Периодизация творчества. Начало творческого пути писателя. Сотрудничество в изданиях Н. И. Новикова

Периодизация творческого пути всякого писателя очень важна для того, чтобы представить логику его личностного и творческого развития, выявить общие, наиболее важные тенденции в большом количестве разнообразных фактов.

Применительно к творчеству Карамзина впервые эту логику попытался осознать В.А. Жуковский. В конспекте по истории русской литературы он выделил три периода писательского и философского становления Карамзина: издание «Московского журнала», издание «Вестника Европы» и работу над «Историей государства Российского». В дальнейшем в трудах М.П. Погодина, Н.С. Тихонравова[22], В.В. Сиповского, Г.А. Гуковского[23] был выделен также ранний период творчества Карамзина, предшествовавший заграничному путешествию и изданию «Московского журнала» (1785–1789). Кроме того, исследователи биографии и творчества Карамзина старались более цельно представить период его художественного творчества – 1791–1803 гг. (Г.А. Гуковский, Е. Осетров[24]).

Наиболее детальную периодизацию творческого пути Карамзина предложил Ю.М. Лотман[25]. По мнению исследователя, в годы своего активного творческого роста Карамзин менялся, его философские взгляды и литературная позиция эволюционировали под влиянием исторических событий, свидетелем которых был писатель. Наиболее четко смену позиции Карамзина можно видеть в 1793 г. (время трагических событий Якобинского террора во Франции, заставивших Карамзина усомниться в возможностях просветительской оптимистической философии понимать человеческую душу) и в 1801 г. (когда с началом царствования Александра I Россия вступила в период новых возможностей и надежд).

Таким образом, в творческой эволюции Карамзина исследователи выделяют следующие этапы:

I. (1785–1789) – начало творческого пути; годы пребывания в масонской ложе и в «Дружеском ученом обществе».

II. (1791–1793) – период оформления сентиментализма Карамзина; издание «Московского журнала».

III. (1793–1800) – период творческих исканий и сомнений; обращение к предромантическим мотивам.

IV. (1801–1803) – издание «Вестника Европы».

V. (1803–1826) – работа над «Историей государства Российского».

Начало творческого пути.

Н.М.Карамзин родился 1 (12) декабря 1766 года в селе Михайловка (Преображенское) Симбирской губернии, в семье небогатого отставного офицера[26]. Детство будущего писателя прошло в селе Знаменское на берегу Волги. Мальчик рано лишился матери – женщины мечтательной, любившей чтение. Наиболее ярким детским впечатлением Карамзина были оставшиеся от матери книги – множество русских и иностранных романов, перевод многотомной «Римской истории» Ш. Роллена. Позднее Карамзин писал, что душа его в ту пору «плавала в книжном свете, как Христофор Колумб», он открывал в книгах новые земли, необычайные приключения героев, получая возможность сострадать им в бедствиях и радоваться наступившему в конце счастливому воссоединению. В наивных романах мальчик находил и нравственные уроки: «Итак, любезность и добродетель одно! Итак, зло безобразно и гнусно! Итак, добродетельный всегда побеждает, а злодей гибнет <...> Торжество порока есть обман и призрак!», – так позднее напишет о своих детских книжных впечатлениях Карамзин в повести «Рыцарь нашего времени».

С 1776 по 1777 год Карамзин посещает симбирский пансион Фовеля. Его руководитель за несколько лет перед тем был приглашен из Петербурга по просьбе симбирского дворянства для открытия в провинциальном городе хорошего дворянского учебного заведения. Юный Карамзин был лучшим учеником в этом пансионе. Главными предметами, которыми занимались пансионеры, были иностранные языки – французский и немецкий; позднее писатель будет знать их в совершенстве. Симбирск давал мальчику и интересные жизненные впечатления: около 1777 года он познакомился со столетним Елисеем Кашинцевым, который был «гребцом на лодке Петра Великого, когда он плыл в Астрахань начинать войну Персидскую»[27]^2. Очевидно, рассказы этого старика стали первой встречей будущего писателя с историей – не отвлеченной, а живой, вызывавшей искренний интерес и сочувственное внимание.

В 1778 году Карамзин был отправлен в Москву в пансион профессора Московского университета И.М. Шадена. Д.И. Фонвизин, также ранее учившийся у него, вспоминал о Шадене: «Сей ученый муж имел отменное дарование преподавать лекции и изъяснять так внятно, что успехи наши были очевидны». Наибольшее внимание в пансионе уделялось изучению языков и нравственному развитию воспитанников. Шаден читал со своими учениками нравоучительные басни немецкого писателя Геллерта и на их основе строил лекции о морали и добродетели, о самосовершенствовании, главное средство для которого - искренняя и чистая вера.

Юный Карамзин был одним из любимейших учеников Шадена. Заметив его успехи в языках, наставник для дополнительной практики ввел Карамзина в дома своих московских знакомых немцев и французов. В 1780–1781 годы Карамзину и другим старшим воспитанникам пансиона было позволено слушать лекции в Московском университете. Это были, вероятно, лекции по истории и «общим правилам словесности» (тогдашней теории литературы). По окончании курса в пансионе Карамзин, по совету Шадена, хотел отправиться в Лейпцигский университет, но из-за стесненного материального положения семьи по воле отца был вынужден поступить на военную службу. В 1781 году он становится подпрапорщиком Преображенского полка в Петербурге. В это время он знакомится с И.И. Дмитриевым – племянником второй жены своего отца, тогда также военным. Увлеченность поэзией, открытость души, чувствительность, взаимная симпатия сблизили их; дружба Карамзина и Дмитриева, их обширная переписка будут продолжаться более 40 лет.

Первое дошедшее до нас литературное произведение было написано Карамзиным в 1783 году. Это прозаический перевод идиллии швейцарского поэта С. Геснера «Деревянная нога». В 1784 г. молодой писатель выходит в отставку и уезжает на родину в Симбирск. Там он знакомится с И.П. Тургеневым, ректором Московского университета, видным деятелем русского масонства. Заметив талантливого юношу, который не знал, чему посвятить себя, Тургенев убеждает Карамзина вступить в масонскую ложу и приглашает переехать в Москву, чтобы совместно с вновь обретенными масонскими «братьями» заниматься совершенствованием своей души и просвещением современников[28]. Так Карамзин оказывается в кружке Н.И. Новикова, в котором, по словам И.И. Дмитриева, началось его «не только авторское, но и нравственное образование». Молодой писатель поселяется в доме, который снимали члены Дружеского ученого общества (у Красных ворот, «под кровлею Меньшиковой башни»); переводит поэму А. Галлерта «О происхождении зла» (1786), участвует в переводе морально-дидактического масонского журнала «Беседы с Богом» (1787–1789) Однако мистические сочинения не увлекают его. Карамзин ищет новых литературных путей. В литературе классицизма наиболее устойчивым и регламентированным жанром была трагедия – и вот в 1786 г. юный Карамзин переводит так непохожую на привычные пьесы трагедию В.Шекспира «Юлий Цезарь». В предисловии он особо подчеркивает, что Шекспир – лучший пример творческой свободы и бесстрашия. В 1788 г. молодой автор переводит «Эмилию Галоти» Г.Э. Лессинга – создателя так называемой «мещанской», сентиментальной драмы в Германии, героями которой были обыкновенные люди, и именно их чувства, эмоциональные переживания, а не привычный для классицизма «высокий» конфликт долга и страстей составлял главный предмет наблюдения.

Однако главным делом начинающего писателя стало издание журнала «Детское чтение для сердца и разума» (Карамзин работал над ним совместно с другом, А.П. Петровым). Это был первый в России журнал специально для детей. Здесь были напечатаны переводы Карамзина повестей французской писательницы С.-Ф. Жанлис «Деревенские вечера», отрывки из философского трактата швейцарского мыслителя Ш. Бонне «Созерцатель природы», прозаический перевод описательной поэмы англичанина Дж. Томсона «Времена года». В «Детском чтении» появляются и первые оригинальные сочинения молодого писателя: стихотворения, прозаический этюд «Прогулка» – бессюжетная лирическая пейзажная зарисовка, а также первая сентиментальная повесть Карамзина – «Евгений и Юлия».

Ее подзаголовок – «русская истинная повесть» – подчеркивал, что события, произошедшие с героями, будут близки и понятны всякому читателю, кто умеет искренно любить и сострадать. Сюжет повести очень прост, даже наивен. Сирота Юлия воспитывается в доме г-жи Л*. «Подобно тихой прозрачной реке текла мирная жизнь их, струившаяся невинными удовольствиями и чистыми радостями», – пишет автор. Ничто не нарушало спокойствия. Завязка – возвращение из чужих краев сына Г-жи Л*. Евгения. Это могло бы резко изменить мирную жизнь уединенного уголка – и во многих романах XVIII века именно приезд «чужого», чаще всего просвещенного героя в мир простых людей создает конфликтную ситуацию и разрушает счастье. Не то у Карамзина. Его Евгений добродетелен, чист душой; он почтительный сын, братски привязан к Юлии с детских лет. Увидев после долгой разлуки ее, ставшую прекрасной девушкой, Евгений влюбляется. Здесь тоже мог бы возникнуть конфликт, связанный с социальным неравенством героев. Но и этого нет. Госпожа Л*. сама готовится соединить Евгения и Юлию, радостно благословляет их на брак.

Казалось бы, перед читателями лишь идиллическая зарисовка, моральный урок для детей – как хорошо быть добродетельными. Но в момент, когда счастье кажется совсем близким, происходит непредвиденное. Евгений, «будучи в беспрестанном восторге высочайшей радости», внезапно заболевает и через несколько дней умирает, оставив мать и возлюбленную вечно горевать о себе. Неожиданность столь трагической развязки можно считать наивностью молодого автора, но финал этой повести выражает и своеобразную философию, которая в дальнейшем будет часто предметом размышлений Карамзина. Мир и человек – загадочны и необъяснимы. Разум, логика не в силах раскрыть эти тайны, в них можно проникнуть лишь с помощью чувствительного сердца. Так рождался сентиментализм Карамзина.

 

Вопросы и задания:

 

1. Выпишите основные даты жизни Н.М. Карамзина вместе с датами важнейших событий в истории России той поры. Современником каких крупных исторических событий стал писатель?

2. Законспектируйте статью Ю.М. Лотмана «Эволюция мировоззрения Карамзина (1789–1803 гг.)» (см. примечания к теме).

3. 2. Прочитайте приведенный ниже отрывок из книги В.В. Сиповского «Н.М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника», посвященный философским взглядам Геллерта, на которых строилось воспитание в пансионе Шадена: «Воспитание сердца – вот главный, основный принцип педагогики Геллерта. Так как, по его мнению, голос сердца в нравственной жизни человека выше голоса рассудка, то на образование своего сердца должно обратить особое внимание; надо в себе воспитывать «вкус к нравственности», чтобы «любовь к доброму, отвращение к злому» сделались в конце концов органическими потребностями души. «Управление страстями» и «доверенность к Творцу» – вот главные средства достигнуть самоулучшения. И венцом этого самосовершенствования будет счастье, которое в глазах Геллерта отождествлялось со «спокойствием души», истекавшим из блаженного сознания, «что ты добр и справедлив». Образцами добродетели, вечными спутниками идеального человека были, по Геллерту, «почтение и любовь к Богу, умеренность желаний, власть над страстями, справедливость и любовь к людям <...> прилежание и трудолюбие в избранной работе, терпеливость в несчастьи, кротость, доверие к божественному Промыслу». Как эти идеи философа-моралиста повлияли на юного Карамзина?

4. Назовите основные переводы Карамзина, сделанные в 1770–1780-е гг. Как характеризует литературную позицию молодого писателя выбор произведений?

5. Прочтите отрывок из книги С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука», посвященный знакомству мальчика Сережи Багрова с журналом «Детское чтение для сердца и разума» (глава IX.Сделайте выводы о реакции читателей на журнал молодого Карамзина.

6. Прочитайте повесть «Евгений и Юлия». Отметьте в тексте приемы «чувствительного» повествования (эмоциональную лексику; риторические вопросы; восклицания; инверсии и т.п.). Сделайте вывод о значении повести в творческой эволюции Карамзина-сентименталиста.

 

Тема 3.

«ПИСЬМА РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА» Н.М. КАРАМЗИНА: ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ИСКАНИЯ И ОБРЕТЕНИЯ

Важное значение для становления личности Карамзина-писателя имела его поездка по Европе с 18 мая 1789 по 15 июля 1790 гг. Причины, заставившие Карамзина пуститься в заграничное путешествие, объясняются исследователями по-разному. Возможно, он имел тайное поручение московских масонов наладить контакты с масонскими ложами Западной Европы; однако ко времени отъезда писателя из России уже наметилось расхождение его с масонством, и позднее, на следствии после ареста Н.И. Новикова в 1792 г. члены новиковского кружка указывали, что поездку в Европу Карамзин предпринял как частное лицо, не имея от них никаких поручений. Очевидно, главной целью путешествия было самообразование, желание молодого писателя своими глазами увидеть мир западноевропейских стран, воочию познакомиться с их историей и культурой. Не меньшее значение имело и желание рассказать обо всем виденном русскому читателю – в известной мере открыть Европу, увиденную глазами человека эпохи Просвещения, подвести итог вековому сближению России с миром западноевропейской цивилизации.

Во время своего путешествия Карамзин посетил Германию (Пруссию, Саксонию), Швейцарию, Францию и Англию. Он встречался со многими видными философами и писателями: в Германии с И. Кантом, И.Г. Гердером, К.Ф. Виландом, видел И.-В. Гете; в Швейцарии ему удалось посетить места, связанные с жизнью Ж.-Ж. Руссо; в Париже Карамзин-путешественник стал свидетелем событий Французской революции, слушал в Национальном собрании речи О.Г. Мирабо, М. Робеспьера и других вождей революции. Глубокий интерес к жизни Европы, ее истории, культуре, современному состоянию политики и экономики нашел отражение в книге «Письма русского путешественника», впервые сделавшей Карамзина по-настоящему известным русскому читателю.

Хотя «Письма…» были стилизованы под реальный жизненный документ – словно бы действительно писались «где и как случилось, дорогою, на лоскутках, карандашом», – писал Карамзин в предисловии к изданию, но все же книга не была собранием реальных путевых заметок. Она создавалась по возвращении в Москву, как литературное произведение, в котором писатель имел право на определенную художественную условность и вымысел, стремился не только к документальной точности, но и к художественной выразительности. Особенно помогала в этом эпистолярная форма, которая позволяла свободно беседовать с читателями, как бы превращая их в близких друзей рассказчика. Фрагментарность, отрывочность писем, в которых автор легко переносится с одного предмета на другой, не связан строгими композиционными границами последовательного рассказа, позволила Карамзину расширить рамки произведения, ввести в него множество самых разнообразных описаний европейских достопримечательностей. Кроме того, письма предполагают живой эмоциональный отклик на все, о чем говорится в них, – именно такая свобода повествования и живая эмоциональность и стали отличительными признаками книги молодого путешественника.

Пожалуй, главным художественным открытием Карамзина – автора «Писем русского путешественника» стало создание динамичного повествования, словно складывающегося на глазах самого читателя. Подобно тому, как Пушкин в «Евгении Онегине» будет позволять публике воочию видеть сам процесс создания «свободного романа» – «…большого стихотворения, которое, вероятно, никогда не будет окончено»[29], Карамзин в своей книге – почти за 30 лет перед тем – с удивительной изобретательностью ведет не прекращающийся диалог с читателем. И потому текст «Писем…» ежеминутно меняется на наших глазах. В этой загадочной, многослойной карамзинской книге трудно, практически невозможно найти некий «главный» смысл. Наряду с собственно сюжетом «путешествия», пространственного перемещения героя-повествователя, его знакомства с различными странами, параллельно развертываются и иные линии. Это размышления о путях развития литературы, театра, живописи, об эстетических предпочтениях эпохи, о философских взглядах современников, об истории, наконец, о самих законах повествования, которые действуют в книге и которые Карамзин приоткрывает неискушенному читателю, надеясь таким образом достичь его сочувственного отклика, дать ключ к загадочным законам своей новой поэтики. В сущности, «динамическая», подвижная поэтика повествования в «Письмах...» – эстетический эквивалент, найденный молодым Карамзиным для выражения волновавшей его этической, философской проблемы: показать человека перед лицом истории, движение которой он открывал для себя в самых различных аспектах: наблюдая исторические события, чутко всматриваясь в динамику развития литературы и искусства, улавливая в ходе повседневных встреч с многочисленными попутчиками и собеседниками изменчивость житейских вкусов и пристрастий и постигая «истории» человеческих душ, запутанные и несущие в себе неисчерпаемый источник чувствительности. Все это позволяло вывести некий всеобщий закон времени, которому в равной мере подчинены и натура, и человек, и вся природа вокруг него, и сама цивилизация, судьба которой столь живо интересует молодого Карамзина.

Один из приемов, который используется им для постановки и решения разнообразных проблем, поднятых в книге, – прием сопоставления, позволяющий в наиболее стройной композиционной форме представить богатство и разнообразие жизненных явлений. В книге Карамзина довольно много противопоставлений (национализм – общечеловеческий космополитизм, жестокость – человеколюбие, классицизм – сентиментализм, сады регулярные – сады пейзажные, трагедия французского классицизма – английская трагедия Шекспира и сентиментальная драма в Германии и т.п.). По законам разума он нередко выстраивает свои размышления в логически четкую структуру оппозиций, выводы из которых, казалось бы, напрашиваются сами собой: варварство Средневековья – прогресс Нового времени, гармония природы – суета и ложность светских отношений, спокойная, умиротворенная Швейцария – мятущаяся в революционной буре Франция, регламентированное искусство классицизма – и более свободное, не сковывающее автора и читателя жесткой системой правил искусство новое – зарождающийся в Европе второй половины XVIII столетия сентиментализм и предромантизм. Однако когда то или иное сопоставление оказывается выстроено, Каразмин-повествователь в «Письмах...» отказывается делать то, чего, казалось бы, требует от него Разум, - он зачастую не выбирает одно из двух, словно в силу некоей дружественной симпатии принимая и то, и другое начало. Даже склоняясь к чему-то одному, карамзинский путешественник не берет на себя смелость отрицать нечто иное, и в результате эмоционально-интуитивным путем нащупывает для себя некий закон устройства бытия, воплощением которого и должна была стать сама поэтика «Писем русского путешественника».

Сложность поэтики книги онтологически вытекает из несхематизма бытия и – гносеологически – из необходимости следовать за жизненными наблюдениями, не превращать диалог с живым меняющимся миром в строго заученный монолог о нем. Позднее эта особенность мировидения станет одной из основ для так называемого агностицизма Карамзина (когда время и история разрушат в его глазах просветительскую надежду на торжество Разума). Но здесь, в «Письмах русского путешественника» господствует просветительский оптимизм, однако разум для Карамзина-художника следует за многообразием чувственного восприятия, и это следование не позволяет представленным в книге картинам отлиться в некую единую схему и застыть в виде заранее заданных узнаваемых художественных форм и идейно-философских построений.

Центральной проблемой книги Карамзина стало сопоставление России и Европы. В отличие от многих авторов, обращавшихся к теме путешествий и в Древней Руси (когда это были в основном путешествия в в Святую землю), и в начале XVIII века, Карамзин отказывается в своих «Письмах...» противопоставлять Россию другим странам. Для карамзинского путешественника Россия и есть Европа, и потому бессмысленно рассуждать, что лучше, а что хуже. Историк С.Ф. Платонов писал об этом: «В произведениях своих Карамзин вовсе упразднил вековое противоположение Руси и Европы как различных и непримиримых миров; он мыслил Россию как одну из европейских стран и русский народ как один из равнокачественных с прочими нациями». На страницах книги писатель много размышляет о том, сколь важно не разъединение, а соединение людей: «Путь образования и просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом», «Не забывайте благороднейшего своего имени – имени человека!», которое выше и значительнее имени Германца, Швейцарца или Англичанина...

В «Письмах...» созданы достаточно сложные, многогранные изображения европейских государств. Карамзинский путешественник смотрит на них, анализирует и принимает лишь то, что действительно достойно уважения; он не боится замечать и недостатки.

Германия – «германский мир» – предстает перед карамзинским героем в нескольких своих составляющих. Он посещает Пруссию, Саксонию, улавливая различия уклада этих княжеств, подчеркивает и внутреннее единство их как частей некоего целого: общий уклад, национальный характер жителей, природа германских земель – благодатная, светлая, щедрая к людям, здесь живущим. Ее изображение проникнуто идеей благоустроенности, аккуратной продуманности и изобилия, царящих там, где достигают истинной гармонии усилия человека и дарующая сила щедрой натуры. В типичной картине Германии у Карамзина живописно чередуются «…то обширные поля с прекрасным хлебом, то зеленые луга, то маленькия рощицы и кусты, как будто бы в искусственной симметрии расположенные». Привлекает внимание Карамзина-повествователя и таинственно-мрачная средневековая история Германских земель. Он глубоко интересуется немецкой философией, – и вершиной духа германской нации становится для путешественника общение с ее мудрецами – Кантом, Рамлером, Морицом, Виландом, Гердером. Философских дух, пронизывающий для молодого путешественника сам воздух Германии, будоражит не только его любознательный разум, но и чувства. Живые эмоциональные ассоциации пробуждает у него Лейпциг, встреча с которым вызывает у карамзинского героя воспоминания о юношеских надеждах, а в контексте «авторского» плана повествования позволяет Карамзину «встроить» в текст автобиографический мотив, понятный лишь узкому кругу лично близких читателей. «Здесь-то, милые друзья мои, желал я провести свою юность; сюда стремились мысли мои за насколько лет перед сим; здесь хотел я собрать нужное для искания той истины, о которой с самых младенческих лет тоскует мое сердце! – Но Судьба не хотела исполнить моего желания!».

Национальный характер германцев вызывает уважение путешественника, который восхищается их аккуратностью, трудолюбием и склонностью к экономии. Однако отталкивающей чертой уклада жизни в Пруссии становится для карамзинского героя прежде всего чрезмерная военизированность повседневного быта и мелочное участие власти в делах обыкновенных людей (чего стоят хотя бы нелепые «прусские допросы», над которыми тонко иронизирует путешественник!).

Страницы «Писем…», посвященные пребыванию карамзинского героя-путешественника в Швейцарии, были подробно проанализированы М.В. Ивановым[30], статья которого стала, по существу, методологической основой для изучения обобщенного «образа» страны, представленного в карамзинском повествовании. Согласно мнению исследователя, «мир Швейцарии» выступает для Карамзина во многом идеальным, благодатным, абсолютно устроенным государством – как в социально-политическом плане, так и в нравственном, и даже в эстетическом смысле. Швейцария – руссоистская утопия, открывающая путешественнику те возможности, которые таит в себе естественность как универсальная ценность мира природного и человеческого. На фоне естественной красоты и разнообразия швейцарской природы развертывается идиллически-счастливая жизнь людей – простых, не гонящихся за суетными идеалами знатности и богатства, чувствительных и милосердных. Сам социально-политический быт швейцарских кантонов представляется путешественнику воплощением естественного здравого смысла и свободы, позволяющей людям жить своей жизнью, по внутреннему гуманному побуждению принося плоды личных усилий в копилку общего благополучия. В нравственном быту швейцарцев, по мнению путешественника, нет места обману, коварству и предательству; во взаимоотношениях людей здесь царит истинно братская любовь и отзывчивость бедам и радостям ближнего.

Художественным обобщением карамзинских размышлений, своеобразным абрисом швейцарского мира становится в книге «Песня цирихского юноши» – одно из первых в русской литературе «стихотворений в прозе», созданное Карамзиным: «<…> Отечество мое! Ты все в себе вмещаешь, чем смертный может наслаждаться в невинности своей. В тебе прекрасен вид Природы; в тебе целителен и ясен воздух; в тебе земныя блага рекою полною лиются. <…> Мы все живем в союзе братском; друг друга любим, не боимся, и чтим того, кто добр и мудр. Не знаем роскоши, которая свободных в рабов, в тиранов превращает. На что нам блеск искусства, когда Природа здесь сияет во всей своей красе – когда мы из грудей ея пием блаженство и восторг? Отечество мое! Любовию к тебе горит вся кровь моя; для пользы твоея готов ее пролить; умру твоим нежнейшим сыном».

«Мир Франции» на страницах «Писем…» обычно оценивался сквозь призму историко-политических размышлений Карамзина, в свете глубокого интереса писателя к событиям Великой французской революции и его неоднозначного к ней отношения. Если Германия для Карамзина – преимущественно страна философии, Швейцария – природы и нравственности, то Франция может быть обобщенно оценена в этом ряду как страна ожившей, воплотившейся истории, представшей не столько в эмоционально-романтическом, сколько в рациональном, политическом духе. Выполняя свою просветительско-образовательную программу, Карамзин насыщает «французские» страницы книги историческими сведениями о местах, достопримечательностях, которые посещает его путешественник. Как воплотившаяся история предстают в «Письмах…» Париж, Лион и другие французские города. Франция для путешественника – страна городов, движение по которым составляет внешний план путешествия; она – страна богатейшей истории, что рождает временную динамику в повествовании; но она же – страна интереснейшей повседневной культуры, светского общения, увеселений и т.п., и для того, чтобы представить их в повествовании, Карамзин-повествователь несколько затормаживает движение путешественника, давая тем самым и читателю возможность внимательнее вглядеться в достопримечательности Парижа, Лиона или других городов, в театральные постановки и картины, парки и уличную толпу, прислушаться к голосам салонных остроумцев и зафиксировать развитие революционных событий…

Исключительно интересовавшие Карамзина события французской революции оцениваются им прежде всего с учетом исторической перспективы. Можно сказать, что именно стремление увидеть, какими причинами была порождена революция и, возможно, какими историческими следствиями чревата она как для Франции, так и для всей Европы, всего человечества, составляет уникальность книги Карамзина как исторического свидетельства, оставленного современником эпохальных событий. Его путешественник – не участник, он зритель происходящего, – но зритель глубоко заинтересованный, за его показным равнодушием легко угадывается стремление в немногом увидеть целое, по только складывающимся тенденциям понять перспективы развертывающегося процесса. И пусть первые читатели «Писем русского путешественника» не имели возможности познакомиться с его историко-политическими взглядами в полном объеме: на страницах «Московского журнала» в 1791-1792 гг. не была опубликована та часть книги, в которой изображались революционные события во Франции; кроме того, письма, посвященные Французской революции, подверглись значительной переработке в конце 1790-х гг., когда Карамзин уже имел возможность в полном объеме оценить масштаб совершившихся исторических потрясений[31]. Однако размышления повествователя о возможных итогах революции полны смутных, но неизменных опасений: «Легкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо. Французская Монархия производила великих Государей, великих Министров, великих людей в разных родах; под ея мирною сению возрастали науки и художества; жизнь общественная украшалась цветами приятностей; бедный находил себе хлеб, богатый наслаждался своим избытком.... Но дерзкие подняли секиру на священное дерево, говоря: мы лучше сделаем! Новые республиканцы с порочными сердцами! разверните Плутарха, и вы услышите от древнего, величайшего добродетельного Республиканца, Катона, что безначалие хуже всякой власти!».

Историческое значение революционных событий осмысливается Карамзиным не только в чисто политическом, но прежде всего в нравственно-философском аспекте, вызывая почти элегические размышления повествователя о неизбежных и трагических противоречиях природы и истории. «Боже мой! сколько великолепия в физическом мире (думал я), и сколько бедствия в нравственном! Может ли нещастный, угнетенный бременем бытия своего, отверженный, уединенный среди множества людей, хладных и жестоких, – может ли он веселиться твоим великолепием, златое солнце! твоею чистою лазурью, светлое небо! вашею красотою, зеленые луга и рощи? Нет, он томится; всегда, везде томится, бедный страдалец! Темная ночь, сокрой его! Шумящая буря, унеси его... туда, туда, где добрые не тоскуют; где волны океана, океана вечности прохлаждают истлевшее солнце!...». История есть часть органического развития того творческого потенциала, что реализуется в нравственном мире с той же закономерностью и силой, что в мире физическом. Но человек, вставший на пути хаоса и разрушения, вступает в противоречие с законами самой жизни – и в равной мере толкает историческое развитие к трагическим потрясениям и катастрофам.

Английские страницы «Писем…» начинаются с целого ряда реминисценций из «Сентиментального путешествия» Л. Стерна (именно по его следам идет путешественник во время своего пребывания в Кале, перед самым отплытием на пакетботе в Англию). Потому-то, определяя общий «дух» Англии, карамзинский герой, пытаясь оценивать мир вокруг себя сквозь призму чувственных впечатлений, подобно стерновскому Йорику видит Англию «землею красоты» и уподобляет Британию острову нимфы Калипсо: «Ваш остров есть остров волшебства, очарования. Горе бедному страннику!».

Однако стилизация стерновского подхода к изображению довольно быстро уступает место иному, более ориентированному на уже знакомую по французской части книги стилистику путеводителя (популярного описания достопримечательностей страны). И параллельно представлению русскому читателю достопримечательностей Британии, Карамзин-повествователь вновь создает целостный, обобщенный, эмоционально окрашенный образ. Господствующим здесь является мотив полноты, довольства, экономической развитости страны. Именно на этом основывается сравнение Англии и Франции: в первой карамзинский путешественник видит утопически «естественное» воплощение экономического богатства и процветания, тогда как во второй присутствует лишь роскошь, которая отнюдь не способствует процветанию всех, но напротив, неизбежно толкает народ к обнищанию, а государство к гибели: «Лондон прекрасен! Какая разница с Парижем! Там огромность и гадость, здесь простота с удивительною чистотою; там роскошь и бедность в вечной противоположности, здесь единообразие общего достатка <…> там грязь и мрачная теснота, здесь все сухо и гладко – везде светлый простор».

Английские впечатления путешественника настраивают на философский лад, и в духе «географической» теории национального характера он усматривает в этом «…деятельность Английского климата». Подчеркивая положительные стороны уклада жизни англичан (развитие промышленности, довольство, стремление к здравомыслию, достаток, умение ценить обыкновенные радости жизни, и прежде всего радости родства, отсутствие пристрастия к чему-то вычурному), Карамзин-повествователь, тем не менее, замечает и то, что вызывает огорчение чувствительного сердца. Англичане очень дружелюбны, но часто бывают самодовольны и жестоки к беднякам, выпавшим из жизни. По замечанию путешественника, англичане жестче относятся к беднякам именно в своей стране, они уверены, «…что в Англии, где всякого роду трудолюбие по достоинству награждается, хороший человек не может быть в нищете; из чего вышло у них правило: кто у нас беден, тот недостоин лучшей доли …». И чувствительный карамзинский герой не может сдержаться, оценивая этот обычай, для него это правило поистине ужасно: «…Здесь бедность делается пороком! Она терпит, и должна таиться! Ах! Если хотите еще более угнести того, кто угнетен нищетою, пошлите его в Англию: здесь, среди предметов богатства, цветущего изобилия и кучами рассыпанных гиней, узнает он муки Тантала!».

Особое значение в книге Карамзина приобрел образ главного героя-повествователя. Карамзинский путешественник – человек эпохи Просвещения. Он оправляется в путь с верой в мудрость человека, его способность к плодотворной деятельности, направленной на всеобщее благо. Отсюда изначально оптимистичная установка: он отправляется в путешествие с радостью и надеждами: «Путешествие питательно для духа и сердца нашего. Путешествуй, ипохондрик, чтобы исцелиться от своей ипохондрии! Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество! Путешествуй, кто только может!». Душа карамзинского человека открыта впечатлениям окружающей его жизни, он готов учиться у европейцев, радуется любым успехам просвещения. Сам Карамзин так характеризовал своего героя: «Все интересует его: достопримечательности городов, малейшие различия в жизни их обитателей, монументы, воскрешающие в его памяти исторические события; следы великих людей, которых уже нет на свете; приятные ландшафты, вид плодородных полей и безбрежного моря. То он посещает развалины заброшенного старинного замка, чтобы без помехи предаться там мечтам и блуждать мыслью во тьме прошедших веков, то он является в дом к знаменитым писателям» – подобная заинтересованность всем вокруг исподволь передавалась читателю.

Книга Карамзина сыграла большую роль в развитии русскойпрозы конца XVIII – начала XIX вв. Ее воздействие испытали на себе практически все авторы «путешествий» той поры: определенная реакция на карамзинское описание Европы присутствует и у более поздних писателей – у Ф.М. Достоевского («Зимние заметки о летних впечатлениях», «Идиот», «Бесы»), И.С. Тургенева («Дым»), Л.Н. Толстого (рассказ «Люцерн»). Книга Карамзина еще при жизни автора, в 1799–1804 гг. была переведена на немецкий, французский, английский, польский языки. Однако первые следствия публикации «Писем…» оказались связаны для Карамзина не столько с радостями, сколько с огорчениями. Сложный многоаспектный замысел писателя, а в особенности непривычная поэтика его книги вызвали целый ряд резко критических отзывов. Бывшие масонские наставники Карамзина увидели в его книге лишь мелочные подробности быта, зарубежные рецензенты, не знавшие о «французских» страницах книги, возмутились тем, что Карамзин столь мало сказал в них о важнейшем событии современности – Французской революции.

Тем не менее, найденные в «Письмах русского путешес

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: