Постоянное место жительства: «Hotel»

 

Eсли переезжать из отеля в отель, где че­ловека преследуют по пятам самые разнообразные шумы, можно без труда стать защитником окружа­ющей среды и стремящихся к покою людей. В на­дежде, что когда-нибудь возникнет некая общест­венная сила, типа Greenpeace, способная потребо­вать остановки ремонта всюду, где живут люди, не могу отказать себе в удовольствии составить пред­варительный список звуков, попадающих в катего­рию шумов. Хоть мне и доставляет удовольствие писать о них, испытывать их в жизни далеко не бы­ло радостью. Итак:

— движение лифта (пассажирского или грузово­го) вверх-вниз, с остановкой и без;

— звонок телефона у дежурной в коридоре или у соседа по номеру;

— будильник, которым пользовался предыдущий постоялец и который остался невыключенным;

— звонки — случайные, неправильно соединен-

ных обитателей гостиницы, и неслучайные: теле­фонистка была не в состоянии запомнить вашу просьбу не соединять до определенного часа;

— телевизор, с недавних пор обязательный в каждом номере и включенный у соседа на полную мощность;

— вздохи или любовные стоны за скорее симво­лической стеной — неизбежность в отелях с малым количеством «звезд»;

— плеск душа или воды в ванной, которой на­слаждается рядом живущий сосед поздней ночью или ранним утром;

— цветы и пять кило фруктов или конфет, до­ставляемые в день концерта от фирмы звукозаписи — как раз в момент, когда, наконец, ложишься от­дохнуть после долгой репетиции или утомительно­го путешествия;

— горничная, одержимая желанием до конца своей смены отдать вам рубашку из стирки;

— служащий гостиницы, обязанный пополнить мини-бар в номере: его настойчивому стуку в дверь табличка «Don't disturb»* не помеха;

— часы, вмонтированные в прикроватную тум­бочку, отмечающие каждую минуту маленьким «тик»;

— кран в ванной комнате, откликающийся на этот «тик» ритмичным «клак» — звуком падающих капель;

— дребезжание трамвая, которое врывается в не­закрывающееся окно с утра до поздней ночи;

* «Не беспокоить» (англ.)

— кондиционер, хоть и заглушающий трамвай, но издающий звук разгоняющегося самолета на стартовой полосе;

— холодильник, который, автоматически вклю­чаясь и выключаясь, вторит кондиционеру;

— строительные работы, в соответствии с между­народными, всемирными, не ведающими границ планами разворачивающиеся именно за углом оте­ля, в котором вы остановились;

— то же самое под ногами или над головой: ковры укладывают, стены красят, мебель переставляют...

— наконец, перестройка гостиницы как пик за­боты о жильцах (будущего).

Тут у меня кончается дыхание, хотя можно про­должить без труда перечень всего, что придает жиз­ни в отеле бесконечное разнообразие. Защитные ме­ры? Ну, разумеется. Об избавлении нас от шума, — этой нестерпимой музыки странствий, — заботится современная промышленность.

Уши-беруши

 

То, что так симпатич­но названо по-русски, существует и в Инострании. Восковые шарики Ohropax знают все. На практике это надежный спо­соб борьбы против всякого рода шумов. Фирма га­рантирует существенное ослабление фона при со­блюдении правил пользования. В реальности — в лучшем случае двадцать пять процентов ослабле­ния шума, что, конечно, сильно отличается от двадцати пяти децибелов, обещанных рекламой. Но и двадцать пять процентов — пусть скромное, но существенное облегчение, если к тому же учесть, что комочек в ухе создает и целительный психоло­гический эффект. Решить, что вы ничего не слы­шите — прямо-таки достижение аутогенной трени­ровки. (Как хочется заткнуть уши и во время неко­торых концертов!)

Как бы то ни было, вы лежите, наконец, в посте­ли, наслаждаясь обманчивой тишиной. Хорошо, если эта штука не давит на ухо изнутри. Если вам

повезет, вы найдете удобное положение для голо­вы, в котором комок не выпадет или не перемес­тится. Но это-то сразу заметно, — аварийная систе­ма врывающихся звуков включается, так сказать, автоматически. Сколько времени еще есть в запа­се? С этим вопросом, родившимся в подсознании, вы пытаетесь заснуть.

Опоздание самолета, задержка багажа, затянувша­яся репетиция, невероятно медленное, так и хочется сказать, на индийский лад, обслуживание в найден­ном с трудом ресторане, бессмысленное, утомитель­ное интервью, данное по настойчивой просьбе ме­неджера оркестра — все это стараешься стереть из памяти. Если усталость достаточно сильна, и вол­шебный Ohropax не забыт, то удается уснуть.

Может случиться и по-другому. Просыпаюсь. Где же сегодня проклятый выключатель?! Наконец-то! Почти шесть вечера! Где я, собственно? Узнаю гос­тиничный номер: Лондон. Скоро заедет машина. Что там говорил мой менеджер Терри? Шесть пят­надцать? «A lot of traffic»,* — пообещал он. Концерт начинается в половине восьмого. Festival Hall — зал, который я не слишком люблю. Зато Риккардо Му­ти — как хорошо он сегодня репетировал! Как ред­ко случается, что дирижер уважает солиста и тратит на него время.

Но что за странное ощущение в ухе? Почему так плохо слышно? Проклятый Ohropax! Часть ватно-воскового комка застряла. Что делать? Вынуть са­мому? Нет, в самом деле — наваждение. Гадкая шту-

* Пробки на дорогах (англ.)

ка проваливается еще глубже! Что делать? Быстрее одеться — Терри Гаррисон, мой английский менед­жер, уже ждет. Внизу в холле: «I have a problem — a re­al one».* Едем к врачу. Какое счастье, что приятель Гаррисона в этот час еще на работе. «Don't worry», — заявляет он, — «I'll fix it... Give me ten minutes».** Ог­ромная порция воды из шприца делает свое дело. Ухо свободно. Быстрее в зал... The traffic... Дождь меняет представления о скорости. Лондонцы все равно говорят: «Nice day today, isn't it».*** Когда мы приезжаем, оркестр уже играет увертюру... Едва ус­певаю настроить скрипку. О том, чтобы разыграть­ся, и речи нет.

Аплодисменты при выходе. Звучит вступление -Шуман: гениальный, но все еще недооцененный концерт. После долгого tutti начинается мое соло. Что такое? Все слышится примерно вдвое громче: каждая царапина, каждый вздох, каждое прикосно­вение смычка к струнам. Как мне потом объясни­ли, шприц со струей воды удаляет из уха также и ес­тественный фильтр.

С каждым движением смычка растет чувство, что я произвожу только шумы — даже в поэтичнейшей второй части. Вспоминается шуточное определе­ние скрипичной игры — «трение лошадиного хвос­та о кошачьи внутренности».**** Какая пытка! На­конец-то кода. Овации. Рукопожатие Мути. Кон­цертмейстера. Заметил кто-нибудь? Надеюсь,

* У меня проблема, настоящая (англ.)

**Не беспокойтесь, я справлюсь. Дайте мне десять минут (англ.)

*** Славный сегодня день, правда? (англ.)

**** Из «Словаря сатаны» Амброза Бирса

никто. Публика в этом не может разобраться. Ме­ломаны воображают, что получили удовольствие в соответствии с высокой ценой билета. Пресса все равно найдет, к чему прицепиться: поздний Шу­ман, «критический период»...

Пример не единственный. В Берлине то же самое произошло еще раз. Тут я решил быть хитрее и не пошел к врачу перед концертом. Решил, что справ­люсь сам. Чего только не удается пальцам, так лов­ко превращающим в звуки маленькие черные то­чечки партитуры. Во время второй части концерта Бетховена пришлось изменить мнение о способно­стях моих пальцев. Когда я захотел исполнить оче­редной пассаж особенно романтично, у меня пере­хватило дыхание, и я поневоле сглотнул. Тут же ста­ло ясно, что именно этого и следовало избегать. Вместе с глотательным движением застрявший ку­сочек Ohropax провалился непосредственно в слу­ховой канал. Тишина, которой полагалось воца­риться в зале, завладела моим ухом, — оно совер­шенно оглохло. Весь финал был доигран на «автопилоте». Интонацию контролировали лишь пальцы. Музыка разливалась вокруг меня, но могу сказать, что я присутствовал при этом лишь напо­ловину.

Ситуация была весьма гротескной: теперь я лучше понимал, чт о приходилось испытывать глухому Бет­ховену. Так что, в некотором смысле, исполнение оказалось исторически достоверным. А Николаус Харнонкур, некоронованный король всего аутен­тичного, стоял рядом, поглощенный дирижирова­нием, не подозревая о том, что происходит во мне.

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: