Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 8 глава




— Все будет сделано, мадам, — спокойно ответила Черити, — но сначала я должна передать вам известие от Даррелла. Он поручил мне сообщить вам, что будет здесь сегодня днем, чтобы поблагодарить вас и дядю за ту доброту, проявленную к его сыну.

— Мы не ищем благодарности за акт христианского милосердия, — сухо промолвила миссис Шенфилд. — Гораздо приятнее было бы услышать от него, скоро ли мы избавимся от этой обузы.

— Несомненно, он вам скажет об этом, — ответила Черити. — Мне ничего не известно о его намерениях.

Во второй половине дня Даррелл прибыл в Маут-Хаус и застал семейство в холле: все собрались, чтобы поздороваться с ним. Каждый сознавал деликатность ситуации и старался по мере возможности сгладить неловкость. Хозяева обменялись с гостем вежливыми приветствиями, и Даррелла расстроил вид мистера Шенфилда. Черити рассказала ему о болезни дяди, но все же Даррелл был поражен до глубины души, найдя в столь плачевном состоянии человека, которого помнил сильным и крепким.

Черити чувствовала смутную тревогу, висевшую над всеми, как туча. Конечно, эту встречу, и для всех-то нелегкую, труднее всего было перенести Дарреллу, и некоторые признаки напряженности в нем были вполне естественны. Однако Черити ощущала, что есть что-то еще, какой-то груз, даже более тяжкий, чем горькие мысли и воспоминания, которые в этом доме особенно должны были одолевать его. Под внешней вежливостью скрывались отчужденность, замкнутость, Даррелл казался совсем другим человеком, чем тот, с кем она разговаривала сегодня утром.

— Я пришел сюда, — начал Даррелл, когда все уселись, — по двум причинам. Во-первых, чтобы поблагодарить вас, сэр, а также вас, миссис Шенфилд, за доброту, которую вы проявили к моей жене в трудный час, и за заботу о моем сыне с момента его рождения. За это я всегда буду благодарен вам.

— Благодарен? Нам?

Джонатан Шенфилд с силой ударил палкой по плиткам пола. Его речь, и так уже неразборчивая из-за паралича, сковавшего половину лица, сделалась совсем невнятной от внезапного волнения, но смысл того, что он хотел сказать, был достаточно ясен.

— Господи помилуй, сэр Даррелл! Какие у вас причины для благодарности? Это нам надо встать на колени и молить вас о прощении за все зло, что принес вам трусливый выродок, которого мне стыдно называть своим сыном. Его позор — наш позор, и он будет лежать на нас во все времена!

Этот взрыв эмоций поверг всех в молчание. Никогда еще мистер Шенфилд не показывал, какая бездна горечи разрывает его душу. Элизабет первой пришла в себя:

— Мы все сожалеем о том, что случилось в тот день, но во время войны совершается много такого, что казалось немыслимым, пока в государстве царил мир. Что толку, муж мой, бередить старые раны! Ведь ничего не вернешь.

— Ничего! — упавшим голосом откликнулся Даррелл. — Бог свидетель, во имя войны я тоже совершал поступки, которыми не пристало гордиться. Так тому и быть, сэр! Прошлое не исправить, покончим с этим!

Черити неотрывно смотрела на Даррелла, и тень охватившего ее беспокойства сгустилась. Нет, это не Даррелл, какого она помнила, — это измотанный, разбитый человек, который в двух словах отмахнулся и от своего прекрасного дома, преданного бессмысленному разрушению, и от своей земли. Где же та крепкая рука, тот гордый, непобедимый дух, в котором она и подобные ей видели руководство и защиту?

— Вы говорили о двух причинах своего визита, сэр Даррелл, — напомнила миссис Шенфилд после паузы. — Какова же вторая?

Видно было, что Даррелл с усилием вытащил себя из угрюмого провала. Он тихо произнес:

— Я приехал просить об услуге, мадам, чтобы на какое-то время вы оставили моего сына под своим кровом. Едва ли возможно взять его в гостиницу.

— Не волнуйтесь об этом, сэр! — Интонация, с которой произнесла Элизабет эти слова, совершенно не соответствовала их доброжелательному смыслу. — Ребенок, естественно, останется под нашей крышей, пока вы не наладите свой дом.

— Вы неправильно поняли меня, миссис Шенфилд. — Голос Даррелла был начисто лишен выразительности, как будто он специально постарался исключить любые эмоции. — Я не намерен оставаться в Конингтон-Сент-Джоне. Как только будут завершены некоторые дела, я вернусь в Кент и заберу мальчика с собой. Его бабушка, леди Мордисфорд, очень хочет ухаживать за ним.

Черити сидела сосредоточенная, совершенно недвижная, чуть стиснув лежащие на коленях руки. Она оцепенела — первая реакция на смертельную рану. Ее состояние выдавали только расширившиеся как от удара глаза да внезапная бледность. Миссис Шенфилд, бросив взгляд на нее, а затем на каменное лицо Даррелла, быстро и верно оценила ситуацию. Значит, девушка не лгала, когда говорила, что ничего не знает о намерениях Конингтона.

— Не сомневаюсь, это мудрое и достойное решение, сэр, — благосклонно сказала она. — Для леди Мордисфорд будет утешением лелеять и воспитывать сына своей дочери. Что же касается вас, сэр Даррелл, то вполне понятно, что вам не хочется возвращаться в те места, где так много болезненных воспоминаний.

Никто не обратил внимания на Черити. Она медленно встала и пошла вперед, пока не оказалась лицом к лицу с Дарреллом, который тоже поднялся.

— Ты ведь не сделаешь этого? — прошептала девушка.

Он опустил голову, как будто не мог вынести ее обвиняющего взгляда, и тихо ответил:

— Я должен был сказать тебе сегодня утром и не сделал этого только из трусости. Прости меня!

Несколько секунд Черити стояла, молча глядя на него, а потом резко отвернулась. Даррелл попытался удержать ее, но Черити, отбросив его руку, пронеслась через холл и поспешно поднялась по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке.

— Прошу вас простить эту невежливость, сэр Даррелл! — проговорила невозмутимая миссис Шенфилд. — Черити очень привязалась к ребенку, но когда она привыкнет к мысли о его отъезде, то поймет, что вы поступаете ему на пользу.

Даррелл словно и не слышал ее. Он стоял, ухватившись рукой за спинку стула, и обеспокоенно смотрел вслед ушедшей Черити. Мертвую тишину нарушил полный укора голос Сары:

— Как вы могли сделать с ней такое? Разве можно быть таким жестоким?

— Сара, замолчи!

Пораженная поведением дочери, миссис Шенфилд одернула ее, но Сара была не в том настроении, чтобы повиноваться. Вскочив с табурета, она подлетела к Дарреллу. Щеки у нее пылали от расстройства и негодования.

— Нет, я не стану молчать! Потерять ребенка! Да у Черити сердце разорвется! Неужели вы не понимаете, сэр Даррелл, что она жила только для него с того самого момента, как он появился на свет? Вы жестокий и неблагодарный человек, и для всех нас было бы лучше, если бы вы вообще не вернулись!

Сара крутанулась, взмахнув юбкой, и побежала вслед за своей кузиной. Миссис Шенфилд, вне себя от эдакой выходки, вознамерилась остановить ее, но Даррелл торопливо сказал:

— Не нужно, пусть идет, и умоляю вас, мадам, не браните ее за эти слова. Ни одно обвинение не было таким справедливым, я это заслужил! — Он помолчал и добавил: — Теперь я откланяюсь. Вновь приношу вам обоим искреннюю благодарность за все, что вы сделали.

Он сухо поклонился и быстро вышел. Когда замер звук его шагов, Джонатан Шенфилд поднял голову и холодно посмотрел на жену.

— Гордый Конингтон унижен и изгнан из места, которое носит его имя! — произнес он угрюмо. — Радостная новость для тебя, Элизабет, будет что сообщить сыну.

Миссис Шенфилд это не задело. В уме она уже составляла фразы, которые вскоре напишет Джонасу, рассказывая ему об этом неожиданном и окончательном поражении человека, которого они оба считали врагом. Она предупредит Джонаса, чтобы он не возвращался из Плимута, пока Даррелл не покинет Конингтон-Сент-Джон навсегда. С тех пор как закончилась война, ее постоянно преследовал кошмар, что вот вернется Даррелл и найдет способ рассчитаться с Джонасом за разрушение своего поместья. Но кажется, отвага Конингтона утрачена вместе со всем прочим. Даррелл уедет и заберет с собой ребенка. Само существование этого малыша по какой-то причине, о которой она не могла даже догадываться, ее сын воспринимал как личное оскорбление. Ну, теперь Джонасу будет спокойно дома.

Эти приятные размышления привели миссис Шенфилд в такое доброжелательное расположение духа, что она решила не наказывать Сару за дерзость и даже позволила ей провести остаток вечера с Черити. Ну и пусть! Черити ведь тоже потерпела поражение. Всего за несколько минут в холле Элизабет отомстила одновременно и той смуглой непокорной девчушке, которую она никогда не любила, и женщине, чье сдержанное, терпеливое поведение и презрительный взгляд так часто вызывали в ней ярость.

Сара в порыве любви и сострадания примчалась за Черити в детскую и была весьма озадачена, обнаружив, что она играет с малышом, словно бы ничего не случилось и ей неведомо, что его собираются отнять у нее и увезти на другой конец Англии. Сара пришла утешать, а вместо этого уселась играть с ними вместе. И если за смехом Черити скрывалось отчаяние, то она отказывалась признаться в этом.

Только ночью, когда весь дом погрузился в сон, Черити наконец дала себе волю. Сколько лет она жила одной мыслью о том дне, когда Даррелл вернется домой и разделит с ней бремя надежд и тревог. И вот этот день настал и прошел, а она лишилась всего и осталась в полном одиночестве, у нее отняли даже надежду. В Конингтон-Сент-Джон вернулся чужой человек, и мгновения близости в то утро, среди руин сгоревшего дома, оказались иллюзией, как и все остальное.

Когда серый рассвет прокрался на небо, Черити встала и оделась. Маленький Даррелл еще крепко спал в узкой кроватке у другой стены. Она с любовью склонилась над ним, пытаясь не думать о тех днях, когда ей придется просыпаться в одиночестве. При этой мысли она испытала почти физическую боль. Черити не могла смириться с мыслью о неминуемой разлуке с этим ребенком, которого она так горячо любила: он и сам по себе просто чудо, а кроме того — сын Даррелла...

Она тихо вышла из комнаты, не разбудив малыша. Ведь няня находится поблизости, она присмотрит за ребенком, когда он проснется. Черити тихо скользнула по ступеням, как часто делала по утрам, и вышла в конюшенный двор. Вставало солнце, но белый густой туман, предвестник жары, окутывал окрестности, а трава в парке была еще мокрой от росы.

Черити брела бесцельно, слепая к красоте вокруг, и очнулась только в дальнем конце рощи. Деревья поредели, и черный остов Конингтона неясно вырисовывались сквозь клочья тумана. Ничего удивительного, что Даррелл уезжает, не желая постоянно иметь перед глазами это унылое напоминание об утратах. Но эта мысль не содержала в себе утешения, так как его выбор не был результатом шока и горя. Он приехал домой, не имея намерения остаться.

Стоя на опушке леса и глядя на мрачный памятник, созданный ненавистью ее родственника, Черити внезапно поняла, как нужно поступить. То предостережение, от которого вчера ее удержало сострадание, следует сделать сегодня, немедленно. Даррелл должен знать о намерениях Джонаса. Она расправила плечи и решительно зашагала через парк к деревне.

Абигейл встретила ее изумленным взглядом и известием, что сэр Даррелл еще не вставал. Она озабоченно посмотрела на измученное лицо и тени под глазами девушки и спросила, не случилось ли чего с маленьким господином.

— Нет, с ним все в порядке, — устало ответила Черити. — Абигейл, не пошлешь ли ты Диккона или Питера разбудить сэра Даррелла и сказать ему, что я здесь? Мне необходимо переговорить с ним, но я должна вернуться в Маут-Хаус до того, как тетя узнает о моем отсутствии. Я буду ждать у реки.

Она вышла, прежде чем Абигейл успела возразить, и направилась мимо площадки для боулинга к берегу, там нашла уютную полянку среди деревьев и села дожидаться Даррелла. Туман уже растаял, и блики солнца на воде у ног слепили глаза. Черити прислонилась к стволу дерева, откинула голову и прикрыла веки. Очень скоро тепло солнечных лучей и тихое журчание воды убаюкали ее, и она задремала. А проснулась оттого, что услышала свое имя. Рядом был Даррелл. Он опустился на одно колено и рассматривал ее со странным выражением — то ли он озабочен, то ли развлекается. Он был так похож на того Даррелла, которого она знала всегда, что заготовленные фразы начисто вылетели из головы, и она сказала просто:

— Даррелл, прошу тебя, не бросай нас снова!

Она увидела, как вмиг изменилось и посуровело его лицо, ласковая усмешка исчезла из глаз. Он вскочил на ноги и холодно проговорил:

— Значит, ты пришла в такой спешке и вытащила меня из постели только для того, чтобы попросить об этом?

Черити также встала. От утомления и внезапного пробуждения у нее закружилась голова, и она оперлась рукой о дерево, чтобы удержаться на ногах.

— Разве этого не достаточно? Даррелл, ты не понимаешь! Ты думаешь, что ненависть Джонаса удовлетворена, но это не так. Он не успокоится, пока ты будешь владеть хотя бы одним домиком или одним акром земли. Его устроит только твоя полная нищета. Я знаю, он сам мне сказал.

Даррелл пожал плечами:

— Тогда ему нужно всего лишь потерпеть. Время и победители из Вестминстера докончат за него.

— Он хочет большего! Твоего разорения — да, но все, что ты потеряешь, должно стать его приобретением. Он уже начал скупать твои земли, и я ручаюсь, что если он и пожалел хоть раз, что сжег Конингтон, то только потому, что таким образом лишил себя этого дома. Он видит себя сквайром Конингтон-Сент-Джона.

Даррелл хмуро смотрел на нее:

— И ты предлагаешь мне остаться здесь, чтобы увидеть это своими глазами?

— Я предлагаю тебе остаться, чтобы воспрепятствовать этому ради своего сына, если не ради самого себя! О господи, Даррелл, что с тобой? Ты просто какой-то увалень, дошел до того, что не желаешь даже защищаться!

— Я скажу тебе, что со мной! — Внезапный гнев прорвал завесу безразличия. — Четыре года войны, сражений и бессмысленного кровопролития. Мой отец лежит в Эджхилле, мой кузен Николас в Ньюбери, родные, друзья, слуги остались на полях сражений по всей Англии. И ради чего? Король в темнице, а дело, за которое мы боролись, потерпело поражение! Здесь, в Девоне, моя жена и мать также покоятся в земле, мой дом в развалинах, а состояние исчезло.

— Равно как и твое мужество, да? — От горького разочарования она тоже вспылила под стать ему. — Что, ты один пострадал во время войны? В нашем приходе — да не только в приходе, во всей Англии — едва ли найдется дом, где не узнали бы горя и потерь за эти годы! Едва ли есть хоть одна живая душа, что не оплакала кого-то из своих близких! Но все жертвы напрасны, если оставшиеся в живых позволят себе быть такими, как ты.

— Зато ты просто лопаешься от мудрости и смелых советов, — досадливо поморщился Даррелл. — Но одними словами ничего не добьешься. Вчера твоя тетя бойко предлагала мне заново наладить жизнь. Где, скажи на милость, и на какие средства? У меня нет денег, чтобы возродить Конингтон.

— У тебя остался Дауэр-Хаус!

— Дауэр-Хаус? — Даррелл задумался и тут же отмел эту мысль. — Он не пригоден для жилья. Он пустует много лет.

— Чуть больше трех лет, — уточнила Черити. — Мистер Партридж перед смертью поселился там, и слуги, которые не разбежались или не разошлись по домам, да и раньше за домом всегда хорошо следили. Не такое уж великое дело привести его в порядок.

Черити взяла Даррелла за руку, вспышка гнева иссякла, теперь она заговорила умоляюще:

— Даррелл, ну прошу тебя, останься! Что с того, что твои земли не столь обширны, как прежде? Те, что остались, не уступают многим поместьям, и их можно вновь сделать процветающими. Все мужчины и женщины, живущие на этой земле, рады будут трудиться до седьмого пота для тебя и твоего сына. И в ответ попросят только одного: чтобы ты оставался их поводырем и защитником, каким всегда был сквайр. К кому еще, кроме тебя, они могут обратиться за помощью?

Черити умолкла, с тревогой глядя на Даррелла. Никакой реакции. Он отвернулся от нее — надменный, чужой, жестокий — и смотрел на искрящуюся под солнцем реку. Лицо замкнулось, холодное и жесткое. У Черити упало сердце, но она не собиралась так легко сдаваться:

— Если ты уедешь, душа покинет эту деревню и здешний народ попадет в полную зависимость от Джонаса и его приспешника, преподобного Малперна. А ведь это твой народ, Даррелл. Они ждали тебя и молились о твоем возвращении, нельзя же отмахиваться от них. Я не говорю, что все пойдет гладко! Придется преодолеть много трудностей, но...

— Черт возьми, помолчи, Черити! — взорвался Даррелл, обрушив на нее такой гнев, что она отшатнулась. — На сегодня я сыт по горло твоими упреками! Да, я сам виноват — не сказал тебе с самого начала о своих намерениях, но это не дает тебе права указывать мне, что я должен делать, а чего нет. Простая правда состоит в том, что я не желаю больше жить в Конингтон-Сент-Джоне. И прекрати истязать меня!

Черити как раз собиралась сказать Дарреллу о драгоценностях, спрятанных в башне у рва, надеясь, что от этого известия предстоящие трудности покажутся ему не столь уж непреодолимыми, но его неожиданный выпад заставил ее не только онеметь, но и напрочь вымел все мысли из головы. Она была настолько ошеломлена, что несколько секунд могла только тупо смотреть на него. Мало-помалу оторопь прошла, уступив место гневу, а еще больше — презрению, которое она не потрудилась скрыть.

— Ты не желаешь больше жить в Конингтон-Сент-Джоне, — повторила Черити с тихой яростью. — Поэтому забираешь ребенка — и с глаз долой! Ты не подумал о других людях, которым, вероятно, не менее тяжко жить здесь, но у них нет твоего солидного состояния, и они не имеют возможности уехать. Люди, которые из любви к тебе, не колеблясь, показывали Джонасу, как они ненавидят и презирают его, и которые вследствие этого сильно пострадают, когда он станет здесь хозяином. А он им станет, если сейчас ты пренебрежешь своим долгом по отношению к этим людям. Боже милосердный! Неужели пяти лет достаточно, чтобы разорвать все узы любви, уничтожить чувство долга, которое заложили в тебя с детства и научили почитать как святыню?

Кровь бросилась ему в лицо — он был рассержен, но и пристыжен. Едва она умолкла, он быстро сказал:

— Я не совсем лишен чувства благодарности, Черити. Я не собирался оставлять тебя на растерзание твоему злонамеренному родственнику. Я знаю, как ты любишь ребенка и как он привязан к тебе. Когда мне придет время возвращаться в Кент, я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Поехала?.. — Черити опять чуть не растеряла все слова. — Няней маленького Даррелла? Ты воображаешь, что мне это разрешат?

— Нет, — ответил он сердито, — у меня не хватило бы наглости предлагать тебе такое. Я хочу, чтобы ты приехала туда моей женой!

 

Глава 5

ВЕРНОСТЬ

 

Черити показалось, что странная тишина воцарилась после его слов, как будто весь мир замер в молчании, и вдруг чей-то смех нарушил тишину. Она даже не сразу осознала, что смеется она сама.

— Я вознагражден, сударыня. Вот вы и развеселились, — сказал Даррелл ледяным тоном. Краска сбежала с его лица, он даже побелел от оскорбления. — Я, однако, не имел намерения шутить.

— Прости меня! Это, конечно, очень невежливо, — ответила она уклончиво. Черити не могла сказать Дарреллу, что смеялась над трагической иронией ситуации: разговор о браке возник в разгар первой серьезной ссоры между ними, нежданно-негаданно расцвело в сыне тайное желание его покойной матери, и все это несбыточные мечты. — Но ты, конечно, должен понимать, что у меня еще меньше шансов получить разрешение на брак, чем поехать в качестве твоей служанки.

Он нахмурился:

— Нет, не понимаю! Конечно, я уже не так богат, но все же далеко не нищий, в то время как ты...

— В то время как я всего лишь бедная сирота, о чем неустанно напоминает мне Джонас, — прервала его Черити. — Как ты не видишь, что уже по одной этой причине мне никогда не разрешат выйти за тебя замуж? Да тетя Элизабет умрет, но не допустит, чтобы меня называли «миледи».

— Решение принимать не ей и тем более не Джонасу. Опекуном является твой дядя, у него неладно со здоровьем, но не с мозгами, и я не думаю, что он откажет.

Черити резко отвернулась и стояла с опущенной головой, объятая искушением столь внезапным и сильным, что, казалось, должна уступить ему. Даррелл сказал верно, и она знала, что если сейчас будет вести себя смиренно и послушно, то не нужно и расставаться с самыми дорогими на свете людьми: с Дарреллом и с ребенком, которого она выходила. Женщина ведь практически бесправна. От нее требуется только беспрекословное послушание — сначала отцу или опекуну, а потом мужу. Никто не осудит ее, если она пассивно позволит Дарреллу и дяде устроить свое будущее.

Никто? Черити посмотрела за реку, на мельницу и колокольню церкви, возвышавшихся среди деревьев на другом берегу. С того места, где она стояла, из всей деревни только их и было видно. Она подумала о людях, которые тут живут, об их преданности и доверии. Они сражались, приносили жертвы и терпели страдания во имя короля, но не потому, что разбирались, кто прав, кто виноват в ссоре между королем и парламентом, а потому, что Конингтоны сказали им, что их долг — поступать так. Они с молчаливой враждебностью приняли победу круглоголовых и терпеливо ждали возвращения господина, уверяя друг друга, что все устроится, как только один из Конингтонов опять станет их покровителем. Черити понимала, что жители деревни были бы рады видеть ее женой сквайра, могут даже простить им отъезд, потому что любят обоих, ее и Даррелла. Но она знала и то, что сама себе не простит этого никогда.

— Даррелл! — Черити снова повернулась к нему, ее тихий голос дрожал, она пыталась вложить в слова всю силу своего убеждения. — Ты сказал мне когда-то, что хотя ты идешь сражаться за церковь и короля, но истинная твоя верность принадлежит именно этому месту, ему ты предан всей душой. Заклинаю тебя: не отказывайся сейчас от этой верности! Она нужна, как никогда прежде! Если ты хочешь, чтобы я стала твоей женой, я с радостью выйду за тебя и с Божьего благословения буду стараться облегчить твои труды и заботы, но только я не должна была покидать этот край, который так дорог нам обоим.

— Не торгуйся со мной, Черити, — холодно остановил ее Даррелл. — Я принял решение задолго до того, как сюда приехал, и не следует думать, что оно далось легко и просто. Одно только тянуло меня назад: мысль о сыне и о тебе. Но я приехал для того, чтобы забрать вас обоих отсюда, а не для того, чтобы меня убедили остаться.

— Ты имеешь полное право решать за своего сына, Даррелл, — ответила спокойно Черити. — Но не за меня.

— Думаю, что и за тебя тоже. Ты давно мне ближе, чем сестра, а когда ты переехала жить в Конингтон, ответственность за твое будущее легла на меня. Одно это дает мне то право, которое отрицаешь ты, не говоря уже о том, что я в неоплатном долгу перед тобой.

— Но ты не останешься в Конингтон-Сент-Джоне?

Даррелл покачал головой:

— Не останусь.

— Тогда я не смогу выйти за тебя замуж, — вздохнув, сказала Черити, — потому что я не уеду. Ты принял свое решение, Даррелл, а я свое.

— Упрямая, как всегда, ведь так?! — теряя терпение, воскликнул Даррелл. — Чего, скажи на милость, ты думаешь добиться, оставаясь здесь?

— Ничего, — печально ответила она, — и сейчас-то со мной мало считаются в Маут-Хаус, а когда дядя умрет, и вовсе перестанут. Но уехать мне совесть не позволяет. У меня здесь друзья, и я знаю, в чем состоит мой долг.

— А я не знаю, да? Ты это хочешь сказать?

— Да нет, ты тоже вполне отчетливо это сознаешь, я так думаю, просто не хочешь согласиться.

— Да, мадам Дерзость, я сознаю свой долг. Главное — это мой сын, а после него — ты, без твоей заботы он не выжил бы.

— Нет, мне ты ничего не должен, — ответила она с горечью. — Все, что я делала для ребенка, было сделано из любви к нему, а также из любви и благодарности ко всей вашей семье. Ну и потому, что когда-то дала обещание! Между нами нет никаких долгов, во всяком случае, такого громадного, чтобы ты чувствовал себя обязанным сделать мне предложение и таким образом расплатиться со мной.

— Я не это имел в виду! Ты преднамеренно обращаешь мои слова в оружие против меня.

— Вот именно «слова»! — повторила Черити, вновь закипая. — А о нас судят по делам, и если ты сбежишь от тех, кто на тебя полагается, то этот поступок тебе и поставят в вину. Вот как перед Богом: мне кажется, что Даррелл Конингтон все-таки погиб на войне. Тот, кого я знала под этим именем, не стал бы так старательно уклоняться от исполнения своего прямого долга!

Даррелл схватил ее за плечи с такой силой, что она чуть не задохнулась, и прошипел тихо и яростно:

— Ты называешь меня трусом? Клянусь Богом, Черити, я не потерплю этого даже от тебя!

— Не трусом, — возразила она, отважно встретив его взгляд. — Труса можно пожалеть, даже простить. Нет, это гордость не дает тебе покоя, вывернутая наизнанку гордость, в которой нет и капли чести. Твой великолепный дом уничтожен, твое богатство уплыло, твои земли уменьшились — вот чего ты не можешь вынести, Даррелл! Из-за этого ты готов предать доверие, свой долг, само имя, которое ты носишь! А теперь отпусти меня и позволь мне уйти! Нам нечего больше сказать друг другу.

Пару секунд он продолжал держать ее, но потом, не выдержав вызова в ее глазах, неуверенно отвел взгляд. Его руки упали с ее плеч, и Черити ушла не оглядываясь. Вскоре, пройдя позади гостиницы, она оказалась на тропинке, по которой всего лишь накануне утром неслась в Конингтон за Дарреллом. Тогда был свет в душе, а сейчас грусть и разочарование лишили сил. Черити с трудом поднялась на холм, откуда было рукой подать до сожженного дома, и даже не посмотрела в ту сторону. Сегодня погибло нечто более дорогое. Дом со временем можно отстроить заново, но кто восстановит нарушенное доверие, любимый идеал, свергнутый с пьедестала и обесчещенный?

Только на следующий день мысль о драгоценностях снова пришла ей в голову. Черити расстроилась, вспомнив о них, потому что вчера под впечатлением тяжелого разговора решила больше не встречаться с Дарреллом. Все было сказано утром у реки. Увидеться с ним еще раз — значит только усилить свой гнев и досаду... И еще любовь, вынести которую труднее, чем все прочее.

И вот, оказывается, они должны-таки встретиться. И речи не может быть о том, чтобы не вернуть ему драгоценности. Не важно, какое он найдет им применение: это его собственность, законное наследство от жены и матери, и никто другой не имеет на них права. Той же ночью, после того как весь дом уснул, Черити достала шкатулку из тайника в башне и спрятала ее в детской, на полочке высоко над камином. Там она будет лежать в неприкосновенности, пока не представится случай вернуть ее Дарреллу.

Над вопросом, как это лучше всего сделать, Черити ломала голову полдня, и отвлекло ее событие, повергшее всех домочадцев в состояние страха и смятения. Черити сидела за прялкой, а маленький Даррелл трудился над своими уроками, когда к ним ворвалась бледная и перепуганная Сара.

— Черити! — закричала она, ловя ртом воздух. — Ах, Черити, с отцом опять случился удар, тяжелее, чем первый! Он не может ни говорить, ни двигаться!

Прялка замедлила ход и остановилась. Черити в оцепенении смотрела на свою кузину. Сара обезумела совершенно.

— Иду в гостиную, — говорила она сквозь рыдания, — почитать ему, как всегда, и вдруг вижу: он упал с кресла и лежит на полу. О, Черити, я подумала, он умер!

И Сара дала волю слезам, закрыв руками лицо. Черити вскочила, бросилась к ней, обняла. Маленький Даррелл, сидевший за столом, встревожился и тоже принялся хныкать, хотя ничего не понял.

— Тише, Сара, милая, ты пугаешь ребенка! — Черити старалась говорить спокойно, скрывая ощущение дурноты, сжавшее все внутри. — Где сейчас дядя?

— Я побежала за мамой, а она созвала слуг перенести его в спальню. — Сара прилагала неимоверные усилия, контролируя свой голос. — Мне бы надо остаться с ней, но, да простит меня Бог, я так перепугалась.

— Я пойду к ним, — тихо сказала Черити. — Побудь здесь, Сара, и попытайся успокоить ребенка.

Когда Черити вошла в комнату своего дяди, там уже находились двое старших слуг и няня. Было ясно, что сделано все возможное, чтобы привести больного в чувство, но безуспешно. Мистер Шенфилд недвижно лежал на большой кровати, и только едва заметное дыхание свидетельствовало, что он еще жив. Его жена, стоявшая у постели, оглянулась на племянницу и сказала вполголоса:

— Иди на конюшню, Черити, и передай Уильяму, пусть сразу же едет в Плимут за Джонасом. Скажи, чтобы поторопился.

Джонас прибыл в Маут-Хаус поздно вечером и привез с собой врача, но доктор практически лишил их надежды на выздоровление мистера Шенфилда или хотя бы заметное улучшение его состояния. На следующий день врач уехал в Плимут, а Джонас остался в Маут-Хаус и снова отослал Уильяма, на этот раз в Эксетер, срочно вызвать Бет из дома ее мужа.

Черити, взяв на себя часть обязанностей по уходу за больным, думала с жалостью, что смерть явилась бы для него только милосердным избавлением: ведь он обречен был существовать как живой труп. Он стал совершенно беспомощным, настолько, что не мог благословить своего сына и дочерей, когда они собрались у его постели. Джонас напустил на себя серьезный и меланхоличный вид и проводил много времени в молитвах, что не помешало ему прибрать к рукам ту часть отцовской власти, которую до того за ним не признавали. Теперь он сделался хозяином в Маут-Хаус, только пока без титула, и полностью скрыть удовлетворения ему не удавалось.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...