Вильфлинген, 10 декабря 1965 года

Вечером у камина в замке Штауффенбергов. Там Мартин фон Каттэ^[274], прибывший из Заульгау, и Винни Зибург, заехавшая из Гэртлингена. Мы заговорили о прощании Фридриха Зибурга; я спросил о его последних словах.

«„Скажи мне еще что-то приятное“ — знаете ли, у нас был свой маленький тайный язык».

Он был одним из тех, которые в других странах были бы востребованы больше, нежели здесь, где больших журналистов нужно искать с фонарем. Все-таки ему не хватило признания, и он финишировал с нерастраченными резервами. Помню, однажды он сказал мне, что мысль о его похоронах и речах, которые там будут звучать, чрезвычайно ему противна. Я возразил: «Это должно меньше всего вас заботить». Будь у него возможность, как о том сказано в «Тибетской книге мертвых», увидеть свое захоронение на штутгартском Лесном кладбище, он наверняка бы остался доволен. За один год я постоял у могилы трех больших друзей: Теодора Хойса, Фридриха Зибурга и Эрнста Бёрингера.

Хотя нашей дружбе с Мартином скоро исполнится уже сорок лет, я нахожу запас его историй неисчерпаемым. Всегда появляются новые. Это свидетельствует не только о богатой жизни, но и о формирующей, завершающей, покоряющей силе. Физиогномически, также в широком смысле, три ступени: готическая, барочная и югендстиль. Что-то созвучное Стефану Георге, гогенштауфенское и прусское от начала и до заката. Этому соответствуют различия в оценках. В Первую мировую войну еще «выезжал верхом», в конце Второй — при начальнике управления кадров военно-воздушных сил. Глаза Вильгельма II ему не нравились^[275], однако ленником он оставался верным. Он находит, что из всех женщин принцессы наименее церемонились. Хорошие стихотворения, из которых мне особенно нравится «Аррас». Тысяча лет в Цольхове; после вступления русских мать отравилась перед могилами, оставив потрясающее письмо. Лесоруб в Тюрингии, гость в Юберлингене у Фридриха Георга, служащий в окружной администрации Заульгау.

Семейной травмой остается казнь Ханса Хермана фон Каттэ 16 ноября 1730 года; поваленное дерево дает новые побеги, и один из них — воспоминание о дне Кюстрина^[276]. Тот был не первым Каттэ, которого обезглавили; с другим это случилось на пятьсот лет раньше на Рыночной площади Неаполя в свите Конрадина^[277]. Один куст в саду Цольхова зацвел тогда красными розами, после того как до этого он цвел только белыми.

Мы вспомнили одно из утр в Цольхове: из Ратенова прибыли гусары; мы проскакали верхом через лес и луга, перепрыгивая рвы, до скромного дома, ворота которого были с двух сторон украшены изображением кошки. Завтрак в передней, стены которой густо покрывала богатая коллекция гравюр Ридингера^[278].

Мартин: «Жизнь без лошадей я себе тогда представить не мог. Сегодня я даже о них не думаю».

Общий опыт; у меня аналогично складываются дела с охотой, войной, космонавтикой, утопиями, честолюбивыми целями, от которых я отказался. Сколько желаний осталось неисполненными! И какое счастье, что они отмерли, не придали жизни свою форму, не говоря уже о смысле. Чудовищный пример: скряга, чахнущий над своими сокровищами.

Об этом мысль греческого философа: в человеке всё снова и снова совершается мистерия смерти; ребенок умирает в юноше, юноша в мужчине, мужчина в старце.

Правда, он должен всё снова и снова возрождаться. И это тоже может пониматься только как предварительная ступень.

* * *

Есть побуждение, которое «витает в воздухе», следовательно, опирается не только на учение, пример и образец. Тогда действует не чередование, а параллельное сосуществование, одновременность. Новые формы возникают не благодаря контактам, а в различных точках, местах, частях света, возможно, на небесных телах. Здесь почкование, там непосредственное зачатие; семя проливается дождем. Последствия этого следовало бы исследовать — космически, палеонтологически, исторически, художественно-исторически и вплоть до моды.

Приблизительный растр дают физические данные: землетрясения, наводнения, ледниковый период. И потом знаки Зодиака. Можно предположить корреспонденции в изобретении письма, водоснабжения и городского строительства. Последовательность стилей в европейской и дальневосточной культурах за последнее тысячелетие была, кажется, не только относительной, в смысле Шпенглера, но абсолютно одновременной.

Целое как игра мысли, будто при игре в шахматы. В шахматах с доски снимают фигуры, здесь — факты. Речь идет не о реальных вещах. «Подразумеваются» не они. Не сумчатые, к примеру, животные Мадагаскара, Америки и Австралии. Антропологи, по меньшей мере, принимают в расчет то, что люди могли возникнуть одновременно в местностях, которые находятся так же далеко друг от друга, как сегодняшние раскопки. Время было зрелым. Морфологические типы автономнее анатомических. Летчик, разбойник, ныряльщик подчиняют насекомое, рыбу, птицу, человека своей топологии.

Космический полет, как все великие технические достижения, хотя и дал результаты, но еще больше принес разочарований. Мы вынуждены проецировать наши надежды на звезды, где есть жизнь, вплоть до Млечного пути и еще Дальше. На планетах нас ждало разочарование. Они лишены воды, которой на Земле в качестве исключения предостаточно. Данные анализа, похоже, подтверждают подозрение Ницше: жизнь, возможно, является лишь формой смерти, и притом очень редкой.

Так лучше понимаешь сущность научной и, в частности, естественнонаучной спекуляции. За ее неутолимой жаждой скрывается больше, чем любопытство; обход Луны, правда, содействовал знанию, однако, надежду развенчал. (Дополнение по поводу ревизии.)

* * *

Камиль Писсаро: «Бульвар Монмартр, впечатление ночью», 1897. Дополнительное название излишне, как, собственно, и основное. Яркое горение желтых огней на синем фоне. Несколько капель красного перца, наверно, уже перебор. Живописная сила взламывает мотив; бульвар уводит вверх, в неспокойное небо. Таким мог бы видеть море огней Верлен, сквозь густую пелену абсента. Бекман видел такие проспекты иначе, по-мексикански: первая мескалиновая волна.