Система «ТРУД»: транскрипция устного дискурса

Как уже отмечалось выше, нотационная сим­волика должна удовлетворять ряду принци­пов. К тому же выбор символа должен быть оправдан его распространенностью в других сферах словесности в приблизительно той же функции (многоточие для пау­зы, тире для прерывания) или же его мнемическими характеристиками: \ для обозначения нисходящей интонации, а / для восходящей [см.: mnemonic mar­king — Edwards 1993: 8—9; Gumperz, Berenz 1993: 100]. Все это должно обеспе­чить быструю и однозначную реакцию читающего транскрипт, а значит, по­высить эффективность работы без предварительного специального обучения. Авторский вариант нотационной «азбуки» не без умысла решено назвать ТРУД (ТРанскрипция Устного Дискурса). Вербальные компоненты ТРУД кодирует «литературной» транскрипцией с элементами псевдофонетики eye dialect; главная композиционная форма — вертикальное размещение реплик и комментария (колонки используются там, где общение в группе распадает­ся на параллельно протекающие обмены); основной формат — RT.

Категория	Символ
Идентификация говорящего и реплики (turn)	A1:
Идентификация слова (word)	пробел
Идентификация фразы (intonation unit)	строка
Обрыв слова (truncated word)	-
Обрыв фразы (truncated intonation unit)	—
Продолжение без паузы, подхват (latching)	=
Наложение речи 2 и более человек (overlay)	[ ]
Одновременное начало реплик (turn-initial overlay)	[[
Параллельные обмены (parallel exchanges)	|| слева
Просодия завершенности (final)	.
Просодия продолжения (continuing)	,
Просодия апеллятивная (appeal)	?
Эмоциональный тон (animated; booster)	!
Интонация нисходящая (fall)	\
Интонация ровная (level)	_
Интонация восходящая (rise)	/
Интонация восходяще-нисходящая (rise-fall)	Λ
Интонация нисходяще-восходящая (fall-rise)	V
Ударение слабое и сильное (accent)	u nder line
Выделение слабое и сильное (emphasis)	ALL CAPS
Удлинение слабое и сильное (lengthening)	I: know::
Сокращение (shortening)	superscript
Невокализованная пауза < 0,5 с. (short pause)	..
Невокализованная пауза > 0,5 с. (long pause)	...
Пауза с указанием длительности (measured pause)	(0.8)
Вокализованная короткая пауза (short pause filler)	uh, um, uhm
Вокализованная долгая пауза (long pause filler)	eh, er, erm
Громко, до крика (in a loud voice, nearly shouting)	bold
Тихо, до шепота (in a soft voice, nearly whispering)	italics
Убыстрение темпа (tempo acceleration)	>>>
Замедление темпа (tempo deceleration)	<<<
Параязыковые явления, сопровождающие речь	# sobbing #
Параязыковые явления, прерывающие речь	{laughter}
Экстралингвистический комментарий	@ phone @
Неразборчивая речь (догадка: сегмент)	di(d)
Неразборчивая речь (догадка: слово)	(did)
Неразборчивая речь (догадка: количество слогов)	$$$
Ввод фонетической и стандартной транскрипции	{[word])

***

Главным итогом главы стало широкое определение дискурса, учитываю­щее взаимообусловленность его формы и функций, его принадлежность к социокультурной ситуации, его риторическую и идеологическую (в широком смысле) наполненность.

Соответственно, дискурс-анализ понимается как широкое междисципли­нарное направление, возникшее на почве синтеза достижений и методов мно­гих лингвистических и социальных дисциплин, постоянно обменивающееся своими идеями. Дискурс-анализ не сводим ни к узко структурному анализу речи в духе Бирмингемской школы, ни к конверсационному анализу в тради­циях этнометодологии, ни к лингвистике текста и т. д. Главной тенденцией развития современного дискурс-анализа в эпоху постструктурализма и пост­модернизма является его общая интерпретативная направленность.

Признавая главенство функционального подхода к изучению дискурса, необходимо тщательное исследование его формальной стороны в отношении к данным функциям и наоборот. Сочетание различных подходов к рассмо­трению одного феномена, или метод триангуляции, позволяет глубже иссле­довать дискурс, соотнося этнографические, социологические и психологиче­ские данные с языковыми, дополняя качественный анализ количественным.

В соответствии с теоретическими принципами транскрипции разработа­на нотационная система ТРУД, которая, вобрав критически переработанный опыт теории и практики транскрипции устного дискурса, остается цельной, адаптивной, достаточно простой системой, не требующей особой подготовки пользователя и годной к компьютерной обработке.

