 |
Я был причиной всех несчастий.
|
|
|
|
Я нес людям гибель.
Я ненавидел себя. Я хотел умереть. Правда, хотел. Но я был трусом. И меня грызло
Сомнение. А что, если я ошибаюсь? Может быть, я не так уж виноват, как мне кажется. И
Много ли проку будет тогда в моем самоубийстве?
И как же Сьюзен?
Я потеряю ее.
Может быть, и ей будет меня не хватать.
А Джаспер?
Кто позаботится о нем?
И Бобби.
А что Бобби?
Он был не виновен.
Разве не так?
Меня отпустили домой за неделю до Рождества. Помню, я боялся возвращаться, боялся
Того, что обо мне будут говорить.
Психиатр, наблюдавший меня, сказал, что причины моего молчания кроются
Исключительно в психике. Таким образом я наказываю себя за то, что случилось. Возможно,
Какое-то время я буду погружен в себя, буду держаться отчужденно. Но присущие мне
Модели поведения говорят о том, что если окружающие проявят терпение, понимание и
Сочувствие, то постепенно я вернусь к своему нормальному «я». Мое физическое состояние
Тоже придет в норму. Сломанные кости восстановить легче, чем повредившийся рассудок.
Что касается моего нежелания говорить, то тут врач не мог сказать ничего определенного.
Возможно, я заговорю сегодня к вечеру. Или завтра. Или на следующей неделе. Или через
Месяц, или через год. Одному Богу известно.
Сплошные гадания. Главное – не форсировать события, был его совет. Надо создать
Мальчику комфортные условия.
Врач был хорошим человеком, но все, что он говорил, было и так совершенно
Очевидно.
Рождество прошло очень тихо. Все вели себя с предельной осторожностью и следили
|
|
|
За каждым своим словом. Совершенно ненормальная обстановка. Я сидел и смотрел, как они
Занимаются своими делами. Я ничего не говорил. Двигался только тогда, когда не мог без
Этого обойтись. Но, несмотря на все мои старания причинять как можно меньше
Беспокойства, через месяц или два я стал порядком действовать всем на нервы.
Я пошел в школу.
В первый день меня сопровождали и Винсент, и Хелена, потому что нам надо было
Явиться к директору. Мне было интересно, как отнесется к тому, что случилось со мной,
Мистер Грейс.
– Ну, и как себя чувствует наш пострадавший? – спросил он. – Выздоровел
Окончательно и бесповоротно?
Мы сидели на трех неудобных стульях, составленных в ряд перед директорским
Столом, и щурились при ярком свете утреннего солнца, как трое военнопленных на допросе.
– Превосходно, – ответил Винсент, надеясь, что такой ответ директору понравится.
– Да, трагическое происшествие, поистине трагическое, – кивнул мистер Грейс.
– Да, – сказал Винсент. – Наверное, нам потребуется какое-то время, чтобы свыкнуться
С этим.
– Да-да, безусловно. Похоже, у мастера Алекса все худшее уже позади? Он снова на
Ногах, выходит из дому. Это говорит о том, что у него есть характер, что он
Дисциплинирован. – Мистер Грейс явно напрашивался на комплимент школе.
– Мы воспитывали его хорошо, – сказала Хелена. – Он вырос послушным мальчиком,
Всегда делал то, что ему велели, – соврала она.
– Да-да. И к тому же он хороший ученик. Со способностями.
– Мы следим, чтобы он выполнял домашние задания, – сказал Винсент.
– Ну конечно, я не сомневаюсь.
Я понятия не имел, что все это значит.
У меня появилось ощущение, будто я вроде пятого колеса в автомобиле. Проблема
Заключалась во мне, в моей голове, а они наперебой обсуждали, кто лучше меня воспитывал.
|
|
|
Наступило неловкое молчание.
Я со злорадством наблюдал за их муками. Все трое уныло улыбались друг другу, зная,
Что надо сказать, но не зная как. В конце концов они посмотрели на меня.
– Итак, мастер Алекс, вы, как я понимаю, хотите возобновить занятия в школе? –
Спросил наконец директор.
– Да-да, он возобновит, – заверила его Хелена.
– А в какой класс вы его возьмете? – спросил Винсент. – Он ведь пропустил несколько
Месяцев.
– Отличный вопрос. Действительно, пропуск значительный. Но Алекс способный
Ученик, и я думаю, будет лучше, если он вернется в тот же класс. Его товарищи, объединив
Усилия, могли бы помочь ему преодолеть отставание. Это гораздо лучше, чем подвергать его
Дополнительному стрессу, оставив на второй год, где ему придется привыкать к новой
Ситуации, новым друзьям, – иными словами, начинать все с начала.
Он казался мне какой-то бесплотной тенью. Глаза мои привыкли к контрасту между
Ярким светом из окна и его прячущимися в полутьме задумчивыми чертами.
– Наверное, лучше всего предоставить окончательное решение вопроса тому, кого это
Непосредственно затрагивает, – продолжил он.
Все опять посмотрели на меня. Я понимал, что Винсента с Хеленой интересует, какова
Будет моя реакция. Мистер Грейс улыбался, как игрок, довольный тем, как ловко отдал пасс.
Я сидел молча и глядел ему в глаза, стараясь не моргать, пока он не сдался и не отвел
Взгляд. Секунда тянулась за секундой. Лоб его стал поблескивать. Минута. Капельки пота
Вступили на верхней губе. Я его победил. Говорить придется ему.
– Алекс, в чем дело? Ты язык проглотил?
И тут сам воздух будто накалился. Мистер Грейс почувствовал себя очень глупо под
Взглядами Винсента и Хелены. Они до сих пор не разъяснили ему, в чем дело. Я наслаждался
Каждым мгновением, наблюдая, как он рассыпается в извинениях, после того как они
наконец рассказали ему о том, что я… потерял дар речи.
Не успел я проучиться в школе и недели, как по ней прошел слух, что я просто
Отказываюсь говорить. Причин моего молчания не знали и расценивали его не как симптом
|
|
|
Психической травмы, а как бунт против деспотии.
У меня появились последователи, самозваные приверженцы немоты. Целая группа
Учеников во главе с тем, который в свое время выступил против Эри О'Лири, взяла с меня
Пример. Они тоже отказывались говорить, решив, что это отличный способ позлить кое-кого
Из учителей.
Учителя первое время подыгрывали нам. Двое или трое молодых преподавателей, сами
Еще недавно со студенческой скамьи, оценили юмор ситуации, а один из них даже просидел
Как-то весь урок за учительским столом, не проронив ни слова.
Но на следующей неделе отношение преподавателей к нашему заговору молчания в
Корне изменилось. Учеников, не желавших отвечать, посылали к директору. Нельзя не
Восхититься тем, что ни один из них не открыл рта, несмотря на все уговоры, мольбы и
Угрозы мистера Грейса. Они хранили молчание даже в библиотеке, где их оставили после
Занятий.
Через пару дней обстановка еще больше обострилась. Ряды немых бунтовщиков
Стремительно росли, и многим учителям стало трудно преподавать в таких условиях,
Особенно тем из них, кто, при всем своем старании, не мог ничему научить.
На уроках ученики стали гудеть всем классом. Не молчать – ибо при этом учитель мог
Вообразить, что его просто слушают с необыкновенным вниманием, – а именно гудеть.
Гудение никак нельзя было воспринять как знак повышенного внимания.
Через три дня после того, как началось гудение, учителя объявили ученикам тотальную
Войну.
К пятнице весь класс оставляли после уроков, если хоть один ученик (исключая меня)
|
|
|
