Пути становления государства

В отечественной литературе наряду с однолинейными представлениями о генезисе государственности (постепенно отмирающая "пятичленная схема"; теории, объединяющие все доиндустриальные общества в одну стадию - концепции "большого" феодализма Ю.М. Кобищанова, "сословно-классового общества" В П. Илюшечкина и др.) существует развитая многолинейная традиция, истоки которой находятся в идеях К. Маркса и Ф. Энгельса об азиатском способе производства. Первая идея была сформулирована Марксом в "Экономических рукописях 1857-1861 гг.", в том месте, где он анализировал формы, предшествующие капитализму. Маркс выделил три формы Gemeinwesen: азиатскую, античную и германскую, которые можно интерпретировать как самостоятельные модели перехода к государственности (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I. С. 461-493). Вторая идея была сформулирована Ф. Энгельсом в "Анти-Дюринге" (1878), где он, согласуясь с замечаниями Маркса, высказал предположение о двух путях становления государства - восточном и античном (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Изд. 2-е. Т. 20. С. 183-185). Позднее данную версию поддержал в своих работах Г.В. Плеханов, который рассматривал данные способы производства "как два сосуществующих типа". Наиболее авторитетно билинейная теория была сформулирована в "Восточной деспотии" Карла Виттфогеля. Для западного пути развития характерно формирование общества с частной собственностью, политическим равноправием граждан, ограниченным законами правового государства. Наиболее ярко данная модель эволюции была воплощена в античных полисах. Некоторые исследователи прослеживают ее определенные признаки в обществах горских народов. Для восточного общества (144) частная собственность имеет подчиненное значение, положение человека определяет его власть, место в иерархии управления. В обществе нет граждан, есть только подданные (Wittfogel 1957). Многие другие "азиатчики" - сторонники азиатского способа производства - также высказывались в 1950- 1980-е годы в поддержку билинейной теории (Э. Вельскопф, Ф. Тëкеи, М. Годелье, Л.А. Седов, М.А. Чешков и др.). В последние два десятилетия XX в. эти идеи были развиты и скорректированы в соответствии с новейшими достижениями политической антропологии в работах Л.С. Васильева (Васильев 1982; 1983; 1989; 1993 и др.). Васильев полагает, что генеральной линией социальной эволюции является процесс постепенной трансформации автономных общинных образований в вождества, а из них - в ранние и затем - в зрелые государства. Этот процесс происходил на основе монополизации доступа к управлению и контролю над производством и перераспределением. Так как власть и место в иерархии определяют статус индивида, частная собственность имеет подчиненный характер. В обществе нет граждан, есть подданные. В результате складывался государственный (Л.С. Васильев считает, что этот термин более удачен, чем термин "азиатский" в силу его универсальности) способ производства. Европейская структура (частнособственнический способ производства) представляет собой "мутацию", прообраз которой восходит к финикийской модели. Однако наиболее последовательно данный способ производства реализовался в античной Греции и Риме. Для этой модели общества характерны товарные отношения, частная собственность, политическое равноправие граждан полиса. Право было ориентировано на соблюдение законности и защиту интересов граждан. Это в конечном счете обусловило динамику развития Западной Европы и привело в Новое время к формированию правового государства и гражданского общества. Взгляды Васильева были поддержаны и развиты другими исследователями (Киселев 1985; 1989; Павленко 1987; 1989; 1991 и др.). Ю.В. Павленко выделил две модели ранних государств. Условимся называть их точечными и территориальными. Точечные ранние государства представляли собой нечто вроде городов-государств типа древнеегипетских или древнешумерских номов ("номовое государство" - термин И.М. Дьяконова и В.А. Якобсона). Их отличительными чертами являлись большая территория, сравнительно высокая плотность населения, сосредоточение всех сфер жизни в городе-столице. Прибавочный продукт создавался либо на особых государственных (или храмовых) участках, либо мог взиматься с общинников в форме ренты-налога (последний вариант, возможно, характерен для более крупных политий, когда государственные поля и поселения общинников находятся на большом расстоянии друг от друга). Соответственно ведущее место в управлении обществом занимала традиционная знать, которая выше была охарактеризована как "администраторы". Однако поскольку общества этого типа нередко возникали на основе (145) ирригационного земледелия, то в их управлении важную роль играл слой "жрецов", являвшийся хранителем общественно-полезных знаний и опыта (Шумер, Египет, Майя). Территориальные ранние государства представляли собой "крупные политические общности. Для них были характерны следующие признаки: большая территория, экономическая самостоятельность и обособленность отдельных провинций, сравнительно невысокая плотность населения. Структурно территориальная мультиполития представляла собой центральную политик) ("великое княжество") с городом-столицей и зависимыми от него другими политиями ("племенными княжениями", "удельными княжествами"). Прибавочный труд изымался на основе редистрибутивно-даннической эксплуатации, отчуждаемой от входящих в состав мультиполитии удельных политий. Со временем территориальные мультиполитии могли перерастать в более сложные структуры - "ранние империи" (держава Каролингов, Киевская Русь). Контроль над зависимыми политиями мог осуществляться в виде периодических объездов подвластных территорий - полюдья (Кобищанов 1995). В некоторых случаях для лучшей организации редистрибуции власть могла "клонировать" свои контрольные функции - создать несколько столичных городов (так было у дальневосточных народов с их системой "пяти столиц" - бохайцы, чжурчжэни и др.). Еще один вариант - постоянное перемещение власти по зависимым владениям. У Карла Великого долгое время не было столицы. Король разъезжал со своим двором по принадлежащим ему поместьям, и только в конце царствования Карл избрал столицей г. Ахен. Но во всех случаях был центр - "ядро" системы, в котором как бы концентрировался пучок различных видов власти и принимались наиболее ответственные решения. Какие функции лежали в основе деятельности правителей территориальных обществ? Если сравнивать их с администрацией обществ, образовавшихся на базе точечных политий, то нельзя не заметить одно отличие принципиального характера: в территориальных политиях органы власти чаще заняты не столько организационно-экономической и хозяйственно-редистрибутивной деятельностью, сколько военно-политической и данническо-редистрибутивной. Л.Е. Куббель предложил еще одну интерпретацию политогенеза, выделив три варианта: военный, аристократический и плутократический. В первом случае захват политической власти осуществляется военными лидерами при поддержке военной организации - военной демократии, военной иерархии и дружины. Этот вариант был характерен для большинства народов мира, например, для древних германцев, индейцев Северной Америки, банту Южной Африки. Во втором случае вожди сосредотачивали в своих руках руководство обществом и ограничивали доступ к управлению и ресурсам (Полинезия, Гавайи). В третьем варианте во главе общества находились отдельные богатые индивиды (бигмены), которые постепенно преобразовывали свой авторитет в политическую (146) власть (Меланезия) (Венгеров, Куббель, Першиц 1984; Куб-бель 1988: 134-138 и др.).

Альтернативы государству

В данной главе уже говорилось о существовании двух линий эволюции - иерархических и неиерархических обществ. В число неиерархических обществ были включены демократические общины горцев, к которым относятся и многие античные полисы. В этой связи правомерно сказать, что полисный путь - это альтернатива не только вождеству, но и государству. Во всяком случае, некоторые авторы не без оснований ставят резонный вопрос: а является ли полис государством? Израильский антрополог Моше Берент считает, что классический полис не может считаться государством. Полис был "безгосударственным обществом", в доказательство чего Берент приводит большое число разнообразных аргументов (Berent 2000; 2000а). В полисе не существовало готового государственного аппарата, а контроль над управлением обществом осуществлялся всеми его гражданами. Управление в Афинах можно рассматривать двояко - с точки зрения институтов и должностных лиц, с одной стороны, и с точки зрения людей, формулирующих политику, - с другой. В то время как политические учреждения комплектовались дилетантами, что указывает на отсутствие разделения труда, можно говорить о некоторого рода разделении труда, принимая во внимание "профессиональных политиков" в Афинах - демагогов и тех, кто выступал в народном собрании. И все же в том смысле, в котором эти люди могли бы называться правительством, это было, несомненно, негосударственное правительство. Афинский лидер не занимал никаких формальных постов и не имел в своем распоряжении государственного аппарата принуждения. Он был просто харизматической личностью, оратором (демагогом), который мог убедить людей в народном собрании принять его политику, но он все еще рисковал потерять свое влияние (и жизнь!), а его политика могла быть отвергнута в любой момент (Berent 2000a: 229). Концепция Берента определенно станет предметом обсуждения среди специалистов в области античной истории. Вместе с тем необходимо заметить, что в 1989-1991 гг. на страницах журнала "Вестник древней истории" уже прошла подобная дискуссия о характере римской государственности. Зачинатель полемики Е.М. Штаерман выступила с точкой зрения, очень похожей на позицию Берента. Согласно ее мнению, классический римский полис периода республики не может считаться государством. Аппарат исполнительной власти был ничтожно мал. Не было прокуратуры (147) и полиции. Не было ни налогов, ни аппарата для их сбора. Подати с провинций и рента за общественные земли собирались откупщиками. Истец сам обеспечивал явку ответчика в суд и сам же должен был заботиться об исполнении приговора. Все это свидетельствует, по ее мнению, о том, что "в Риме того времени, по существу, не было органов, способных принудить исполнять законы, да и сами законы не имели санкции" (Штаерман 1989: 88). В качестве этапов на пути к государственности Штаерман рассматривает диктатуру Суллы, правление Помпея, первый триумвират, триумф Цезаря. Но только при Августе был завершен процесс создания государства (административный аппарат, преторианская гвардия, когорты стражи, профессиональная армия). Почти все участники той дискуссии высказались против данной концепции. Лишь два человека прямо выступили в поддержку мнения Е.М. Штаерман. Один из поддержавших предположил, что причина этого в приверженности отечественных антиковедов к "эмпирическим, антитеоретическим исследованиям" (любопытно, что другой, принявший позицию Штаерман, был иностранец). Однако, как мне кажется, дело не только в этом. С точки зрения марксистской теории истории, античное общество было принято за некий эталон - классический образец древнего рабовладельческого государства. Это востоковедам было необходимо ломать голову, как и почему их общества отличались от эталона, какое место занимало рабство в их цивилизациях, почему не рабы, а крестьяне строили пирамиды фараонам, куда подевалась частная собственность на Востоке, почему между древностью и средневековьем в Азии не существовало столь же очевидного различия, как в Европе между античностью и феодализмом. В антиковедении подобных проблем не существовало. Здесь все было на месте - классы, эксплуатация, собственность. Значение и роль рабства для Греции и Рима представлялись очевидными. В Риме даже были зафиксированы большие восстания рабов - почти революции. Существовала логически непротиворечивая теоретическая база. Еще классиками социализма, в особенности Энгельсом в "Происхождении семьи...", был изложен марксистский взгляд на главные вопросы происхождения государства и классов в Греции и в Риме. Эти положения были уточнены советскими академиками в 1930-е годы и растиражированы в многомиллионных учебниках для средней и высшей школы. После всего этого на долю ученых осталось только подтверждать в очередной раз верность выводов марксистского учения либо уточнять многочисленные детали тех или иных частных вопросов. Скорее всего, именно комплекс этих обстоятельств сыграл злую шутку с отечественным антиковедением, обусловил стойкий иммунитет к теоретическим и компаративистским изысканиям, к пересмотру, казалось бы, общеизвестных аксиом. Однако признание греческого и римского обществ безгосударственными заставляет совершенно по-иному посмотреть на многие вопросы. Если принять точку зрения, что полис не является государством, то (148) следует признать, что совсем необязательно безгосударственное общество должно быть первобытным и, следовательно, цивилизация необязательно предполагает существование государственности. Сторонниками многолинейной теории исторического процесса обосновывается точка зрения, согласно которой отсутствие государственности необязательно предполагает низкий уровень развития общества (Kradin, Korotayev, Bondarenko et al. 2000; Крадин, Коротаев, Бондаренко, Лынша 2000). В этой главе уже цитировались исследования А.В. Коротаева, согласно которому в северо-восточном Йемене процесс перехода от иерархической системы к власти с горизонтальной племенной организацией сопровождался появлением классических признаков стадии "цивилизации" - частной собственности, товарно-денежных отношений, письменного права. Нечто подобное можно найти в истории цивилизации кельтов (галлов). Кельты заселяли большую часть Западной и Центральной Европы в I тыс. до н. э. В технологическом отношении кельты опережали многие народы Европы. Они строили глубокие шахты для получения соли и ртути, раньше других научились выплавлять железо и сталь, делать стальное оружие, создавать стеклянные украшения без швов, отмывать золото в Альпах. Это была многочисленная этнополитическая общность с единым языком и религией, деньгами. В кельтском обществе существовала развитая социальная дифференциация и множество рангов. Однако у кельтов не было ни письменности, ни единого государства. Всего существовало около ста кельтских политий. Археологи предполагают, что они более всего подобны вождествам. В период перехода от гальштата к латену наследственная власть вождей исчезла, контроль перешел в руки знати и выборных магистратов. Кельтские oppidia представляли собой настоящие города с длинными улицами, кварталами ремесленников, святилищами, мощными фортификационными сооружениями. Наиболее крупные из них имели площадь в пределах 600-1600 га. Если судить по отчетам Цезаря римскому сенату, легионеры уничтожили несколько сот oppidia, количество истребленных кельтов исчислялось сотнями тысяч. Еще одним альтернативным государству вариантом является социальная эволюция сложных обществ кочевников-скотоводов. Этнографические исследования скотоводческих народов Передней Азии и Африки показывают, что экстенсивная пастушеская экономика, низкая плотность населения, отсутствие оседлости не предполагают необходимости развития сколько-нибудь институализированной иерархии. Следовательно, можно предположить, что потребность в государственности для кочевников не была внутренне необходимой. Сложная иерархическая организация власти в форме "кочевых империй" и подобных им политических образований развивалась у номадов только в тех регионах, где они были вынуждены иметь длительные и активные контакты с более высокоорганизованными земледельческо-городскими обществами (скифы и древневосточные и античные (149) государства, кочевники Центральной Азии и Китай, гунны и Римская империя, арабы, хазары, турки и Византия и проч.). Это предопределило двойственную природу "степных империй". Снаружи они выглядели как деспотические завоевательные государства, так как были созданы для изъятия прибавочного продукта извне степи. Но изнутри империи номадов оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Сила власти правителя степного общества основывалась на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани и набегов на соседние страны. Кочевники-скотоводы выступали в данной ситуации как класс-этнос и специфическая ксенократическая (от греч. ксено - наружу и кратос - власть) или экзополитарная (от греч. экзо - вне и политая - общество, государство) политическая система. Образно можно сказать, что они представляли собой нечто вроде "надстройки" над оседло-земледельческим "базисом". С этой точки зрения, создание "кочевых империй" - это частный случай "завоевательной" теории политогенеза. При этом кочевая элита выполняла функции высших звеньев военной и гражданской администрации, а простые скотоводы составляли костяк аппарата насилия - армии (Крадин 1992; 1996 - здесь же историография вопроса)[23]. Вне всякого сомнения, данную политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельство того, что такая структура управления была примитивной. Как было показано выше, греческий и римский полисы также не могут считаться государствами. Но как быть с кочевниками, каким термином описать существо их политической системы? Учитывая ее негосударственный характер и развитую иерархическую структуру, мной было предложено характеризовать "кочевые империи" как суперсложные вождества (Крадин 1992; 1996). Суперсложное вождество в форме кочевых империй - это уже реальный прообраз раннего государства, уже реальная модель, прообраз раннегосударственного общества. Если численность сложных вождеств измеряется, как правило, десятками тысяч человек, то численность суперсложного вождества составляет многие сотни тысяч и даже больше (применительно к кочевым империям Центральной Азии в пределах 1-1,5 млн чел.). Данные вождества имели сложную систему титулатуры вождей и функционеров, вели дипломатическую переписку с соседними странами, заключали династические браки с земледельческими государствами и соседними кочевыми империями. С точки зрения соседей, такие кочевые общества воспринимались (150) как самостоятельные субъекты международных политических отношений. Для них характерны зачатки урбанистического строительства (уже хунну стали воздвигать укрепленные городища, а "ставки" империй жужаней, тюрков и уйгуров представляли собой настоящие города), возведение пышных усыпальниц и заупокойных храмов представителям степной элиты. В некоторых суперсложных вождествах кочевников элита пыталась вводить зачатки делопроизводства (хунну), в некоторых существовала записанная в рунах эпическая история собственного народа (тюрки), а некоторые из подобных кочевых империй (в первую очередь Монгольскую державу первых десятилетий ХIII в.) хочется прямо назвать государством.

(151)

Глава 5