 |
Щепной товар. Горы Городца
|
|
|
|
Щепной товар
В самом начале базара я обратил внимание на многочисленные деревянные амбары, штабеля дров и леса.
– Щепной ряд, – сказал Прохор. – Зимою сюда что только не свозят: точёную посуду, сани, дровни, санки лубяные с росписью, кадки, ушата, бочата, деревянные вёдра, лохани, плетёную из тала мебель, а ещё корзи-ны, корыта, лопаты, ложки, рубеля, колунища, топорища, сита и решёта, коромысла, рогожи, лапти… И всё уходит, никогда не залёживается.
– Да, товару много! Слышал я, в Городце и хохломой торгуют.
– Верно. Утварь привозят целым обозом, в коробах. Но ведь и нашу роспись на базаре продают. Мужики донцами от прялок торгуют много. Это мастера из моей деревни Коскова, а также из соседних с ней Курцева, Репина, Савина, Хлебаихи. Сейчас их не видно, они в деревнях, на земле. А зимой, когда станут свободнее, обязательно приедут на базар. Бывает, целый «дёнечный» ряд образуют. Расписные донца прялок в народе зовут «намазными». Они дёшевы, но нарядны. И спрос на них хороший.
– И много зарабатывают мастера? – спрашиваю я.
– Да куда там, – посетовал Прохор. – Самим-то мужикам (по местному «красильщикам») почти ничего не достаётся, а главный куш имеют «браки». Так здесь скупщиков зовут, что товар берут по деревням. Брать – стало быть – покупать. Ездят по деревням перед базарами эти самые браки, рубли наживают. А мужикам одни копейки достаются.
– Куда же идёт этот щепной товар?
– Да вниз по Волге: в Саратов, Астрахань, на Каспий. Говорят, даже в Персию добирается. Здесь-то товар дешёвый, а в Низовье дорогой. Его так и зовут – «горянщина», для восточных людей (агарян).
– А это что за штабеля леса? – спрашиваю, показывая на лес, сложенный прямо на берегу. – Неужели в местных лесах заготовлено столько?
|
|
|
– Не-е-ет, – отвечает Прохор. – Это лес привозной, с Макарьева. В мае, по большой воде, там на устье реки Унжи лесная ярмарка бывает, все наши мужики-баржевики туда отправляются Скупают лес и плотами сплавляют вниз по Волге. В Городце его выкатывают лошадьми на берег, ставят в штабеля, сушат. Местные лесозаводы (в затоне – Якова Колова, в Нижней Слободе – Петра Дерюгина, и др. ) пилят лес как на продажу, так и на нужды судостроителей.
В рассказе о судовом промысле Прохор оживился. Оказалось, он сам много лет работал плотником в затоне.
– Леса уходит на судостроение – море! Почитай, барж до сорока спускают на воду за год, и каждая саженей по 30-40 длиной, а то и более. Работа на лесозаводах зимой бойкая. Весь день часов 10-12 помашешь топором, или попилишь – так не замёрзнешь! (Извозчик засмеялся). Нелегко, конечно, но мужики довольны. Хорошие плотники по рублю в день получают, а сейчас платят ещё больше: лето на дворе, в деревне страда, и рабочих в затоне мало осталось. Зато летняя постройка по качеству лучше будет, чем зимой, пусть и подороже.
– Прохор, а во сколько оценивают баржи местной постройки?
– Это барин, от размера зависит. Скажем, за погонную сажень дают около 200 рублей (а когда и 300, это от спроса зависит). Итого средняя баржа выходит около 10 тысяч рублей…
Горы Городца
– Прохор, ты говоришь, тоже на лесозаводе работал? И на котором?
– У Колова Якова Кузьмича. Известный он баржевик. Мужиком из Тарханово был, почти как я, а поди ж ты – выбился в люди. У купца Климова дом каменный на Оксёнихе купил. Вот он, смотри! (Прохор указал на каменный двухэтажный дом, стоящий на высокой круче). Место теперь так и зовётся в народе – КолОва гора (Прохор произнёс название
|
|
|
Городецкий базар. Начало XX в. Фото А. А. Соколова
с ударением на втором слоге). Да рядом с ней идёт с Большой улицы Коловский взвоз, или съезд, стало быть. Раньше он Тутайский был…
– А кроме этой горы, какие ещё есть?
– Гор у нас много, – не без гордости заметил Прохор. – Если плыть по Волге снизу вверх, то сначала Шихан, потом Пановы горы, далее Княжая гора, за ней Варыханова, потом Троицкая, Орловская, Кирилиха, Оксё-ниха, Часовенная… Ну, а главная – Троицкая. Она почти в центре села, на берегу, и там наш собор стоит, его издалека увидишь. Верно, барин?
– Да, верно! Кстати, Прохор, рельефом своим Городец сильно напоми-нает Павлово на Оке. В нём тоже горы: Троицкая (опять же), Семёнова, Спасская, Убогая, Каменка, Воскресенская и Дальняя круча… Скажи-ка, а что за Варыханову гору ты упомянул?
– У нас и улица такая есть, и гора, почитай, самая большая на Краю. Говорят, якобы на этой улице в старину татарские баскаки жили, с народа дань ханам собирали, вот и прозвали их «варвары-ханы». Отсюда, мол, и улица стала Варыхановской...
– Да неужели с татарских времён зовут? Ведь семь веков минуло…
– Не знаю, барин. Сомневаюсь я. Думаю, от простой фамилии улица могла появиться, только давно. Сказывают, в Нижнем на ярмарке москвичи богатые торгуют – тоже Варыхановы.
– Хорошо. А вот Кирилиха: название простое, конечно, но, говорят, легенда про гору есть, про каких-то сказочных старцев.
– Понятно, – отвечает Прохор, – почему Кирилихой гора-то названа. Тут загадки никакой нет. Там у Верхнего базара две деревни стоят: Оксёнова и Кирилова, а от них горы. Про Кирилову и правда есть рассказ. Его много раз сказывали нам бурлаки. Я почти наизусть его знаю:
Торговые ряды на базаре. Начало XX в.
Слева направо: Оксёнова гора, Кирилова гора и Троицкий собор. 1894 г.
С фотографии М. П. Дмитриева
«Когда по Волге плывёт сплавная расшива мимо чудных гор Кириловых, и на той расшиве все люди благочестивые, – Кириловы горы расступаются, как врата великия растворяются, и выходят оттуда старцы лепообразные, един по единому... Выходят старцы лепообразные, в пояс судоходцам поклоняются, просят свезти их поклон, заочное целованье братьям Жигулёвских гор... И когда расшива проходит мимо тех Жигу-лёвских гор, должны судоходцы исполнить приказ старцев гор Кирило-вых, крикнуть громким голосом: «Ох, вы, гой еси, старцы жигулёвские! Привезён вам поклон от горы Кириловой: кириловы старцы с вами прощаются, прощаются они, благословляются…». Расступаются тогда высокие горы Жигулёвские, растворяются врата великие, белым алебас-тром об ину пору забранный, и выходят на берег старцы лепообразные един по единому... И подняв паруса белые, вольной птицей полетит расшива на Низовьи… А забудь судоходцы исполнить завет горы Кири-ловой – восстанет буря великая, разверзутся хляби водныя и поглотят расшиву с судоходцами…»
|
|
|
– Прохор, ты эту легенду почти как стихи читаешь!
– От старожилов выучил. Здесь каждый второй – волгарь. Волгой-матушкой испокон веку живём. Кто из городчан суда строил, кто на них ходил, а кто и бурлацкую лямку тянул. Мужики, бывает, и про деревни-то местные не все слыхали, а Волгу знают, как свои пять пальцев!
– Я тебя про Колову гору хочу ещё спросить. Прохор, я верно понимаю, что официальных названий у вас нет, почти все народные? Больше по фамилиям местным, да?