Глава 4. АСПЕКТЫ СОДЕРЖАНИЯ ДИСКУРСА: ЛИЧНОСТНЫЙ СМЫСЛ В СОЦИАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ

СМЫСЛ В ДИСКУРСЕ: КОМПОНЕНТЫ И КАТЕГОРИИ

«The question is», said Alice, «whether you can make words mean so many different things.»

«The question is», said Humpty Dumpty, «which is to be master — that's all.»

LEWIS CAROLL «Through the Looking Glass»

Вслед за сказочным персонажем мы принимаем «коммуникатороцентрический» подход [о коммуникаторо- и текстоцентрических подходах см.: Сусов 1979], и вследствие этого ставим в центр определения базовых категорий, опи­сывающих смысловую ткань дискурса, homo loquens, а не языковые единицы per se.

Пропозиция

Пропозиция — это термин с долгой историей, обозначав­ший в логике суждение, а в лингвистике — предложение. Ныне специфика его употребления определяется тради­цией, во многом обязанной идеям Готлоба Фреге [1977; Frege 1892; 1918], от­делившего мысль от акта ее утверждения говорящим.

{I} a. John gave me the book.

Джон дал мне (эту) книгу.

b. Will John give me the book?

Даст ли Джон мне (эту) книгу?

с. John, give me the book.

Джон, дай мне (эту) книгу.

d. I believe that John gave me the book.

Полагаю, что Джон дал мне (эту) книгу.

e. John must have given me the book.

Джон должно быть дал мне (эту) книгу.

Все эти высказывания содержат одну пропозицию, иначе — семантиче­ский инвариант, способный получать истинностное значение: [(BUY) John, book, '1st person'] или [(ДАТЬ) Джон, книга, 'первое лицо']. В состав пропо-

зиции входят термы или актанты, способные к референции: книга, Джон и местоимение, указывающее на первое лицо, а также предикат дать, способ­ный приобретать модальные и видо-временные характеристики. В общих чер­тах, все то, чем различаются дискурсивные реализации одной пропозиции {I-a}, {I-b}, {I-c}, {I-d} и {I-е}, называется коммуникативными или пропози­циональными установками [ communicative or propositional attitudes — Richard 1990]. Семантико-синтаксическая структура пропозиции, как правило, счи­тается изоморфной структуре факта [ЛЭС 1990: 401].

Пропозиция актуализуется в высказывании, приобретая при этом логико-семантические значения истинности/ложности. Так в семантику дискурса включаются условияистинности (truth conditions) данного высказывания. Этот подход к значению опирается на отношение «язык — действительность», что восходит к логикам Тарского и Монтегю [ср.: Дэвидсон 1986; Tarski 1944; Montague 1974; Davidson 1984; Carston 1988; Gazdar 1979; Jackendoff 1983 и др.]. В наиболее общем смысле семантика естественных языков покоится на двух «китах»: истинность/ложность и интенция/конвенция;для последней пары определяющим является отношение «язык — сознание».

Ранние генеративные грамматики способствовали разработке третьего — трансляционного — подхода к семантике естественного языка. Его многообе­щающий синтез с требованиями принципа истинности/ложности привел к модели, широко используемой в логико-инференционных представлениях язы­кового общения, в частности, в теории релевантности [ср.: Джонсон-Лэрд 1988; Шпербер, Уилсон 1988; Johnson-Laird 1983; Jackendoff 1983; 1992; Blakemore 1992; 1995; Carston 1988; Sperber, Wilson 1995 и др.]. Нацеленная на анализ процесса интерпретации высказываний, эта модель включает психологиче­ский уровень логико-семантических репрезентаций в «языке мысли» и соот­ветствующие им структуры естественного языка, причем данные репрезента­ции соотносятся с реальностью через условия истинности/ложности. Такая программа наиболее развернуто представлена работами Джерри Фодора по философии языка и сознания [Fodor 1983; 1987].

В рамках названных и некоторых других, преимущественно когнитивист­ских, подходов пропозиция признается особой формой репрезентации зна­ний, базовой когнитивной единицей хранения информации, играющей глав­ную роль в порождении и интерпретации дискурса, в том числе в составе когнитивных схем, фреймов, сценариев и ситуационных моделей [Кубряко­ва 1991; Кубрякова и др. 1996: 137—140; Панкрац 1992: 15; Anderson, Bower 1973; Fodor 1983; Schank 1982a; van Dijk, Kintsch 1983; van Dijk 1995]. Еще Рене Декарт [1950: 352] указывал, что содержание души необходимо пропози­ционально.

Отметим, что большинство этих подходов теоретически построено или на информационно-кодовой модели коммуникации, или, в лучшем случае, на ее поздней инференционной модификации, т. e. в паре информация vs. коммуни­кация отдают приоритет первой, в связи с чем в ряде случаев ощущается их методологическая ограниченность.

Референция

Референция традиционно описывается в лингвистической литературе как «отнесенность актуализованных (включен­ных в речь)имен, именных выражений (именных групп) или их эквивалентов к объектам действительности (референтам или денотатам)» [ЛЭС 1990: 411]. Проблеме референции посвящено много работ, поскольку это без преувеличения важнейшее понятие для теории значения в лингвисти­ке, логике, философии, семиотике [см.: Арутюнова 1976; Петров 1979; Паду­чева 1985; Сусов 1990; Кубрякова и др. 1996: 160; Hofmann 1993: 180—200; Kleiber 1981; 1990; Widdowson 1996: 61ff; Yule 1996: 17ff и др.].

Традиционный взгляд на природу референции как на отношение между словами и объектами до сих пор используется в языкознании, например в лек­сической семантике. Но на смену ему уже относительно давно пришел интен­циональный подход к референции: не слово, а говорящий намеренно указы­вает на объект, употребляя нужное языковое выражение, таким образом «он вкладывает референцию в это выражение, совершая акт референции» [Lyons 1977: 177]. Референтность не есть качество, присущее языковому выражению как таковому — это человек использует выражение, соотнося его с референт­ной ситуацией, реальным или возможным миром в соответствии со своей интенцией. Распознание этого намерения адресатом замыкает отношение интерсубъективности:адресат соотносит языковое выражение с теми же образами и объектами, что и говорящий. Просто прочитав {I-а}, мы еще не знаем, кто кому и какую именно книгу дал, — мы лишь знаем, что:

1) одного человека, о ком идет речь, зовут Джон;

2) ему предицируется действие дать (в прошедшем времени изъявитель­ного наклонения, констатируя свершившийся факт);

3) объектом названного действия является один предмет, относящийся к классу книг;

4) предицируемое действие направлено на другого человека, который и сообщает об этом.

Только исполнитель данного контекстуально обусловленного акта речи/ письма, опираясь на «общее знание» коммуникантов, может соотнести де­скрипции Джон и мне с двумя конкретными людьми, равно как и книга при-

обретает реальность единственной книги только в акте референции, совершае­мом говорящим или пишущим. В том случае, если слушающему объекты ре­ференции остаются неизвестны, а интерсубъективность не достигается, то все это действие оказывается неудачным. Заметим, что даже самая несложная идентифицирующая референция трех объектов в {I} осуществляется по-раз­ному: книга выполняет денотативную функцию, Джон — номинативную, а местоимение первого лица мне — дейктическую.

Современное состояние теории референции характеризуется ее растущей прагматизацией: помимо категории общего фонда знаний сюда вошли ком­муникативные установки говорящего, его интенции, отношение высказыва­ния к контексту и т. д. Так, в случае идентифицирующей референции и гово­рящий, и адресат предварительно знают обо всех объектах референции. По отношению к фонду знаний коммуникантов также выделяются интродуктивная (вводит известный говорящему, но новый для адресата объект, например: Есть у меня книга) и неопределенная референция (когда объект неизвестен ни говорящему, ни слушающему: Возьми какую-нибудь книгу).

Чтобы как-то совместить прагматическую, т. e. интенциональную концеп­цию референции с традиционной, логик Сол Аарон Крипке предложил раз­личать референцию говорящего и семантическую референцию [Kripke 1979; см.: Levinson 1983: 60 и др.]. Первая определяется факторами, имеющими праг­матическую природу: интенцией и контекстом, вторая — языковой конвен­цией. Но и этот подход не решил проблем, так и не выйдя за рамки отноше­ния «субъект — языковой знак — объект», игнорируя межсубъектность язы­кового общения.

Теория дискурс-анализа, принятая в данной работе, рассматривает рефе­ренцию не как всего лишь однонаправленное действие говорящего или пишу­щего [ср.: Brown, Yule 1983: 28], игнорирующее интерпретативный шаг со сто­роны слушающего, а именно как коллективное действие всех участников об­щения, использующее конвенциональные языковые знаки для указания на актуализуемый реальный или гипотетический «мир» с целью установления и/или поддержания интерсубъективности, которая сама является незыблемым основанием референции — важнейшего элемента языковой коммуникации. Акт референции должен рассматриваться как совместное действие, один из аспектов проявления коммуникативного сотрудничества [ referring as a col­laborative process — Clark, Wilkes-Gibbs 1986; Clark, Marshall 1981], позволяю­щий нам распознавать личностно обусловленные смыслы в социальном кон­тексте. Такой подход к референции позволяет глубже осмыслить ее нетри­виальную роль с позиций интеракционной модели коммуникации.

Экспликатура

Для продолжения разговора о значении и смысле в дискурсе, не вдаваясь в философско-методологические дис­куссии [ср.: Павилёнис 1983; Щедровицкий 1995: 545—576; Васильев 1990: 81; Никитин 1988] напомним о разграничении конвен­ционального буквального значения языкового выражения или, по Г. П. Грайсу [Grice 1971], meaning_n (natural meaning) и выводимого meaning _nn (non-natural meaning), подразумеваемого смысла этого же выражения в дискурсе — того, что говорящий «имеет в виду». Можно сказать, что проведенная Грайсом грань между тем, что «говорится» (saying) и тем, что «подразумевается» (implicating), определяет облик современной прагматики языка. Причем если для второго аспекта содержания был придуман новый термин импликатура (см. ниже), то первый аспект как-то выпал из теоретических построений Грайса и иже с ним. Тем не менее, он (saying) играет важнейшую роль в коммуникации. Поэтому в поздних инференционных теориях прагматики языкового общения не только уточняется статус понятия импликатура, но и вводится парная категория экс­пликатура, а процессам вывода эксплицитно выраженного значения и смы­сла уделяется намного больше внимания. Важным оказывается теоретически сбалансированное отношение между тем, что эксплицировано и имплициро­вано в дискурсе (explicated vs. implicated; explicitly vs. implicitly communicated), а не наивное отношение между тем, что «говорится», и тем, что «подразуме­вается», с привычным креном в сторону последнего [Carston 1988: 155; ср.: Федосюк 1988; Дементьев 2000].

Экспликатура как теоретическое понятие выделяется рядом исследова­телей [см.: Carston 1988; Blakemore 1992: 57ff; 1995: 444ff; Sperber, Wilson 1995: 176ff и др.]. Как правило, уникальная мысль, конкретное суждение или актуа­лизованная пропозиция (в полном соответствии с намерением говорящего) не может быть выражена только посредством значений единиц языка в составе определенного высказывания. Этим объясняется недостаточность информа­ционно-кодовой модели коммуникации и необходимость инференционных механизмов, привлекающих дополнительные сведения из внутреннего (ко­гниция) и внешнего (перцепция) контекста для интерпретации высказывания. Хотя «выраженная в высказывании пропозиция» (proposition expressed) не ко­дируется полностью лингвистически, ее извлечение прямо зависит от языко­вых значений произнесенных слов. Выраженное эксплицитно в высказыва­нии суждение — это результат наполнения смыслом семантической репре­зентации в соответствии с намерением автора: «fleshing out a linguistically encoded representation in the intended way» [Blakemore 1995:444; Sperber, Wilson 1995: 182], что, собственно, и называется экспликатурой.

Для подобного определения важным оказывается смысл понятия «эксплицитность» и его техническая дефиниция: «содержание, сообщаемое вы­сказыванием U, эксплицитно, если и только если оно является проявлением и развитием (development) логической формы, выраженной в U с помощью язы­кового кода» [Sperber, Wilson 1995: 182]. Логическая форма языкового выра­жения — это и есть та обусловленная грамматикой семантическая репрезен­тация, которая восстанавливается, извлекается автоматически в процессе декодирования высказывания.

Логическая форма высказывания не всегда исчерпывающе пропозицио­нальна: слушающему обычно приходится дополнять, восстанавливать при­нятую форму до уровня полной пропозиции — в том виде, в каком ее намере­вался передать говорящий. Общее пропозициональное содержание, переда­ваемое в коммуникации, покрывается экспликатурами и импликатурами. Пер­вые всегда формируются посредством декодирования языкового выражения и выводов относительно контекста высказывания и конвенций общения. Обя­зательное присутствие формального или собственно языкового компонента и определяет их уровень эксплицитности.

Например, для высказывания [см.: Sperber, Wilson 1995: 176ff]:

It'll get cold soon.

одной из экспликатур в определенном контексте может быть

The dinner will get cold soon,

а вот передаваемая с помощью этой экспликатуры (но никак не первоначаль­ной формы) просьба быстрее сесть за стол составляет импликатуру исходного высказывания. То, что обычно выпадает из поля зрения, — это то, как мы «извлекаем» экспликатуру из высказывания. Здесь следует обратить внима­ние на уточнение референции, снятие лексико-грамматической двусмыслен­ности и омонимии, компенсацию эллипсиса, привязку дейктических выраже­ний к ситуации речевого акта [ reference assignment, enrichment, disambiguation, resolution of vagueness, restoration of ellipsis — Blakemore 1992: 65—88; Sperber, Wilson 1995], — прагматические механизмы контекстуализации.

Инференция

Инференции — это широкий класс когнитивных операций, в ходе которых и слушающим, и нам, интерпрета-

торам дискурса, лишенным непосредственного доступа к процессам порождения речи в голове или «душе» говорящего, приходится «додумывать за него». Такое выводное знание мы можем получить разными способами.

Формально-логические инференции — инференции в узком смысле — составляют один класс выводного знания. Дедуктивные инференции, осно­ванные на том или ином типе умозаключения, встречаются в речи довольно редко. Для двух высказываний {II-а} и {II-b}, образующих две посылки клас­сического силлогизма, логическая инференция совпадает с дедуктивным вы­водом {II-с}:

{II} a. If the phone doesn't answer, there's nobody home.

Если телефон не отвечает, то дома никого нет.

b. The phone doesn't answer.

Телефон не отвечает.

с. There's nobody home.

Дома никого нет.

Порой логической инференции подлежит отсутствующая в экспликатуре первая или вторая посылка силлогизма, хотя в этом случае сам вывод может и не быть дедуктивным. Так, для приведенного Грайсом [1986: 221; Grice 1975: 44] в качестве примера конвенциональной импликатуры высказывания

{III} a. He is an Englishman, he is, therefore, brave.

Он англичанин, следовательно, он храбр.

логической инференцией, «надстраивающей» исходную посылку довольно тривиального силлогизма, будет суждение

{III} b. All Englishmen are brave.

Все англичане храбры.

Такая инференционная интерпретация высказывания {III-а} выгодно от­личается от объяснения, данного Грайсом, поскольку то, что он назвал кон­венциональной импликатурой, фактически оказывается экспликатурой, т. e. развитием логической формы семантической репрезентации {III-а}. {III-b}, наоборот, адекватно объясняется в терминах импликатуры, логического след­ствия и пресуппозиции (см. ниже), причем такого рода инференционная ин­терпретация выглядит более обоснованной с когнитивной точки зрения. Вы­сказывание {III-b} составляет пресуппозиционную импликатуру суждения {III-а}, что наглядно проявляется в дискурсе, где реплика {III-с} обнаружи­вает тесную смысловую связь не с экспликатурой {III-а}, а с импликатурой, инференцией {III-b}, отрицая истинность последней и ставя под сомнение истинность всего силлогизма и экспликатуры {III-а}:

{III} a. — He is an Englishman, he is, therefore, brave.

c. — Not all Englishmen are brave.

{III} a. — Он англичанин, следовательно, он храбр.

с. — Не все англичане храбры.

К формальным инференциям относят логическое следствие, семанти­ческую пресуппозицию и близкую им конвенциональную импликатуру по Г. П. Грайсу. Логические инференции обладают свойством неустранимости (non-defeasibility) под действием контекста.

Вероятностно-индуктивные инференции, в отличие от формально-логи­ческих, легко устранимы добавлением нового высказывания, т. e. расширени­ем контекста [см.: Levinson 1983: 114]. Основаниями для таких прагматиче­ских инференций служат различные аспекты внешнего и внутреннего кон­текста, знания социокультурного характера, когнитивные структуры всех уров­ней, отображающие опыт деятельности в аналогичных ситуациях, элементы перцепции, нормы, правила и принципы языкового общения и взаимодей­ствия в группах того или иного типа. Важную роль в данных процессах игра­ют социально-когнитивные механизмы, как, например, каузальная атрибу­ция в следующем широко цитируемом примере [Sanford, Garrod 1981: 10; Brown, Yule 1983: 34]:

{IV} a. John was on his way to school.

Джон шел в школу.

К числу логических следствий (entailments) высказывания {IV} относятся следующие суждения: Someone was on his way to school; Кто-то шел в школу; John was on his way to somewhere; Джон шел куда-то; Someone was on his way to school; Кто-то шел куда-то. Не надо обладать особенной проницательно­стью, чтобы убедиться в малопригодности подобного рода схоластических выводов для развития дискурса, освоения его содержательной стороны, а также когнитивных процессов, моделирующих его порождение и интерпретацию. Чаще всего наиболее важными для анализа языкового общения, оказываются вероятностные индуктивные инференции [см. о вероятности и индукции: Рас­сел 1997: 427-449] типа

{IV} b. John is a schoolboy.

Джон — школьник.

Именно данная ассоциация, или, в когнитивно-психологических терми­нах — атрибуция, приходит в голову в первую очередь, однако стоит нам ус­лышать продолжение:

{IV} с. Last week he had been unable to control the class.

На прошлой неделе он не справился с классом;

как мы тут же отказываемся от первоначальной инференции и заменяем ее новым выводом:

{IV} d. John is a schoolteacher.

Джон — школьный учитель.

Это своего рода закон развития дискурса: постоянная сверка выводов, интерпретаций, ассоциаций, правдоподобных догадок с вновь поступающей из самого дискурса и внешней ситуации общения информацией, их адаптация, модификация и в случае необходимости — устранение или замена. Этот тип когнитивной деятельности легко поддается экспериментальной проверке на достаточном числе информантов [Brown, Yule 1983: 34].

Вероятностная (probabilistic) инференция не осуществляется по правилам формальной логики, она постигается как «неформальная рациональная стра­тегия решения проблемы» [ an informal rational problem-salving strategy — Leech 1983: 30—31]. Она может быть разбита на две стадии: формирование гипо­тезы и ее подтверждение. Как отмечает Дж. Фодор [Fodor 1983], пока еще нет психологически адекватной теории этого сложного процесса. И формирова­ние гипотезы — творческий процесс, использующий «рассуждение по анало­гии» (analogical reasoning), и ее проверка суть глобальные процессы, т. e. имею­щие доступ ко всем типам знаний, в том числе к широкой контекстуальной информации. В отличие от них локальные процессы когнитивно ограничи­ваются информацией, выраженной в сообщении, как в дедукции {II}.

Говоря о связи инференции и импликатуры, большинство авторов под­черкивает отличия вероятностных инференций, с помощью которых «извле­каются» речевые неконвенциональные импликатуры, от формально-логиче­ских инференций, простых семантических следствий: «Implicatures appear to be quite unlike logical inferences, and cannot be directly modelled in terms of some semantic relation like entailment» [Levinson 1983: 115—116]. Такого рода инфе­ренции недедуктивны, они выводятся по направлению к самому «вероят­ному» или «наиболее правдоподобному» объяснению [см.: inference to aplausible explanation — Bach, Harnish 1979: 92—93].

Можно напомнить, что построенная на инференционной модели остенсивной коммуникации теория релевантности Шпербера—Уилсон [1988] для объяснения порождения как импликатур, так и экспликатур главным инфе­ренционным механизмом объявляет дедукцию [Wilson, Sperber 1986; Sperber, Wilson 1982; 1995], хотя основаниями для дедукций все так же служат вероят­ностные по природе суждения, составляющие разные типы «когнитивных за­пасов» человека, либо хранящиеся в памяти, либо воспринимаемые непосред­ственно в процессе общения. Недооценка вероятностно-индуктивных инфе-

ренций стала одним из наиболее слабых мест логико-прагматических неограйсовых теорий, продолжающих картезианскую традицию в языкознании.

В рассуждениях об участии когнитивных структур в формировании ин­ференций нельзя не отметить важнейшую роль ситуационных моделей в трехуровневой когнитивной репрезентации дискурса [ surface code/text base/ situation model — Дейк, Кинч 1988; van Dijk, Kintsch 1983; van Dijk 1995]. Доказано, что абсолютное большинство инференций, генерируемых в про­цессе обработки дискурса, — компоненты ситуационной модели [Graesser, Zwaan 1995:117; Wilensky 1994; Long e. a. 1990; Johnson-Laird 1983; Singer 1990; Kolodner 1994].

Импликатура

Импликатуры как прагматический феномен привлекли к себе внимание после чтения Г. П. Грайсом цикла лек­ций в Гарвардском университете в 1967 г. (в рамках William James lectures) и последовавшей за этим серии публикаций [см.: Грайс 1985; Grice 1975; 1978; 1981; ср.: Sadock 1978; Leech 1980; 1983; Levinson 1983 и др.]. Импликатуры, по Грайсу, были призваны способствовать лучшему опи­санию небуквальных аспектов значения и смысла, которые не определялись непосредственно конвенциональной структурой языковых выражений, т. e. того, что подразумевается, на что намекается.

Конвенциональные импликатуры (conventional implicatures) в теории Грай­са определяются значением использованных слов. В {III-а} говорящий им­плицировал каузативное отношение двух качеств субъекта (храбрость и при­надлежность к английской нации) конвенциональными языковыми средства­ми: порядком слов и союзом therefore. Некоторыми справедливо указывается на близость и даже совпадение категорий конвенциональная импликатура и семантическая (в частности лексическая или структурная) пресуппозиция [на­пример, см.: Sadock 1978: 281—282]. В теории, принятой в данной работе, не­которые аспекты конвенциональной импликатуры подпадают под категорию

экспликатуры.

