Теоремы экологии как основа управления природопользованием

Афоризмы Б. Коммонера завершают длинный путь от общесистемных закономерностей до обобщений, касающихся природопользования и поведения людей в их взаимосвязи с природой. Путь долгий и для автора довольно мучительный. Хотелось ничего не упустить, сформулировать недостающие звенья обобщений и в то же самое время не сказать лишнего. Едва ли это удалось со стопроцентной гарантией: около 240 афоризмов, гипотез, законов, правил, принципов, порядка 250 обобщений — на такой дистанции никто не гарантирован от недоговоренностей и перехлестов. Имеются и совпадения — всего лишь различные трактовки одной и той же закономерности в различных научных отраслях. Вероятно, такое большое количество закономерностей невозможно ни разом запомнить, ни учесть в практической деятельности. Но в теоретической науке нет ничего лишнего, а существует только верное и неверное. Или, говоря словами Л. Больцмана, нет ничего практичней хорошей теории.
Читатели смогли убедиться, что отнюдь не все сформулированные закономерности могут быть математически точно выражены, хотя большинство из них доступно обосновать эмпирическим рядом данных или даже изобразить в виде формулы. Лишь небольшую часть положений приходится принимать как аксиому или пока еще трудно доказуемую гипотезу. В целом же теоремы экологии — логический ряд обобщений. Если угодно, можно выделить «основные» и «второстепенные» из них, естественно, с учетом цели применения. Именно поэтому весь массив закономерностей был разбит на логические блоки. Их оказалось 25. Они отображены на обобщающих блок-схемах и имеют ту же нумерацию и название, что и разделы книги. Прямое практическое значение для проектантов имеют блок-схемы 3.14 и 3.15, теоретическое — 3.12 и 3.13, а фундаментальное — блок-схемы 3.10 и 3.11, в значительной мере 3.9 и отчасти 3.8. Блок-схемы 3.2 — 3.7 в основном имеют общенаучное значение и одновременно помогают понять суть экологических процессов. Разделение это достаточно условно, так как фактически нет границы между фундаментальными и прикладными отраслями знания, а наука — единый саморазвивающийся организм.

П. Эрлих, заканчивая сврю статью «Стратегия охраны природы, 1980—2000» и характеризуя отношения между экологистами и технократами, пишет*: «Политики, экономисты, инженеры, хозяйственники и т. д.,— все будут просить вас быть «разумными», «подходить с ответственностью» и идти на компромиссы. Вы обнаружите, что вам противостоят люди — часто умные, приятные, благонамеренные люди, которые хотят всего лишь продолжать действовать так, как вполне можно было действовать в последние два столетия. Помните всегда: эти люди ваши противники. Какими бы благими ни были их намерения, они невольно несут угрозу вам, вашим детям и детям ваших детей. То, что от их деятельности пострадают и они сами, и их потомки, не делает их менее опасными для всего мира». Благими намерениями вымощена дорога в ад. Разговор между самыми умными и приятными людьми, пока он идет в рамках устаревшей научной парадигмы, напоминает беседу слепоглухонемых и к тому же лишенных осязания. Кроме зрения у людей должно появиться желание видеть проблему. Иначе очень сомнительно, чтобы кто-то стал использовать во благо приведенные в этой главе обобщения, тем более, что это требует интеллектуальных усилий.
Возможно, необходимы более широкие комментарии, поскольку в главе использованы умозаключения многих высокопрофессиональных лиц, понять которых мешает глухота специализации. Часть обобщений сделаны на основе каких-то знаний автора, оставшихся также за кадром. Жизнь покажет, сколь обширными должны быть разъяснения. Далее в этой книге, как кажется, необходимо рассмотреть экологические подходы к природным ресурсам (глава 4), способам поддержания экологического баланса (глава 5), осветить процессы происходящей на наших глазах экологизации всех сторон жизни людей (глава 6) и обратить внимание на потребности человека (глава 7), ибо нужно знать и то, что необходимо людям, а не только то, что их окружает.

