Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Страдать и умереть ради любви




 

Романтик не в силах изменить угнетающую реальность, он может бежать от нее только в мечтах, и потому страдает. Страдание — существенный элемент романтической люб­ви, без страдания любовь не была бы подлинной и не могла бы так называться. Чтобы понять романтическую любовь, мы должны понимать не только то, что влюбленный стра­дает, но и то, что он делает это охотно. Он готов страдать. Его страдания сладки, они приносят ему наслаждения. Он гордится ими. Он бережет свои страдания. Ките пишет:

 

И в сердце — боль, и в голове — туман,

Оцепененье чувств или испуг,

Как будто сонный выпил я дурман

И в волнах Леты захлебнулся вдруг1.

 

1Ода соловью. Пер. Г. Кружкова. — Прим. перев.

[245]

Еще раньше участник гражданской войны XVII века Ро­берт Геррик1 гораздо мрачней описал не только страдания романтика, но и его смерть:

 

Любовь привела меня в тихую рощу

И показала мне дерево.

На нем кто-то повесился от любви,

И дерево протянуло мне «твист».

 

«Твист», или петля, делался не из обычной веревки, а из шелка и золота, это было изящное, но смертоносное ору­дие. И в каких же наиболее грандиозных обстоятельствах способен опуститься занавес оперы? Смерть — лучшая куль­минация для романтического влюбленного. Он мечтает о том, чтобы умереть от любви, и многие — по крайней мере в романтической литературе — совершают этот драмати­ческий шаг, превращая мечту в реальность.

Но это уже крайность. В самые напряженные романти­ческие моменты сегодня мы не думаем о смерти от любви. Всякого, кто так поступит, мы сочтем не романтиком, а больным. Поэты, однако, идут по этому пути до логическо­го конца и извлекают из заключительных сцен душеразди­рающие эмоции до последней капли.

Подумайте о любви-смерти Изольды, вздымающей в эк­стазе сопрано над шепотом оркестра2. Вспомните, как смот­рит Ромео на свою возлюбленную, которую считает мерт­вой, как подносит к губам флакон с ядом:

 

Любовь моя, пью за тебя! (Пьет.)

Вот так я умираю с поцелуем3.

 

1Роберт Геррик (1591—1674) — один из самых замечательных английских лирических поэтов, которого почти не переводили на русский язык. — Прим. перев.

2Речь идет об опере Вагнера «Тристан и Изольда». — Прим. перев.

3Шекспир. Ромео и Джульетта. Пер. Т. Щепкиной-Куперник. — Прим. перев.

[246]

Джульетта, очнувшись от своего наркотического сна, видя Ромео мертвым, упрекает его, что он не оставил ей яда це­лует его, чтобы взять яд с его губ. В книгах и на сцене мы не считаем такое поведение проявлением болезни. Мы на­слаждаемся этой крайностью, этим неограниченным про­явлением чувств, великолепной свободой от разума и здра­вого смысла.

Философия любви

 

Предпринимались попытки не только поэтически про­славить романтическую любовь, но и философски ее обо­сновать. Шелли хотел заставить нас поверить, что такая любовь — неотъемлемая часть природы. В стихотворении, которое называется «Философия любви», он пишет:

 

Ручеек сливается с рекой,

А река — с могучим океаном;

Ветер с неба, веющий весной,

Неразлучен с ласковым дурманом.

Одиноким в мире быть грешно, —

И, покорны высшему закону,

Существа сливаются в одно...

Что ж меж ними ставишь ты препону?1

 

Может ли существовать лучший подход к любви, чем признание того, что она соответствует «высшему закону»?

Любовь также ненасытна. Она пожирает влюбленного; он не может ее насытить. Мы не представляем себе трез­вого эссеиста из Новой Англии Ральфа Уолдо Эмерсона2

1Перси Биши Шелли (1792—1822) — великий английский поэт, друг Байрона. Пер. К. Чемена. — Прим. перев.

2Ральф Уолдо Эмерсон (1803—1882) — знаменитый американ­ский философ, поэт и эссеист. Признан величайшим философом Америки. — Прим. перев.

[247]

как романтического влюбленного, и однако именно он написал:

 

Все отдай любви,

Повинуйся своему сердцу;

Друзей, родственников, дни,

Поместье, доброе имя,

Планы, кредиты и Музу —

Отдавай все, ни в чем не отказывая.

 

Такие крайние преувеличения не характерны для нашей повседневной жизни и для обычных чувств. Вырванные из контекста, они даже указывают на признаки душевной бо­лезни.

И все же мы находим их привлекательными. Разве ста­нет жена возражать, если муж придет домой вечером и ска­жет ей:

 

Елена! Красота твоя —

Никейский челн дней отдаленных,

Что мчал меж зыбей благовонных

Бродяг, блужданьем утомленных,

В родимые края!1

 

Будет ли она возражать? Конечно, нет. Ну и что с того, что эти изысканные строки — преувеличение? Если муж скажет так только раз за всю жизнь, жена может почувство­вать легкое подозрение. Но если он часто так к ней обра­щается, она, даже понимая, что это преувеличение, будет радоваться такой похвале.

1 Стихотворение Эдгара Аллана По цитируется в переводе Ва­лерия Брюсова. — Прим. перев.

[248]

Быстрей, быстрей

 

Наконец, ко всем этим характеристикам романтической любви мы должны добавить еще одну — торопливость. Та­кая любовь всегда невероятно нетерпелива. Это нетерпение исходит из юношеского импульсивного сознания скоротеч­ности времени. Юные влюбленные часто считают, что един­ственный способ сберечь свою любовь — вступить в брак. Они во всех отношениях могут быть совершенно не готовы к браку, но чувствуют, что должны в него вступить, потому что больше никогда не найдут подобной любви и если не удержат ее сейчас, то потеряют навеки.

Эта настойчивость, торопливость, срочность выражает­ся в романтической литературе чаще любых других качеств любви. Эндрю Марвелл1 протестует:

 

Если бы перед нами был весь мир и вся вечность,

Твоя застенчивость, о леди, не была бы преступлением...

 

И добавляет.

 

Но за собой я всегда слышу

Звуки быстрой колесницы времени.

 

Далее он предупреждает:

 

Могила — отличное и уединенное место,

Но думаю, там некого обнимать.

 

Геррик сводит в четверостишие то, что знаем мы все:

 

Собирай розы, пока можешь:

Старик Время летит за тобой,

 

1Эндрю Марвелл (1621 — 1678) — английский поэт, восхваляв­ший Кромвеля и обличавший английскую аристократию и коро­левскую власть. — Прим. перев.

[249]

И те же цветы, что сегодня улыбаются,

Завтра будут умирать.

 

И наконец снова обратимся к «Рубайату»:

 

Поутру просыпается роза моя,

На ветру распускается роза моя.

О, жестокое небо! Едва распустилась —

Как уже осыпается роза моя1.

 

Не откладывай, бери любовь сейчас — жизнь проходит, любовь проходит, все минует, у всего есть конец. Это отча­янное осознание времени, бренности всего прекрасного и самой любви по-прежнему ощущается нами, хотя мы уже так не торопимся, как торопились в молодости. Мы созна­ем, что у нас впереди гораздо больше времени, чем пред­ставлялось в те нетерпеливые годы.

«Сделай сам» как форма искусства

Когда мы описываем романтическую любовь как обла­дающую преувеличением, нетерпением, своенравным не­вежеством, отказом от реальности, уступкой желаниям, стра­даниями и даже смертью, мы описываем тип душевной бо­лезни, если не подлинное безумие. Но это нисколько не унижает романтическую любовь. Романтическая любовь — наиболее распространенная форма искусства, известная человечеству.

Не все умеют рисовать, не каждый сумеет создать скульптуру или написать стихотворение, но все могут любить. Романтическая любовь — это искусство, доступ­ное всем; все способны на такое творческое самовыраже­-

1 Пер. Г. Плисецкого. — Прим. перев.

[250]

ние. Это своего рода набор «Сделай сам», который даже не нужно искать и покупать. Мы создаем любовь из сво­их мечтаний, а если нам понадобятся указания, то лите­ратура полна ими.

Романтическая любовь отвечает буквально всем крите­риям формы искусства. Подобно искусству, она заменяет собой реальность. Она заинтересована не в буквальной ис­тине науки, а в символической правде искусства.

Возьмем, например, один из самых романтических произ­ведений — «Грозовой перевал»1. Если посмотреть на сюжет буквально, как на отчет о действительно происходивших со­бытиях, то пришлось бы признать, что он больше всего напо­минает клиническое описание невроза одержимости. И это даже не очень интересная история болезни. В психологичес­кой литературе описаны гораздо более яркие случаи.

Но если воспринимать роман не буквально, если при­знать его заменой фактической реальности, мы увидим в его преувеличениях глубокую истину — истину, справедли­вую для всех влюбленных. Дикая, горькая, мучительная любовь Хитклифа к утраченной Кэтрин превращается в подлинно разрушительную силу, которую испытывали и многие другие люди, не способные контролировать силь­нейшие желания, из которых вырастает любовь.

Чтобы выразить свою символическую правду, романти­ческая любовь отбирает и преувеличивает значительные характеристики и буквально игнорирует все, что не имеет прямого отношения к ее цели. Это справедливо и по отно­шению к искусству вообще. Микеланджело, например, знал анатомию не хуже любого врача своего времени и, вероят­но, гораздо лучше большинства врачей. Он мог бы делать рисунки к анатомическим текстам, как Тициан и его уче­ники, которые иллюстрировали анатомические трактаты ве­ликого врача и учителя из Падуи Везалия. Но когда Мике­ланджело создавал статую Давида для города Флоренции,

1 Роман Эмили Бронте (1818—1848) — английской писатель­ницы. — Прим. перев.

[251]

он сделал Давида ростом в пятнадцать футов, что, с точки зрения анатомии, вздор. Он лепил тело Давида нежно и тонко, чтобы показать, что это еще совсем мальчик, не тро­нутый временем и несправедливостями жизни. А потом в кажущемся противоречии сделал правую руку юноши не­пропорционально огромной.

Он поступил так потому, что в фигуре Давида что-то должно было указывать на силу, стоявшую за пращой, ко­торая убила Голиафа. Микеланджело вольно обошелся с фактами, чтобы символически рассказать правду о Давиде, показать его молодость, нежность и одновременно силу — не только руки, но и духа. В конце концов, юноша ведь смело пошел на бой с гигантским, хорошо вооруженным, закаленным в битвах воином, хотя сам был всего лишь маль­чиком. Точное изображение Давида в виде простого мальчи­ка было бы хорошим отчетом, но не было бы искусством.

Возьмем в качестве другого примера «Птицу в полете» Бранкучи1 — сверкающий цилиндрический объект, совсем не похожий на птицу. И тем не менее в нем выражена суть полета. Скульптор отвлекается от фактов и отбирает только то, что передает движение птицы в полете. Он отбирает и преувеличивает только один аспект и на его основе создает свое произведение. И мы видим полет птицы даже нагляд­ней, чем если бы это была фотография реальной птицы в реальном полете. Мы уловили суть полета.

Точно то же самое мы делаем с романтической любовью. Мы отбираем какую-то часть своих чувств и преувеличиваем их. Влюбленный говорит своей девушке: «Ты для меня един­ственная на свете». Буквально это неправда. Он оказался здесь, и она оказалась здесь, и железы их действуют, и наступила весна, а может действовать и множество других факторов.

Он может быть весьма практично мыслящим человеком и действовать по совету песни из «Радуги Финиана»2: «Если

1 Константин Бранкучи (1876—1957) — известный румынский скульптор. — Прим. перев.

2Фильм Фрэнсиса Форда Копполы. — Прим. перев.

[252]

не можешь быть с девушкой, которую любишь, люби де­вушку, которая к тебе поближе». Если он так и скажет де­вушке, вряд ли она будет расположена в его пользу. Но если он говорит: «Ты для меня единственная на свете», он получает благоприятную реакцию не только от нее, но и от себя самого. Он придает своим чувствам пэандиозность и сам при этом словно растет. Так он более полно ощущает любовь.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...