Коммуникативные импликатуры (conversational implicatures) в прагмати­ческих исследованиях языка вызывают куда более значительный интерес, чем конвенциональные. По Грайсу, они определяются коммуникативно значи­мыми отклонениями от предполагаемого и подразумеваемого соблюдения ряда основных принципов общения. Г. П. Грайс [1985] подробно разбирает один главный Принцип Кооперации (Cooperative Principle): «Твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требуют совместно принятая цель или направление обмена коммуникативными действиями, в котором ты участвуешь» [Grice 1975: 45; Грайс 1985: 222]. Здесь тема интер-

субъективности представлена в форме тезиса о «совместно принятой цели и направлении» общения, что созвучно идее коллективной интенциональности Сёрля [ shared intentionality — Searle 1992: 21; ср.: Dascal 1992: 49; Streeck 1992], хотя и не лишено оттенка картезианского логического рационализма, подра­зумевающего «идеального человека».

Принцип Кооперации реализуется в четырех категориях, которые Грайс вслед за Кантом называет максимами Количества, Качества, Релевантности и Способа. Каждая из этих категорий объединяет ряд частных постулатов [Грайс 1985; Grice 1975].

В идеальном общении партнеры соблюдают все названные постулаты и ожидают от других такого же соблюдения. Однако можно обойти тот или иной постулат: сделать это скрытно, обманув собеседника; открыто игнори­ровать постулаты и Принцип Кооперации; попасть в ситуацию конфликта постулатов; эксплуатировать какой-то постулат — нарушить его таким образом, что из этого слушатель инференционно вычисляет свою имплика­туру (полагая, что только желание передать скрытый смысл заставило «по умолчанию» идеально кооперативного говорящего нарушить один из посту­латов [см.: Flouting a maxim; Violating a maxim; Infringing a maxim; Opting out of a maxim; Suspending a maxim — Thomas 1995: 64ff]. Например:

{V} — I don't suppose you could manage tomorrow evening?

— How do you like to eat?

— Actually I rather enjoy cooking myself.

[J. Fowles]

— Вряд ли ты смог бы выбраться завтра вечером?

— Как ты хочешь поужинать?

— Вообще-то я люблю готовить сама.

Вторая реплика вместо прямого ответа, ожидаемого в случае идеально кооперативного общения, оказывается вопросом, формально совершенно не связанным с первой репликой. Нарушаются максимы Релевантности и Способа. Выводимая импликатура: Да, (я могу завтра вечером). Из третьей реплики аналогичным образом выводится: Я приглашаю тебя поужинать к себе домой.

В своей теории Г. П. Грайс лишь мельком касается влияния моральных и Других социокультурных факторов на дискурс. Дж. Лич восполнил этот про­бел [Leech 1980; 1983; см.: Brown, Levinson 1978; 1987; Thomas 1995; Yule 1996; Arundale 1996 и др.], добавив Принципы Вежливости, Интереса и Полианны. Вежливость реализуется в наборе категорий Такта + Великодушия, Хвалы + Скромности, Непротиворечивости, Симпатии и оставленного под вопросом

Фатического постулата (учитывающего вежливые и невежливые коннотации молчания). В целом постулаты Вежливости нацелены на улучшение позиции адресата через уступки со стороны говорящего (такт и хвала в отношении других, скромность и великодушие со своей стороны, сближение своих пози­ций с адресатом в случае противоречия, минимизация антипатии и демонст­рация симпатии).

Эти принципы и категории входят наряду с Принципом Кооперации в систему межличностной риторики [ interpersonal rhetoric — Leech 1983: 149]. Нарушение этих постулатов также может генерировать импликатуры. По ти­пичности/уникальности речевые импликатуры делятся на стандартные [ standard implicatures — Levinson 1983: 104] или обобщенные и индивидуальные или конкретные [Грайс 1985; generalized vs. particularized implicatures — Grice 1975; 1978; Sadock 1978].

Речевые импликатуры характеризуются рядом признаков, отличающих их от других видов имплицитной информации в дискурсе [Грайс 1985; Grice 1975; 1978; Sadock 1978; Gazdar 1979; Levinson 1983; Mey 1993; Thomas 1995; Yule 1996 и др.]:

1) они исчисляемы (calculable) или, иначе говоря, выводимы из букваль­ного значения высказывания и Принципа Кооперации;

2) они устранимы (cancellable, defeasible)под воздействием контекста или ко-текста последующего высказывания, в отличие от семантических пресуп­позиций;

3) они характеризуются высокой степенью неотделимости (non-detachability) от смысла высказывания, опять-таки в отличие от пресуппозиции: в случае замены высказывания другим, схожим по смыслу, но отличным по форме, импликатура остается, что подчеркивает ее принадлежность прагма­тической стороне общения;

4) импликатура неконвенциональна (non-conventional), т. e. не является частью конвенциональных значений языковых форм.

Для импликатур, как и для пресуппозиций, важна проблема проекций [Levinson 1983: 142], так как импликатуры сложных высказываний не сво­димы к сумме импликатур их частей.

В традиции интерпретативного дискурс-анализа импликатуры, как обла­дающие некоторыми особыми свойствами прагматические составляющие смысла, представляют особый интерес, чего, увы, не скажешь о рационально-логической концепции Грайса в целом. И адресату, и исследователю импли­катуры не даны в конкретной форме, они весьма неопределенны (indeterminate), так как основываются на предположении о желании говорящего передать небуквальный смысл, соблюдая постулаты Принципа Коммуникативного

Сотрудничества (кстати, сам Грайс позже был вынужден пересмотреть тезис об исключительной роли этого принципа). Поскольку нам доподлинно неиз­вестны интенции говорящего, степень его заинтересованности и искренно­сти, то всякие выводы импликатур из фрагмента общения получают эпистемический статус интроспективных интерпретаций. При этом даже метафо­рически говорить об исчислении импликатур по меньшей мере некорректно. В отличие от грамматиста, оперирующего четко заданными в координатах бинарной логики правилами, аналитик дискурса оказывается сродни слу­шающему, чьи интерпретации чужих реплик могут быть, а могут и не быть адекватными [Brown, Yule 1983: 33].

Релевантность

Релевантность в системе максим Г. П. Грайса оказалась менее других эксплицированным понятием, за которым угадывается принцип локальной тематической когерен­ции или, иначе, семантического соответствия локальной теме предыдущего хода в дискурсе. Дэн Шпербер и Дьердре Уилсон на базе когнитивной теории значения Дж. Фодора [Fodor 1983; 1987] и инференционной модели остенсивной коммуникации построили свою теорию языкового общения, взяв его за основу вместо Принципа Кооперации принцип релевантности [Шпербер, Уил­сон 1988; Blakemore 1992; 1995; Wilson, Sperber 1986; Sperber, Wilson 1982; 1995; Carston 1988 и др.].

В ходе речевой коммуникации участники общения извлекают из памяти, конструируют и обрабатывают изменяющееся множество пропозиций, фор­мирующее основу для интерпретации вновь поступающей информации. Не каждое новое высказывание добавляет пропозицию к общему контексту, не­которые речевые действия, например, запреты или разрешения, наоборот, извлекают пропозицию из контекста, снимают ее. Такой подход получил наи­менование теории меняющегося контекста [ context-change theory — Gazdar 1979; Ballmer 1980: 286; 1981; Levinson 1983: 276]. Логика меняющихся кон­текстов должна учитывать не только семантико-истинностные значения про­позиций, но и их постоянную динамику, взаимодействие с себе подобными, возможные результаты изменения пропозиционального состава контекста, неизбежные причинно-следственные связи и умозаключения, вероятностные инференции и образование выводного знания, что многими признается одним из главнейших свойств дискурса и когнитивности человека [ inferential reasoning — Parret 1983: 99; ср.: Allwood 1976: 94; Bach, Harnish 1979: 4; Ballmer 1980; Sacks 1985].

Интерпретация дискурса не сводима лишь к распознаванию экспликатур, она вовлекает анализ выводов, получаемых в акте взаимодействия нового

знания с уже имеющимся. Важным понятием для теории релевантности стала категория контекстуальный эффект. Контекстуализацией Д. Шпербер и Д. Уилсон называют дедукции, которые основаны на взаимодействии но­вой информации P со старой информацией С. Добавим, что абсолютизация формально-дедуктивного механизма — главная слабость этой теории, ведь пропозиции из контекста чаще извлекаются индуктивно, по принципу вероятности.

К числу контекстуальных эффектов относятся импликация (implication), контекстуальное, зависимое усиление (dependent, contextual strengthening), независимое усиление (independent strengthening), иначе, — подтверждение (confirmation), ретроактивное усиление (retroactive strengthening), а также про­тиворечие (contradiction) [Sperber, Wilson 1995: 108—116].

Релевантност

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: