пускаться в путь в таком положении и по столь ничтожной причине.
— Нам незачем обманывать друг друга, сэр, — без обиняков ответила Черити. — Вы знаете не хуже меня, что Джонас ненавидит Даррелла Конингтона, а Элисон — жена Даррелла. Кроме того, он явится в Конингтон в надежде на богатую добычу и будет разочарован. Одного этого достаточно, чтобы в нем вспыхнула жажда мести.
Дальнейшие события доказали ее правоту. Не прошло и часа, как Джонас подскакал верхом к дверям своего дома. Оранжевая лента сторонника парламента была перекинута через его плечо, и четверо солдат следовали за ним по пятам. Он соскочил с лошади, бросил поводья одному из солдат и прошествовал в дом в сопровождении троих других. Мистер Шенфилд встретил их в холле, и Джонас, сняв шляпу, разыграл почтительный поклон:
— Мои наилучшие пожелания, сэр! Надеюсь, что вы в добром здравии и моя матушка тоже?
— Мы здоровы, — коротко ответил его отец. — Ты приехал домой в странном виде, Джонас, да еще и с солдатами.
Джонас бросил шляпу на стол и принялся стягивать перчатки.
— Я приехал по делу, сэр. По делу парламента. Мне необходимо увидеть Элисон Конингтон.
— Кто тебе сообщил, что ты найдешь ее здесь?
— А зачем сообщать? Ее нет в Конингтоне, значит, их предупредили обо мне, а Черити быстро сообразила, куда податься для полной безопасности. Где миледи?
— Наверху. Тебе нельзя к ней.
— Я настаиваю, сэр! Ее лживые слуги не расскажут мне, где найти то, что мне нужно, но я думаю, что миледи окажется не столь упрямой. Будьте добры послать за ней — или я должен сам отыскивать ее?
Джонас направился к лестнице, но остановился, увидев Черити. Она медленно спускалась по ступеням, глядя на него с глубоким презрением. И тон ее был под стать взгляду:
— О чем ты желаешь узнать, кузен, что не могут или не хотят рассказать тебе слуги в Конингтоне?
Он с неприязнью смотрел на нее, пораженный, как и отец, ее новым, зрелым обликом и разозленный этим.
— Где вы спрятали серебро и другие ценности? — спросил он напрямик.
Черити откинула назад голову, и звонкий, издевательский смех эхом отразился от высоких стен холла.
— Спрятали, кузен? Конингтонское серебро расплавили несколько месяцев назад, чтобы снабдить деньгами короля. Так поступали многие верные королю семейства. Что за нужда есть и пить из серебряной посуды, когда ей можно найти лучшее применение? Пусть послужит победе над мятежниками.
Глаза Джонаса сузились от гнева, как всегда при общении с Черити, но ее слова убедили его гораздо успешней, чем боязливые объяснения слуг в поместье. Он знал, что многие роялисты пожертвовали фамильное серебро на содержание королевской армии, и Конингтоны, скорее всего, были среди первых. Но серебряной посудой не ограничивалось богатство этой семьи.
— А драгоценности? Я видел обеих дам в побрякушках, которые стоят целого состояния.
— Драгоценности ушли туда же. Ты полагаешь, что женщины из семейства Конингтон менее лояльны, чем их мужчины?
|
|
|
