 |
Почему я не стал премьер-министром 13 глава
|
|
|
|
«Конечно, у Сталина в конце жизни развилась подозрительность, — замечает Рясной. — Посылал чекиста в простую аптеку со списком лекарств. Самолечением занимался. Подозревал, что его могут досрочно отправить на тот свет, и не без оснований. Работал по-прежнему много. Вызывает начальника охраны, дает ему список книг... Хорошего много сделал, это известно. Но как дойдешь до жертв, кого я знал, мороз по коже берет.
Постышева я знал — он Дальний Восток советизировал. За что его? Блюхера за что? Дыбенко я знал, он командовал Туркестанским военным округом. Массивный мужчина, идет — здание дрожит. А какую роль он сыграл в Балтийском флоте!
Варейкиса посадили, как многих прочих. Не знаю почему. Ведь как было: одного арестуют, и пять — десять новых фамилий появится. С ними надо разбираться, но легче всего арестовать. Беззаконие. Засасывает это дело...
Ведь как было в НКВД? Коридоры длинные, стоят человека три-четыре, беседуют, курят, а тут ведут заключенного. Р-раз — г все в кабинеты убегают. Для меня, новенького, это было непонятно. Я спрашиваю;
— А чего вы брызнули все?
— Как чего? Видал — вели! То Ягоду ведут, то еще кого-нибудь. А ведут к следователю, начнут допрашивать, и вспомнит, что видел в коридоре, кого знает, и тут же назовет фамилию...
Ленинградский Кузнецов блокаду прошел — расстреляли. К чему все это? Ну, Берия. Но до Берии были Ягода, Ежов... Вся эта кухня давно началась. И их осуждение становилось новым путешествием по головам. На совести Берии и Абакумова «Ленинградское дело», где погибли Вознесенский, Кузнецов, Попков... Маленков тут тоже, видимо, руку приложил. Он крепко дружил с Берией. Ну а постановление Верховного Совета о том, чтобы членов семей репрессированных врагов народа отправлять на восемь лет в ссылку? Их ведь просто стали штамповать...»
|
|
|
Спрашиваю у Рясного, били ли на Лубянке. «В этих зданиях не били, — отвечает, — били в других местах, в тюрьмах. Дикие какие-то тюрьмы посоз-давались. Беззаконие».
Но сам рассказывал, как истязал подследственных Ежов...
...«Дело врачей», начавшееся в Архангельске, кругами пошло по стране. В Москве говорили о существовании еврейской организации, направленной на уничтожение Сталина.
«Сталина хотели убрать, это бесспорно, — рассуждает Рясной, — но «дело врачей» только ускорило его смерть. Я считаю, что оно было провокацией. Какой-то еврей, может, что-то и сказал Рюмину, но сам Рюмин потом признался, что это чистокровная «липа». Ее использовали для создания общественного мнения. Подключили врача Ольгу Тимашук, которую наградили орденом Ленина за разоблачение врачей-вредителей, а потом, когда их выпустили, орден у нее, как водится, отобрали.
— Вся эта история, — убежденно повторяет Рясной, — не больше, не меньше как прямая провокация, вызванная элементами, желавшими свержения Сталина. Все было подготовлено к его гибели. [175] Кроме меня, пожалуй, никто сейчас не знает Сталина так близко в последний год его жизни».
Дело в том, что, когда арестовали Абакумова, а затем и начальника правительственной охраны генерала Власика, Рясной стал не только заместителем министра МГБ, но и занял место Власика.
«По нашим данным, — признается Рясной, — Власик в последнее время вел себя неразумно разнузданно. Он устраивал бардаки на государственных дачах, которые числились за Сталиным. Сталин жил на так называемой Ближней даче, а Власик распоряжался всеми дачами. По данным, которые через меня проходили, в этих оргиях участвовали и другие высокопоставленные особы, даже один из секретарей ЦК.
|
|
|
У художника, который декорировал Красную площадь к парадам, шведа по национальности, была красавица жена, которая многих удовлетворяла. Об этом стало известно, так же как и о поведении Власика, о чем в косвенном порядке мы сообщали Сталину, и это в какой-то мере послужило причиной его ареста. Получил восемь лет, кажется, — это была какая-то стандартная цифра у Сталина.
Но был еще один момент, подтолкнувший Сталина к такому решению. Он собрал членов Политбюро и сказал:
— Я хочу знать, сколько я стою государству.
И создал комиссию во главе с Маленковым, которая, как утверждает Рясной, нигде не была зафиксирована.
— Проверьте и доложите! — распорядился Сталин. А Маленков поручил проверку Рясному. В Главном управлении правительственной Охраны была бухгалтерия, которая вела учет расходов на всех лиц, находящихся под этой охраной.
Сталин потом сам смотрел все выкладки и поразился тому, что селедка, которую ему подавали на стол, стоила на бумаге в тысячу раз дороже обычной.
— Это что ж за селедка такая! — возмутился Иосиф Виссарионович. — Пусть Власик посидит и обдумает, что почем в нашем государстве!
Стоило Сталину как-то за обедом обмолвиться при своих соратниках:
— Вы никогда не пробовали оленятину? Ну, тогда вы не ели настоящего мяса. [176] Сказал, а Берия да Маленков передали это Власику, и тот отправил два самолета, один в Тюмень, другой в Салехард, привезли оленьи туши. Каждый олень обошелся в миллион рублей. Сталин узнал и сказал:
— Строго разобраться! Вот и разобрались.
— Это что, я столько съел, столько износил одежды? — шумел Сталин. — Я одни ботинки который год ношу! А тут еще одна селедка у Власика десять тысяч рублей стоит!
Осенью 1951 года Сталин приболел в Сочи на мацестинской даче. Его даже не было на мавзолее 7 ноября.
«А рядом, на даче, Поскребышев стал бардаки устраивать, — говорит Рясной. — Сталин узнал и выгнал его».
Отстранив из-за жены самого Молотова, посадив начальника охраны Власика и выгнав своего помощника Поскребышева, Сталин фактически остался одинок.
Когда забирали генерала Власика, рассказывала его дочь, он сказал:
— Все. Сталину недолго осталось.
|
|
|
«И тогда исполняющим обязанности начальника Главного управления правительственной охраны назначили министра Игнатьева. А тот по договоренности с Маленковым и Сталиным поручил это дело мне, — говорит Рясной. — И я в последнее время ежедневно со своей дачи в Серебряном бору приезжал на дачу Сталина в Кунцеве. Это февраль 1952 года».
Похоронили бога
Беда со Сталиным случилась в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Рясному позвонил его подчиненный Старостин, начальник личной охраны Сталина:
— Что-то не просыпается.
В последнее время Сталин редко выезжал с дачи и поздно по вечерам собирал своих ближайших помощников. Приезжали Маленков, Хрущев, Берия, Бул-ганин... Молотов тоже бывал, но уже редко. Прежде Сталин выезжал в Кремль, а сейчас все вопросы стал решать здесь, на даче... [177] Было уже часов девять утра. А он обычно вставал рано.
— А ты поставь лестницу или табуретку и загляни! — посоветовал Рясной Старостину.
Над дверью в спальню было стеклянное окно. В комнате стояли диван, стол, маленький столик для газет и рядом с ним мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой.
Старостин приставил лестницу, заглянул в окно и увидел, что Сталин лежит на полу. Потрясенный, он тут же позвонил Рясному, у которого на даче всегда дежурила машина. Рясной помчался в Кунцево и, приехав, сразу же вскарабкался на ту же лестницу. Сталин лежал на полу, и похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке.
— Скорей звони Маленкову! — приказал Рясной Старостину.
Дверь в спальню заперта на ключ. Ломать не смеют. Ключ у хозяина.
«Не знаем, что делать, — говорит Рясной, — ждем, приедет Маленков, распорядится. Я-то чего?»
Маленков и Берия приехали вместе. Рясной встретил их во дворе, кратко доложил о случившемся и добавил:
— Надо срочно вызвать врачей! Тучный Маленков побежал в коридор к телефону, а Берия усмехнулся:
— А наверно, он вчера здорово выпил!
«Эта фраза покоробила меня настолько, что до сих пор заставляет кое о чем задуматься», — признается Рясной. Тем самым Берия нежданно высказал свое отношение к Сталину.
|
|
|
...А вождь лежал на полу, на спине, в полосатой пижаме. Наверно, собирался ложиться спать и сел за столик почитать. Рядом, под большим столом, лежали кучи пакетов постановлений Совета Министров, целую машину их потом загрузили и вывезли.
Приехал министр здравоохранения СССР Третьяков, посмотрел и сразу сказал:
— Это инсульт.
Лотом врачи... Много часов прошло, пока они приехали. Сталина перенесли в другую комнату на постель. А члены Политбюро, тоже собравшиеся к этому времени, разбились на две группы и засели в соседних комнатах — делили портфели. [178]»Умер ли он своей смертью или нет, теперь никто не докажет», — говорит Рясной.
Одно ясно: Сталин был величайшей фигурой, которую хотели убрать. В Корее наши «МИГи» превосходили американские «Сейбры», в последний год жизни Сталина у нас уже была водородная бомба, которой еще не было у США.
В мировой истории этот человек навсегда останется в белом кителе генералиссимуса, в котором перекраивал за столом в Потсдаме карту мира...
5 марта 1953 года Сталин умер.
В Кремле вечером 5 марта обсуждали, что делать дальше. Рясного с дачи вызвали в Кремль к Маленкову, где собрались члены Политбюро.
— Ты хоронил кого-нибудь? — спросил его Берия.
— Бывало, что и хоронил, — ответил начальник правительственной охраны.
— Мы назначили Хрущева председателем комиссии по похоронам, но он ничего не сумеет, так что придется тебе организовывать это дело.
«Берия страшно не любил Хрущева, — говорит Рясной, — хотя и дружила эта «троица» — Берия, Маленков и Хрущев. Никита Берию тоже ненавидел, боялся, что тот его посадит, и все время заискивал перед ним.
И вот похороны полностью возложили на меня — Колонный зал и сами похороны. За порядок на улицах Москвы отвечал Серов, за военных — Гоглидзе».
После заседания в Кремле Рясной обратился к Хрущеву:
— Никита Сергеевич, что будем делать?
— Возвращайся на Ближнюю и организуй! Вскрытие, гроб — все на тебе!
От Рясного я узнал, что Сталина вскрывали на площади Восстания, в Институте усовершенствования врачей, напротив дома, где жил Берия.
— Ночью перевезите тело туда! — приказал министр здравоохранения Третьяков.
Составили список врачей-патологоанатомов, и Рясной вернулся на Ближнюю.
На даче выяснилось, что хоронить Сталина не в чем.
Рясной открыл шкаф, а там всего четыре костюма — два генералиссимусских и два гражданских, серый и черный. Черный сшили, когда приезжал Мао [179] Цзэдун, специально сшили, насильно, и Сталин его так ни разу и не надел. Да еще бекеша висела — старинная, облезлая, выцветшая.
|
|
|
«Лет сто ей, наверно, было, ей-богу, — говорит Рясной. — Бекеша или архалук вроде шубейки — наденет, бывало, и по саду гуляет. Один генералиссимус-ский китель был весь замазанный, засаленный, а другой — обштрипанный...
Да, в этом отношении о нем ничего не скажешь».
Вспоминаю потрясение женщины-врача, которая как-то вела Сталина под руку в поликлинике и обратила внимание, что локоть шинели его зашит грубо и неумело...
Рясной поднял чекистов, вручил им генералисси-мусский китель с обтрепанными рукавами и велел отвезти в правительственную химчистку в Кунцеве:
— Вычистите и привезите туда, где будет вскрытие.
Новый костюм не шили. Сталин лежал в гробу в своем, стареньком, но сносном: рукава подшили, китель вычистили. Недавно я прочитал в одном «демократическом» издании, что у Сталина на кителе были золотые пуговицы.
«Какая чушь! — возмутился Рясной. — Мои работники поехали с костюмом в химчистку, а я снарядил машину с задней дверью, в нее положили тело на носилках, рядом — две машины охраны, и поехали. Подъезжаем к Киевскому вокзалу, а там народ гуляет, танцы, пляски, свадьба, что ли... Никто еще ничего не знает, по радио объявят утром. Свадьба нас не пропускает:
— Товарищ генерал, выпейте с нами рюмочку!
Знали б они, что я везу в машине Тело мертвого вождя!»
Упросили, толпа раздвинулась, машины поехали на Садовое кольцо к площади Восстания.
Привезли и долго ждали врачей. Третьяков звонит, волнуется. А Рясной заранее отправил своих помощников на десяти машинах по разным адресам за врачами. Было уже за двенадцать ночи, чекисты стучат в двери, никто не открывает — «дело врачей» было в разгаре. Одну дверь даже пришлось взломать. Вошли, а там врач лежит, приступ с ним, думал — пришли арестовывать.
Таковы нравы времени. Кое-как собрали человек [180] пять врачей, и стали они полосовать мертвое тело Сталина. Рясной видел все, ему полагалось по службе, но не выдержал и отошел в сторону. Ждет Хрущева, он должен был приехать, как договорились, ко вскрытию, но появился только утром, когда Сталина уже одели в привезенный из чистки мундир. Почему-то опоздал Никита Сергеевич на несколько часов.
Назначено было ехать по кольцу к площади Маяковского, оттуда — по улице Горького в Колонный зал Дома союзов.
— Нет, так мы не проедем, — говорит Хрущев, — уже народу полно, объявили!
И решили «обмануть» народ, поехали по улице Качалова, как говорится, «дворами» к Колонному залу. И правильно сделали.
Убрали зал, привезли гроб.
6, 7, 8 марта лежал Сталин в Колонном зале, а 9-го были похороны.
«Вообще Колонный зал для подобных дел не приспособлен, — утверждает Рясной. — Попробуй пропусти такую толпу!
А меня еще обвиняют в том, что я не обеспечил порядок на улицах Москвы, столько людей задавили! Но за это отвечал Серов. Конечно, на улицах творилось не поймешь что. Кто ж думал, что умрет Сталин? Был сплошной массовый плач. Вся страна повалила в Москву. Идут, рыдают, падают в обморок. Возника — ют давки, 129 человек погибло. А сейчас пишут, что это чуть ли не нарочно сделали. Приостановили это дело только тем, что прекратили пускать поезда, в Москву, а то вообще черт знает что было б, если б вся страна съехалась!
Меня уже ни руки, ни ноги не держат, а голова... — трое суток не выхожу из Дома союзов. Сижу в комнате для артистов за Колонным залом, там стол посередине, коньяк, конечно. Еле сижу.
Входит Василий Сталин и ко мне обращается:
— Что же тут творится?
— А чего тебе нужно? — Меня зло взяло.
— Умер вождь, а музыка танцульки играет!
Что ему взбрело сдуру? Исполнялся подбор траурных мелодий, а он, видно, выпивши... Мне и раньше приходилось с ним мучиться. Ночью мне звонят на квартиру: Василий со своими дружками устроил драку [181] в баре на улице Горького — в Москве тогда был единственный ночной бар, сразу за Госпланом.
— Ну и что? — говорю.
— Что делать? — спрашивают.
— Что делать! Свяжите его и привезите домой.
Почти так и сделали. Почти связали. Отец узнал бы, дал бы ему. Он несколько раз давал распоряжения его арестовать. Васька — сорви-голова, бравировал. Слабохарактерный, легко поддавался на всякие похождения, пьянки. Яков — тот поспокойнее был, скромный, не то что Василий. И Артем, приемный сын, скромный парень. Сталин их никого не баловал. В первый же день войны всех троих отправил на фронт, это точно. Есть документы на этот счет.
Куда делся архив Сталина? Забрали в ЦК, Суслов забрал.
Когда уже было видно, что Сталин умрет, договорились с Хрущевым открыть музей в Ближней даче и туда кой-чего стали стаскивать. А из чего делать музей — непонятно. У него личных вещей почти не было. Да и Суслов все канителился, а потом приняли решение никакого музея там не открывать.
Похоронили Сталина...»
Похоронили бога.
Берия и другие
...Только похоронили Сталина, Рясной приехал домой, хотел прилечь отдохнуть — правительственный звонок, вызывают в Министерство внутренних дел. Приехал — там Маленков, Берия и его замы. МВД и МГБ вновь решили объединить, и Берия опять стал единым полновластным министром. Решали, кого куда назначить — Круглова, Гоглидзе... Всплыл Кобу-лов, которого Сталин давно выгнал, — его назначили первым замом министра.
«Это была такая сволочь, — говорит Рясной. — Основную часть тех язв, которые причинил государст-ву.Берия, нанес Кобулов. Страшный человек, подлейший из подлейших. И в Грузии он у Берии был первым замом, Берия перетащил его в Москву. Сын крупного торговца, толстенный такой... У него был большой стол, наполовину округло вырезанный, чтобы пузо [182] помещалось. Когда он переезжал на другое место работы, стол этот с собой возил. Конечно, ерунда, с любым может случиться, но дело в том, что это очень коварный человек, он осуществлял разведку внутри МГБ и подобрал для этогЬ людей, себе подобных, чтобы знать все, что делается внутри, и держать в руках все нити аппарата. Его потом расстреляли по делу Берии».
На совещании у Берии 9 марта 1953 года Рясного поставили во главе иностранной разведки, которую курировал Кобулов, и помещалось это ведомство в доме Коминтерна за институтом кинематографии.
Поработал Рясной месяца три, и пошли у него разногласия с Кобуловым, не заладилось дело.
Кобулов уговорил Берию созвать в Москве совещание резидентов в капиталистических странах. Рясной выступил резко против, мотивируя тем, что какая б ни была конспирация, дело опасное, можно подставить резидентов. Почему не вызываем послов, секретарей посольств, а только одних резидентов?
Произошел большой разлад с Кобуловым, вопрос обсуждали среди членов и кандидатов в члены ЦК, а Рясной к тому же был кандидатом в члены ЦК КПСС. И в ЦК он выступил против такого совещания, и добился своего.
Крутили-рядили, и закончили тем, что вызвали Рясного в правительство и назначили начальником управления МВД города Москвы.
В это время в Москве после бериевской амнистии 1953 года собрались бандюги, воры и шпана со всей страны...
...Кабинет Берии был на третьем этаже на Лубянке. Но арестовали его в Кремле, на заседании Президиума ЦК. Сговорились.
«Там большая свара была, — вспоминает Рясной. — Он их подслушивал, обложил с точки зрения обслуживания крепко. Они его боялись. Но Хрущев добился того, что его стали поддерживать большинство членов Президиума. Молотов и Каганович сразу стали на сторону Хрущева в отношении Берии.
Жена Молотова, Жемчужина, при Сталине сидела. Она и артист Михоэлс были два главных закоперщика по всем еврейским делам. Они написали письмо в Политбюро о том, чтобы для евреев вместо [183] Дальневосточной республики отдали Крым. Сталин расправился с ними. Михоэлса убили, а Жемчужину сослали в Казахстан, и Молотов увидел ее на свободе через четыре года в кабинете Берии, на следующий день после похорон Сталина.
Берия лавировал, учитывал всякие нюансы в настроениях. Вообще его окружение, эта компания еще та была!
Но у меня хорошее мнение всегда было о Меркулове. Берия его за собой всюду таскал, однако Меркулов всегда сопротивлялся всяким таким вещам, но неуклюже, неумело и робко. Он был, по-моему, честным. Гражданский человек до мозга костей. Какой-то теленок был».
Надо сказать, когда арестовали Берию и его сподручных, о Меркулове забыли. Он уже работал председателем Госконтроля, сидел не на площади Дзержинского, а на Пушкинской площади. Но после ареста Берии в его кабинете открыли сейф и обнаружили письмо Меркулова, где тот с умилением вспоминал годы совместной работы с Берией и пылал желанием снова с ним потрудиться. Меркулов, видимо, почувствовал, что Берия готовится взять всю власть, и хотел напомнить о себе. Но тут-то о нем вспомнили другие — где этот голубь? — и тоже арестовали, а_ потом расстреляли. Меркулов думал, что развязался с Лубянкой, но с ней, оказывается, развязаться невозможно.
«Кто был самым скромным у нас, не побоюсь сказать, это Гоглидзе, — говорит Василий Степанович. — Скромнейший человек. Он Берии не верил. Его тоже расстреляли... По делу Берии проходили еще такие, как Мешик и Влодзимирский. Их тоже расстреляли. Влодзимирский слыл как опытнейший истязатель. Такой же, как Сильвановский...
Мешика я знал хорошо. Подхалим, но много сделал для атомной бомбы. Был заместителем председателя этого комитета Берии. Надо отдать должное Берии, его заслуга в этом деле очень велика. Сейчас кое-кто из бывших работников органов многое себе приписывает, но это вранье. Там другие люди были. Кроме того, один из бывших моих коллег пишет, что наши ученые ничего не сделали, все мол, добыл он через своих агентов, а Опенгеймер вообще на нас работал». [184]...В. М. Молотов рассказывал мне, как он уговаривал академиков Иоффе и Капицу принять участие в создании атомного оружия, как они отказались и как ему порекомендовали молодого Курчатова, которому не давали ходу. Его обеспечили работой и предоставили материалы разведки, которым он очень обрадовался.
«Курчатов много сделал, — говорит Рясной. — А сейчас весь процесс создания атомной бомбы представляют упрощенно. И я должен сказать, что здесь Берия проявил себя здорово, полезное дело сделал.
Надо реально смотреть на вещи и воздать должное Берии. Его отношение к людям — это другой вопрос, но создание ядерного щита, начиная с Челябинска, это заслуга сначала Молотова, потом Берии!»
Читаем с Рясным письма Берии из тюрьмы, когда его арестовали. Он пишет Маленкову в июне 1953 года, что всегда выполнял все задания партии и правительства и в числе своих заслуг называет кадры, которые он воспитал:
«Взять хотя бы руководящих работников МВД товарищей Круглова, Кобулова, Серова, Масленникова, Федотова, Стаханова, Питовранова, Короткова, Сазы-кина, Горлинского, Гоглидзе, Рясного, Судоплатова, Савченко, Райхмана, Обручникова, Мешика, Зырянова и многих других. Кроме помощи им в работе, требований, чтобы лучше организовать борьбу с врагами Советского государства как внутри страны, так и вне ее, у меня ничего не было. Товарищи работали, как положено настоящим партийцам...»
Берия обращается персонально и к Молотову:
«У меня всегда было прекрасное, ровное отношение к Вам, работая в Закавказье, мы все высоко ценили, считали Вас верным учеником Ленина и верным соратником Сталина, вторым лицом после товарища Сталина...»
Далее Берия пишет об интригах, которые царили в Политбюро, и что он всегда считал, что ссорить Сталина и Молотова — преступление перед партией.
В письме Берии к Молотову меня заинтересовал один момент. Берия напоминает о первых днях войны, решительном и хладнокровном поведении Молотова, который сразу же предложил создать Государственный Комитет Обороны, и они поехали уговаривать Сталина возглавить его. [185] В книге о Берии его сын Серго утверждает, что отца арестовали и убили дома, на улице Качалова, и из дома на носилках вынесли труп.
«А он действительно мог и не знать, как все было», — говорит Рясной.
«Каким вам запомнился Берия?» — спрашиваю у Василия Степановича.
«У него на лице всегда было выражение недовольства, какая-то тяжелая думка, настороженность. Редко его можно было застать веселым, шутливым... Черт его знает...
Но многие полезные дела Берии, повторяю, сейчас приписывают себе другие. Так же, как организацию убийства Троцкого Эйтингоном берет на себя один мой бывший коллега...»
Мать убийцы Троцкого
Рясной рассказал, как в 1952 году, когда он стал заместителем министра госбезопасности СССР, к нему пришел подлинный организатор этого убийства Эйтингон...
В мае 1970 года на столе у Главного маршала авиации А. Е. Голованова я увидел поздравительную открытку.
— Знаешь, кто прислал? Эйтингон. Мы с ним вместе работали в ЧК.
И вот я снова слышу эту фамилию.
«Эйтингон — крепкий, здоровый, краснолицый еврей, — говорит Рясной. — Я его впервые увидел. Он пришел ко мне и говорит:
— Я вас всегда знал как человека, который никогда слова на ветер не бросает. Я Эйтингон. Ко мне через надежных людей обратилась мать исполнителя, Ме-ркадера. В свое время она благословила своего сына, по крайней мере не отговаривала, выполнить тяжелейшее задание — убить Троцкого. И ей тогда наши чекисты от имени страны дали честнейшее обещание, что ей будет выплачиваться определенная пожизненная пенсия.
Периодически менялись почтовые ящики, в которые ей вкладывали деньги, получала она аккуратно, но вот уже полгода ей ничего не платят. [186] Я обращался к разным начальникам, никто внимания не обращает. А Меркадер уже который год сидит. Мать живет в Париже, и в этом, видимо, вся сложность. Как быть?
Для меня это было новостью, — продолжает Василий Степанович. — Я посоветовался с Игнатьевым, и мы кое-что решили».
А для меня, честно скажу, ничего удивительного нет. Наобещать и забыть — наша национальная черта. Удивляюсь, что еще платили с 1940-го аж до 1952-го...
Не угодил Хрущеву
Три года — с 1953-го по 1956-й — Рясной руководил московской милицией.
«За это время я свел на нет преступность в Москве, — говорит Василий Степанович. — А ведь страшные дела творились, когда выпустили из лагерей всех уголовников! Амнистию надо проводить с умом, а эта амнистия была жуткой. Реабилитация тоже не всегда была оправданной — Солженицына в святого превратили!
Никто сейчас ничего не хочет понять в нашем МВД. Нынешнюю преступность можно ликвидировать элементарно. Но такое ощущение, что с ней связаны верхи, и потому они не хотят этого делать».
Один мой знакомый, в ту пору слушатель военной академии, рассказывал мне, как их ночью подняли, построили на плацу и отправили проверять столичные квартиры. Столько «малин» накрыли!
«Но в 1956 году я не угодил Хрущеву, — продолжает Рясной. — Никиту я знал как облупленного по Украине. Это тип такой: если трудный момент, сразу норовит за кого-нибудь спрятаться.
Меня уволили из МВД, а пишут, что я был там ставленником Хрущева. И уволили в том же звании — генерал-лейтенантом. Берия был маршалом, Абакумов — генерал-полковником, правда, их расстреляли».
О работе Рясного в Московском управлении я слышал неплохие отзывы. Один из крупных чекистов более позднего призыва генерал И. П. Абрамов, в то время секретарь комсомольской организации Московского управления, рассказывал: [187]»Я пришел молодой, горячий, критику там навел, так он не то что меня не выгнал или прижал, а еще потом и наградил! Я был так удивлен».
В 1956 году Рясного вызвали в ЦК, вспомнили, что в МВД он не раз занимался большими стройками, и назначили начальником строительства Волго-Бал-тийского канала. Этот канал завалили во время войны, надо было восстанавливать. Два года поработал — восстановили. Канал действует. Вместо малых — большие шлюзы, работают электростанции. На Ленинград из Москвы идут суда...
После этой стройки Рясного перевели в дорожное строительство, и долго, до 1988 года, он работал управляющим трестом. Ушел на пенсию в 84 года.
Такая биография.
Коротка жизнь наша
«Коротка жизнь наша, — говорит он. — Ребенку кажется, что она долгая, но я вот живу 92-й год, а по паспорту — 93-й, и, кажется, только недавно махал шашкой в Средней Азии в гражданскую войну».
Сам он, как мы знаем, родился в Самарканде, а отец — из Саратовской губернии, украинец. Отца призвали в армию и отправили в Оренбург, в воинскую часть, которую бросили на строительство железной дороги от Ташкента в сторону Красноводска. Служба кончилась, но он завербовался на эту дорогу путейским рабочим — костыли забивал. Там и родился Вася Рясной. Из Самарканда отца перевели в Каган, что возле Бухары. Там в 1907 году он участвовал в забастовке железнодорожников, и его сослали под надзор полиции в Кушку, в ту самую, про которую говорят, что дальше нее не сошлют.
Таково было начало Василия.
А сейчас он остался один-одинешенек в маленькой обшарпанной московской квартире.
|
|
|