ГЛАВА 4
РЕСУРСОЛОГИЯ

ПРИРОДА И ЭКОНОМИКА

Постановка проблемы «природа и экономика» имеет явный подтекст невольного противопоставления экономических устремлений людей и целей охраны природы. Нередко при этом указывается на смысловое единство экологии и экономики, поскольку оба раздела научного знания в названии имеют один корень «экос» (дом) и, следовательно, рассматривают две стороны глобальной среды обитания человека в пределах его большого дома — Земли. Появляются и сопутствующие вопросы типа: а как соотносятся антропогенные изменения в природе с нуждами человека как биосоциального существа? Или: каковы же объемы экологии и экономики, какая из отраслей науки «шире» и «уже», — экология «входит» в экономику, подчинена ей, или, наоборот, экономика включена, либо должна быть включена в экологию. Чему следует отдавать приоритет — экономическому развитию или охране природы? Все подобные вопросы требуют четких ответов.
Прежде всего рассмотрим, каково соотношение между охраной природы как сохранением среды жизни человека и экономикой, противостоят ли они друг другу или нет, а если да, то насколько и как. Возможно ли «бесконфликтное» развитие человечества в его взаимоотношениях с природой, не ведущее к экологическим кризисам?
Здесь следует напомнить о специфике развития человечества в отличие от эволюции других видов живого. Каждый вид входит в определенную экосистему или их совокупность, «вписан» в них, эволюционирует вместе с ними и ограничен емкостью среды именно этих образований, а также внутренними для вида факторами, зависящими от плотности его населения (разд. 3.5 и 3.8). Человечество панэйкуменно, глобально вписано в экосистему суши и использует ресурсы водной среды. Благодаря разумной деятельности оно проявляет себя как неограниченно растущая система типа раковой опухоли, хотя и структуризированно по иному принципу (глава 2). Факторы, зависящие от плотности, в человеческом обществе преломляются через социально-экономические механизмы и до сих пор не ограничивали рост человечества на биологическом уровне. Если это происходило, то через военно-политические, социально-экономические и социально-экологические кризисы. Экологически люди выступают в роли неразумных паразитов, разрушающих среду жизни. Каждый отдельный человек при этом стремится сохранить свою среду обитания, а вместе они действуют уничтожающе разрушительно.
Происходит это потому, что, исходя из второго начала термодинамики, перефразированного для больших открытых систем в форме «любая (неограниченно растущая) система может развиваться только лишь за счет
(деструкции) окружающей ее среды» (разд. 3.2.3), экономическое (и любое другое) развитие человечества возможно при непременном условии постепенного разрушения окружающей его природы. В этом смысле экономика, основанная на принципе расширенного экстенсивного воспроизводства, всегда противостоит сохранению природы. Чем интенсивнее и скорее потребление невозобновимых естественных ресурсов и больше доля изъятия возобновимых благ, тем значительнее нарушение окружающей человека природной среды — экосистем и геосистем.
Однако критики экологического варианта второго начала термодинамики указывают на то, что живая материя не всегда «подчиняется» правилу стремления к максимальной энтропии, обладает негэнтропийными свойствами, прежде всего способностью к созиданию. Критики по-своему правы. Дело в том, что экологически трансформированное второе начало термодинамики обычно не формулируется с ограничениями по времени и пространству. В пределах относительно коротких интервалов времени, а именно малых его. промежутков по сравнению с индивидуальными сроками существования организма, вида (в том числе человека разумного), живого вещества планеты и т. д., негэнтропийные процессы могут преобладать или находиться в равенстве с энтропией. Однако такое явление ограничено не только во времени, но и пространственно. Принцип «что-то всегда за счет чего-то» сохраняется неукоснительно, но изменения в среде, происходящие при негэнтропийном развитии относительно небольшого объекта, иногда оказывается пренебрежительно малыми. Мы их не знаем или игнорируем из-за кратковременной несущественности. Малые изменения постепенно накапливаются во времени и пространстве, возникает качественный сдвиг, в мире живой природы воспринимаемый как старение системы, а в соотношении природы и человека как экологический кризис*.

Созидающая роль человека в ходе его экономического развития — хороший пример сказанного. В небольшие промежутки времени в пределах относительно узкого пространства люди не только противостоят энтропии, но и способны создавать негэнтропийные чудеса. Однако это всегда происходит за счет каких-то сдвигов в окружающей их среде. Примеры: получение высокой урожайности на полях идет за счет предельного сукцессионного омоложения природных систем, их упрощения вплоть до монокультуры, а техническое конструирование — за счет все большего привлечения энергии и изменения содержания химических элементов в различных геосферах Земли (в этом одна из причин глобального распространения загрязнений).
Хорошей иллюстрацией служит также изменение соотношения между энергетикой получаемого полезного продукта в земледелии и энергетическими затратами по мере развития сельскохозяйственных технологий (показателя эксергии). Единица энергетических затрат дает следующее количество полезного эффекта и соотносится к ним.

Следовательно, энергетическая эффективность снизилась почти в 30 раз. Одновременно, как известно, шло и усиление загрязнения среды сельскохозяйственным производством (более широкие обобщения см. в разд. 3.14).
Все успехи человечества основывались на двух процессах — регенерации природных систем и их постепенной деградации. Например, высокая урожайность монокультур объясняется большими регенерационными способностями омоложенных и даже полуразрушенных экосистем. Поле — это зарастающая рана на теле живого покрова Земли. Перепромысел есть пример хозяйства «на заклание» ресурса. Любое производство, даже «безотходное», невозможно без выбросов энергии, возрастание которых грозит термодинамическим дисбалансом.
Одно время (в 30-е — 50-е гг.) в СССР даже существовала «модная» директива «взять взаймы у природы». Нечто подобное было и в других странах. При этом предполагалось, что по мере экономического развития будет нетрудно отдать долги. Эта психология отчасти сохранилась и поныне, хотя сейчас мы хорошо знаем, что ошибались, и что потомки будут платить очень дорого по векселям природы, значительно дороже, чем мы. Но теоретической подосновой упомянутой директивы была объективная экономическая закономерность. Не учитывалось только, что норматив экономической эффективности со временем снижается. Нынешние вложения в природопользование (а, следовательно, и в охрану среды!) в экономическом смысле выгоднее, чем будущие. Но сами-то естественные ресурсы становятся все более дефицитными, дорожают. Кажущееся противоречие возникает оттого, что хозяйство направлено на деструкцию объекта пользования — «взаймы» обычно берется больше, чем природа может дать без ущерба для себя.
Пока все эти процессы были локальными, изменения в среде жизни можно было игнорировать. Но как только они достигли глобального размаха, так немедленно возникли термодинамический, химический (загрязнения) и дисбалансный (нарушения экологического равновесия) кризисы, с которыми сталкивается человечество.
Следовательно, пока развитие антропосистемы неизбежно разрушает природную среду, можно рассчитывать лишь на относительно кратковременные (в историческом масштабе времени) негэнтропийные успехи. Именно этот факт сближает цели экологии и экономики, эксплуатации и охраны природы. Такое сближение особенно необходимо в связи с тем, что охрана природы одновременно есть и охрана человека в том смысле, что мы, люди, тоже часть природы, и если умрет природа, то не станет и человечества.
Глубокое понимание этого факта нельзя признать достаточно распространенным. Существуют два заблуждения, основанных на верных общеметодологических принципах, а потому особенно живучих. Совершенно справедливо указывается на то, что природа эволюционирует, а человек постепенно адаптируется к новым для него условиям существования. А отсюда делают неверный вывод: и природа, и человек, дескать, «привыкнут» к любому воздействию. Ошибка возникает от неверного восприятия масштаба времени. Эволюция и даже адаптация — медленные процессы, не совпадающие по скорости с антропогенными изменениями природы и среды жизни человека. Первые требуют многих поколений живых организмов и кругов геохимического обмена вещества (самые короткие из этих кругов протекают в биосфере столетиями, поколение людей длится около 25 лет), вторые — всего лишь немногих лет, дней, а иногда и часов (перелет человека-мигранта на новое место жительства из умеренных широт на север или на юг занимает часы, переезд из деревни в город — даже их доли). Несопоставимость интервалов времени делает надежды на приспособительную эволюцию и безболезненную адаптацию (коадаптацию) недостаточно обоснованными.
Четко проявляется эффект (закон) бумеранга (разд. 3.12). Этот бумеранг возвращается значительно быстрее, чем может «увернуться» от него человечество. Не природа как таковая, а измененная людьми природа, реагируется со скоростью значительно большей, чем у природных процессов, воздействует на всю жизнь человечества. Природа, в том числе природа человека, остается лишь страдающей подосновой, слишком медленно реагирующей грозными последствиями.
Эволюция бессильна в условиях быстрой антропогенной трансформации природы. Если она что и может дать, то это новые, в основном вирусные, заболевания и устойчивые к ядам популяции животных. Адаптация человека к новым, быстро меняющимся условиям жизни связана с нарушением здоровья. Вообще адаптационный, и особенно эволюционный процесс по своему определению антигуманен. Он основан на естественном отборе, где «интересы» популяции, вида, экосистемы выше «интересов» особи. Однако придерживаясь гуманистических принципов («не убий»), необходимо что-то противопоставить жестокости естественного отбора. Например, подбирать людям-мигрантам климатически благоприятные для них (аналогичные ранее привычным) новые места жизни, создавать в городах некоторые черты деревни, улучшать в них природные, социальные и экономические условия существованию (глава 6 и 7). В этом вновь экология, на этот раз человека, теснейшим образом переплетается с экономикой.
Не существует и достаточно глубокого понимания возможностей сопротивления энтропийным процессам. Либо доминирует откровенно пессимистическое мнение о бесполезности усилий, либо негэнтропийные вспышки объявляются правилом, основной тенденцией развития, либо, и это хуже всего, делаются заявления о том, что Земля лишь колыбель человечества, а его задача — заселению Космоса (а следовательно, что же заботиться о нашей планете, ее природе!). Следует четко указать на то, что:
1) человечеству, согласно правилу соответствия условий среды генетической предопределенности организма (разд. 3.5.1), нужна природа того эволюционного отрезка, в котором оно возникло и эволюционировало; «коренное» (в геологическом смысле) преобразование среды жизни было бы смертельным для людей;
2) в разумных пределах человек может и должен управлять природной средой, что замедляет энтропийные процессы и дает людям возможность убыстренного социально-экономического развития;
3) в принципе можно развивать среду жизни Земли за счет космического пространства, но выселение людей в Космос — утопия, поскольку они — порождение биосферы земного типа, являются ее частью и не могут поколениями существовать вне ее уникальных условий; с точки зрения экономики это типично экстенсивный путь развития, экспансия, исторически исчерпавшая себя по крайней мере век назад;
4) эколого-ресурсное развитие человечества подчиняется объективным законам (глава 3), воздействующим и в определенной степени определяющим не только соотношение в системе «природа — человек», но и социально-экономические характеристики общества.

Эти выводы следуют из всестороннего анализа ситуации, а не из односторонних парадигм*. Последний из выводов требует более подробной расшифровки.
Обратимся к рис. 3.10, показывающему соотношение экологических кризисов и так называемых экологических (хозяйственных) революций — ответных реакций в развитии человечества на кризисное состояние системы «природа — человек». Оставляя в стороне доантропогенный эволюционный экологический кризис, приведший к возникновению существ, изготовляющих орудия труда, можно отметить, что первая экологическая революция была реакцией на нехватку естественных продуктов живой природы при выходе человечества из фазы чисто биологического существования. Она ознаменовалась активным воздействием людей на природу путем выжигания растительности (для улучшения пастбищ диких животных) и организации массовых охот («биотехническая» революция). Вторая экологическая революция произошла как следствие перепромысла крупных животных (кризис консументов) и истощения ресурсов собирательства, что привело к развитию примитивного орошаемого земледелия и скотоводства. Третья «промежуточная» экологическая революция была следствием ограниченности ресурсов орошаемого земледелия и привела к широкому переходу к богарному (неполивному) земледелию. Сведение лесов и общее истощение ресурсов растительного мира (кризис продуцентов), привело к промышленной революции — широкому использованию минеральных ресурсов,— переросшей в научно-техническую революцию текущего времени (подробней см. главу 6). Современный экологический кризис характеризуется опасным загрязнением биосферы (кризис редуцентов), приближением к безопасному максимуму использования энергии (энергетический, или термодинамический кризис) у поверхности земли и резким нарушением экологического равновесия. Ему соответствует начавшаяся гуманитарная экологическая революция, если угодно, ноосферная революция замыкания производственных циклов, максимальной экономии энергии, миниатюризации технических объектов, экологического планирования, позволяющего поддерживать и улучшать экологическое равновесие, регуляции демографических процессов, подавления конфронтации пока еще иногда военным, но как правило экономическим путем, через экономическое давление. Как только социально-экономическая взаимозависимость стран станет абсолютной (подобно органам в организме), так экономические механизмы получат абсолютный приоритет. Окончательно наступит постконфронтационная эпоха (см. главу 6).
Специфической чертой современной экологической революции можно считать понимание, что от принципа безудержного преобразования природы и неограниченной ее эксплуатации следует перейти к экономии природных ресурсов и весьма осторожному изменению природной среды жизни. Важной особенностью служит также постепенное осознание того, что от одностороннего изменения природного цикла системы «биосфера — человек» необходимо переходить к двусторонней адаптации («коэволюции»), уделив основное внимание рациональному преобразованию человеческого общества для его «вписания» в биосферу.
Адекватно паре «экологический кризис — экологическая (хозяйственная) революция» шло изменение управленческих (господствующих) структур общества. Вплоть до развития богарного земледелия, т. е. до третьей экологической революции, общественные ценности лежали за пределами индивидуального присвоения и регуляции. Личный труд не давал обильного прибавочного продукта. В рамках земледельческого этапа развития человечества возникло рабовладельческое и феодальное принуждение. При этом высшей ценностью сначала был труд рабов, вообще труд при практически неограниченном освоении земель. Затем, с возникновением земельного лимита, такой же ценностью стала пара «труд — земля». Ни восстания рабов, ни крестьянские войны не могли дать человечеству ничего нового, так как у их носителей не было каких-то особых ценностей. Раб был носителем того же труда, а крепостной крестьянин добавлял к нему уже существовавший элемент в виде земли. Ресурсопользование никак не менялось, и не могло измениться.
Выдвижение капитала в качестве особой и необходимой ценности промышленного этапа развития создало тройственную формулу «труд — земля — капитал». Эволюция общественного развития, порой нарушавшаяся вскрывающимися фурункулами буржуазных революций, бессмысленных по своей экономической сути, но блестящих по социальному орнаменту и кровавых по результатам, привела к эпохе капитализма. Носитель нового элемента ценности — капиталист стал у руля общественного развития. «Дикий» капитализм породил эпоху народных бунтов и пролетарских революций, которые, как и восстания рабов, и крестьянские войны, были бесплодны. Пролетариат — носитель всего лишь труда, и приход его к абсолютной власти не означал бы ничего другого, кроме возврата рабства. Такой процесс объективен, что и показал сталинизм при всей субъективности происходивших процессов. Для продвижения вперед требовалась новая общественная ценность, исторически новый ресурс. Им стала информация, знание, наука. Научно-техническая революция выдвигает нового управленца-менеджера, а наряду с ним ученого-технократа, все больше стесненного своей гуманитарной и экологической малограмотностью.
Живой труд в наши дни в значительной мере теоретически может быть заменен автоматами и роботами. Интенсификация земледелия и переход к закрытому грунту снимает дефицит земли для производства пищи. Быстрое обновление капиталов снижает их дефицит. ЭВМ интенсифицируют мышление. Самым слабым звеном оказывается человек и среда его обитания.
Природа как таковая выживет. Вероятно, сохранится и жизнь. Но крайне уязвима среда, необходимая для жизни человека, а значит сам человек. Экономика без человека бессмысленна: машина не ходит в магазин и не покупает товары.
Воспроизводство на научной основе природы для человека и оптимальное воспроизводство самих людей стали необходимостью. Эти огромные ресурсные циклы как-то выпали из экономической жизни, попали в «непроизводственную» сферу, что совершенно абсурдно. Вне природных и трудовых ресурсов, их воспроизводства не может существовать экономики. И в этом аспекте экология оказывается глубоко социально-экономической наукой.

Экономика имеет дело с тем, что так или иначе вовлечено в хозяйственный оборот, поэтому сама по себе она не может заниматься экологическими проблемами. Это свойственно широкому комплексу эконологии — новому разделу науки, возникшему на грани экологии и экономики*.
Что же важнее: экономическое развитие или сохранение природы? Такой вопрос не может быть признан корректным. Если мы будем стремиться лишь к экономическим целям, убыстрение энтропии уготовит нам скорый конец. Если бы попробовали нацело законсервировать всю природу, то экономическое развитие остановилось бы. Более того, мы должны были бы перестать есть, пить, дышать, т. е. вычеркнули бы себя из текста природы. Но ведь человек — тоже дитя природы... Следовательно, не «что важнее», а в каких пропорциях с энтропийной динамикой среды должно идти экономическое развитие с тем, чтобы давление человечества на природу не превышало разумного уровня.
Само понятие «разумного уровня» очень условно и диалектично. В далекие от нас времена охоты и собирательства «разумным» был уровень самовосстановления плодов земли, от которых прямо зависели люди на своем индивидуальном участке обитания. В противном случае они должны были уйти за пределы известной им ойкумены. В наши дни в соответствии с наиболее острыми проявлениями экологического кризиса «разумность» определяется тремя основными показателями:
1) недопущение выхода геофизических систем планеты из стационарного состояния из-за перепроизводства энергии;
2) лимитирование выброса синтетических и других антропогенных веществ, а также извлечение химических элементов из земной коры на ее поверхность в пределах самоочищающих способностей редуцентов и толерантности живого вещества планеты, исходя из свойств самых малоустойчивых к загрязнениям групп видов;
3) поддержание экологического баланса в пределах экономической оправданности без проявления признаков деградации природных комплексов вплоть до устойчивого опустынивания.
Следовательно, отличие от далеких времен наших предков состоит в том, что наше благополучие основано на самовосстановлении систем природы, тогда как предкам нужны были лишь ее естественные плоды. Строго говоря, ничего не изменилось, потому что объектом эксплуатации, как ранее объектом собирательства и охоты, остается все та же биосфера (за исключением минеральных ресурсов) и ее отдельные регионы, дающие природные ресурсы для жизни людей.
Нетрудно заметить, что только что перечисленные экологические условия имеют прямое отношение к экономике. Она строго районирована по климатическим и другим геофизическим показателям. Степень загрязнения среды жизни — функция от «экономичности» производств. Экологическое равновесие четко связано с интенсивностью преобразования природных систем в агро- и урбокомплексы, не имеющие свойств саморегуляции или обладающие очень слабыми такими способностями.
Первое ограничение в основном энергетического свойства, хотя сжигание минерального топлива связано с загрязнением биосферы самым непосредственным образом — радиоактивными веществами, тяжелыми металлами, углекислым, сернистым газами, веществами типа NO_x и т. п. Второе ограничение принадлежит главным образом производственному сектору хозяйства, однако затрагивает и скотоводство, и земледелие — загрязнение пестицидами, минеральными удобрениями, отбросами животноводческих комплексов и т. п. Третье ограничение относится преимущественно к интенсификации промысла, агротехническому преобразованию естественных экосистем и созданию хозяйственных инфраструктур. Оно, как и два остальных, тесно связано со всем комплексом: в частности, на экологический баланс весьма отрицательно влияют открытые разработки минеральных ископаемых, геофизические аномалии, загрязнение среды обитания растений и животных и т. п.
Необходимость ограничений в природопользовании обычно не осознается вплоть до момента, когда цена (стоимость) природного ресурса не возрастает до предела невыгодности его эксплуатации. Как только расходы на получение ресурса, несмотря на все ухищрения, приближаются к сумме получаемых от него доходов, так становится ясной конечность ресурсной возможности. Обычно природная система, из которой черпались ресурсы, оказывается истощенной, но не настолько, чтобы погибнуть (безвозвратно деградировать). В той или иной мере она сохраняет способность к самовосстановлению. Пока исключения были сравнительно редки и касались главным образом представителей животного мира, отчасти плодородия почв. В эпоху перепромысла (50 — 10 тыс. лет назад) исчезло с лица планеты немало видов крупных животных. Истреблял их человек и позже, вплоть до наших дней. При этом, как известно, пропорция между непосредственно уничтоженными (истребленными) видами и стертыми с лика Земли в результате трансформации местообитаний изменялась в сторону увеличения роли косвенных факторов. Ныне около 3/4 видов крупных животных и растений исчезают от изменения среды обитания. Для трав, членистоногих и других мелких организмов этот показатель близок к 100%. При разрушении почв пока преобладает прямое неразумное вмешательство людей, но можно предвидеть усиление роли косвенных факторов (аридизации и т. п.
Воздействие косвенных причин, часто имеющее цепной характер, учесть намного труднее, чем прямое влияние. Но и непосредственное изменение любого рассматриваемого объекта тоже не всегда ясно определяется. Точечные нарушения всегда кажутся малозначащими («от многого немножко...»). Кроме того, действует психологическая установка, которую утрированно можно выразить словами: «ему можно, а почему мне нельзя?». Наконец, удаленное событие кажется всегда менее грозным, чем нависшее над головой. Сколько неразумного совершают люди из-за этого наивного представления! (см. принцип удаленности события в разд. 3.15).
Расширение и усовершенствование способов и средств эксплуатации ресурса происходит обычно даже в больших масштабах, когда запасы самого ресурса уже иссякают. Остатки стараются извлечь все более изощренными, эффективными способами. И лишь когда грянет гром полного истощения ресурса, вспоминают, что и необходимости-то столь рьяной погони за ним вовсе не было. Уже давно есть альтернативные технологии, перспективные линии экономического развития на основе другого ресурса и т. д. и т. п.* Инерция традиционной экономики, линейного развития порой оказывается исключительно сильной, доходящей до абсурда.

Стремление как можно дольше продлить использование ресурса традиционного методами без поиска альтернатив очень характерно и, как правило, доминирует над разработкой новых способов удовлетворения хозяйственных нужд. Психология экстенсивного расширения природопользования вместо поиска выгодных интенсивных форм получения нужного продукта или его полноценного заменителя, как правило, безраздельно доминирует до тех пор, пока безуспешность такой стратегии не делается абсолютно очевидной.
Например, первой реакцией на нехватку вод в южных морских и озерных бассейнах нашей страны стал проект переброски вод, в то время как обычная логика подсказывает, что альтернативные решения имеют значительно большую перспективу. Так, по существовавшим проектам первой очереди предполагалось ежегодно перебрасывать 7 км³ вод северных рек на юг европейской равнины. В то же время убыль воды в бассейнах южных рек теоретически уже в 90-е гг. могла суммарно составлять около 65 — 70 км³. Ясно, что в этом несбывшемся варианте событий потребовалось бы значительное увеличение объема перебрасываемой воды. На 2000 г. для поддержания баланса вод на юге нужна была бы переброска около 100 км³ за год*.

Такое количество вод уже нельзя изъять из бассейнов северных рек без тяжелых последствий для природы и экономики Севера. Все эти прогнозы оказались некоррекными. В 80-е гг. уровень Каспийского моря начал расти, воды Азова вновь опресняются, а водность бассейнов впадающих в них рек неожиданно возросла.
Это очень поучительный урок. «Жесткое» регулирование природных процессов всегда эколого-экономически рискованно. Оно не обладает буферностью, столь характерной для природы, возможностью перевода процесса с положительным знаком на процесс со знаком отрицательным (разд. 3.14). Следовательно, нужно искать новые пути регуляции и увеличения потенциальной водности на южном макросклоне Европейской равнины в случае ее естественного снижения и значительно экономить водные ресурсы. Такие пути есть. Это и экологическая оптимизация территории бассейнов южных рек, которая может дать устойчивый прирост стока на 10 — 15%; и переход к новым экономным и менее водоемким технологиям орошения; и более широкое использование сбросных вод; и даже смелые решения типа использования закрытого грунта больших размеров.
Время от времени оживляются разговоры о необходимости переброски вод рек Сибири в Среднюю Азию. Ситуация в Приаралье близка к катастрофе. Из Амударьи и Сырдарьи на орошение разбирают порядка 86% стока. То одна, то другая, то обе реки не достигают Аральского озера, превратившегося в два изолированных водоема. В то же время сбросные воды «созидают» огромный Сарыкамышский бассейн. Качество вод стремительно ухудшается. Рост населения идет с темпом 3,6%, а темп экономического роста не менее стремительно сокращается. Возникают ножницы. Теоретически необходимый прирост производимого дохода должен был бы составлять 1,4% в год, иначе идет обнищание. Фактически же, например, в Туркмении, темпы роста национального дохода в 1975 — 1990 гг. сократились не менее, чем в 35 раз, продукции промышленности примерно в 10 раз, а сельского хозяйства в 4 раза и более. И эта тенденция очень устойчива — наблюдается с 50-х гг. Также стремительно сокращались в регионе темпы роста производительности труда — иногда в десятки раз.
Из этой эколого-экономической ситуации единственный выход — правильное экологическое, социально-экономическое и демографическое планирование, основанное на имеющихся территориальных ресурсах. Переброска вод повела бы к еще большим экономическим и демографическим диспропорциям, а экологически закончилась бы крахом, поскольку вода, как и любой другой экологический компонент, в излишнем количестве является загрязнителем. В Средней Азии излишняя обводненность привела бы к тотальному засолению и подтоплению полей — грандиозной экологической катастрофе без всяких перспектив выхода из нее.
Совершенно очевидно, что капиталовложения в переброску вод при значительности их размеров соверше