 |
Между традиционным и государственным контролем
|
|
|
|
София Касымова / Традиция Многодетного материнства у таджиков в контексте гендера и времени / Вестник Евразии. №4 (34). М., 2006. С. 63-84.
Под натиском глобальных трансформационных процессов многодетное материнство, это центральное звено традиционной гендерной конструкции, потеряло или теряет во многих обществах свою высокую значимость. Соответственно меняется дискурс материнства – взгляды, представления, ценности, связанные с этим явлением. Так, в европоцентристской культуре материнство в наше время не долг и обязанность женщины, а ее свободный выбор. Общества с традиционалистскими установками, как и тысячи лет назад регламентируют материнство, как «естественное» предназначение женщины, предопределенное богом и природой. Эти процессы в разных обществах и регионах отличаются между собой, но в целом имеют общую тенденцию, характерную для демографического перехода, когда один тип популяционной стабильности меняется на другой[1].
Основываясь на данных численности населения Таджикистана за последние 100 лет[2], в том числе таджиков как отдельной этнической группы, можно прийти к выводу, что Таджикистан за годы советской власти вступил во вторую стадию демографического перехода. С большей долей вероятности можно предположить, что на данном этапе таджикское общество находится на начальном этапе перехода к третьей стадии демографического перехода. Несомненно, этот процесс предполагает быть длительным, о чем свидетельствуют тенденции развития репродуктивного поведения таджиков на данном этапе. В сегодняшнем таджикском обществе рождаемость в силу влияния традиционных взглядов и представлений с одной стороны все еще остается высокой. С другой стороны, государством в рамках программы планирования семьи, которая направлена на снижение уровня деторождения и повышение трудовой активности женщин активно осуществляется система контроля над репродуктивным поведением населения Таджикистана.
|
|
|
Материнство в советский период:
между традиционным и государственным контролем
Советская модернизация оказала двоякое воздействие на демографическое поведение, в том числе и на практику многодетности в регионе Средней Азии. С одной стороны, демографическая политика советского государства сохранила традиционалистские установки на многодетное материнство, с другой стороны, в советский период появились новые практики репродуктивного поведения, как у мужчин, так и у женщин.
Советское государство не рассматривало материнство как частное дело советской гражданки, поскольку коммунисты исходили из традиционной патриархатной концепции, рассматривающей женщин как особую категорию граждан, имеющую значимые отличия по сравнению с мужчинами. Отличия женщин как гендера и пола в дискурсе коммунистической власти позиционируются как репродуктивно-биологические и социально-политические (Здравомыслова и Темкина 2007). В целом принципиальные положения советской гендерной идеологии во многом были созвучны традиционным представлениям и этническим обычаям народов Средней Азии и в частности, таджиков.
В рамках традиционных религиозных представлений, распространенных в Среднеазиатском регионе, материнство выступало ядром категории «женщина», суть которой заключалась в том, что беременность и роды не были её частным делом. Женщина не могла самостоятельно решать вопрос о времени и количестве беременностей/рождений и не имела права быть бездетной по собственной воле. Система контроля осуществлялась не только расширенной семьей, но и всем сообществом. Советское государство, в некоторой степени воспроизводя прежний – «традиционный» – контроль над репродуктивным поведением женщины, через проводимую гендерную политику активно вмешивалось в репродуктивную сферу женщин, ограничивая, а в некоторые периоды истории (1930-50 годы) запрещая право женщин на аборт, морально и материально поощряя многодетность (Мерненко 1999: 151). Официальная идеология формировала образ идеальной советской женщины, которая должна была удовлетворять сразу двум важнейшим общественным потребностям советского государства – демографической и производственной.
|
|
|
Гендерная политика советского государства, когда «… материнство было провозглашено социальной ответственностью женщины перед государством, т.е. ее публичной ответственностью, в отличие от дореволюционной приватной ответственности жены перед мужем» (Бараулина 2002: 370), в условиях воздействия целого ряда объективных факторов[3] способствовала высокому уровню рождаемости в регионах с преобладанием мусульманского населения. Так, показатели естественного прироста населения у коренных народов Средней Азии более чем в 5 раз превышали соответствующие показатели у народов Прибалтийских республик (Этническая демография 1974: 110). Начиная с 1960-х годов, Таджикистан неизменно занимал первое место в СССР по естественному приросту населения: 40,0 рождений на 1000 человек населения (по данным на 1988 г.) (Народное хозяйство 1990: 23).
В советском Таджикистане многодетные матери имели значимый статус не только в традиционном контексте, но и в контексте проводимой гендерной политики советского государства где центральной фигурой была «работающая мать» (Здравомыслова и Темкина 2007). Женщины должны были играть центральную роль при построении социализма и как работницы, и как матери. Эти две позиции стали приоритетными при выработке политики по отношению к женщинам. Как указывает А. Темкина, от советской женщины любой национальности ожидалась вовлеченность в публичную сферу, выполнение ролей труженицы и матери – контракт работающей матери, который подразумевает обязательность «общественно–полезного» труда советских женщин и обязательность выполнения миссии матери «как женского природного предназначения» и гражданского долга. Этот контракт доминировал в разной степени в разных республиках и национальных сообществах, где существовали многообразные нормы и практики, отсылающие к традиции и корректирующие предписания социалистического государства (Темкина 2005: 14). В 1988 году в Таджикистане 38,274 женщины носили почетное звание «Мать - героиня», каждая из которых родила и воспитала 10 и более детей (Народное хозяйство 1990: 51). Они наряду с передовыми работницами и колхозницами были почетными гостями теле/радио передач и положительными героинями газетно-журнальных публикаций, формируя один из социально-приемлемых типажей (счастливой) успешной женщины Советского Востока.
|
|
|
В отличие от европейских регионов СССР в Таджикистане было очевидно, что традиция и практика многодетного материнства препятствовали реализации поставленных советским государством задач по вовлечению женщин в общественно-трудовую деятельность. Поэтому одной из сложных проблем женского равноправия в тот период было, по мнению М. Гафаровой, признание материнства социальной функцией женщины и создание условий, позволяющих женщине гармонично сочетать материнство и общественный труд, развивать свои способности и дарования (Гафарова 1987: 13). Теоретически это казалось возможным, но на практике было трудно осуществимо, поскольку этому препятствовали причины объективного свойства и, прежде всего, разные уровни социально-экономического развития регионов. Известно, что на протяжении всего советского периода Средняя Азия отличалась от европейской части СССР неразвитой промышленностью, отсталой социально-экономической инфраструктурой и недостаточностью квалифицированных кадров из числа местного населения. Для большинства людей – как мужчин, так и женщин – самой доступной и распространенной формой занятости была работа в государственных или коллективных сельскохозяйственных предприятиях (колхозах и совхозах), которая не требовала особой квалификации и интеллектуальных усилий. Соответственно, у этой категории работников/ниц возможности для социальной мобильности были очень ограничены. К тому же труд в колхозе или совхозе часто имел принудительный характер.
|
|
|
В Таджикистане формированию советского гендерного контракта «работающей матери» противодействовали, в том числе традиционные гендерные нормы и установки на роль и место женщины в обществе. Сочетать материнство и общественный труд было вдвойне затруднительным и для женщин-таджичек и для женщин других этнических групп мусульманского вероисповедания (узбечек, киргизок и других), – в отличие от представительниц немусульманских этнических групп, проживающих в Таджикистане (русских, украинок и других[4]). Последние могли на уровне семьи и личных взаимоотношений с мужчинами-партнерами самостоятельно регулировать свое репродуктивное поведение, потому что практически вся эта группа женщин была занята в общественном производстве, которое давало возможность многим из них занимать выгодные статусные позиции в социальной иерархии советского общества. К тому же работающие женщины были экономически независимыми (в той или иной степени) от супруга/партнера и/или других членов семьи. Экономическая, пусть относительная, независимость, в свою очередь, во многом способствовала эмансипации женщин.
Таким образом, в Таджикистане советский гендерный контракт «работающей матери» не стал доминирующим, как, например, в России. На это указывает сравнительно низкая мобильность таджикских женщин в публичной сфере (высшее образование, квалифицированная занятость, профессиональная карьера, участие в политике, занятие искусством, спортом, наукой и т.д.)[5]. Возможно, причина этого заключалась не только в устойчивости традиции многодетности, которая ограничивала возможность большинства таджикских женщин включаться в трудовую, профессиональную деятельность и «развивать свои способности и дарования», но в тех создавшихся условиях, которые сохраняли эту традицию. Известно, что любая традиция более или менее гармонично функционирует в обществе только в случае соответствия с требованиями времени, пространства и самих людей. Традиция многодетного материнства сохранилась потому, что советская гендерная политика сочетала в себе эгалитарную идеологию равенства полов наряду с традиционными гендерными стереотипами, реализующимися в частной сфере. В условиях таджикского общества эта политика давала возможность использовать ресурсы советского государства для поддержания традиционной мужественности и женственности, благодаря которой мужчина, имея гарантированную работу, мог осуществлять функцию кормильца и содержать большую семью, а женщина могла быть многодетной матерью, поддерживаемой не только расширенной семьей, но и государством. Как указывает А. Темкина, патриархальная система, даже модернизированная советским государством – это сильная система защиты индивидов, прежде всего женщин. Это означает, что таджикские женщины находились в системе физической и экономической безопасности, в сетях родства и сообщества, и были во многом защищены от вмешательства государства в жизнь семьи и непредсказуемости своей семейной жизни и жизни детей (Темкина 2005: 41). Женщины, следовательно, сами не стремились к изменениям, предпочитая для себя традиционную роль многодетной матери вместо бремени двойной занятости «работающей матери». К тому же материнство в целом удовлетворяло их экономическим, социальным и личностным, психологическим и духовным потребностям.
|
|
|
В то же время советская гендерная политика положила начало изменениям в репродуктивном поведении таджиков. Они касались, прежде всего, потребностей и мотивов деторождения. В советский период потребность в детях и мотивация деторождения, характерные для традиционных культур, теряют свою универсальность для таджикского общества, приобретая дифференцированный характер. Разные социальные группы исходили из своих индивидуальных потребностей, которые были обусловлены и зависели от социального статуса, экономического положения, уровня образованности, региональных особенностей, социальной среды и т.д. В новых условиях появляются другие мотивации деторождения. Для городских образованных родителей экономическая мотивация многодетности теряет свою актуальность, акценты ставятся на психологические мотивы.
Многодетность в целом была характерна для сельских женщин, домохозяек или занятых неквалифицированным трудом, с низким уровнем образования, придерживающихся традиционной системы ценностей и с ограниченными духовными потребностями. Все они, без исключения, были экономически зависимыми от супруга и/или взрослых детей. Экономический мотив, как и раньше, стимулировал этих женщин к высокой рождаемости. Работающими матерями в основном были высокообразованные женщины, занятые квалифицированным трудом и проживающие в русифицированной городской среде, которые обычно имели не более двух-трех детей. Дети в этих семьях и для этих матерей имели другую ценность. Обычно такие семьи были материально лучше обеспеченными, нежели семьи из 7-10 детей. Следует отметить, что в советский период наличие одного ребенка в таджикской семье было редкостью, и обычно это было связано с какими-либо объективными причинами, нежели с желанием женщины.
Материнство в контексте постсоветского дискурса о планировании семьи
В позднесоветский период (конец 1980-х гг.) в Таджикистане многодетное материнство, как проблемное социально-демографическое явление, начало актуализироваться. Аналогичный процесс происходил и в других республиках Средней Азии и Кавказа. Несомненно, это было связано с происходящими изменениями в политической линии коммунистической партии и правительства Советского Союза. Перестройка Михаила Горбачева с ее риторикой «нового мышления» давала возможность советским гражданам публично озвучивать и обсуждать проблемы, о которых в годы застоя и эпохи сталинского террора они не могли не только говорить, но и мыслить. В Таджикистане первыми на проблему многодетности обратили внимание ученые и специалисты (медики, демографы и др.). Статьи в периодической печати, теле/радио передачи начали критически оценивать и анализировать результаты «демографического взрыва» в Таджикистане в 1960-80-е годы. К примеру, в течение полугода с июля 1987 г. по февраль 1988 г. на страницах республиканской правительственной газеты «Точикистони Совети» развернулась дискуссия по вопросу многодетности таджикской семьи, в которой приняли участие известные специалисты в области медицины, ученые экономисты, демографы и общественные деятели. Многие были едины во мнении, что практика многодетности должна быть упорядочена, поскольку частые роды, не только ослабляют здоровье матери и ее детей, но и вызывают множество социальных проблем, таких как безработица, бедность и т.д. (См.: Хакимова С. 1987/1988). Демографы и экономисты в качестве негативных последствий указывали на переизбыток рабочей силы, особенно в сельской местности, и преобладание лиц нетрудоспособного возраста (дети, молодежь) в составе населения со всеми вытекающими отсюда последствиями для экономики страны. Следует отметить, что такого рода опасения вовсе не были преувеличенными. Поскольку в постсоветский период именно переизбыток рабочей силы в сельских регионах (где проживает 73% населения Таджикистана) в условиях социально-экономического кризиса стали одной из причин массовой внешней трудовой миграции населения Таджикистана, которая, в свою очередь вызывает множество социальных проблем в современном таджикском обществе (См.: Дадабаева 1995).
Медики заостряли внимание правительства и общественности на проблеме здоровья матери и ребенка (См.: Хакимова 1987). По их мнению, частые роды, плохое питание, недостаточная квалифицированная медицинская помощь на селе, каждодневный физический труд дома и на сельскохозяйственном производстве оказывали негативное влияние на состояние здоровья матери и ее детей. По данным авторитетных медицинских специалистов, большинство таджикских женщин молодого и среднего возрастных групп страдали анемией (малокровием), которая во многом вызывалась частыми родами и плохим питанием в период беременности и кормления ребенка. Высокая рождаемость сопровождалась также высоким уровнем детской и материнской смертности (Хакимова 1998: 104-129).
Социально-политический кризис 1990-х годов[6], приведший к началу процесса трансформации экономической и социальной структуры таджикского общества, еще более высветил негативные стороны многодетности. После распада Советского Союза начался процесс разрушения прежней экономической системы. Многие промышленные предприятия в городе, колхозы в сельской местности перестали функционировать в прежнем ритме. Уровень заработной платы неуклонно падал. Такое положение дел можно назвать скрытой безработицей. Работа есть, но в то же время она не обеспечивает жизненно необходимые потребности работника и его семьи. Если раньше мужчина - глава семьи своим трудом и с помощью государства (системы государственной социальной защиты, бесплатного образования, здравоохранения) мог материально содержать свою нередко большую семью, то в новых условиях ему практически не удавалось сводить концы с концами.
Несомненно, этот процесс заметно повлиял на гендерные отношения, о чем свидетельствуют факты происходящих изменений в традиционном положении таджикских женщин за последние годы. Безработица среди мужчин стимулировала активность женщин. Таджикская женщина в большинстве случаев приняла на себя несвойственную ей ранее роль кормильца семьи. Это происходит не только тогда, когда женщина остается вдовой или разведенной с маленькими детьми, но и тогда, когда мужчина, глава семьи, не в состоянии материально содержать семью.
Таким образом, в Таджикистане развивается ситуация, которую описывает российский демограф Л. Дарский: «В условиях развивающего капитализма из-за консерватизма культурных норм репродуктивное поведение еще соответствует традициям, а отношение к детям уже иное, так как в силу социальных и экономических сдвигов их полезность упала, и многодетность из преимущества превратилась в недостаток» (Дарский 1974: 107).