– А что нам? – удивился мой провожатый. – Мы в Городце себе сами хозяева! Не в пример Балахне, городского начальства нет, поэтому как хотим, так и зовём (Прохор засмеялся). У нас вот Лазутинский съезд с переулком есть (от домов Лазутина). Мальцевский съезд (он же Мясной) – у него в горе дом богатый, Мальцева. Или переулок Лапшинский, вдоль Троицкой улицы идёт. Раньше там усадьба Тюкалова была, а теперь в ней Лапшины живут: в главном доме вдова Дмитрия Николаевича Лапшина –
Прасковья Матвеевна, во флигеле – их племянник, Флегонт Павлович Лапшин. Потому и Лапшинским стал переулок в народе, а ещё Купеческим его зовут, или Малой Троицкой улицей.
– Удивительно, какие названия у гор ваших: Пановы, Княжая, Шихан…
– Этим мы богаты. Одни горы на Волгу выходят, на Край. Другие чуть подальше от берега стоят (Кокушкина, к примеру). Гор и пригорков много, их и не все городчане точно покажут, да и я не скажу. Вот недавно барин один озадачил: «Вези меня, – говорит, – голубчик, к Малиновской горе». Что за адрес такой? Я прежде и не слыхал. А сам барин-то с Юрьевца был, у нас впервые. Насилу разобрались... Порой лишь жители соседних улиц ведают, как эти горы звать и почему: Шириха, Бутыриха, Козья горка, Шишина гора…
|
|
|
– И чем эти имена в Городце известны, раз по ним даже горы зовут?
– Да по-разному, – ответил Прохор. – Главное, что названия мест – это не награда, а просто привычка, обычай. Хотя порой фамилии в них, верно, не простые. К примеру, Орловская гора (рядом с Троицкой) – в старину там контора графа Орлова была. После них Панины, в основном, Город-цом владели, тоже графья. Но прежнее название у горы так и осталось.
– Шишину гору упомянул. Отчего такая?
– За Спасской церковью она. Дом свой Корнилий Якимович Шишин там поставил одним из первых. По ремеслу сапожник отличный, делает модельную обувь. И человек известный. Один из тех, что «Общество трезвости» основал, а ещё – почётный член Пожарного общества. Ему даже медаль пожалована серебряная «За усердие», на станиславовой ленте…
– А Лазутины? Ты от этой фамилии и съезд, и переулок называл.
– Илья Кондратьевич Лазутин известным благотворителем был. По сословию – балахнинский купец 2-й гильдии, а не просто богатый крестьянин или мещанин какой-нибудь. Ты же, барин, сам знаешь: в наше время многие торговцы и заводчики гильдейские свидетельства не берут, и купцы теперь в редкость. Чем Лазутин промышлял? Вином торговал.
Оксёнова гора (слева) и Кирилова (справа). Фрагмент фото М. П. Дмитриева.
Оксёновская набережная – ул. Глеба Успенского, Кириловская – ул. Карла Маркса
Понятно, дело не ахти как почётное, но зато многим помог. С купцом Нозринским в 1882 году детский приют построил (в память о убиенном государе Александре Николаевиче), сам женскую богадельню у Покров-ской церкви содержал, на училища народные много жертвовал. Земство его даже наградило Золотой шейной медалью. Одним словом, очень ува-жаемый был человек. Но главное, дома его стоят на видных местах. Есть в середине Купеческой улицы перекрёсток: на углу – дом Лазутина, и напротив – его же… (А может брата? – подумал Прохор. – Их два брата было, Илья и Алексей Кондратьевичи). Так вот вверх от Купеческой идёт Лазутинский переулок (она же улица Никольская), а к Волге – Лазутин-ский съезд, или Малый Троицкий.
– Интересно! Познакомишь меня с вашим Лазутиным?
– Не выйдет. Помер он, лет пятнадцать назад, и вдова его тоже покойная. Она перед смертью завещала в приют 10 тысяч рублей да к ним же 5 тысяч от продажи своего дома – вот как! Дома Лазутиных теперь Облаевы занимают: в одном Иван Петрович младший живёт, в другом – сестра его Мария (в замужестве мещанка Рукавишникова). Эти дома старик Пётр Фёдорович Облаев, глава купеческого семейства, детям своим приобрёл. Облаевы – люди тоже очень богатые, но не сказать, что такие крупные жертвователи. Хотя, может, своим единоверцам жертвуют немало. Кто знает? Они старообрядцы, а Лазутин церковником был (православным по-нашему)… Да и детей много у Петра Фёдоровича,
|
|
|
Храм на Часовенной горе. Нач. XX в. Фото А. А. Соколова
(ныне средняя школа № 5).
внуков, и всех надо на ноги поставить. А купец Лазутин бездетным к старости остался. Была у него воспитанница Вера, он её с хорошим приданым выдал за Шеблова. Зато дочь родная у Ильи Кондратьевича умерла, ещё в юности. Для неё безутешный отец у Покровской церкви склеп возвёл мраморный, красивый. Вот так. Кому что Бог даёт…
– Какой же всё-таки Лазутин ваш был примерный благотворитель!
– Да. Помер он давно, а людям запомнился. После их обоих с Иваном Андриановичем Нозринским более никто так крупно в Городце не жерт-вовал (по крайней мере, из церковников).
– Прохор, а почему Часовенная гора так называется?
– От староверческой часовни. Прежняя, деревянная, ещё во времена Екатерины устроена была. Стояла она на высоком месте, у Большого врага. Вокруг неё кладбище с вековыми берёзами. Видно было часовню с Волги за много вёрст. Но потом беда случилась. В 1893 году сгорела часовня дотла, почти ничего не спасли: ни книг, ни икон. Но Николай Александрович Бугров, нижегородский миллионер, выручил. Дал нашим денег, и быстро-быстро сладили часовню – в каменном здании, при старой богадельне. Покойный Бугров, считай, особый покровитель часовни был. Он в ней дорогой кипарисовый иконостас поставил, из своей домашней молельни древние иконы и книги пожертвовал. А ещё прислал сюда из разных мест 13 семейных дьячков, кто хорошо поёт, одел их в нарядные кафтаны с золочёными пуговицами. В общем, содержал во всём приволье… Да, как же старообрядцы без него будут? Когда в апреле Бугров скончался, считай, весь Городец горевал!
– В газетах пишут, государь пожаловал старообрядцам послабления. Им теперь храмы можно открывать, монастыри. И никто их более не вправе раскольниками звать. Скажи, на этот счёт здесь есть подвижки?
– Ровно так, барин! Теперь на горе не просто часовня, а храм Успения Пресвятой Богородицы, с главой и с колокольней. Раньше беглые попы там служили, почти тайком, и звали часовню «беглопоповской».
– А что за храм у вас есть – «австрийский» (в газете о нём читал)?
– Это на Княжей горе, на Кузнечихе то есть… Храм «австрийский» – это потому, что архиереи у них в Австро-Венгрии пребывают, в местечке Белой Кринице. Долго ведь преследовали попов-то староверческих. Вот они за границей и прижились в своё время. Их ещё белокринчанами зовут…
– Прохор, скажи, что же от князей на горе сохранилось?
– Вал сохранился. Правда, небольшой, длиною саженей 250, не более. Он ровно дугой заслоняет часть деревень Старой и Новой Кузнечихи, что у Волги стоят, между Пещеровским и Кузнечихинским врагами. Думаю, ещё в древности крепость эта была срыта. Уж больно мала гора Княжая среди остального Городца. Тесно там было, наверное… Может, не каждый и понимает, переезжая её, что не бугор это, а старый вал и ров.
Слушая моего проводника, я не переставал удивляться, как богат Городец интересными местами с не похожими друг на друга названиями и историей.
|
|
|
