Максима качества информации

«Мне естественно ожидать, что ваш вклад будет ис­кренним, а не фальшивым. Если вы помогаете мне гото­вить торт и мне нужен сахар, я не ожидаю, что вы пода­дите мне соль; если я прошу у вас хлеба, я не ожидаю получить камень».

(Г.П.Грайс)

Общая формулировка максимы, по Грайсу,— «Ста­райся, чтобы твое высказывание было истинным». «Раз­вернуть» эту формулировку предлагается в направле­нии следующих постулатов:

 

Не говори того, что ты считаешь ложным.

Не говори того, для чего у тебя нет достаточных ос­нований.

Данная максима имеет, разумеется, первостепен­ную важность — Г. П. Грайс даже позволяет себе ут­верждать:

«Очевидно, что соблюдение одних постулатов бо­лее обязательно, чем соблюдение других: обычно че-

ресчур многословный человёк подвергается менее строгому осуждению, чем человек, который говорит то, что считает ложным. И действительно, можно думать, что важность первого постулата Качества так велика, что этот постулат не должен включать­ся в общую схему: остальные постулаты вступают в силу лишь в предположении, что постулат Качества выполнен. Может быть, так оно и есть на самом де­ле...» (Г. П. Грайс, с. 223)

Однако особенность этой максимы заключается еще и в том, что она весьма коварна по отношению к контак­ту: максима качества информации далеко не всегда дей­ствует на контакт разрушительно — замечание это уже было сделано чуть выше.

Причина такого положения кроется в следующем: о том, считает ли собеседник нечто ложным, знает лишь он один и при этом, мягко говоря, редко информирует об этом окружающих прямо. Самофальсификации, по 3. Вендлеру, чьи работы уже упоминались ранее, про­тивны человеческой природе, и если совершаются, то тогда уж бессознательно. В любом случае заявлений ти­па: «Сейчас я, пожалуй, солгу...» — практически не при­ходится слышать.

Что же касается проверки истинности высказыва­ния собеседника, то этично такую проверку почти ни­когда нельзя осуществить тут же, т. е. в условиях данно­го коммуникативного акта. «Прозрение» обычно наступает за его пределами, когда реальные последствия казавшегося удачным коммуникативного процесса мо­гут оказаться весьма разочаровывающими, а иногда и разрушительными (нежелательная коммуникативная перспектива!).

Конечно, полностью исключать возможность «до­гадки», что твой партнер по коммуникативному акту лжет, не следует: подлинных мастеров в «искусстве вранья» все-таки не так много. А потому при соответст­вующем подозрении собеседнику имеет смысл сосре­доточить внимание только на этом: при обнаружении

фактов несоответствия истине контакт можно считать сорванным независимо от того, соблюдены ли прочие постулаты.

Сигналы неискренности собеседника представляют собой особую группу сигналов, И ЭТО:

логическое противоречие (факты не согласуются друг с другом);

многократное акцентирование побочных мотивов (феномен привыкания к ложной информации как к ис­тинной: чем чаще повторяется ложное суждение, тем больше вероятность принять его);

нагромождение подробностей (модель: я забыл день­ги дома на рояле);

интимизация речевой среды (модель: Вы ведь знае­те, как я к Вам отношусь)

и мн. др.

Однако зафиксировать соответствующий сигнал, ра­зумеется, еще не означает понять коммуникативную стратегию говорящего. Поэтому единственная разумная тактика адресата — не смена коммуникативной стра­теги партнера, а смена собственной коммуникативной стратегии, которая с момента обнаружения неискрен­ности получает иную коммуникативную цель. Комму­никативной целью адресата становится: понять причины неискренности, то есть определить функцию ложных сведений в составе коммуникативной стратегии партне­ра. Ведь «ложь незачем» — явление весьма редкое. По­средством лжи практически всегда преследуется неко­торая специальная коммуникативная цель. Возможно ли выявить ее?

Возможно, во всяком случае надо попытаться. Меха­нику выявления лжи допустимо представить таким об­разом:

Во-первых, коммуникативная цель лгущего всегда, как правило, обратив объявленной им коммуникативной цели. А потому, в случае фиксации сигнала о несоблюде­нии первого постулата максимы — чем настойчивее,

определеннее и чаще объявляется коммуникативная цель, тем больше оснований для прочтения ее «с точнос­тью до наоборот» (модель: я желаю Вам только добра). Во-вторых, более адекватные представления о под­линной коммуникативной цели (ибо не все так про­сто!) дают презентируемые говорящим коммуника­тивные намерения — по ним просто легче составить себе представления о коммуникативной стратегии го­ворящего. К тому же коммуникативные намерения, как правило, эксплицируются — в отличие от комму­никативной цели, не всегда эксплицируемой или экс­плицируемой ложно.

Так, если мой собеседник предполагает помочь мне как другу (коммуникативная цель), используя при этом доводы моих врагов (коммуникативное намерение), у меня возникает основание усомниться в подлинности его коммуникативной цели. То же самое происходит, ес­ли мне предлагается высказать свое мнение (коммуни­кативная цель), но на протяжении всего акта взаимодей­ствия приходится выслушивать мнение собеседника (коммуникативное намерение), или мне дается обеща­ние (коммуникативная цель) с бесконечным количест­вом оговорок (коммуникативное намерение) и т. д.

В принципе, несмотря на возможность указанных выше несоответствий, представления о том, какие ком­муникативные намерения презентируют ту или иную коммуникативную цель, они входят в состав речевой компетенции говорящих — так что, если эксплицируе­мые моим собеседником коммуникативные намерения не совпадают с моим представлением о том, «как это во­обще делается», контакт оказывается под угрозой.

В-третьих, адекватные представления о подлинной коммуникативной цели можно получить, наблюдая за коммуникативной тактикой говорящего. Коммуника­тивные тактики, ведущие к истинной коммуникативной цели, обычно гибки. Коммуникативные тактики, веду­щие к ложной коммуникативной цели, обычно жестки,

ригидны. Во втором случае собеседник упорно реализу­ет собственную коммуникативную стратегию — во что бы это ему ни стало, и любые предложения «взглянуть на вещи с другой стороны» им отвергаются.

Если предложения о «речевом сотрудничестве» (модель: а может быть, дело совсем в другом), неодно­кратно сформулированные мной, всякий раз встречают решительный отпор партнера по коммуникативному ак­ту и он неукоснительно гнет свою линию, я Чаще всего могу засвидетельствовать неполадки в следовании акси­оме качества информации.

В-четвертых, неискренний коммуникативный акт — это, как правило, коммуникативный акт, в котором ме - татекст подавляет текст, то есть комментариев больше, чем фактов. И это понятно: неискренность требует хо­рошо продуманного «антуража», «богатого интерьера», умело скомпонованного фона.

В-пятых, неискренний собеседник часто занят само­характеристиками, как бы предваряя возможные ха­рактеристики партнера. Этот признак тесно связан с предшествующим, ибо тоже касается метатекстовой стороны коммуникативного акта. Выделить же его в ка­честве самостоятельного имеет смысл потому, что перед нами достаточно четко очерченная область метатекста, замкнутая на авторепрезентации.

Безусловно, это тоже только некоторые ориентиры, но ни в коем случае не правила «детекции лжи», однако располагать ими отнюдь не лишне.

Остается заметить, что, даже если контакт с неис­кренним собеседником состоялся, воспользоваться его результатами оказывается обычно невозможно — по причине фактической недействительности коммуника­тивного акта (см. также выше). Данное мне обещание на практике не выполняется, настоятельно рекомендован­ная книга оказывается плохой, вложенные в «успешное предприятие» деньги вылетают в трубу и т. д.

Рассмотренные случаи имеют отношение к наруше­ниям первого постулата аксиомы качества информации, т. е. к ситуациям, когда мой собеседник распространяет сведения, которые сам он считает ложными.

Вторая группа случаев — высказывания без доста­точных оснований — близка к первой группе, но имеет одно довольно серьезное отличие от нее: истинность вы­сказываний такого рода проверяема, часто даже в усло­виях данного коммуникативного акта.

Дело в том, что вопрос об основаниях принадлежит к вопросам, которые трудно обойти и которые обязатель­но отражаются в метатекстовой области коммуникатив­ного акта.

Высказывания без достаточных оснований принад­лежат к разряду не истинных, но не обязательно неис­кренних высказываний. Например, позволяя себе вы­сказывание типа «А ненавидит В», я должен быть готов к вопросу типа: «На каком основании Вы это заключаете?». Разумеется, это мое дело, предъявлять мои основания или умолчать о них, но, если я действительно озабочен сохранением контакта с собеседником, я постараюсь, видимо, все-таки не отклонить вопроса, который я сам же спровоцировал. В противном случае моя коммуника­тивная стратегия должна быть квалифицирована как ли­шенная необходимой последовательности.

Однако понятно, что моя готовность отвечать за свои слова отнюдь не будет «затребована» адресатом на каж­дом этапе речевого взаимодействия. Естественно, боль­шинство высказываний просто, что называется, прини­мается на веру, т. е. адресат справедливо полагает, что у меня есть достаточные основания для совершения того или иного речевого действия и что иначе я просто не стал бы ввергать его в ситуацию общения. Однако для сохранения состояния «устойчивого контакта» мне чрезвычайно важно не разочаровать адресата. От меня «автоматически» требуется время от времени предъяв­лять свои основания, даже если на них не поступает

«запроса», а также отдавать Себе отчет в том, на чем ба­зируются мои высказывания. В этом смысле только та­кая коммуникативная стратегия не чревата провалом.

Отсутствие же самоконтроля провоцирует ситуацию балансирования на лезвии бритвы: делая какое-либо за­ключение без достаточных оснований, я рискую спрово­цировать собеседника на то, что основания будут предъ­явлены им и не обязательно в пользу моего заключения.

Например, заявляя: «Пушкин родился в Санкт-Пе­тербурге», я тем самым провоцирую реакцию протеста собеседника. Даже если у меня хватает речевого такта принять поправку с выражением сожаления по поводу Собственного просчета, коммуникативный акт может продолжаться, однако контакт уже находится в опас­ности: подорванный авторитет говорящего есть нечто, с чем довольно трудно бороться. Фактор доверия, о ко­тором и науке последних лет говорится всерьез, дейст­вительно есть одно из важных условий успешной ком­муникации.

Однако смиренное признание своего просчета (единственно грамотный ход в коммуникативной стра­тегии), к сожалению, не всегда является тем решением, которое предпочитает говорящий. Обычный тип комму­никативной стратегии в подобных случаях — попытка доказательства того, что «По сведениям некоторых, Пушкин действительно родился в Санкт-Петербурге», или что «Пушкин отчасти родился в Санкт-Петербур­ге», или что «Пушкин мог бы родиться и в Санкт-Петер­бурге» и т. п.

Стратегия эта непригодна не только потому, что Пушкин не родился в Санкт-Петербурге, и не только Потому, что у меня нет оснований так считать, но преж­де всего потому, что с того момента, как подобная стра­тегия запущена в ход, контакт начинает стремительно разрушаться, а коммуникативный акт утрачивает ком­муникативную цель.

Фактически это означает перенос внимания с пред­мета взаимодействия на одного из участников взаимо-

 

действия и в науке характеризуется как механизм появ­ления случайной цели. Дж. Остин охарактеризовал бы такую речевую ситуацию как нарушение правил выпол­нения процедуры (акт испорчен, причем причиной яви­лось так называемое препятствие, помешавшее двигать­ся дальше).

Под случайной целью в данном случае понимается стремление реабилитировать собственную речевую способность: это стремление становится насущным для «проштрафившегося» коммуниканта, чья главная цель в дальнейшем — не обсуждение предмета, а убеждение слушателей в том, что говорящий не так не информиро­ван, как могло показаться. А стало быть, говорящий на­чинает интенсивную работу по созданию метатекста, бросив текст на произвол судьбы.

Совсем другое дело—поиск действительно необхо­димых оснований в процессе коммуникативного акта. В момент говорения мы не только извлекаем основания «из шкафа», где они до тех пор хранились. Несмотря на то что подавляющее большинство коммуникативных ак­тов, за исключением, пожалуй, только обоюдно спонтан­ных, не всегда означает — осуществить заранее подго­товленное речевое действие (равно как совершить убийство не всегда означает совершить заранее подго­товленное убийство!),— то ясно, что часть высказыва­ний в ходе реального коммуникативного акта возникает непредсказуемо: говорящий может предварительно во­все не отдавать себе отчета в том, есть ли у него необхо­димые основания для того или иного высказывания. Вполне вероятно, что основания такие имеются, просто коммуникант об этом пока не знает.

Многим из нас знакома ситуация, когда, будучи вну­тренне убежденными в том, что мы в состоянии спра­виться с какой-то темой — просто в силу имеющихся в нашем распоряжении знаний (даже несмотря на то, что заранее конкретно к этой теме не готовились или гото­вились не слишком долго), мы все-таки рискуем всту­пить в диалог. Как раз такой диалог и будет диалогом,

по ходу которого нам придется искать основания для собственных высказываний.

Иногда основания эти действительно будут нахо­диться нами, иногда — нет, и в принципе надо быть гото­вым как к одному, так и к другому. В тех случаях, когда основания найти затруднительно или просто невозмож­но, хорошей тактикой в поддержку данной, «поисковой» коммуникативной стратегии может быть тактика обра­щения к первому постулату аксиомы качества информа­ции: не говори того, что ты считаешь ложным.

Практически это означает, что на протяжении всего акта речевого взаимодействия главным коммуникатив- ным намерением оказывается презентация соблюдения условия искренности. То есть: всякий раз, когда мне не­чем обосновать предлагаемый мною текст, я подключаю метатекст (характеристику текущей речевой ситуации), маркируя с его помощью недостаточные или вовсе от­сутствующие основания. Например, хоть и так: «Я поз­волю себе высказывание, оснований для которого у меня, собственно, не так много», или «В моем распоряжении пока, к сожалению, недостаточно фактов для такого обобщения и тем не менее...», или «Мне, скорее всего, не­чем подтвердить это мое наблюдение», или даже «Мне придется позволить себе совершенно безосновательное утверждение...» и т. п.

Здесь, как и в ряде случаев, которые уже были предметом внимания в главе об адресате, в силу всту­пает доброе прагматическое правило: в ходе речевого взаимодействия лучше самому предварить возмож­ные критические замечания в свой адрес. И сделать это следует отнюдь не из соображений самолюбия — дело в том, что любое критическое замечание фактиче­ски требует реакции, а реакция зачастую опять же гро­зит появлением случайной цели (в данном случае — цели самозащиты), утратой контакта и неуспешностью коммуникативного акта.

Последнее, о чем необходимо предупредить в связи со вторым постулатом максимы качества информа-

ции,— это подчеркнуто острая необходимость сотруд­ничества коммуникантов в ходе коммуникативных ак­тов именно подобного типа. Имеется в виду буквально следующее: если случилось так, что вместо меня необ­ходимые основания для моих же высказываний уда­лось найти моему собеседнику, от меня требуется лишь одно -- с благодарностью принять эти основания как подарок, не испытывая при этом «ни зависти, ни ревно­сти» и не пытаясь найти другие основания просто для того, чтобы сохранить «авторство». Забота о сохране­нии авторства есть тоже одна из «случайных целей», разрушающих контакт.

Высказывания же без достаточных оснований, явля­ющиеся результатом предосудительной коммуникатив­ной стратегии, очень напоминают те, что были проана­лизированы применительно к первой максиме, останавливаться на них отдельно нет смысла.

Максима релевантности

«На каждом шаге совместных действий мне естест­венно ожидать, что вклад партнёра будет уместен по отношению к непосредственным целям данного шага. Когда я замешиваю тесто, я не ожидаю, что вы подади­те мне интересную книгу или даже кухонное полотен­це (хотя то же самое действие могло бы стать уместным вкладом на одном из более поздних шагов)».

. (Г.П.Грайс)

По собственному признанию Г. П. Грайса, при опи­сании максим он пользуется категориями Канта: это ка­тегории Количества, Качества, Отношения и Способа. И если две первые максимы репрезентируют, как мы ви­дели, Количество и Качество, то максима релевантности информации связана с Отношением. Данная максима предполагает фактически только один постулат:

Не отклоняйся от темы.

В первой главе мы уже имели возможность обсудить вопрос о том, как опознается релевантность/нереле-вантность. Сейчас разговор пойдет о самом механизме релевантности. А механизм этот, несмотря на кажущую­ся самоочевидность постулата, оказывается весьма сложным.

Г. П. Грайс и сам замечает, что эта максима и соответ­ствующий ей постулат вызывают у него серьезные за­труднения, что, в общем, хорошо понятно, поскольку ре­альный процесс коммуникации отнюдь не строится локально, т. е. постоянно лишь вокруг одной темы (шаг вправо, шаг влево считаются попыткой побега!). В нор­мальном коммуникативном акте (особенно спонтанного свойства) часты переходы от одной темы к другой, выхо­ды за пределы в данный момент обсуждаемой темы, по­мехи извне, переключающие внимание собеседников на что-либо иное, «пробалтывание» общеизвестных аспек­тов темы и т. п.

Тем не менее как стратегическая задача неотклоне­ние от темы имеет первостепенную важность именно для сохранения контакта. Психологам хорошо известно, что внимание аудитории рассеивается, если она не в со­стоянии связать произносимое в данный момент выска­зывание с объявленной лектором темой. «Состояние контакта» при попытках коммуникантов отклониться от темы и является сейчас предметом нашего внимания. Ра­зумеется, сказать, что контакт в таких случаях ослабева-ет, явно недостаточно. Недостаточно и сказать, что кон­такт может быть потерян вовсе. Интересно, как действует механизм релевантности в ходе коммуника­тивного акта.

Сама по себе релевантность высказывания (опреде­ление этому понятию уже дано, см. гл. 1, § 5) далеко не так легко поддается фиксации, как это может показать­ся на первый взгляд. И речевую модель — «довольно го­ворить не по делу» — отнюдь не всегда допустимо предъявлять собеседнику в качестве замечания: сам он может полагать, что высказывания его имеют непосред-

ственное отношение именно к «делу» (самое странное, что при этом он может быть прав!).

Вопрос здесь в том, что представления о релевантно­сти, присущие говорящему, с одной стороны, и слушаю­щему, с другой, чаще всего не совпадают. Оно и понятно: слушающий не посвящен в тонкости коммуникативной стратегии говорящего — слушающий может только дога­дываться о том, на чем предъявляемая ему коммуника­тивная тактика строится. При этом слушающий вполне может допускать ошибки в оценке коммуникативной стратегии партнера по коммуникативному акту и, в част­ности, недооценивать презентируемый уровень реле­вантности.

Вспомним известный мотив из Евангелий — пропо­ведничество Христа посредством притч. За недоумением слушателей (почему Он разговаривает с нами притчами?) стоит недооценка уровня релевантности высказываний: слушателям кажется, что притчи должным образом не соотнесены схемами, волнующими их. Недоумение такое в принципе поддается объяснению: связь притчи с темой вопроса, очевидная для говорящего, оказывает­ся не столь очевидной для слушателей, которые ожида­ют прямых ответов, то есть ответов с использованием тех же самых опорных (ключевых) слов.

Будем, однако, иметь в виду, что в данном случае речь идет о хорошо продуманной и не раз объясненной в Евангелиях коммуникативной стратегии (ср. откры­тость приема: «Царствие небесное подобно...», «Чему уподобим Царствие небесное?» и т. п. в предлагаемом ниже тексте): этим он и отличается от коммуникативно­го акта, неадекватно сигнализируемого (см. гл. 1) Ср.:

26. И сказал: царствие Божие подобно тому, как если
человек бросит семя в землю,

27. и спит, и встает ночью и днем, и как семя всхо­-
дит и растет, не знает он;

28. ибо земля сама собою производит сперва зелень,
потом колос, потом полное зерно в колосе;

29. когда же созреет плод, немедленно посылает
серп, потому что настала жатва.

30. И сказал, чему уподобим Царствие Божие? Или ка­-
кою притчею изобразим его?

31. Оно — как зерно горчичное, которое, когда сеет­-
ся в землю, есть меньше всех семян на земле;

32. а когда посеяно, всходит и становится больше
всех злаков, и пускает большие ветви, так что под
тенью его могут укрываться птицы небесные.

33. И таковыми многими притчами проповедовал им
слово, сколько они могли слышать;

34. без притчи же не говорил им, а ученикам наедине
изъяснял все.

(Евангелие от Марка)

В приведенном фрагменте сопоставлены две различ­ные коммуникативные стратегии, предполагающие со­ответственно два различных уровня релевантности. Мо­жет быть, имеет смысл обозначить один из них как несфокусированную релевантность (притчи), а другой — как сфокусированную релевантность (прямые «изъясне­ния»). Примечательно, что вопреки ожиданиям слуша­телей, требующих сфокусированной релевантности, Христос предлагает им релевантность иного уровня (не­сфокусированную релевантность), то есть объяснения посредством притч.

Чего можно добиться посредством такой страте­гии? Посредством ее можно добиться того, что слуша­тели окажутся в состоянии «качественнее» освоить новую информацию: информация эта естественно присоединится к давно и хорошо известным им поня­тиям (в данном случае — земледельческим), через ко­торые («... проповедовал им слово, сколько они могли слышать») и произойдет их приобщение к понятиям более отвлеченным.

Данную коммуникативную стратегию легко пред­ставить себе и на более практическом материале: если нам необходимо понять что-то действительно сложное

и мы не в состоянии сделать это через объяснения со­беседника, мы начинаем действовать в соответствии с моделью: приведите пример. А привести пример как раз и означает сменить уровень релевантности, то есть переключиться с релевантности сфокусированной на релевантность несфокусированную, поскольку по­следняя обеспечивает более легкий путь усвоения не­понятного.

Сфокусированная же релевантность требует опреде­ленного уровня «предметной подготовленности»: это бо­лее сложный путь к усвоению непонятного (потому-то он и приемлем лишь по отношению к «ученикам»: слу­чайные же слушатели, не имея соответствующей подго­товки — опыта общения, не могут воспользоваться по­добными «изъяснениями»).

Безусловно, выделяя только два уровня релевантнос­ти (несфокусированную и сфокусированную), мы силь­но упрощаем реальное положение вещей. На самом деле степень сфокусированности, так же как и степень не­сфокусированности, может быть весьма и весьма раз­личной (ср. хотя бы в рабочем порядке: сильно и слабо сфокусированная релевантность).

Нам для наших целей достаточно только иметь в ви­ду, что релевантная информация передается разнооб­разными способами. Существует целый спектр возмож­ностей: от тавтологического определения («Царствие Божие есть царствие Божие»; ср. также обычные быто­вые тавтологии типа: женщины есть женщины, война есть война и проч.) до фигурального (ср. приведенный выше фрагмент из Евангелия от Марка).

Поэтому в коммуникативную стратегию адресата и входит в качестве одной из сложных задач распозна­ние уровня релевантности высказывания. В некото­рых случаях это только вопрос времени, т. е. торопить­ся с оценкой высказывания как нерелевантного, видимо, не стоит: высказывание, представляющееся собеседнику нерелевантным, может в конце концов не оказаться таковым.

Существуют, например, формы «затянутого подхо­да» к коммуникативной цели. При таких подходах у слу­шателя может возникнуть впечатление, что два соседст­вующих речевых действия не связаны друг с другом, в то время как на самом деле связь их обнаружится позднее. Даже при фигуральном «решении темы» может после­довать толкование, отвечающее признакам сфокусиро­ванной релевантности (т. е. с привлечением опорных, ключевых, слов). Ср.:

1. И учил их притчами много, и в учении своем гово­-
рил им:

слушайте: вот, вышел сеятель сеять;

2. и когда сеял, случилось, что иное упало при дороге,
и налетели птицы и поклевали то;

3. иное упало на каменистое место, где немного бы­-
ло земли, и скоро взошло, потому что земля была не­
глубока;

4. когда же взошло солнце, увяло и, как не имело кор­-
ня, засохло;

5. иное упало в терние, и терние выросло и заглуши­-
ло семя, и оно не дало плода;

6. и иное упало на добрую землю и дало плод, кото­-
рый взошел и вырос, и принесло иное тридцать, иное
шестьдесят и иное сто.

7. И сказал им: кто имеет уши слышать, да слышит!

8. Когда же остался без народа, окружающие Его вме­-
сте с двенадцатью спросили Его о притче.

9. И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Бо-
жия, а тем внешним все бывает в притчах,

 

10. так что они своими глазами смотрят, и не видят;
своими ушами слышат, и не разумеют, да не обра­-
тятся, и прощены будут им грехи.

11. Говорит им: не понимаете этой притчи? Как же
вам уразуметь все притчи?

12. Сеятель слово сеет.

13. Посеянное при дороге означает тех, в которых сеет­-
ся слово, но к которым, когда услышат, тотчас прихо­-
дит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их.

14. Подобным образом и посеянное на каменистом
месте означает тех, которые, когда услышат слово,
тотчас с радостью принимают его,

15. но не имеют в себе корня и непостоянны; потом,
когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас
соблазняются.

16. Досеянное в тернии означает слышащих слово,

17. но в которых заботы века сего, обольщение бо­-
гатством и другие пожелания, входя в них, заглуша­-
ют слово, и оно бывает без плода.

18. А посеянное на доброй земле означает тех, ко­-
торые слушают слово и принимают, и приносят
плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной
во сто крат.

(Евангелие от Марка)

Этот намеренно широко процитированный фраг­мент есть весьма наглядный пример отсроченной «сфо­кусированной релевантности», когда каждый образ пространного фигурального высказывания получает впоследствии вполне прямое толкование: смена уровня релевантности происходит здесь как реакция на вопрос о смысле притчи.

Данный пример должен демонстрировать, что судить о релевантности высказывания по сугубо внешним при­знакам не есть образец хорошей тактики. Между тем как предъявленный в цитированном фрагменте тактический ход (модель: что Вы имели в виду?) представляется дейст­вительно образцовым. Если высказывание «не прочиты­вается» на предлагаемом уровне релевантности, это не обязательно является следствием коммуникативного просчета адресанта. Вполне возможно, что это коммуни­кативный просчет адресата, не восприимчивого к тому или иному уровню релевантности. А стало быть, прове­рить себя, обратившись к адресанту с просьбой о перехо­де на другой уровень релевантности, никогда нелишне. (Более подробно о типах релевантности разговор пойдет при анализе референта в соответствующей главе.)

Предлагаемая коммуникативная стратегия, направ­ленная на сохранение контакта и тем самым на успеш­ный результат коммуникативного акта, есть, таким об­разом, стратегия выжидания (и, во многом, стратегия доверия к собеседнику). Рекомендуемая генеральная ус­тановка — установка, в соответствии с которой в аспек­те релевантности/иррелевантности высказывание оце­нивается по результату, а не в процессе произнесения.

Кстати, на неумении партнера по речевому акту до­ждаться окончания процесса коммуникации основаны многие успешные рекламные ходы. Ходы такие предпо­лагают отсроченные стратегии в расчете на простодуш­ных адресатов, которые имеют обыкновение прежде­временно выносить оценку коммуникативному акту. Это их обыкновение и ведет к тому, что они легко попа­даются на удочку составителей реклам.

Читатель, вне всякого сомнения, сможет оценить уровень дерзости (вместе с уровнем психологичности!) такой, например, рекламы в «Большом каталоге купонов Дании» (декабрь 1997 года):

 

«Выиграйте один миллион — бесплатно.

Получите при этом приз — эксклюзивный кухон­ный набор — совершенно бесплатно!

Играйте с нами — это стоит 0 крон ( + порто [поч­товые расходы — Е. К.]).

(Здесь предлагается перевернуть страницу — прочая информация дается на следующей.)

Вы делаете так:

Заполните купон миллионера и пошлите его уже се­годня, порто оплачиваем мы.

Или бесплатно позвоните по телефону 80 30 17 30.

Как только мы получим Ваш заказ, мы тут же отпра­вим Вам контракт с номерами десяти Ваших премиаль­ных облигаций.

Вы оплачиваете лишь 0 крон (+ порто) за приз — вместе с ежемесячным взносом в размере 100 крон в те­чение 48 месяцев, в целом 4 800 крон».

Остается только надеяться, что читателю, находяще­му вкус в «затяжных прыжках», была отрадна эта эволю- ция от 0 — к 4 800 крон (плюс порто!).

Максима манеры

«Мне естественно ожидать, что партнер даст мне по­нять, в чем состоит его вклад, и что он выполнит свои действия с должной скоростью».

(Г. П. Грайс)

Максима манеры предполагает обращение к способу передачи информации и связана не с тем, что говорится, а скорее с тем, как говорится. Г. П. Грайс предлагает к этой максиме один общий постулат:

Выражайся ясно,

и ряд частных постулатов:

• Избегай непонятных выражений

• Избегай неоднозначности

• Будь краток (избегай ненужного многословия)

• Будь организован

В принципе этот раздел коммуникативного кодекса имеет прежде всего отношение к языку и только через его посредство — к принципом подачи информации. Од­нако данный раздел все же будет охарактеризован в этой главе учебного пособия — отчасти чтобы не дро­бить концепцию Г. П. Грайса, отчасти потому, что допу­стимы и несобственно языковые трактовки соответству­ющих постулатов. К разговору же о собственно языковых механизмах коммуникативного акта мы обра­тимся в пятой главе.

Как и прочие постулаты, постулаты максимы манеры формулируются довольно просто, однако при этом име­ют отношение к весьма тонким механизмам речевого поведения, если рассматривать постулаты ответственно.

Прежде всего, категория «ясности» («Выражайся яс­но») отнюдь не является категорией абсолютной. Чита-

тель будет прав, если выскажет предположение о том, что вопрос о степени «ясности» высказывания есть не только вопрос о степени «осознанности высказывания» продуцентом, но и о степени подготовленности реципи­ента к восприятию информации. Иными словами, мно­гое зависит от пресуппозиций обоих собеседников и от того, насколько совпадают их представления о соответ­ствующем; фрейме.

При более или менее схожих пресуппозициях (когда само собой разумеющееся для обоих коммуникантов естественным образом опускается) добиться «ясности выражения», разумеется, гораздо проще, чем при пре­суппозициях, в составе которых имеются большие рас­хождения.

Так, если мне нужно объяснить принципы работы в WINDOWS ^’95 человеку, знакомому с WINDOWS 3.1, у меня значительно больше шансов «выражаться яс­но», чем если передо мной адресат, никогда прежде не слышавший о компьютере. (Ср. также хороший при­мер П. X. Ноуэлл-Смита: «Гору, о которой на собрании опытных альпинистов говорят, что она' доступна, было бы несправедливо назвать доступной на собрании начи­нающих альпинистов. Это утверждение подразумевает, что успешное восхождение на эту гору зависит от воз­можностей людей, собирающихся его предпринять» (П. X. Ноуэлл-Смит, с. 177). Или — в том, что касается фреймов,— мне будет чрезвычайно трудно «выражаться ясно», если я рассматриваю разговор как предваритель­ный, тогда как мой собеседник ждет от меня окончатель­ных решений.

Видимо, чувствуя некоторую зыбкость этого (тем не менее действительно необходимого) общего постулата, Г. П. Грайс и предлагает нам рассматривать его, так ска­зать, по частям, что действительно оказывается гораздо

проще.

Частные постулаты призывают соблюдать интересы собеседника. Так, понятно, что контакт «держится» до тех пор, пока существует возможность осмысливать вы-

оказывание — именно об этом и говорит первый част­ный постулат («Избегай непонятных выражений»).

Эта, на первый взгляд, банальная мысль содержит тем не менее некоторые интересные перспективы.

Уже приходилось говорить о наблюдениях психоло­гов, в соответствии с которыми, если превышен некото­рый определенный коэффициент сложности материала, он перестает быть интересным даже тому слушателю, который был в высшей степени заинтересован в нем. Превысить же упомянутый коэффициент возможно не только за счет сообщения все более трудных для усвое­ния подробностей, но и за счет:

неприемлемых по уровню сложности или плохих фор­мулировок;

нарушения баланса «известное — неизвестное».

В принципе адресант, вне всякого сомнения, обычно способен варьировать уровень сложности формулиро­вок, разумеется, в тех случаях, когда он чувствует себя более или менее «Дома» по отношению к теме. Хорошим советом по построению нужной коммуникативной стра­тегии в этом смысле будет совет работать разными реги­страми «иерархии быть» (см. гл. 2, § 3).

Соответствующий регистр этой иерархии выбира­ется в зависимости от степени подготовленности собесед­ника. Если собеседник совсем не подготовлен к обсужде­нию темы, имеет смысл работать формулировками не нижних и даже не средних, но верхних разделов «иерар­хии быть». Скажем, при возникновении серьезных слож­ностей с пониманием синекдохи (пример из гл. 2, § 3) и да­же тропа как такового целесообразно переключиться на более высокий регистр и начать объяснение, предполо­жим, с риторических фигур как таковых или даже с не­прямых форм выражения.

Генеральное правило состоит здесь в том, что чем более общие категории задействованы в объяснении

(естественно, если адресант не ограничивается только ими одними!), тем проще и быстрее процесс приобще­ния партнера к трудной для понимания информации. Иными словами, степень Сложности в подаче материа­ла вполне регулируема, и смена регистра отнюдь не представляет собой какого-либо головокружительного приема ораторского искусства: мы то и дело автомати­чески выполняем этот прием, не.особенно отдавая себе в этом отчет.

Ведь каждый говорящий время от времени чисто ре-флекторно осуществляет «замеры понимания» предме­та разговора собеседником: замеры эти как раз и осу­ществляются сменой регистра на более близкий к предмету. Если со

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: