 |
Почему я не стал премьер-министром 3 глава
|
|
|
|
— Я требую доказательств! — настаивал Сталин.
— Вилли Посту, товарищ Сталин, дали бы самый лучший самолет, если бы он был в американской промышленности! И второе. Есть такие «брехунки»...
Молотов оторвался от тетради, снял пенсне и удивительно посмотрел на Байдукова.
— Вы извините, я волнуюсь, — сказал Байдуков. Волновался он и потому, что заспорил со Сталиным, и потому, что в лагерях отец-железнодорожник: 36 человек посадили за крушение поезда, 18 погибли, а ему расстрел заменили отсидкой... — «Брехунками» летчики называют наивысшего сорта информацию, которую ежегодно выпускает ЦАГИ, давая прогноз. К тому же есть более сильная английская организация, которая не один год занимается этим делом. На ближайшие четыре-пять лет вы не найдете там самолета с дальностью, большей, чем десять тысяч километров, а у нашей машины дальность четырнадцать тысяч километров, она уже существует, и, наверно, можно и дальше ее совершенствовать. Американцы — такие звонари: если бы у них что-то было, на весь мир бы растрезвонили! Более подходящего самолета для дальних перелетов, чем АНТ-25, я не вижу.
Байдуков убедил. Сталин смягчился:
— Ну, это дело экипажа, кому ехать в Америку, кому не ехать. А вы, товарищ Леваневский, езжайте с экипажем, вас там давно ждут. Пользуясь случаем, [34] попросите, чтоб вам все показали, и покупайте машину, какая вам понравится. Мы заплатим любые деньги, лишь бы была надежная!
— А почему вы не хотите лететь на четырехмоторном самолете? — спросил Сталин Байдукова.
— С четырьмя моторами легче поднять тяжелую машину, но если на взлете откажет один двигатель, то не дай Бог попадется какой-нибудь ангар!
|
|
|
«Впоследствии мы с Чкаловым и Беляковым и экипаж Михаила Михайловича Громова доказали свою правоту», — говорит Байдуков. А я вспомнил шутку, говорят, принадлежащую Чкалову: «У одномоторного самолета вероятность отказа двигателя сто процентов, а у четырехмоторного — четыреста!»
...Байдуков замолк. Задумался и я.
Больше он с Леваневским не летал.
Проводил его и Левченко в Америку, пожелал купить самолет, хотя не верил в это...
И остался без командира. Мог бы вполне и сам стать таковым, да не решался. Знаем почему. Алкснис посоветовал: «Найди себе такую жену, чтоб на всю жизнь. Тебе нужен такой командир, чтоб был популярен и чтоб его любил Сталин».
— Вот почему Чкалов, — — продолжает свои «байки-байдуковки» Георгий Филиппович. — Мой отец в лагерях, я учился. Чкалова я называл Валерьяном. Дома его отец называл Аверьяном, а мать — Волей. Штурман уже был — Александр Беляков.
Когда Байдуков предложил Чкалову стать у них командиром, тот сказал:
— Ягор, я же летаю хуже тебя. Я истребитель, а там надо вон сколько часов сидеть! И по приборам я летать не умею. Вон луна, я и не знаю, на прибыль она пошла или на убыль...
— Ну, летаешь ты не хуже меня, а по приборам я тебя за две-три недели научу.
Чкалов упорствовал, но Байдуков доконал его:
— Твой учитель Громов — чистый истребитель, а пролетел 75 часов, установил рекорд!
Чкалов задумался. Байдуков попал в «десятку». [35]
Громов был богом. А эти два имени — Громов и Чкалов — всегда вызывали споры: кто лучше. Вспоминаю стихи Василия Федорова:
Слова «по-чкаловски», «по-громовски» уже слетали с наших губ, когда с путевкою райкомовской вступали мы в аэроклуб.
Байдуков продолжает:
— Приезжаю на 39-й завод, там стоял самолет АНТ-25, я на нем тренировался. Захожу на аэродроме в пилотскую комнату — там Володька Коккинаки и Чкалов играют в шахматы. Я им говорю:
|
|
|
— Вы хоть бы взяли лопаты, метелки, снег расчистили!
А мой самолет уже выкатили, и я говорю Чкалову:
— Хочешь полетать на этой машине? Я-то знал, что любой летчик-испытатель не откажется полетать на новом для него самолете.
— А можно? — спросил Чкалов.
— По блату все можно.
И они пошли к самолету. Инженер Стоман стал рассказывать об особенностях АНТ-25, но Байдуков прервал, обращаясь к Чкалову:
— Давай полетим, а то скоро стемнеет.
Так начали летать вместе.
Обратились в Политбюро за разрешением на дальний перелет через полюс в Америку. Ворошилов говорит:
— Езжайте к Сталину, он в Сочи. Может, там у него настроение получше... Отправились в Сочи.
— Сталин сначала не соглашался на перелет, — говорит Байдуков, — но Чкалов его уговорил. В этом он был незаменим. И потом свои командирские качества проявил.
Правда, Сталин сам указал им маршрут перелета — не в США через полюс, как они, просили, а на Дальний Восток. «Сталинский маршрут», — написали на фюзеляже. Взлетели со Щелковского аэродрома и без посадки почти через трое суток приземлились на острове Удд.
— Говорят, что в основном пилотировали вы, [36] у Чкалова не было опыта слепых полетов? — спрашиваю Георгия Филипповича.
— Так-то оно так. Но если бы не Чкалов, мы бы на острове Удд погибли. Как он сумел посадить АНТ-25 на такой кромке у самой воды — до сих пор удивляюсь!
— Мне Громов говорил, что вы принесли свою славу в жертву чкаловской.
— Да, но мы сами пригласили его в свой экипаж. Авторитет, Сталин его любил.
— А правда, что Чкалов обращался к Сталину на «ты»?
— Да он со всеми был на «ты»! На правительственном приеме подошел к Сталину: «Товарищ Сталин, язык не поворачивается называть тебя на «вы». Давай выпьем на брудершафт!»
Чекисты побелели, говорят мне: «Оттащите его от товарища Сталина!» Я им: «Ничего, все будет нормально». А Сталин улыбнулся и говорит Валерию: «Давай!» И они на «ты».
...Из дальневосточного перелета возвращались с несколькими посадками — в Хабаровске, Новосибирске, Омске... Всюду торжественные встречи. Страна гордилась новыми Героями Советского Союза № 9, 10 и 11, а Герои гордились страной...
|
|
|
— В Омске посадка не была запланирована, но нам сказали садиться. Меня ждал сюрприз. Отец! Я не ожидал его встретить и не узнал. На гражданском самолете его привезли из лагеря без охраны. А я в Новосибирске купил матери домик. Сказал отцу, чтоб он ехал туда, и попросил летчиков отвезти его. Вот так. Специально привезли, чтоб мы с ним встретились.
«Сын за отца не отвечает». Но отец был спасен благодаря сыну...
Это 1936 год. А летом 1937-го все-таки состоялся перелет в Америку через Северный полюс. У меня в руках дорогая реликвия — штурманский бортовой журнал перелета с не менее дорогим автографом самого Байдукова:
Феликсу Чуеву, русскому поэту, бывшему летчику, на добрую память. Г. Байдуков. 2 марта 1994 г. [37]
Может, кому и безразлично, но я не могу читать без трепета записи в бортжурнале, сделанные штурманом А. Беляковым:
«Я заступил на вахту, отдохнул 4 часа... Переложил лодку на заднее сиденье. Байдуков зачем-то ищет папиросы (Об этих папиросах — в очерке о М. Громове. — Ф. Ч.)... Идем выше черт его знает какого слоя облачности... Обледенение сильное... Отказал водяной термометр. У Валерия сводит ногу, требует частой смены... Апельсины у нас померзли....Начался слепой полет Байдукова... Байдуков ведет ночью по верхушкам облаков, иногда в них залезая, болтает. Выше облаков светит луна тускло, иногда в просветы видны звезды...»
Говорю Байдукову:
— Я смотрю, в основном вы ведете самолет...
— Мы так и договаривались. Я говорил Валерию: «Ты нам нужен на несколько минут — только взлететь!»
Константин Константинович Коккинаки поведал мне, что в полете через полюс Чкалов неважно себя чувствовал и вся нагрузка пришлась на Байдукова...
Последняя запись в журнале:
«16.20. 20 июня 1937 г. Летчик Байдуков, штурман Беляков. (...) Посадка в Ванкувере. Всего были в воздухе 63 часа 16 минут. Израсходовано горючего 7933 литра — 5658 кг, должно остаться 77 кг.
А. Беляков».
На торжественном правительственном приеме после перелета кто-то из летчиков, наполнив рюмку водкой, воскликнул:
|
|
|
— Товарищ Сталин! Байдукнем по чкалику белячка! Сталину понравилось. «Байдукнули». И не раз.
16 декабря 1938 года все газеты и радиостанции страны сообщили:
«Правительство Союза ССР с глубоким прискорбием извещает о гибели великого летчика нашего времени Героя Советского Союза тов. Валерия Павловича Чкалова при испытании нового самолета 15 декабря сего года». [38] Чкалов был любимцем нации. Этому во многом способствовал и фильм «Валерий Чкалов», созданный по сценарию Г. Ф. Байдукова. Помню, как мы, мальчишки, смотрели этот фильм после войны ни кишиневском аэродроме в День авиации, помню, как в Артеке выбирали знаменосцем пионерской дружины Олю Чкалову и просили ее рассказать биографию. Оля стояла, потупившись, и блики кострового пламени озаряли ее похожее на отцовское лицо... Тогда наш старший пионервожатый сказал за нее: «Папа — великий летчик нашего времени Валерий Павлович Чкалов». Мы встали и дружно зааплодировали...
Любовь к Чкалову не может сравниться с тем сумасшествием, что наблюдается сейчас вокруг всевозможных поп-звезд, ибо это была действительно любовь, она была всенародной, и думалось, что такие личности, как Чкалов, всегда будут поводырями русского духа. К сожалению, случилось нечто другое...
А Байдуков прожил большую жизнь, не почивая на лаврах. Была война, командование авиационной дивизией и корпусом на фронте, в мирное время — начальник Главного управления Гражданского воздушного флота... Дожил до собственных юбилеев генерал-полковник авиации Байдуков. Последний — 85-летие в 1992 году.
Под звон молодых юбилейных бокалов мой тост нерасплесканный будет таков:
— Конечно, товарищи, Чкалов есть Чкалов,
но рядышком был и Егор Байдуков.
Его боевые друзья откровенно
о нем говорили: — Байдук — это тот,
который не только герой довоенный —
он в самое пекло на фронте пойдет!
За это любили, за это ценили,
и нету, пожалуй, достойней цены:
его Золотую Звезду не затмили
все наши герои последней войны.
Егор Байдуков остается пилотом
военных, воздушных, дерзающих сил,
пилотом, которого перед полетом
сам Туполев быстро, украдкой крестил...
...В начале войны в августе 1941-го Сталин вызвал летчиков Громова, Байдукова и Юмашева: [39]
— Президент США Рузвельт не хочет принимать советского посла Уманского, а вас наверняка примет!
И их послали в США. Рузвельт сразу же принял их в Вашингтоне — один:
— Наш министр обороны против того, чтобы вам помогать, но зато его первый заместитель — за. И мы будем иметь дело только с теми американцами, кто желает вам помочь.
|
|
|
На второй встрече присутствовал Гарриман, и Рузвельт сказал ему:
— Мы с летчиками решили наши вопросы, а вы летите в Россию и выясните, чем еще мы можем помочь Советскому Союзу.
Гарриман полетел в Москву, а Громов, Байдуков и Юмашев до ноября выбирали в Соединенных Штатах нужные для фронта самолеты. Рузвельт дал возможность посмотреть все, кроме одной машины — «летающей крепости», она считалась секретной, потому что на ней стоял прицел «норд амери-кэн».
— Это единственное препятствие, — сказал Рузвельт. — Будь я Сталиным, я бы устранил это препятствие за час, но у меня на этот прибор наложен запрет сената, хотя знаю, что немцы прицел у нас выкрали, улучшили и поставили на четырехмоторные «фокке-вульфы», которые бомбят Москву. Слетайте в Лос-Анджелес, посмотрите схемы, привезите свой прицел, и все, что можно, мы для вас сделаем.
В Лос-Анджелесе конструктор прибора сказал летчикам:
— Присылайте прицел, мы его переделаем для вас, но раньше чем через полгода не успеем.
— Поэтому мы не привезли «крепость», — говорит Байдуков. — Би-25, Би-26, «Киттихавк», «Томогавк», «Эркобру», на которой потом работал Покрышкин, — все привезли.
Байдуков сам испытывал «Кобру» в США и заставил американцев переделать ее с пулеметного на пушечное вооружение.
Вернулись из Америки — немцы под Москвой, самое критическое положение. Доложили Сталину: задание выполнено. Он поблагодарил:
— Ну что, желаю вам удачи и счастливого пути [40] к своим конструкторам, заводам, вы_же заводские летчики, а нам позарез нужна новая техника!
— Товарищ Сталин, мы не можем на заводы, — возразил Громов.
— Как не можете? Вы же летчики-испытатели!
— Кроме того, мы офицеры, командиры, противник рядышком, а мы уедем куда-то в тыл, — добавил Байдуков.
— Ну, а что ваш тыл? Летчики-испытатели бьются больше, чем на фронте, — заметил Ворошилов.
— Это правильно, процент гибели летчиков-испытателей сейчас очень высок, потому что все время идет новая техника. Но нам совесть не позволяет оставаться в тылу, — сказал Громов.
Сталин посмотрел на летчиков как на чудаков:
— Вы что, думаете, армия без вас не обойдется?
— Товарищ Сталин, армия без нас обойдется, но мы без армии не можем обойтись, — сказал Байдуков. — К тому ж мы воевали — и басмачей немножко пощупали, и на Финской я, скажем, был.
Сталин смутился, позвонил куда-то и говорит:
— Товарищ Громов, вы на дивизию согласны?
— Я не ожидал такого. Это большая честь. Сталин поставил его на дивизию вместо Руденко, которого повысил.
— А вы, товарищ Байдуков, будете комиссаром этой дивизии.
— Все, что хотите, товарищ Сталин, но только не это, — встрепенулся Байдуков, — у нас разные характеры, принципиальные расхождения. Мы завтра же переругаемся, и я на него начну строчить письма.
Сталин еще раз позвонил.
— А заместителем товарища Громова по летной части? — спросил Сталин Байдукова.
— С удовольствием.
Вскоре Громова назначили командующим авиацией Калининского фронта, а Байдуков стал командиром этой дивизии — 1-й смешанной авиационной, ее Руденко пригнал из Читы. Дивизия входила в состав Калининского фронта, который формировался во главе с И. С. Коневым. Когда противник близко [41] подошел к Москве, Калининский фронт сыграл свою роль...
— Здесь мне пришлось познакомиться со штурмовиками Ил-2, — говорит Георгий Филиппович. — Не просто полетать, но и побомбить, пострелять, посмотреть, на что способен этот самолет в бою.
Мне говорили о генерале Байдукове как об удивительно храбром летчике на фронте. Будучи командиром дивизии, а затем и корпуса, он, в отличие от многих других военачальников такого ранга, сам летал на боевые задания под фамилией «Иванов». Может, это и не дело командира корпуса, но у летчиков такое весьма ценилось.
Обстановка быстро менялась. Авиационные дивизии то расформировывали, то превращали в ВВС сухопутных армий, как было в гражданскую войну, когда авиацию распределяли по армиям. Дивизия — хозяйство большое. Четыре полка по сорок самолетов в полку.
— Конев меня тогда часто «расстреливал», — вспоминает Байдуков. — Я посмотрел — в одном месте две наших армии могут быть окружены, и тогда положение на Калининском фронте очень осложнится. Я решил в этом котле сделать аэродром. В это время шли дожди, стоянки были до того заболочены, что нужно было класть жерди, чтобы вырулить на центральную часть аэродрома, которая подсыхала на возвышенности. Даже тягачами вытаскивали самолеты из капониров. Начальник штаба полка докладывает: «Требуют вылета штурмовиков». Я спрашиваю: «А как аэродром? Отменить». Последовало второе приказание — от начальника ВВС Калининского фронта Громова. Я говорю: «Отменить!» Тогда сообщают: «Командующий фронтом Конев приказал». Я говорю: «Отменить!»
Все записи переговоров с начальством я держал в кармане, знал — припомнится.
Зимой вызвали на Военный совет фронта. Снега огромной высоты, до Сафонова добирались на «полуторке». Прибыли. Из избы выходит Матвей Захаров, начальник штаба, будущий маршал [42] Советского Союза, вытирает кровь из носа: «Ударил, сволочь!»
— Что ж такое, Матвей Васильевич, брал Зимний дворец, пистолет на боку висит, ты бы его проучил! — говорит Байдуков.
Тут и его вызвали:
— Авиация, заходи!
Байдуков вошел с комиссаром штаба ВВС фронта. Смотрит: школа — не школа, огромный дом. Два стола, стул, на стуле — мундир генерал-полковника. Конев стоит в рубахе. На одном столе — один член Военного совета сидит, на другом — другой.
— Здравия желаю!
— Садитесь.
— Видите ли, я не из магометан, не привык... Как разозлился Конев!
— Бары! Этим барам подайте, пожалуйста, кресла, стулья!
Когда внесли деревянные стулья, Конев спросил:
— Почему вы не разрешили вылетать штурмовикам? — И назвал число.
— Очень просто. Мы бы побили самолеты, не нанеся противнику никакого вреда. На взлете многие влетали бы в лес!
Конев посмотрел на комиссара штаба ВВС:
— Так что ж ты, б.., мне морочил голову?
— А комиссар был на этом аэродроме, — поясняет Байдуков. — И я проделал одну штуку, из-за чего нас на Военный совет и вызвали. Я подумал: не выполнено приказание одно, второе, третье, — и сказал начальнику штаба:
— Беру ответственность на себя. Когда я узнал, что он приезжал в полк штурмовиков, спрашиваю командира полка Филиппова:
— Что ты ему сказал? Филиппов отвечает:
— Я сказал, что, если было бы приказание твердое, мы бы вылетели.
Я говорю командиру полка:
— Заправляйте самолет, полное боевое снаряжение, покажите взлет. Бомбы сбросите в лесу.
Он побледнел, понимает, что не взлетит. Плохо себя почувствовал. Взяли обыкновенного строевого [43] летчика. Вижу — не оторваться ему. И закатился в лес. Крылья отлетели, а парень цел. И в штаб фронта донесли, что у нас боевого вылета нет, а потеря есть, самолет разбили. Я, конечно, виноват, что избрал такой метод проучить командира полка, чтобы он перед каждым из фронта не вытягивался, а доказывал, можно или нельзя. У меня, например, начальник штаба такой, что застрелить может, если начнешь колебаться.
У Конева гнев пошел на спад.
— А что вы смотрите в окно? — спросил Иван Степанович Байдукова.
— Мы приехали на «полуторке», боюсь, чтоб ее не сперли.
— Какая «полуторка»?
— Та, на которой мы приехали. Я у вас единственный командир дивизии, у которого нет машины. Когда стали формировать ВВС фронта, все туда утащили.
Конев повернулся к члену Военного совета:
— Ты вчера на чем из Москвы приехал?
— На «Форде-восьмерке».
— «Форд-восьмерка» как? — спросил Конев у Байдукова.
— Знаю по Америке. Хорошая машина.
— Берешь?
— Беру. Только у меня и шофера нет. Шофер грузовой, с «полуторки».
— Давай ему отдадим и шофера! — решил Конев. Тихо, мирно попрощались. Байдуков вышел последним, не торопясь, и услыхал себе в след:
— Товарищ Байдуков! Повернулся, подошел к Коневу.
— Знаешь, что я хочу тебе сказать, — произнес командующий фронтом. — Хоть ты и национальный герой, и у тебя большие заслуги, на фронте тебе скидки никакой не будет!
— Господи! — воскликнул Байдуков. — Что вы говорите? Война есть война, а летчики на такой горячей работе, что мы и войны-то не боимся, потому что где-нибудь нас и так придушит аэроплан!
— Знай: пощады не будет! — повторил Конев. Но не на того напал: Байдуков нашелся с ответом: [44]
— Я считаю, что в справедливой форме всегда должна быть какая-то оценка: если голову рубить, то начисто или с наклоном небольшим.
— О, ты мастер, оказывается! — удивился Конев.
— А как же!
— Хорошо, хоть по морде не дал, как Захарову, — говорю я Байдукову.
— Я бы тогда пистолет вытащил!
...На стенах комнаты, где мы разговариваем, фотографии, связанные с перелетами, американские встречи. Похороны Чкалова. В сильный мороз Молотов и Сталин несут урну. Сталин в шапке с опущенными ушами, в шинели и сапогах, за ним Байдуков в валенках...
— Эту комнату я подготовил, чтобы принять здесь американцев. Их сюда не пустили, испугались, что они будут подслушивать. У некоторых в нашем доме есть «вертушки», — говорил мне Байдуков в 1988 году. — Глупость, конечно... — И продолжил:
— В 1987 году мне предложили полететь в США на 50-летие наших перелетов, но маршрут был обычный, туристский, и я отказался. Как это я полечу не через полюс? 50 лет назад мы на том «драндулете» долетели, а сейчас — на современном лайнере — мне говорят: «Опасно!»
Я вспомнил, как Байдукову поручили внести в зал знамя Комсомола во время приветствия XXVI съезду партии. Пригласили на репетицию. Он пронес знамя, но организаторам что-то не понравилось, попросили повторить.
— Да пошли вы к е... матери! — в сердцах произнес Георгий Филиппович. — Я через Северный полюс перелетал, а тут я ваше знамя не пронесу?
...После войны Байдуков работал начальником Главного управления ГВФ.
— Мой предшественник, — говорит он, — маршал авиации Астахов, сказал мне: «Вот как разобьется у тебя 180 человек, снимут». Наверно, у него так было. Меня снимал Берия. Видимо, была его очередь вести заседание Политбюро. Передо мной снимали министра морского флота — фамилии не помню, высокий, представительный мужчина. [45]
— Ты колымскую пыль глотал? — обратился к нему Берия. Я тебя спрашиваю, ты колымскую пыль глотал?
Министру стало плохо, и его вынесли к врачам. Тут Берия обратился ко мне:
— До каких пор мы будем летать за границу на иностранных самолетах?
Я ответил, что мы летаем на американских «Дугласах» и Си-41, потому что у них ресурс мотора 1500 часов, а у нашего Ил-12 только 70 часов. Есть разница? Потом, когда на ильюшинской машине увеличили ресурс двигателя, дело пошло... Да и аэродромное наше оборудование, говорю Берии. Прилетел я в свой родной Омск, а там аэродром занесло снегом, никуда не вылетишь. Застрял там А. И. Микоян. Ему надо в Хабаровск. Я-то, конечно, туда долетел, мы с Чкаловым и без посадки дальше долетали...
А стюардесс у нас я завел, когда был начальником ГВФ. Увидел в Америке — понравилось.
Предложил на заседании Политбюро. Ворошилов глуховатый был, спрашивает: «Это что, б.., что ли?»
...Смотрю на цветной снимок на стене. Байдуков у биплана на зеленой траве рядом с американским фермером.
— Это в последний мой приезд в Америку, — говорит Георгий Филиппович. — Вот довелось полетать.
— Сами летали?
— Конечно сам. У нас это невозможно, а там — пожалуйста. Несмотря на то, что мне уж почти 80 лет было.
Представляю, как гордится тот фермер, что на его самолете летал сам «коу пайлот Байдукофф»!
...В последний раз я был в этой комнате на Сивцевом Вражке 2 марта 1994 года.
— Американцы предлагают мне продать им квартиру — несколько раз уже предлагали, — говорит Георгий Филиппович. — А мне не до того.
— Что ж вы расхворались, — такой орел!
— Был орел, стал курицей. [46] Он сидел в своем кабинете — темные брюки, шерстяная темная рубаха, зеленые подтяжки. Постарел со времени нашей последней встречи, показался ниже ростом. Но глаза — тот же взгляд, острый, летный, у летчиков глаза особые... Тот же шрам на лбу...
Я подарил Георгию Филипповичу свои «Сто сорок бесед с Молотовым». Он вспомнил, что встречал меня с Молотовым в лесу возле Жуковки. В книге есть об этом:
«Гуляем. Навстречу по лесной дорожке быстро идет человек в короткополой шляпе, старом коричневом костюме, темно-красном галстуке. Замедлил ход, остановился, поздоровался. Байдуков!
— Вы опять по этой дорожке ходите? Не по той? — спрашивает у Молотова Георгий Филиппович.
— Мы знаем цену славы, иену всех этих дел, — говорит Байдуков. — Это дело проходящее. Проходящее, уходящее. Вчера встречался с пионерами, на телевидении была часовая передача. Задают такой вопрос: «Вот вы прожили 75 лет, как бы вы, если 6 снова, сначала?» Я говорю: «А чего мне снова возвращаться в ту бедность, в те трудности, которые я прошел?»
Я вспоминаю прошлую встречу с вами, Вячеслав Михайлович, рассказываю друзьям, как скромно вы живете — примерно так же, как Сталин жил. Я был у него на даче в 1936 году — кровать застелена солдатским одеялом, все просто...
Постояли минут 15–20. Когда Байдуков ушел, Молотов сказал:
— Чкалова жалко. Погиб напрасно. Как и Гагарин. Беляков как-то ко мне заходил...
29.04.1982».
А в 1994 году Байдуков рассказал мне, как 60 лет назад во время сильного голода на Украине и в других местах был у Молотова, тогда председателя Совнаркома.
Сперва было написано письмо, а потом Молотов принял их, троих летчиков — Байдукова, Стефановско-го и еще одного («Дружок Арцеулова, не помню фамилию», — говорит Байдуков.). [47]
— Мы предложили заливать в баки бомбардировщика воду — два бака с бензином, а шесть с водой — и поливать засушливые поля.
— Вы хоть немножко понимаете в сельском хозяйстве? — спросил Вячеслав Михайлович.
— Почему же, понимаю, — ответил я. — Я вырос на Транссибирской магистрали, там рабочие и служащие жили за счет натурального хозяйства. Свои лошади, коровы... Отец целый день на службе. Поэтому дома приходилось трудиться матери с ребятишками. Так что я кое-что понимаю.
— Как вы считаете, на хороший дождик сколько нужно воды?
Я знал, что большинство полевых аэродромов размокают, один ливень — и летать нельзя. А бывает, целый день дождь идет, и летать можно. И вот Молотов спрашивает, сколько нужно воды на хороший дождик? Мы, когда посылали письмо, об этом немножко говорили, считали объемы, наших бензиновых баков, но особенна не приготовились к ответу на такой вопрос. А он говорит:
— Ну, давайте сосчитаем — на гектар или десятину, как вы привыкли.
— Мы на гектар привыкли.
— Давайте считать. Даже два миллиметра — это дождик такой, не очень слабый и не очень сильный, средний дождичек. Посчитаем, сколько тонн воды нужно на один гектар.
Молотов раздал нам бумагу, стали считать. Получилось десятки тонн воды.
— Это сколько воздушных армий надо поднять, которых у нас нет! — сказал Молотов. — Молодцы, что вы, летчики-испытатели, об этом думаете, беспокоитесь. А то некоторые, кому об этом нужно думать, никаких предложений не вносят.
«Да, — задумался Байдуков, — стоит пшеница — к колосу колос, собирались косить, налетел суховей, и все зерно осыпалось. Как в авиации — обрежет мотор, и все».
...Мы не раз говорили по телефону. Байдуков переживал все, что происходит с нашей страной:
— Смотрел Горбачева по телевизору: «Я уже не [48] верю ни у коммунизм, ни у социализм». Это страшный человек. Расстреливать надо.
Нет, такие, как Байдуков, знамен не меняют.
...Выступая на его похоронах, я сказал, что не грех бы американцам прийти сюда и почтить его память — ведь когда-то их экипаж потряс Америку! Но никого из посольства не было. Мое выступление показали по телевидению, и вечером мне позвонил посол США, сказал, что видел выступление, поздравил с наступающим 1995 годом...
На поминках Игорь Валерьевич Чкалов сказал:
|
|
|
