Глава 16. Шок будущего: психологический аспект

Если бы следствием шока будущего были только физи­ческие заболевания, их можно было бы легко предупредить и излечить. Но шок будущего поражает и психику. В то время как тело разрушается под напряженным воздействи­ем окружающей среды, перегруженный «рассудок» не спо­собен принимать адекватные решения. При беспорядочных скачках механизмов изменений мы не только можем подо­рвать здоровье, отчего уменьшится степень адаптации, но и утратить способность рационально реагировать на эти из­менения.

Поразительные знаки нарушений работы психики, выз­ванных частичным затемнением сознания, мы видим во­круг себя: увеличение употребления наркотиков, рост мистицизма, периодические вспышки вандализма и неспро­воцированного насилия, политика нигилизма и ностальгия по тираническим режимам, болезненное равнодушие мил­лионов людей — все это может быть понято лучше, если выявить связь этих явлений с шоком будущего. Эти формы социального абсурда прекрасно отражают ухудшение спо­собности индивида к принятию решений, вызванное на­пряженным воздействием окружающей среды.

Психофизиологические исследования воздействия изме­нений на различные организмы показали, что адаптация проходит успешно, только когда уровень возбуждения (ве­личина изменения и новизны в окружающей среде) не слиш­ком низок и не слишком высок. «Центральная нервная система высших животных, — говорит профессор Д. Е. Бер­лин из университета г. Торонто (Канада), — способна спра­виться с воздействиями окружающей среды, которые производят определенные... возбуждения. Это, естествен­но, не относится к таким крайним воздействиям окружаю­щей среды, как перенапряжение и перегрузка организма». Он делает аналогичный вывод относительно воздействия

окружающей среды, когда она перевозбуждает организм¹. Однако опыты с оленями, собаками, мышами и людьми недвусмысленно показали существование явления, которое можно назвать «предел адаптации», ниже которого и выше которого способность индивида справиться с воздействием просто разрушается.

Шок будущего — это реакция на сверхвозбуждение. Она возникает, когда индивид вынужден управлять своим пре­делом адаптации. Серьезные исследования были посвя­щены изучению воздействия несоразмерных изменений и новых впечатлений на поведение человека. Результаты исследования людей, находящихся на научных станциях в Антарктике в полной изоляции, людей, лишенных ор­ганов чувств, поведения заводских рабочих на рабочих местах сходны — везде при реакции на сверхвозбуждение показатель духовных и физических способностей падает. У нас есть косвенные данные о воздействии запредель­ных возбуждений, т. е. драматичных и тревожных собы­тий в нашей жизни.

ПЕРЕВОЗБУЖДЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ

Солдаты во время сражения часто оказываются захва­ченными окружающей средой, быстро, непредсказуемо ме­няющейся и незнакомой. Солдата бросает туда-сюда. То, что обеспечивало защиту, угрожает со всех сторон. Пули беспорядочно пролетают мимо. Огненные вспышки озаря­ют небо. Громкие крики, призывы о помощи, стоны ране­ных и грохот взрывов... Все меняется каждое мгновение. Чтобы уцелеть, выжить в такой сверхвозбуждающей среде, солдат вынужден управлять самыми высокими уровнями своего предела адаптации. Временами его выталкивает за границы этого предела.

Во время Второй мировой войны бородатый солдат Чиндит, сражавшийся в войсках британского генерала Уингей-

та в тылу линии японской армии в Бирме, как это ни стран­но, уснул во время шквального пулеметного огня, букваль­но бушующего вокруг него. Более позднее исследование показало, что этот солдат не только не реагировал на физи­ческое утомление или недостаточный сон, а был сражен чувством сверхмощной апатии².

Апатия, сопровождающаяся желанием умереть, действи­тельно столь обычна для партизан, которые проникают сквозь вражеские боевые линии, что английские военные врачи дали этому явлению собственное имя. Они опреде­лили его как глубоко проникающую нагрузку. Солдат, ко­торый страдал от такой нагрузки, по словам этих врачей, «не способен делать простейшие вещи для самого себя и выглядит как взрослый с интеллектом малого ребенка». Эта смертельная летаргия не ограничивается только партизан­скими войсками. Через год после случая с Чиндитом ана­логичные симптомы неожиданно возникли у большого количества солдат в войсках союзников, вторгшихся в Нормандию, и английские врачи-исследователи после изу­чения 5000 несчастных случаев среди английских и аме­риканских войск пришли к выводу, что эта странная апатия скорее всего является заключительной стадией сложного процесса психологического коллапса*³.

Душевное расстройство часто начиналось с утомления. Затем возникало крайнее волнение, частичное затемнение сознания и нервная раздражительность. Человек становил­ся сверхчувствительным к слабым возбуждениям вокруг него. Малейшее раздражение он сочтет «грязным покушением на свою жизнь». Он выказывает признаки замешательства. Он выглядит неспособным отличить звук вражеского обстрела от других, менее грозных звуков. Он становится напряжен­ным, чего-то опасающимся и яростно вспыльчивым чело­веком. Его начальство никогда не знает, когда он впадет в бешенство, даже в неистовство в ответ на самое незначи­тельное неудобство.

А затем наступает последняя стадия эмоционального истощения. Солдат теряет всякое желание жить. Он отка-

* от лат. collapsus — ослабевший. — Примеч. пер.

зывается бороться за собственное спасение, перестает вес­ти себя рационально во время сражения. Он становится, говоря словами Р. Свенка, возглавляющего английские ис­следования, «тупым, вялым и неповоротливым... духовно и физически заторможенным, захваченным своими мыслями»⁴. Даже его лицо тупо и апатично. Стремление приспособить­ся к обстановке рухнуло, иссякло. Наступила стадия пол­ного отказа, ухода.

Человек, который ставится в условия сильных изменений и новизны, ведет себя нерационально, явно действуя против своих собственных интересов. Это подтверждается и исследо­ваниями человеческого поведения во время пожара, наводне­ния, землетрясения и других стихийных бедствий и катастроф. Даже наиболее стойкие и «нормальные», физически здоровые люди могут быть ввергнуты в состояние, когда они не смогут адаптироваться. Зачастую, доведенные до полного замешатель­ства и помрачения рассудка, они не способны принять даже самое элементарное решение.

Так, в работе, посвященной изучению реакции людей на ураганы (торнадо) в Техасе, Г. Е. Мур пишет, что «пер­вой реакцией... может быть полубессознательное замеша­тельство, временами недоверчивое отношение или по меньшей мере отказ признать реальность факта. Это, как нам кажется, совершенно объясняет поведение отдельных людей и групп в г. Вако, когда он был опустошен ураганом в 1953 году... На уровне отдельных людей это объясняло, почему девочка забралась в музыкальный магазин через раз­битое окно, спокойно купила пластинку и вышла наружу, хотя стекла здания разбивались порывами ветра и осколки летали по воздуху внутри магазина»⁵.

В работе, посвященной урагану в г. Удол в штате Кан­зас, цитируется домохозяйка, которая рассказала: «Когда это накатилось, мы с мужем тут же оделись, выпрыгнули из окна и бросились бежать. Я не знаю, где мы бежали, но... я не волновалась. Мне просто хотелось бежать»⁶. Классичес­кая картина такого бедствия изображает мать, держащую на руках умершее или раненое дитя, ее застывшее лицо непро­ницаемо, как будто она совершенно не воспринимает ре-

альность вокруг себя. Иногда она изображается сидящей на ступеньках крыльца своего дома, нежно качая куклу вместо ребенка.

В стихийном бедствии, следовательно, как и во время военных действий, индивиды могут быть психологически подавлены. И снова письменные источники показывают высокий уровень воздействия окружающей среды. Жертва бедствия неожиданно оказывается в ситуации, в которой привычные вещи и связи совершенно изменились. Там, где стоял дом, нет ничего, кроме дымящихся руин. Человек может столкнуться с кабиной самолета, плывущей в потоке наводнения, или с лодкой, парящей в воздухе. Окружаю­щая среда полна изменений и новизны. И снова и снова реакцией будут удивление, замешательство, страх, раздра­жение и отторжение, переходящие в апатию.

Культурный шок (растерянность при столкновении с чу­жой культурой) — т. е. глубокая дезориентация, испытывае­мая путешественником, который без необходимых предварительных приготовлений погружается в чужую куль­туру, — третий пример нарушения механизма адаптации. Здесь нет явных аналогий с войной или стихийным бедствием. Си­туация может быть совершенно мирной и безопасной. И тем не менее ситуация требует повторяющейся реакции адапта­ции к новым условиям. Культурный шок, если следовать пси­хологу Свену Лундштедту, — это «форма личной слабой адаптации, которая есть реакция на временную безуспешную попытку приспособиться к новому окружению и людям».

Человек, испытывающий культурный шок, как солдат или жертва стихийного бедствия, усиленно пытается бороть­ся с непривычными и непредсказуемыми вещами, связями и событиями. Его обычный способ действий и обращения с вещами теперь не срабатывает даже при решении таких простых задач, как звонок по телефону. Незнакомое обще­ство меняется для него слишком медленно, для него все ново. Жесты, звуки и другие психологические сигналы об­рушиваются на него прежде, чем он может понять их смысл. Чистый опыт приобретает сюрреалистическую окраску. Каждое слово, каждое движение неопределенно.

В такой обстановке утомление возникает быстрее, чем обычно. В связи с этим наш путешественник, столкнувшийся с иной культурой, часто испытывает то, что Лундштедт на­зывает «субъективным чувством потери и ощущением изо­ляции и одиночества».

Непредсказуемость, возникающая от новизны, подры­вает его ощущение реальности. А он страстно стремится, как отмечает профессор Лундштедт, «в такую окружающую среду, в которой полное удовлетворение его основных пси­хологических и физических потребностей будет предсказу­емо и полностью определено». Он становится «страстно желающим, смущенным и часто впадающим в апатию». И Лундштедт заключает, что «культурный шок может рассмат­риваться как стрессовая реакция на потерю эмоционально­сти и интеллектуальности»⁷.

Тяжело читать эти (и многие другие) отчеты о наруше­ниях в поведении под действием различных стрессовых ситуаций — появляется острое желание понять их сходство. Пока мы уверены, конечно, в разнице между солдатом в сражении, жертвой стихийного бедствия и путешественни­ком в иную культурную среду. Все три случая связаны с большой скоростью изменения, высоким уровнем новизны или с обоими этими факторами. Во всех трех случаях требу­ется быстрая и многократная адаптация к непредсказуемым раздражителям. И можно провести параллель между всеми тремя видами реакции с точки зрения их ответа на сверх­возбуждение.

Первое: исследования засвидетельствовали смущение, потерю ориентации, искаженное восприятие реальности. Второе: проявления усталости, страха, напряженности и предельной возбудимости (раздражительности) одинако­вы. И третье: во всех случаях есть точка, после которой нет обратного хода, — точка апатии и потери эмоцио­нальности.

Короче, имеющиеся в нашем распоряжении данные сви­детельствуют: сверхвозбуждение может привести к стран­ному и неадаптивному поведению.

БОМБАРДИРОВКА СОЗНАНИЯ

Мы все еще очень мало знаем об этом феномене, чтобы авторитетно толковать о том, почему сверхвозбуждение, как представляется, вызывает неадекватное поведение. Однако мы собрали важную информацию, позволяющую признать, что перевозбуждение может сказаться по крайней мере на трех различных уровнях: восприятие, мышление (осозна­ние) и принятие решения*.

Легче всего понять уровень восприятия. Эксперименты с людьми, лишенными органов чувств, во время которых добровольцы были изолированы от нормальных возбудите­лей их органов чувств, показали, что отсутствие новых сен­сорных раздражителей может повлечь за собой эффект смущения, растерянности и ухудшения умственной деятель­ности⁸. Кроме того, слишком большая дезорганизация, от­сутствие четкости или хаотичность воспринимаемых раздражений могут иметь те же последствия. Это объясняет тот факт, что в профессиональной политической или рели­гиозной борьбе для «промывки мозгов» используются не только способы лишения сенсорных раздражителей (напри­мер, заключение в одиночную камеру или келью), но и бом­бардировка сознания: яркие вспышки ламп, быстрая смена цветовых пятен, хаотические звуковые эффекты — весь ар­сенал галлюциногенной калейдоскопии.

Религиозный пыл и причудливое поведение некоторых неумеренных поклонников хиппи могут вырасти не только из злоупотребления наркотиками, но и таких групповых «экспериментов», как лишение восприятия или бомбарди­ровка сознания. Монотонное пение мантр**, попытки фо­кусировать внимание индивида на внутреннем мире, своей

* Граница между каждым из этих уровней не совсем ясна даже психологам, но если мы просто, основываясь на здравом смысле, отождествим сенсорный уровень с ощущениями, осоз­нание с мышлением, а принятие решения с решением опреде­ленных задач, мы не будем слишком далеки от истины.

** Восточные, в основном кришнаитские заклинания. — При­меч. пер.

внутренней сущности, персональный опыт, позволяющий не допустить в себя идущих извне раздражений*, — все это попытки вызвать, стимулировать сверхъестественные и по­рой галлюцинаторные эффекты перевозбуждения.

На другом конце этой шкалы мы отмечаем затуманен­ный пристальный взгляд и оцепенение, лишенные выраже­ния лица юных танцоров в огромной рок-дискотеке, где вспыхивают световые пучки, движения повторяются на по­лиэкране, децибелы криков, воплей и стонов, гротескные костюмы и кривляющиеся разрисованные тела создают сен­сорную окружающую среду, характеризующуюся наличием высокой и экстремальной непредсказуемости и новизны.

Возможность организма справляться с ощущениями не зависит от его физиологической структуры. Природа орга­нов чувств и скорость, с которой импульсы проходят по нервной системе, создают биологические границы, приня­тые для количественных показателей сенсорных данных. Если мы будем измерять скорость передачи сигнала в раз­личных организмах, мы обнаружим, что чем ниже уровень эволюционного развития, тем медленнее распространяется импульс. Например, у яиц морского ежа нервная система как таковая отсутствует, сигнал распространяется вдоль мембраны со скоростью около одного сантиметра в час. Ясно, что с такой скоростью организм может реагировать только на очень ограниченную часть окружающей его сре­ды. По мере того как мы продвигаемся по лестнице эволю­ции к медузе, которая уже имеет примитивную нервную систему, сигнал распространяется в 36 тыс. раз быстрее: десять сантиметров в секунду. У червей эта скорость под­прыгивает до 100 см/сек. Среди насекомых и ракообразных нервный импульс распространяется со скоростью до 1000 см/сек. У антропоидов эта скорость доходит до 10 000 см/сек⁹. Эти примерные цифры не вызывают сомнения, они помо­гают объяснить, почему человек, бесспорно, — один из наи­более приспособленных живых существ.

У человека, который имеет скорость распространения нервного импульса около 30 000 см/сек., ограниченные

* йога. — Примеч. пер.

пределы системы впечатляют. (Заметим, что электрические сигналы в компьютере передаются в миллиарды раз быст­рее.) Ограниченные возможности органов чувств и нервной системы означают, что многие события, происходящие в окружающей среде, имеют скорости распространения сиг­нала слишком большие, чтобы мы могли их воспринять. Поэтому мы вынуждены в лучшем случае отбирать возбуж­дения. Когда сигналы поступают к нам регулярно и повто­ряясь, этот процесс отбора может дать довольно хорошее представление о реальности. Но когда степень дезоргани­зованности поступающей информации высока, когда вос­принимается новое и непредсказуемое, точность построения наших мысленных образов вынужденно снижена. Наше представление о реальности искажено. Этим можно объяс­нить, почему, переживая сенсорные сверхвозбуждения, мы испытываем крайнее волнение из-за того, что расплывает­ся линия раздела между иллюзией и реальностью.

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПЕРЕГРУЗКА

Если сверхвозбуждение на сенсорном уровне увеличи­вает искажение, с которым мы воспринимаем реальность, то когнитивное (на уровне сознания) сверхвозбуждение со­здает помехи нашей способности «думать». Одни люди реа­гируют на новость непроизвольно, другие сначала осознают и обдумывают ее, и это зависит от способности впитывать, обрабатывать, оценивать и хранить информацию¹⁰.

Рациональное поведение, как правило, зависит от не­прерывного поступления потока данных от окружающей среды. Оно зависит от возможности индивида предсказать более или менее точно и честно последствия своих собствен­ных действий. Индивид должен быть способен предвидеть, как будет реагировать окружающая среда на его действия. Поэтому здравый ум как таковой строится на этой челове­ческой способности предвидеть свое непосредственное лич-

ное будущее, основываясь на информации из окружающей среды.

Однако когда индивид окунулся в быстро и хаотично меняющуюся ситуацию или в напичканную новостями сре­ду, точность его предвидения стремительно падает. Он не может больше делать разумные корректирующие оценки, от которых и зависит рациональное поведение.

Для того чтобы компенсировать это, чтобы поднять точ­ность своего предвидения до нормального уровня, человек должен схватывать и далее получать гораздо больше инфор­мации, чем до того. Он должен это делать с экстремально большой скоростью. Короче, чем быстрее возникают изме­нения и новизна в окружающей среде, тем в большей ин­формации нуждается индивид, чтобы наиболее эффективно реагировать и принимать рациональные решения.

Однако есть пределы восприятия сенсорной информа­ции, есть генетический ограничитель нашей способности перерабатывать информацию. Говоря словами психолога Джорджа Миллера из Рокфеллеровского университета, это «строгие ограничения на количество информации, которое мы в состоянии принять, обработать и запомнить». Класси­фицируя информацию, реферируя и «кодируя» различны­ми способами, мы в состоянии расширить эти пределы до тех пор, пока не получим веские основания считать, что наши возможности исчерпаны".

Для того чтобы обнаружить и измерить эти внешние пределы, психологи и специалисты в теории информации используют методы тестирования того, что они называют «пропускной способностью каналов» человеческого орга­низма. Для того чтобы осуществить эти эксперименты, они рассматривают человека в качестве «канала»*. Информация входит в него извне. Она воспринимается и перерабатыва­ется, затем «выходит» в виде поступка, основанного на при­нятом решении. Скорость и точность переработки человеком информации может быть измерена сравнением скорости подачи входной информации со скоростью и точностью выходной информации**.

* по которому проходит информация. — Примеч. пер.

** или выходных действий. — Примеч. пер.

Информация определяется и измеряется в особых еди­ницах, называемых бит*. Теперь эксперименты устанавли­вают скорость обработки информации, включая широкий круг заданий: чтение, печатание на машинке, игра на пиа­нино, чтобы создать числовые шкалы или вычислительное устройство. И поскольку исследователи расходятся в мне­ниях относительно точности получаемых данных, они строго договариваются о двух основных принципах: во-первых, что человек имеет ограниченную «пропускную способность»; во-вторых, что переполнение системы приводит к серьезным нарушениям в поведении.

Представим себе, например, рабочего сборочного кон­вейера на фабрике, производящей детские кубики. Его ра­бота — нажимать на кнопку всякий раз, когда красный кубик проходит перед ним по ленте конвейера. Пока лента кон­вейера движется с умеренной скоростью, у него не возни­кает серьезных трудностей. Его деятельность проходит со стопроцентной точностью. Мы знаем, что, если скорость слишком мала, его сознание будет рассеиваться, мысли блуж­дать и его деятельность будет ухудшаться. Мы также знаем, что, если лента движется слишком быстро, он будет рабо­тать неуверенно, пропускать моменты нажатия кнопки, пу­таться, возрастет несогласованность его действий и работы конвейера. Он станет напряженным и раздражительным. Он может даже ударить по машине — от полного бессилия. В конце концов он откажется участвовать в тестировании.

В этом случае требования к информации просты, но картина подходит и для более сложного испытания. Пусть теперь кубики, идущие по ленте конвейера, разноцветные. Рабочему полагается нажимать кнопку только тогда, когда появляется определенное сочетание цветов — ну, скажем, за желтым кубиком следуют два красных и один зеленый. В этом задании он должен получать и обрабатывать гораздо

* Бит есть величина информации, необходимая для того, чтобы сделать выбор между двумя равносильными (т. е. равно­вероятными. — Примеч. пер.) решениями типа альтернативы. Количество битов, на которое должно превышать выбираемое решение, удваивается.

больше информации, перед тем как решить, нажимать ли ему на кнопку. Все остальное остается прежним, и у него будут такие же трудности, возрастающие по мере ускоре­ния движения линии конвейера.

В еще более усложненном задании мы не только ставим рабочего в зависимость от количества данных, которые он должен переработать, перед тем как решить, нажимать ли ему кнопку, но мы заставляем его решать, какую из не­скольких кнопок ему нажать. Мы также меняем число на­жатий на каждую кнопку. Теперь его задание выглядит так: для набора цветов желтый-красный-красный-зеленый на­жми на кнопку номер 2 один раз; для набора зеленый-голубой-желтый-зеленый нажми на кнопку номер 6 три раза; и т. д. Такие задания требуют от рабочего обрабаты­вать большое количество информации, чтобы выполнить данное ему задание. Изменение скорости конвейера в этом случае сразу сведет на нет точность его работы¹².

Подобные эксперименты были проведены для того, что­бы оценить влияние дополнительной степени сложности задания на поведение исполнителя. Тесты усложнялись, они включали световые вспышки, музыкальные звуки, письма, символы, разговоры и широкий круг других раздражителей. Испытуемых просили постукивать пальцами по столу, го­ворить отдельные фразы, решать головоломки, а также вы­полнять набор других заданий — это приводило их к полной неспособности что-либо делать.

Результаты недвусмысленно показали, что, независимо от характера задания, существует скорость предъявления, превысив которую, задание выполнить нельзя — и не про­сто из-за неадекватности мышечного усилия, отсутствия проворства, ловкости. Предел скорости чаще навязывался сознанием, а не мышечными ограничениями. Эти экспери­менты обнаружили также, что чем больше времени дава­лось испытуемому на выбор решения и доведение дела до конца, тем больше альтернативных линий поведения ему открывалось.

Ясно, что эти открытия могут помочь нам понять изве­стные формы психологических и даже психических рас-

стройств. Руководители озабочены требованиями быстро­го, непрерывного и комплексного принятия решений; люди завалены информацией, фактами и все время подвергаются тестированию; домохозяйки противостоят орущим детям, резким телефонным звонкам, сломанным стиральным ма­шинам, воплям рока из комнаты подростков и жалобному вою телевизора из маленькой гостиной. Способность лю­дей думать и действовать существенно ослаблена воздей­ствием, наплывом информации, сокрушающей их органы чувств. И более чем вероятно, что некоторые симптомы, отмеченные у солдат, попавших в состояние стресса во вре­мя сражения, у жертв стихийных бедствий и у путешествен­ников, испытавших культурный шок, родственны этому типу информационной перегрузки.

Один из пионеров изучения информатики, д-р Джеймс Г. Миллер, директор института исследования душевного здоровья при Мичиганском университете, решительно зая­вил, что «насыщение человека информацией в количествах, больших чем он в состоянии переработать... ведет к срыву». Он заявил, что уверен в том, что информационная пере­грузка может быть причиной различных форм душевных заболеваний¹³.

Например, одна из поразительных черт шизофрении — «неточная ассоциативная реакция». Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу субъекта, не со­единяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормаль­ных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Шизофреник стремится думать в случайных или чересчур субъективных категориях. Если дать набор различных фи­гур — треугольников, кубов, конусов и т. п., — нормальный человек разберет их, исходя из их геометрических свойств. Шизофреник, которого попросят классифицировать их, скорее всего скажет: «Это все солдаты» или «Они все наво­дят на меня уныние».

В книге «Беспорядки в информации» Миллер описыва­ет эксперименты, в которых использовались тесты на ассо­циации слов, позволившие сравнить нормальных людей и шизофреников. Нормальные испытуемые были разбиты на

две группы, у них просили найти ассоциации различных слов с другими словами или понятиями. Одна группа ра­ботала в своем естественном ритме. Вторая работала под давлением ограничения по времени, т.е. в условиях убыст­ряющегося поступления информации. Испытуемые, нахо­дящиеся в условиях ограничения времени, выдали реакции, более похожие на реакции шизофреников, чем на реак­ции нормальных испытуемых, работавших в собственном ритме¹⁴.

Аналогичные эксперименты, проводившиеся психоло­гами Г. Уздански и Л. Чапменом, сделали возможным бо­лее тонкий анализ типов ошибок, которые совершали испытуемые, работавшие под давлением ограничения вре­мени и высокой скорости предъявления информации. Они тоже заключили, что возрастание скорости реакции среди нормальных людей дает ошибки того же характера, что и ошибки, характерные для шизофреников.

«Можно предположить одно, — заключает Миллер, —...что шизофрения (как все еще непознанный процесс, воз­можно, связанный с дефектом метаболизма, который уси­ливает нервный «шум») снижает пропускную способность каналов, что включает в себя и обработку познавательной информации. Шизофреники, таким образом... испытывают трудности при получении информации, входящей с обыч­ными скоростями, точно так же как нормальные люди ис­пытывают трудности при получении информации с увеличенными скоростями. В результате шизофреники при обычных скоростях поступления информации делают та­кие же ошибки, какие делают нормальные люди при уско­ренных темпах поступления информации».

Короче, Миллер доказывает, что механизм человечес­кого поведения ломается под действием перегрузки инфор­мацией, что может быть связано с психопатологией, а это мы еще не начинали изучать. Но уже сейчас, не понимая ее потенциального влияния, мы увеличиваем скорости изме­нений в обществе. Мы давим на людей, заставляя их адап­тироваться к новым ритмам жизни, сталкиваться с новыми

ситуациями и справляться с ними за все более короткое время. Мы заставляем их выбирать быстро меняющиеся предметы. Другими словами, мы побуждаем их обрабаты­вать информацию с гораздо большей скоростью и в более быстром ритме, чем в медленно меняющихся обществах. Поэтому можно не сомневаться, что мы подвергаем по мень­шей мере некоторых из них перевозбуждению сознания. Какие последствия это будет иметь для душевного здоровья людей в технически развитых обществах — еще надо опре­делить.

СТРЕСС РЕШЕНИЙ

Соответствует или нет требованиям людей информаци­онная перегрузка, она влияет на их поведение негативно, подвергая их еще и третьей форме сверхстимуляции — стрес­су решений. Многие люди, воспитанные в скучном и мало­меняющемся окружении, стараются перейти на новые места работы, меняя роли, которые требуют от них все более бы­стрых и более сложных решений. Но среди людей будущего эти проблемы также будут. «Решения, решения...» — бор­мочут они, решая задачу за задачей. Они чувствуют себя опустошенными и расстроенными, потому что быстротеч­ные, совершенно новые ситуации и противоречивые требо­вания держат их мертвой хваткой.

Удар ускорения и его психологический двойник — ско­ротечность — вынуждают ускорять темп принятия реше­ний и в личном, и в общественном смыслах. Новые нужды, проявления новизны и кризисы требуют быстрого отклика.

Неожиданная новизна вносит почти революционные изменения в природу решений, которые необходимо при­нимать. Быстрые инъекции новизны в окружающую среду опрокидывают тонкий баланс «запрограммированных» и «незапрограммированных» решений в наших организациях и нашей личной жизни.

Запрограммированное решение привычно, повторяемо и легко выполняемо. Например, пассажир стоит на краю платформы, где в 8.05 должен остановиться поезд. Он подни­мается в вагон, как он делает это каждый день, из месяца в месяц, из года в год. С давних времен он решил, что 8.05 — традиционное начало рабочего дня, поэтому конкретное решение сесть в поезд является запрограммированным. Это даже более похоже на рефлекс, чем на решение вообще. Непосредственные критерии, на которых такое решение основывается, — простота и легкая различимость, а посколь­ку все окружение знакомо, он едва ли хочет задумываться о них. Ему не требуется обрабатывать большое количество информации. В этом смысле запрограммированные реше­ния имеют низкую психическую стоимость.

С этим контрастирует другой сорт решений, подобных тем, которые пассажир решает в городе. Должен ли он при­нять предложенную должность в корпорации X? Как он должен подать совету директоров свои предложения о рек­ламной кампании? Такие вопросы требуют нетривиальных ответов. Они подталкивают его делать единовременные и впервые принимаемые решения, которые требуют новых навыков и поведенческих стандартов. Многие факторы нуж­но изучить и взвесить. Огромное количество информации должно быть обработано. Эти решения нельзя запрограм­мировать. Они имеют высокую психическую цену.

Для каждого из нас жизнь является смесью этих двух составляющих. Если эта смесь содержит относительно много программируемых решений, мы не испытываем проблем, мы считаем жизнь однообразной и глупой. Мы ищем способы, порой бессознательно, внести новизну в нашу жизнь, таким образом изменяя пропорции реше­ний. Но если эта смесь содержит слишком много непрог­раммируемых решений, если мы постоянно находимся под прессом такого количества совершенно новых ситуаций, что программируемость невозможна, жизнь становится бо­лезненно неорганизованной, изнурительной и беспокой­ной. У доведенного до крайности человека в конце концов развивается психоз.

«Рациональное поведение..., — пишет специалист по теории организации Бертран М. Гросс, —...сложная ком­бинация рутинности и творчества. Привычка является су­щественной... [поскольку она] освобождает творческую энергию для нового, неожиданного ряда проблем, для ко­торых рутинный подход — иррационален»¹⁵.

Когда мы не способны программировать большую часть нашей жизни, мы страдаем. «Не существует более жалкого человека, — писал Уильям Джеймс, — чем человек... для которого выкуривание каждой сигары, выпивание каждой чашки... начало каждого этапа работы являются объектом сомнения». Если мы не можем в достаточной степени про­граммировать наше поведение, мы растрачиваем по мело­чам огромное количество наших способностей по обработке и усваиванию информации. Вопрос заключается в том, что формирует наши привычки. Давайте взглянем, как некая комиссия прерывает свою работу для ленча и возвращается обратно в комнату заседаний: почти неизменно ее члены ищут те же места, которые они занимали ранее. Некоторые антропологи используют термин «территориальность» для объяснения такого поведения, когда человек требует «отре­зать для себя» защищенный и освященный им «кусок дерна». Проще говоря, программированное поведение предостав­ляет возможность переработки информации. Выбор одного и того же стула избавляет нас от необходимости просматри­вать и оценивать другие возможности.

В этом же контексте понятно, почему мы способны уп­равлять большей частью наших жизненных проблем с низ­кой психической стоимостью, если часто пользуемся программированными решениями. Изменение и новизна поднимают психическую цену принятия решений. Напри­мер, когда мы переезжаем на новое место жительства, мы вынуждены рвать старые связи и устанавливать новые. Это не может произойти без отказа от сотен запрограммирован­ных ранее решений и выработки полного набора новых, дорогих, первостепенных, еще не запрограммированных решений. В результате мы вынуждены полностью перепрог­раммировать самих себя. То же можно сказать и о неподго-

товленном визите в чужую культуру и о человеке, который, еще находясь в своем привычном обществе, попадает в вол­ну будущего, не подготовившись заранее. Новизна и изме­нения будущего делают все его болезненно связанные поведенческие привычки устарелыми. Он с ужасом обнаружи­вает, что привычные решения только усугубляют проблемы, что требуются новые и до сих пор не программированные ре­шения. Короче говоря, новизна нарушает пропорции, из­меняя баланс в сторону очень трудной и дорогой формы принятия решений.

Известно, что некоторые люди лучше приспособлены к новизне, чем другие. Оптимальные пропорции различны для каждого из нас. Однако число решений и их тип не нахо­дятся под нашим автоматическим контролем. Общество в основном определяет пропорции решений, которые мы дол­жны делать, и скорость, с которой их необходимо прини­мать. Сегодня в нашей жизни существует скрытый конфликт между давлениями ускорения и давлениями новизны. С одной стороны, от нас требуются быстрые решения, с дру­гой — решения твердые, требующие больше времени на обдумывание.

Беспокойство, вызванное этим столкновением в наших головах, сильно обостряется растущим разнообразием ре­шений. Неопровержимо доказано, что разнообразие выбо­ра, стоящего перед личностью одновременно, увеличивает количество информации, которое необходимо проанализи­ровать для принятия решений. Лабораторные тесты над людьми и животными также свидетельствуют, что чем боль­ше выбора, тем меньше время реакции¹⁶.

Острое столкновение этих трех несравнимых требова­ний и вызывает тот кризис принятия решений, который наблюдается сегодня в технически развитых обществах. Этот тройной прессинг соответствует термину «сверхстимуляция решений», который помогает понять, почему массы людей в этих обществах уже чувствуют себя опустошенными, бес­полезными и неспособными решать задачи ближайшего будущего. Убеждение, что мышиная возня слишком опас­на, что вещи находятся вне контроля, — неизбежное след-

ствие столкновения этих мощных сил. Неконтролируемое ускорение научных, технологических и социальных изме­нений неизбежно опрокинет усилия человека, который при­нимает разумные, компетентные решения относительно своей собственной судьбы¹⁷.

ЖЕРТВЫ ШОКА БУДУЩЕГО

Когда мы объединяем эффекты стресса решений с чув­ствительной и познавательной перегрузкой, мы произво­дим несколько общих форм плохой индивидуальной адаптации. Например, один из наиболее распространенных откликов на высокоскоростные изменения — это полное отрицание. Стратегия маленького человека заключается в «блокировании» себя от непрошеной реальности. Когда тре­бования принятия решений достигают пика, он решитель­но отказывается получать новую информацию. Подобно жертве стихийного бедствия, чье лицо

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: