 |
Программа «У Соседки Дороти»
|
|
|
|
Фэнни Флэгг
Добро пожаловать в мир, Малышка!
Фэнни Флэгг
Добро пожаловать в мир, Малышка!
Сэму и Джо Воган с любовью
«…Бедные маленькие человеческие создания – они оказались втянуты в этот мир, не имея представления, откуда взялись, что должны делать и долго ли им придется этим заниматься. И чем это все закончится. Но большинство из них, слава богу, каждое утро просыпаются и стараются найти во всем этом какой‑то смысл. Просто невозможно не любить их, правда? Удивляет меня только, как они умудряются не все свихнуться».
Тетя Элнер, 1978
Пролог
Элмвуд‑Спрингс, штат Миссури
1948
В конце сороковых годов Элмвуд‑Спрингс, расположенный на юге штата Миссури, ничем примечательным не выделяется среди тысяч маленьких городков, разбросанных по Америке.
Центр города состоит из улицы длиной в квартал, с аптекой «Рексалл» в одном ее конце и Масонской ложей Элмвуд‑Спрингс в другом. Давайте прогуляемся от Масонской ложи к аптеке – мимо химчистки «Голубая лента», обувной мастерской «Кошачья лапка» с розовым неоновым ботинком в окне, универмага братьев Морган, мимо банка и узенького проулка с лестницей в торце здания, ведущей на второй этаж, где находится школа танцев и чечетки Дикси Кэхила. Если на дворе субботнее утро, то вы услышите громкий стук каблуков и жезлов труппы «Топотушки», состоящей из юных красавиц Элмвуд‑Спрингс, по крайней мере, родители считают их красавицами. За проулком – столовая для водителей трамваев, где за пятнадцать центов можно заказать вкуснейшую в мире сосиску с соусом «чили» и апельсиновый напиток. Сразу за столовой кинотеатр «Новая императрица», по субботам возле него толпятся ребятишки в ожидании дневного сеанса, на котором покажут вестерн, мультфильмы и очередную серию «Бака Роджерса». Затем парикмахерская… и все – на углу уже аптека «Рексалл». Пройдемся теперь по другой стороне улицы. Вот Первая Методистская церковь, а вот «Шведская выпечка и закуски» Нордстрома, витрину которой до сих пор украшает золотая звезда в честь их сына‑солдата. Дальше – «Чайный дом мисс Элмы», фотостудия Хэйгуда, «Вестерн юнион», почта, телеграф и цветочная лавка Виктора. Узкая лесенка ведет в «безболезненный» зубоврачебный кабинет доктора Орра. В следующем доме скобяная лавка «Уоррен и сын». Сын – это восемнадцатилетний Мак Уоррен, он собирается жениться на своей подружке Норме и страшно по этому поводу нервничает. На углу находится «Союз ветеранов иностранных войн» (ВИВ).
|
|
|
В Элмвуд‑Спрингс царят добрососедские отношения, и почти всякий прохожий непременно поговорит с Пробкой, белой кошкой с черным пятнышком, которая дремлет в окне обувной мастерской. Есть тут и городской пьяница – Джеймс Хутен, бывшую жену которого, страдалицу Тот Хутен, прозвали Бедняжка Тот. Несмотря на то что она вышла замуж повторно, на сей раз за трезвенника, и выглядит совершенно счастливой, ее продолжают звать Бедняжкой Тот. Чисто по привычке.
Места здесь предостаточно, садоводам раздолье, и во дворе всегда найдется работа. Если вы приболели, чей‑нибудь сын или муж зайдет и наведет вам в огороде красоту. Кладбище ухоженное, и в День памяти ВИВ украшает могилы ветеранов флагами. В городке три церкви – Лютеранская, Методистская и Единая,[1]они часто устраивают пикники с распродажей выпечки и собирают уйму народу. Почти все жители приходят на выпускной вечер и ежегодное выступление учащихся школы танцев Дикси Кэхила. Это самый обычный городок, и чуть ли не в каждой гостиной вы найдете по крайней мере одну пару покрашенных бронзовой краской детских ботиночек и фотографию ребенка, сидящего верхом на том же пегом индийском пони, что и ребенок соседей. Богачей тут сроду не водилось, но, несмотря на это, Элмвуд‑Спрингс – уважающий себя город. Об этом можно судить по безупречно выкрашенным стенам домов и белоснежным занавескам на окнах. Трамвай, идущий к озеру Элмвуд, блестит как новенький яркими красно‑желтыми боками, а сиденья его так отполированы, что с трудом усидишь. Большинство горожан довольны жизнью. Это видно по конфетти на тротуаре перед входом в кинотеатр, по тому, как подмигивает тебе новый кинопрожектор. Это видно по сытым кошкам и собакам, бесцельно слоняющимся по улицам, а если вы слепы, то об этом говорит смех со школьного двора и мягкий глухой удар газеты, падающей утром на каждое крыльцо.
|
|
|
Но лучше всего о городе – любом городе – можно судить, прислушавшись к нему среди ночи… Далеко за полночь… После того, как в последний раз стукнут все двери, погаснут последние огни, убаюкан последний ребенок. Стоит прислушаться – и услышишь, как все, даже куры – самые нервные существа на земле, глубоко и крепко спят.
Элмвуд‑Спрингс, штат Миссури, далеко не идеален, но для маленького городка он настолько близок к идеалу, насколько можно утверждать это, не впадая в излишнюю сентиментальность и не выдумывая небылиц.
Программа «У Соседки Дороти»
Элмвуд‑Спрингс, штат Миссури
1 июня 1948
В Элмвуд‑Спрингс и окрестностях каждый помнит день, когда на заднем дворе Соседки Дороти поставили радиомачту, и как все радовались, когда вечером впервые увидели яркий красный огонек на верхушке мачты, сверкающий, точно путеводная звезда в черном небе Миссури. Поскольку земля в этом районе абсолютно плоская – ни холмика, огонек был виден на многие мили вокруг, и даже годы спустя при воспоминании о нем становится спокойно и радостно. Каким‑то образом он давал ощущение общности.
Живи вы там, то с 9.30 до 10.00 утра, коли с вами, не дай бог, не стряслось чего‑то из ряда вон выходящего, вы, вероятнее всего, будете слушать радиопрограмму «У Соседки Дороти», как и все прочие жители города, за исключением старика Хендерсона, по сию пору убежденного, что радио – глупое изобретение для глупцов. Обе школы, и младшая, и старшая, делают большую перемену между 9.30 и 10.00, дабы преподавательский состав мог послушать «У Соседки Дороти» в учительской. Фермерские женушки прерывают все свои занятия и устраиваются за кухонным столом с блокнотом и карандашом наготове. В те дни Дороти Смит была одной из самых популярных на Среднем Западе радиоведущих, вещающих из собственного дома, и если она диктовала рецепт кекса с кленовым сиропом, то по всей округе вечером лакомились им на десерт.
|
|
|
Программа транслировалась из ее гостиной в прямом эфире каждый день, с понедельника по пятницу, на радиостанции УДОТ на частоте 66. Никто не хотел пропустить передачу. Дороти не только давала советы по хозяйству и анонсировала грядущие события, но и приглашала гостей, всякий раз непредсказуемо разных. Гости передачи заходили поговорить, или спеть, или станцевать чечетку и вообще делали все, что хотели. Миссис Мэри Херт однажды даже сыграла на ложках, а Мама Смит исполняла органные интерлюдии. Хватало и прочих постоянных гостей, чьи выступления невозможно было пропустить: медсестра Руби Робинсон с медицинскими советами; Беатрис Вудс, слепая певчая птичка, которая аккомпанировала себе на цитре; ансамбль с колокольчиками из Первой Методистской церкви. Преподобный Одри Дункан частенько заскакивал, чтобы зарядить слушателей вдохновенной речью или вдохновенным стихотворением. В прошлом году выступила группа «Лайт краст давбойз»[2]со своим хитом «Привяжи меня снова к своему переднику, мама», а также Соседку Дороти порадовал визитом оркестр «Хавайян Фрут Гам»[3]из самого Янктона, штат Южная Дакота. Не говоря уже о двух местных девушках, Аде и Бесс Гуднайт, которые споют вам с удовольствием, только попроси. А уж новости в программе были всегда, причем в основном хорошие.
В 1948 году Соседка Дороти была пухленькой миловидной женщиной с большим, открытым лицом маленькой девочки. В свои сорок с хвостиком она выглядела почти так же, как в первом классе, когда с ней познакомился ее муж, ныне Док Смит, фармацевт в аптеке «Рексалл». После школы Дороти окончила Школу домоводства Фэнни Мерит в Бостоне, вернулась домой, вышла замуж за Дока и работала учительницей, пока не родила первого ребенка, Анну Ли. У Анны Ли были небольшие проблемы со здоровьем, ничего серьезного, всего лишь легкая астма, но этого оказалось достаточно, чтобы Дороти решила, что лучше ей сидеть дома с дочерью, и Док с ней согласился. Дома ей надо было чем‑то заняться, и она начала печь пироги. Все больше и больше пирогов. Кексы к чаю, лимонные, банановые, с карамелью, вишней, шоколадом, кленовым сиропом, булочки с джемом… Чего ни закажи – все испечет. Но больше всего любила она стряпать тематические пироги. Дашь ей тему – будет тебе подходящий пирог. Нет, разумеется, она умела готовить и обычные блюда, но прославилась именно пирогами. В Элмвуд‑Спрингс, да и во всей округе не нашлось бы ребенка, не получившего на свой день рождения розовый с белым верхом кекс в форме цирка, с каруселькой на верхушке. Вот так она и очутилась в концертном зале «Мейфер» в Поплар‑Блаф на День демонстрации достижений домашнего хозяйства, где во всеуслышание продиктовала рецепт своего циркового кекса. Дороти обмолвилась, что все свои пироги печет из муки «Голден флейк», и вдруг на следующий день в четырех штатах удвоилась продажа «Голден флейк». Ей предложили вести собственную программу. Она сказала представителям «Голден флейк» спасибо, но отказалась ездить каждый день по двадцать с лишним миль в Поплар‑Блаф и обратно. Вот так и появилась у нее на заднем дворе радиомачта, а ее младший, Бобби, вырос, считайте, на радио. Ему было всего два года, когда Соседка Дороти впервые вышла в эфир, но случилось это более десяти лет назад, и он не помнит своего дома без радиотрансляций.
|
|
|
Когда Дороти спросила Дока, что он думает по поводу этой идеи, тот расхохотался: «Почему бы тебе не болтать в эфире, ты все равно целыми днями занимаешься этим по телефону». Что было если не совсем правдой, то очень близко к правде. Поговорить Дороти любила. Хотя мощность радиостанции УДОТ всего 200 ватт, из‑за ровного, без холмов, ландшафта в ясный морозный день – самую подходящую для вещания погоду – сигнал ловился по всему Среднему Западу, аж до самой Канады, а однажды в сильный мороз его поймали несколько кораблей в океане. Нельзя сказать, что передачи Дороти отличались какой‑то особенной мудростью или, скажем, изысканностью, но одно можно утверждать наверняка: за эти годы она продала тонны муки «Голден флейк» и блинной смеси «Пенкейк микс» благодаря своей рекламе.
|
|
|
Дом Соседки Дороти стоит на левой стороне Первой Северной авеню, адрес на нем написан большими черными буквами – чтобы уж наверняка не пропустить. Это последний дом, угловой, с верандой по всему периметру и парадным крыльцом на два крыла, одна лесенка с одной стороны, другая с другой. Вокруг дома над верандой бело‑зеленый навес.
Если вы подниметесь на крыльцо и поглядите направо, то увидите в окне маленькие черные с золотом буквы: РАДИОСТАНЦИЯ УДОТ, ЧАСТОТА 66. В остальном же, не считая, конечно, надписи в окне и радиомачты во дворе, дом похож на все прочие. В какое бы время дня вы ни подошли к крыльцу, дверь будет открыта. Что толку ее закрывать. Все равно бесконечные хождения. Молочник, булочник, мороженщик, газовщик, ее двенадцатилетний сын Бобби снует туда‑сюда по сто раз на дню и, конечно же, гости программы. Эти битком набиваются в гостиную, и всегда их ждет угощение – радиопеченье, которое специально печется для них каждый божий день. Войдя, справа вы видите огромную комнату, на столе микрофон с надписью УДОТ. Стол прямо напротив окна, чтобы Дороти могла в любой момент глянуть на улицу и сообщить, какая там нынче погода. Орган Мамы Смит – слева, а еще в гостиной с десяток стульев, чтобы люди могли зайти и посидеть, если захотят. Дом Соседки Дороти расположен на том углу, где останавливается автобус до Грейхаунда, так что людям нравится в ожидании автобуса заглянуть к ней, посмотреть, как она ведет программу, или просто посидеть на веранде, особенно в дождь. Полы в доме из темного дерева, кое‑где Соседка Дороти постелила пестрые половички. Занавески зелено‑желто‑розовые, нарисовано на них что‑то вроде пальмовых зарослей, да скорее всего, это пальмы и есть. Недавно на окнах появились жалюзи – рождественский подарок Дока.
В столовой красивая медная люстра, на люстре четыре матовых абажура с пасторальными пейзажами, и прелестная кружевная занавеска на эркерном окне, и нарядная белая скатерть на столе. И тем не менее обычно все едят в кухне. Там большой белый деревянный стол в центре, над ним свисают с потолка белые плафоны. Плита белая, эмаль с хромом, фирмы «О'Киф&Меррит», с часами и красно‑белыми солонкой и перечницей в том же стиле. Еще раковина и сушилка с цветочным орнаментом по краю плюс большой холодильник «Келвинатор». Стены обиты светло‑зелеными деревянными панелями. Из кухни выход на большую веранду, затянутую москитной сеткой, там летом спит Бобби.
С другой стороны веранды стоят миниатюрные столы со стульями, там все дети города празднуют свои дни рождения, а летом Анна Ли с подругой устраивают детский сад, чтобы заработать лишних деньжат на новые наряды. В левой части дома – спальня Анны Ли. Это комната семнадцатилетней девушки: кровать с белым балдахином, туалетный столик с зеркалом и кукла Кьюпи в фате с блестками и пером на голове, сидящая на комоде. Еще есть солнечная комната, где Соседка Дороти и Мама Смит занимаются шитьем, а Анна Ли хранит свои альбомы с вырезками Дэны Эндрюса,[4]в которого в этом году влюблена. Из холла двери еще в три спальни: Дока, Соседки Дороти и Мамы Смит, а у Бобби комната в конце коридора. Кроме того, в доме живет Принцесса Мэри Маргарет, которая бегает по всем комнатам, и вообще ей все дозволено. Это десятилетний кокер‑спаниель, подарок Дока Соседке Дороти в первый год ее выхода в эфир. Имя собаке придумывали, устроив конкурс «Назови щенка», все радиослушатели прислали свои варианты, и победителем стало имя Принцесса Мэри Маргарет. Имя хорошее, и не только потому, что в Англии есть принцесса Маргарет, собственная маленькая принцесса есть и в Миссури – Маргарет Труман, дочь родившегося в штате Миссури президента Гарри С. Трумана и его жены Бесс. В 1948 году Принцесса Мэри Маргарет была очень и очень популярна. Баловала ее не одна Соседка Дороти, а все радиослушатели. У нее был собственный фан‑клуб – Клуб Принцессы Мэри Маргарет, перечислявший все денежные взносы Обществу спасения. На день рождения Принцесса Мэри Маргарет получала открытки от Лесси из Голливуда и других известных личностей.
Есть в доме еще парочка жильцов – Клецка и Мо, желтые канарейки Смитов. Их белая клетка висит в гостиной, и бодрое цвирканье не смолкает все время эфира. Двор Соседки Дороти, как уже говорилось, почти не отличается от других, не считая радиомачты. Он тянется до самых железнодорожных путей, за которыми начинаются кукурузные поля. Заборов никто здесь не ставил, и весь город, можно сказать, имеет большой общий задний двор – один переходит в другой. Единственная разница между домом Соседки Дороти и другими домами заключается в бельевой веревке, что протянута от ее двери черного хода к соседской. Беатрис Вудс, слепая певчая птичка, – вот кто живет в соседнем доме. К Соседке Дороти и обратно она ходит, держась за веревку. Итак, не считая черных с золотой окантовкой букв УДОТ на окне, органа в гостиной, радиомачты во дворе, не считая того, что крыльцо превратилось в остановку автобуса, следующего в Грейхаунд, а веранда – в детский сад, и того, что обитающая здесь собачка каждый год получает личную рождественскую открытку от президента Соединенных Штатов, дом этот – вполне обыкновенный.
И день сегодня вполне обыкновенный. Ровно в девять тридцать все услышали то же, что последние десять лет слушают по будням каждое утро. Диктор главной станции выходит в эфир и говорит: «А теперь… Мука „Голден флейк“ и блинная смесь „Пенкейк микс“ – легкая как перышко, мука в красно‑белом пакете, перенесет вас к белому дому на углу, где бы вы ни находились… И вот мы в гостях у моей и вашей соседки, леди с улыбающимся голосом, Соседки Дороти, а за органом – Мама Смит!»
В ту минуту, когда они дают сигнал начала эфира, Мама Смит берет аккорд и начинает программу с вдохновенного исполнения песни «На солнечной стороне улицы».[5]И вот Соседка Дороти как всегда мило приветствует радиослушателей:
– Всем доброе утро. Как поживаете? Надеюсь, хорошо. У нас в Элмвуд‑Спрингс чудесная погода, надеюсь, у вас она также хороша, где бы вы ни были. У нас сегодня столько волнующих новостей! Так что сядьте поудобнее, положите ноги повыше и попейте вместе со мной кофейку, договорились? Ох… Жаль, вы не видите Маму Смит. Она сегодня да того нарядная, до того раскрасавица! Куда это вы собрались, Мама Смит? А‑а, она говорит, что собирается в город, в Чайный дом мисс Элмы, на званый завтрак для пенсионеров. Мы все любим мисс Элму, правда? Да, все до единого.
Нам предстоит прочитать сегодня уйму писем и записать два рецепта, вы их давно просили, один – торт леди Балтимор, другой – торт для малыша Балтимора, так что приготовьте карандаши и блокноты, а потом Беатрис, слепая певчая птичка, споет нам… Какая у тебя песня, дорогуша? Ага… Она говорит, что споет «Когда в долине окна загораются». М‑м, заманчиво звучит.
Еще у нас тут победительница конкурса «Как я познакомилась с моим мужем». Но прежде всего хочу начать утро с хорошей новости для всех, кто вчера присутствовал на девичнике у Нормы. Все ужасно разволновались, когда свадебный торт был съеден до последнего кусочка, а счастливая монетка так никому и не попалась, но мама Нормы, Ида, сегодня позвонила и сообщила, что монетка нашлась в кухне. Она просто забыла ее положить, так что, девочки, можете успокоиться, никому не придется делать рентген. Представляю, какое это для вас облегчение. Как вам известно, в июне у Нормы свадьба. Она выходит замуж за Мака Уоррена в полдень двадцать восьмого числа, в Единой церкви, так что, если вы никуда не уезжаете из города, заходите потом в Союз ветеранов. Они приглашают всех. Но не вздумайте ничего с собой приносить. Ида говорит, провизию предоставляет магазин «Выпечка и закуски» Нордстрома, а значит, наверняка будет вкусно.
Кстати, о невестах… Июнь такой насыщенный месяц, столько событий – свадьбы, выпускные балы… И если вы раздумываете, что подарить вашей избраннице, Боб Морган из универмага братьев Морган сообщает, что можете больше не ломать голову, потому что дарить нужно жемчуг, жемчуг и еще раз жемчуг. Жемчуг выпускнику, жемчуг июньской невесте, жемчуг маме невесты, подружкам невесты… всем – исключительно жемчуг. Помните, жемчуг годится на все случаи жизни. Боб приглашает: заходите прямо сегодня. Он будет рад вас видеть.
Та‑ак, что тут у нас еще на сегодня… А‑а, вспомнила. Мне позвонила Бедняжка Тот, сказала, что ее кошка снова окотилась и котята все страшненькие, кроме одного, так что кто первый придет, тому и повезет. Через минутку я расскажу вам, как стирать перьевые подушки, но сначала давайте послушаем Беатрис, нашу слепую певчую птичку…
Спустя двадцать пять минут Соседка Дороти как всегда заканчивает программу словами:
– Ну что ж, мои старенькие ходики на стене показывают, что наше время вышло. Мне так приятно по утрам сидеть с вами, болтать, попивать кофеек… Вы мне доставляете такую радость, не передать. Ну, до встречи, я буду скучать, так что возвращайтесь завтра, хорошо? С вами были Соседка Дороти и Мама Смит. Доброго вам дня…
Вечером Соседка Дороти и ее семейство сидели на веранде, ели приготовленное Доком персиковое мороженое. Все, включая Принцессу Мэри Маргарет, перед которой стояла личная плошка с ее именем.
Летними вечерами едва ли не каждое семейство Элмвуд‑Спрингс выходит после ужина на веранду поприветствовать сограждан, которые направляются к центру города поглазеть на витрины или, наоборот, возвращаются из кино. Там и тут на улицах слышны негромкие голоса, в темноте вспыхивают оранжевые огоньки сигарет и трубок.
Бобби, счастливый и обгоревший на солнце, до сих пор пахнущий хлоркой, с глазами, красными от ныряния в бассейне весь день напролет, уснул на качелях под разговоры взрослых. Дороти сказала Доку:
– Видел бы ты, какой он сегодня явился домой, весь аж лиловый, столько в воде проторчал.
Док засмеялся. Анна Ли сказала:
– Мам, ты б его больше туда не пускала. Знаешь, чем он там занимается? Подныривает и щиплется.
Голос подала Мама Смит:
– Ой, да пусть у ребенка будет детство, он скоро повзрослеет.
В это время мимо дома проходили Мак Уоррен и его невеста Норма. Норма вела за руку свою четырехлетнюю кузину.
Дороти окликнула их и помахала рукой:
– Ау, привет, как поживаете?
Они помахали в ответ:
– Хорошо. Вот кино посмотрели.
– Что показывали?
Норма крикнула:
– «Яйцо и я» с Клодет Колберт и Фредом Макмюрреем. Хороший фильм.
– Сколько его будут крутить?
– Еще день или два, посмотрите обязательно.
– Посмотрим, – сказала Соседка Дороти.
Мак крикнул:
– Как дела, Док?
– Отлично. – Док кивнул на маленькую белокурую девчушку и сказал Маку: – Гляжу, тебя уже в няньки приспособили. Ну, привыкай, скоро свои появятся.
Мак улыбнулся:
– Да, сэр, спокойной ночи.
– Спокойной.
Когда они скрылись из глаз, Дороти откинулась в кресле, поглядела на Анну Ли и вздохнула:
– Кажется, только вчера вы двое были младенцами. Время мчится словно бешеное. Не успеешь оглянуться, как Анна Ли выйдет замуж.
– Нет, не выйду, – сказала Анна Ли.
– Нет, выйдешь и бросишь нас, а Бобби станет взрослым дядей.
Они еще посидели, поприветствовали нескольких прохожих, перемолвились с ними словечком, потом Дороти сказала:
– А вам никогда не хотелось остановить время? Не дать ему идти вперед, удержать на месте?
– Мам, если бы можно было остановить время, где бы ты его остановила? – спросила Анна Ли.
Дороти задумалась.
– Ох, милая… Будь такая возможность, я бы остановила его прямо сейчас, когда вся моя семья рядом, вот в этот самый момент. – Она взглянула на мужа: – А ты, Док? Где бы ты его остановил?
Он затянулся, из трубки пыхнул дым.
– Сейчас подходящий момент. Никто не воюет. Все здоровы. – Он посмотрел на Дороти и улыбнулся: – Да и мамочка пока не утеряла своих очаровательных форм.
Дороти захохотала.
– С этим ты опоздал, Док. А ты, Анна Ли?
Анна Ли вздохнула. Недавняя выпускница, она вдруг стала страшно мудрой.
– Эх, если бы я тогда знала все, что знаю сейчас, я бы остановила его в прошлом году, когда была еще молода.
Дороти улыбнулась дочери и спросила:
– А вы, Мама Смит, когда бы остановили время?
– А я бы, наверное, не стала. Пусть себе идет своей дорогой, как положено.
– Правда?
В 1904 году, когда Мама Смит была ребенком, ее взяли на выставку мировых достижений в Сент‑Луис, и с тех пор она с надеждой ждала будущего.
– О да, я бы очень не хотела пропустить что‑то хорошее, вдруг оно вот‑вот наступит, вдруг поджидает тебя прямо за углом. А вы?
– Наверное, вы правы, Мама Смит, – сказала Дороти. – Мы не знаем, что нас ждет в будущем.
– Вот‑вот. Только представьте, какая жизнь будет лет через двадцать пять.
Анна Ли скорчила мину:
– Я стану старухой с седыми волосами.
Мама Смит засмеялась:
– Может, и так, только меня‑то к тому времени уже давно на земле не будет. А вы его увидите, это будущее.
Книга первая
Двадцать пять лет спустя
Новости
Элмвуд‑Спрингс, штат Миссури
1 апреля 1973
Норма Уоррен просто лопалась от нетерпения в ожидании Мака, он должен был вернуться домой завтракать. Он пошел‑то недалеко, за два квартала, отнести тете Элнер пакет корма для птиц. Тетя Элнер позвонила ни свет ни заря и сказала, что голубые сойки сейчас разнесут ее дом в щепки, потому как у нее закончился корм. Норма любила и жалела бедную глуховатую тетю Элнер. Но почему именно в это утро у нее должна была кончиться еда для птичек? Норма знала, что Мака будут останавливать все кому не лень, а он с удовольствием поболтает с каждым. Обычно она не возражала, но только не сегодня. Бог знает, где он застрял. Он мог уже быть на другом краю света или на чьей‑нибудь крыше, мог сесть в машину к любому незнакомцу, просто ради того, чтобы пообщаться. Она подождала еще несколько минут и сдалась, поставила его завтрак в микроволновку, чтобы не остыл, взяла щетку и вышла подметать веранду, поминутно оглядывая улицу и думая, что приобретет‑таки эту новинку, бипер, и прицепит его к Маку.
Спустя еще несколько минут терпение у Нормы лопнуло. Она вернулась на кухню и позвонила. Гудки тянулись бесконечно, пока тетя Элнер не взяла наконец трубку.
– Алло.
– Тетя Элнер, у вас все в порядке?
– Все прекрасно, дорогуша, – произнес бодрый голос, – а у тебя?
– Нормально, я просто разволновалась, вы так долго не подходили к телефону.
– А я в саду была – пока добежала… Мак помогает мне посадить турецкую гвоздику вокруг грядок.
Норма закатила глаза и сказала нежным голоском:
– А‑а, понятненько. Никакой спешки нет, но попросите, пожалуйста, Мака, когда он закончит, чтобы шел прямо домой, никуда не заходя? У него завтрак стынет. Скажете, ладно?
– Хорошо, дорогуша, я передам. Ой, Норма, ты еще слушаешь?
– Да, тетя Элнер.
– Мои голубые сойки передают тебе большое спасибо. Ну, пока‑пока.
– До свиданья, тетя Элнер.
Норма, красивая брюнетка сорока трех лет, глянула в зеркало над раковиной и увидела, что от волнения у нее на щеках выступил румянец.
Спустя еще двадцать минут, когда она едва не соскребла щеткой краску с пола веранды и промела полквартала, на горизонте появился Мак. Неторопливо, вразвалочку, он шествовал к дому, приветствуя всех встречных, включая двух собак и кошку. Норма яростно замахала рукой:
– Мак, ну давай быстрей!
Мак, коренастый мужчина с песочного цвета волосами, дружелюбного вида, радостно улыбнулся и замахал в ответ. Норма кинулась в дом, вынула из печки тарелку с завтраком, поставила кофейник, и тут хлопнула входная дверь.
– Мак, заходи и садись, пока у меня не случился инфаркт.
Он сел.
– Эй, что случилось, девочка?
Норма налила ему кофе, села и дождалась, когда муж примется за яичницу.
– Угадай, – сказала она.
– Что?
– Ни за что не поверишь.
– Что?
– Вовек не угадаешь, кто звонил.
– Кто?
– Только ты ушел, через три минуты, а то и меньше…
– Кто?
– Сдаешься?
– Да, да, ну кто звонил?
– Ты готов?
– Да, дорогая, я готов. Кто?
Норма подождала, пока у нее в голове отзвучат фанфары, и, больше не в силах сдерживаться, выкрикнула:
– Малышка, вот кто!
Мак от удивления отложил вилку.
– Шутишь?
– Нет, не шучу, она звонила через три минуты после твоего ухода.
– Где она?
– В Нью‑Йорке, и знаешь что? Она возвращается домой.
– Сюда?
– Да!
– Ха. Ну, дела… Она не сказала почему?
– Сказала, что ей необходимо от чего‑то там освободиться. Если честно, я так разволновалась, что и не вспомню, что именно она говорила, вроде бы в последнее время очень уставала на работе и можно ли ей приехать в гости.
– А ты что?
– Конечно, говорю. Мы, говорю, много лет подряд только и делаем, что талдычим, приезжай, мол, мы будем рады, просто счастливы. Мы же тебе сказали: это твой дом, как надумаешь, не церемонься, просто приезжай. Мы же это столько раз говорили, верно?
– Абсолютно верно.
Норма выхватила тарелку у Мака из‑под носа:
– А ну, дай‑ка я подогрею.
– Не надо, так сойдет.
– Уверен? Нет, дай пару минут подогрею. – Она подскочила к микроволновке и сунула в нее тарелку.
– Что она еще сказала?
Норма села и сосредоточилась.
– Ну, сказала привет, конечно, как поживаете и все такое, потом что хочет ненадолго заехать в гости, будем ли мы дома. Я сказала – да, конечно, а она – только ради бога без лишней суеты.
Мак нахмурился.
– Как думаешь, у нее все в порядке? Может, за ней съездить? Если нужно, я мог бы сесть в самолет и завтра быть там. Ты ей это предложила?
– Да, сказала, что ты с удовольствием за ней приедешь, но она ответила – нет, не надо, она обо всем договорится, а потом даст нам знать.
– Я бы с удовольствием съездил за ней.
– Ой, я знаю, но мне не хотелось на нее давить. А когда она сказала, что хочет приехать, вообще дар речи потеряла. Представь, да?
– Как думаешь, а вдруг она больна или еще чего?
Норма снова вынула тарелку из микроволновки.
– Да нет, вряд ли. Голос у нее был усталый, может, немного подавленный, на‑ка, ешь, пока горячая, но не больной, нет.
Мак взялся за вилку.
– Я говорил ей, что доработается до нервного срыва, просил, чтобы берегла себя. Я же все время ей говорил, правда?
Норма кивнула:
– Говорил. Говорил, что пора отдохнуть. Что она слишком много работает. Ты это сказал, когда мы были в Нью‑Йорке.
Норма видела, что Мак с трудом режет яичницу.
– Хочешь, приготовлю другую?
Мак всегда был непривередлив в еде и сказал:
– Нет, и эта сойдет.
Норма потянулась к тарелке:
– Это же минутное дело.
– Норма, это съедобная яичница. Я люблю подсушенную. А как насчет работы? У нее с этим все в порядке?
– Не знаю, не спрашивала. Это ее дело, пусть сама решает, что нам говорить, что нет. Я не стану у нее выпытывать. Да, она попросила меня никому не выбалтывать, что она приезжает, особенно газетчикам.
– О боже, нет, если эти проныры узнают, они сквозь трубы пролезут, чтобы до нее добраться.
Норма согласилась.
– Малышка до сих пор встречается с этим парнем с инициалами, как там его зовут‑то?
– Не знаю, не спрашивала, – сказала Норма и добавила: – Джей‑Си.
– Что‑то он мне показался не очень.
– Ну, ей нравится, и это главное. Наверняка знаю только одно: она приезжает, и я намерена из себя выпрыгнуть, лишь бы она почувствовала, что у нее в этом мире есть любящая семья. У нее нет родственников, только я и тетя Элнер. Ей, наверно, очень одиноко. У меня просто сердце разрывалось все те годы, что она моталась из города в город как неприкаянная и некому было о ней позаботиться. А вдруг она и впрямь заболеет, Мак? Кто за ней будет ухаживать?
– Мы, дорогая, мы ей это говорили, и, должно быть, она поверила, иначе бы не позвонила.
Норма вытащила салфетку из красного пластикового держателя и высморкалась.
– Ты думаешь?
– Ну конечно. И незачем плакать по этому поводу.
– И сама знаю, просто разволновалась от радости. Она нам доверяет.
– Да, мне тоже так кажется. Она тебе не намекнула, когда собирается приехать?
– Нет, думаю, завтра или послезавтра. Хочешь еще кофе?
– Подлей немного.
Вдруг Норма охнула:
– Боже!
– Что такое? – испугался Мак.
– Только что поняла, ведь я не знаю, кофе она пьет или чай. И что ест на завтрак. Нужно купить все, на всякий случай, чтоб было. Как считаешь, пойти заказать торт в пекарне или лучше мне самой испечь?
– Да все равно.
– У Эдны торты великолепные. В смысле, совсем как домашние… Но не знаю, вдруг ей станет обидно, что я купила, а не соизволила сама для нее испечь.
– Дорогая, торт есть торт. Как она узнает, ты его спекла или Эдна Бантц?
– Коробку увидит.
– Так вытащи его из коробки и поставь на блюдо. По мне, так они все на один вкус.
– Тебе, может, и на один, но не забывай, что ее бабушка с дедушкой были владельцами этой пекарни до Эдны, она почувствует. Нет, ты прав, сама испеку. Господи, это меньшее, что я могу для нее сделать. Нет, правда. А в какую комнату поселим ее? Может, нашу отдать? Она самая уютная.
– Нет, дорогая. Она не захочет. Давай поселим ее наверху, где Линда жила. Там ей будет поспокойней.
– Да, там тише всего. Схожу потом наверх, проверю, все ли в порядке, постель и прочее. Надо постирать занавески и почистить ковер. Слава богу, я на сегодня записана к парикмахеру. – Она оглядела Мака. – Тебе тоже не мешало бы сходить к Эду постричься.
– Да ну, Норма, какая ей разница, стригся я или нет.
– Зато мне есть разница. А то опозорим ее, заявимся в аэропорт как два Элмера Фадда.[6]
Мак засмеялся.
– Я не шучу, Мак, она привыкла к окружению утонченных нью‑йоркцев.
– Ну, видно, придется мне помыть машину. Без шуток.
Норма обратила на Мака взгляд, полный боли.
– Ну почему ты не дал мне покрасить дом? Я так хотела!
– Ну, Норма, успокойся. Она же просила не разводить суеты.
– Да, но что я могу с собой поделать. До сих пор не верится. Только представь, после стольких лет Малышка вернется домой!
Похмелье
Нью‑Йорк
1 апреля 1973
Дена Нордстром открыла глаза и три‑четыре секунды соображала, кто она и где находится. Затем ее тело оповестило мозг о своем состоянии. И, как водится после таких ночей, как прошлая, первой оказалась весть об ослепляющей, пронзительной головной боли, за нею последовала волна тошноты, а потом бросило в холодный пот.
Медленно, одно за другим, проявлялись в голове события вчерашнего вечера. Они развивались по той же схеме, что и всякий раз, когда она соглашалась пойти выпить с Джей‑Си. После коктейлей они отправились обедать в ресторан «Копенгаген» на Сорок восьмой улице, где за шведским столом пропустили бог знает какое количество тминной водки вперемешку с пивом. Дена смутно припомнила, что ругалась с каким‑то французом и ходила в «Бразери» пить кофе. Вспомнила, что, когда она добралась до дому, уже встало солнце. Но сейчас она в собственной постели и одна – Джей‑Си, к счастью, ушел домой. Потом ее как обухом по голове ударило. Джей‑Си. Что она ему сказала? Они запросто могли снова обручиться. И снова ей придется придумывать, как это отменить. Вечно одно и то же. Он скажет: «Но ты не казалась пьяной. Я спросил, не пьяна ли ты, и ты поклялась, что трезва как стеклышко и твердо отвечаешь за свои слова». В том‑то и ужас. Она никогда не чувствует себя пьяной и сама верит в то, что говорит. Две недели назад на вечеринке работников радио она пригласила к себе на следующий день двадцать человек пообедать, и потом ей пришлось заплатить швейцару, чтобы сказал всем, что ее, мол, вызвали за город, потому что у нее умерла бабушка. Она даже яйца не сумела бы сварить, а обе ее бабушки умерли давным‑давно.
Дена попыталась встать, но боль сжала виски с такой силой, что перед глазами заплясали звезды. Она медленно, боком, сползла с кровати, держась за голову. В комнате было темно как в могиле, и, когда она открыла дверь, оставленный накануне свет в коридоре едва не ослепил ее. Кое‑как добралась до ванной и вцепилась в раковину, чтобы удержать вращающийся мир. Пустила холодную воду, но не могла нагнуть голову: боль усиливалась. Пришлось набирать воду горстями и плескать в лицо. Приняла две таблетки «алка‑зельтцера», три аспирина и валиум. Руки тряслись. Кока‑кола со льдом могла бы спасти ей жизнь.
Она спустилась в кухню, но, проходя мимо гостиной, остановилась. На кушетке дрых без задних ног Джей‑Си.
Дена на цыпочках вернулась в ванную и попила воды из‑под крана. Намочила полотенце, прошла в свою спальню и тихо заперла дверь, молясь Богу, в которого не верила: «Пожалуйста, пусть он проснется и уйдет домой… Пожалуйста». Она легла, включила на максимум электроодеяло и заснула.
Было около одиннадцати утра, когда Дена снова проснулась, чтобы выпить аспирина. Теперь горел огнем желудок, требуя углеводов. Она тихонько отперла дверь спальни, на цыпочках спустилась в холл и заглянула в гостиную. Уф, слава богу. Джей‑Си нет. Ура. Она позвонила в «Карнеги Дели» через дорогу и заказала два горячих сэндвича с сыром, картошку, шоколадный коктейль и две пачки сигарет «Вайсрой». Пока ждала, вышла на балкон. Было холодно, мрачно, пронизывающе сыро. Воздух тяжелый, густой. Как всегда, на углу
|
|
|