В конце 1990-годов эта проблема вышла на государственный уровень, о чем свидетельствуют принятые законодательные акты, регулирующие репродуктивную сферу населения Таджикистана[7]. Система контроля над репродуктивным поведением населения со стороны государства остается, но вектор перемещается в противоположную сторону. В изменившихся социально-экономических условиях государство не только прекращает материальное и моральное поощрение практики многодетности, но и через механизмы идеологического воздействия (СМИ, институт местных общин, аудио-визуальное искусство и другие) начинает создавать новый официальный дискурс, главным ориентиром которого выступает вопрос планирования семьи. На формирование официального дискурса и новой демографической политики правительства Таджикистана оказали влияние также международные гуманитарные институты, в частности представительство Фонда народонаселения ООН (ЮНФПА) в Таджикистане. Вопросы планирования семьи и здоровья матери и ребенка являются основной сферой деятельности этих организаций[8].
Вопросы планирования семьи выступают главным направлением новой демографической политики[9], которая рассматривается в качестве важного фактора снижения уровня бедности в стране, улучшения здоровья населения и благосостояния людей. Официальный дискурс репрезентирует многодетное материнство как нецелесообразное репродуктивное поведение, порождающее множество социальных и экономических проблем не только для конкретной семьи, но и для всего общества[10]. Многодетная мать лишается социально-экономической поддержки государства и в некоторых случаях морального одобрения общества. СМИ пишут о негативных последствиях так называемого «неосознанного» материнства, т.е. когда женщина реально не представляет для себя и своей семьи нежелательные результаты многодетности. Так, в статье «В чем причина нищеты?» автор прямо указывает на традицию многодетного материнства в качестве одной из причин бедности большинства населения Таджикистана (Гуфтугу 3/2003: 26-27). Имидж многодетной матери постепенно теряет свою привлекательность не только для официальных структур, но и для самих этих матерей. Происходит переосмысление статуса многодетной матери. Бывшая «мать-героиня», награждённая в советские годы специальной медалью за многодетность, сегодня советует молодым женщинам не следовать ее примеру: «Я родила 15 детей, но потеряла свое здоровье. От жизни ничего не увидела, кроме утомительного каждодневного труда. Так и состарилась. Сейчас ни у детей нормальной жизни, ни у нас…» (Гуфтугу 7/2003: 20).
Следует отметить, что новая демографическая политика правительства РТ и деятельность международных гуманитарных организаций в этой сфере вызывает неоднозначную реакцию в современном таджикском обществе. Официальный дискурс планирования семьи поддерживают в основном городские образованные слои населения. Сельские жители, по мнению Ф. Исламова, неправильно понимают цели и задачи государственной демографической политики (Исламов 2005: 174). Мероприятия по реализации программ по планированию семьи рассматриваются ими как вмешательство в личную жизнь и посягательство на традиции и обычаи народа.
Несмотря на усилия государства, в общественном сознании все еще сильны позиции традиционалистских установок на многодетность. Многодетное материнство остается одной из составляющих гендерной и этнической идентичности таджикской женщины. Через СМИ транслируются мифы и легенды, возвеличивающие жертвенность и самоотверженность, заключенные в самой природе женщины-матери[11], религиозные максимы типа «рай находится под материнской пятой», модернизированные изводы этих максим, смысл которых может быть передан известным воззванием: «Да, здравствует женщина-мать - неиссякаемый источник жизни!» и т.п. Проводниками всей этой риторики в основном выступает новая творческая элита, придерживающаяся идеи национального возрождения, и духовенство.
Итак, сложные социально-экономические условия страны и процессы национального строительства формируют два подхода в современном дискурсе материнства. Первый подход выражается в демографической политике правительства Таджикистана и направлен на то, чтобы за счет внедрения целенаправленной практики планирования семьи добиться снижения уровня деторождения. Второй подход, в соответствии с которым материнство по-прежнему трактуется как ядро категории «женщина», питается (сверх)идеей о национальном возрождении и зиждется на идеализации традиционных норм и установок.
|
|
|
