Я пытаюсь следовать религии по-своему, но, кажется, ничего не происходит. Что я должен делать?

А во время вчерашней беседы я впервые заметил в себе это непод­вижное место. Не смогли бы вы побольше об этом поговорить?

Йога Дивья, это не то, о чем нужно говорить. Не думай об этом — просто чувствуй это. Если ты начнешь об этом думать ты снова собь­ешься с пути. Это чувствующее пространство внутри тебя; оно не имеет ничего общего с мыслью. Мысль будет помехой. Чувствуй это! Мол­ча сиди и чувствуй это, наслаждайся этим, смейся с этим, плачь и ры­дай с этим, но только не думай об этом.

Как только ты об этом подумаешь, в ту же секунду ты уйдешь от этого так далеко, как это только возможно. Ибо думание всегда отво­дит тебя от насущного.

Перед тобой цветок розы, а ты начинаешь о нем думать, и тогда между тобой и розой возникает многомильная дистанция. Мышление есть по сути своей отдаление. Мышление создает дистанцию. Если ты действительно хочешь быть с цветком розы, забудь о мышлении. Будь с цветком розы! Плачь с ним, пой с ним, танцуй с ним, будь с ним — и ты узнаешь.

Это узнавание не имеет ничего общего с мыслью.

Я больше ничего не могу об этом сказать. Ты нашел в себе прекрас­ное место. Только избегай мышления! Будь ближе и ближе к этому месту. Да, есть такое место, где «я движусь и совсем не движусь. Я как луна, что под бегущими волнами». Да, в тебе есть такая вечность. Вре­мя движется лишь на поверхности. А в тебе есть такое пространство, что без начала и без конца. В тебе есть такое пространство, где никог­да не происходят изменения.

С тех пор, как я узнал в себе это пространство, не произошло боль­ше ничего — никакого кризиса, никакой катастрофы, никакого проис­шествия. С тех пор, как я обосновался в этом пространстве, всё оста­лось прежним — и лишь на поверхности менялись тысячи вещей. Ко­лесо продолжает двигаться, но в самом центре движения нет.

Это то, что известно как центр циклона...

Во времена царя Махмуда, завоевателя Газны, жил молодой человек по имени Хайдар Али Джан. Его отец, Искандар Хан, стремясь добиться для него покровительства императора, послал его изучать духовные материи у величайших мудрецов того времени.

И когда Хайдар Али поднаторел во всяких повторениях и упражнениях, когда он узнал истину и освоил зикры суфийских школ, отец представил его императору.

«Великий Махмуд, — произнес Искандар, — этот юноша, мой старший и самый умный сын, прошел особое обучение методами суфиев, с тем, чтобы занять достойное место при дворе вашего величества, ибо нам известно, что вы в наше время покровительствуете учености».

Махмуд и глаз не поднял, а только сказал: «Приведи его опять через год».

Слегка разочарованный, однако питая высокие надежды, Искандар послал Али изучать труды великих суфиев прошлого и посетить в Багдаде гробницы древних Мастеров, с тем, чтобы время отсрочки не было потрачено впустую.

Когда он опять привел юношу во дворец, он сказал: «Гордость эпохи! Мой сын проделал большие и трудные путешествия, и за это время к своим познаниям упражнений он добавил основательное ознакомление с классиками Людей Пути. Умоляю вас, проэкзаменуйте его, чтобы он смог показать, что способен стать украшением двора Вашего Величества».

«Пусть он, — не став дальше его слушать, сказал Махмуд, — вернется еще через год».

В течение следящих двенадцати месяцев Хайдар Али, проделал путь через Оксас, посетил Бухару и Самарканд, Квазр-и-Арифин и Ташкент, Душанбе и турдаты суфийских святых в Туркестане.

Когда он вернулся во дворец, Махмуд Газнийский, бросив на него один взгляд, сказал: «Пусть вернется еще через год».

В тот год Хайдар Али отправился паломничать в Мекку. Он исколесил Индию; он знакомился в Персии с редкими книгами и никогда не упускал возможности отыскать великих дервишей того времени и засвидетельствовать им свое почтение.

Когда он вернулся в Газну, Махмуд сказал ему: «А теперь выбери учителя, если только он захочет иметь с тобой дело, и возвращайся через год».

Когда же истек год и Искандар Хан собирался было взять своего сына во дворец, Хайдар Али не проявил к этому никакого интереса. Он просто сидел у ног своего учителя в Герате и не внимал тому, что говорил ему отец.

«Я потратил свое время, свои деньги, а этот юнец не выдержал испытаний, которым его подверг царь Махмуд», — запричитал он и оставил всю эту затею.

А между тем наступил и завершился день, когда этот юноша должен был предстать перед царем, и в этот день Махмуд сказал своим придворным: «Приготовьтесь к посещению Герата; там есть один человек, которого я должен увидеть».

И когда пышная церемония царской свиты двигалась в Герат, учитель Хайдара Али взял того за руку и подвел его к воротам теккии, и они стали ждать.

Через некоторое время Махмуд и его придворный Аяз, сняв обувь, предстал перед святилищем.

«Здесь, Махмуд, — сказал суфийских шейх, — есть человек, который был никто, когда посещал царей; теперь же он тот, кого посещают цари. Прими его в свои суфийские советники, ибо он готов». Такова история обучения Хиграви Хайдара Али Джана, Гератского мудреца.

Религия — это риск, бунт, это рож­дение заново. Религия — это не утешение, не приспосабливание, не соглашение. Ре­лигия — это не часть мира, а нечто выходящее за его пределы.

Религии нельзя научиться: её можно только впитать. Не существует такого учения, которое по­может вам стать религиозными. Все учения сбива­ют с толку.

Религия — это не какое-то обучение. Напротив - это разучивание. Дело обстоит не так, что вы дол­жны знать еще больше, а так, что вы должны подойти к той точке, где всё знание исчезает, и вы становитесь невинными, вы снова становитесь детьми. И вновь свежо чудо, и тайна жизни откры­вается вам.

Знаток живет в своем уме. И ум продолжает претендовать на то, что он знает. И поскольку ум претендует на то, что он знает, он срывает таин­ственный покров с существования. Знание — это самая нерелигиозная вещь в мире, потому что без опыта тайны быть в контакте с Богом невозможно. Тайна — это дверь.

Знание должно быть отброшено для того, что­бы вы снова могли открыть свои глаза, как это де­лает ребенок — свежие, юные, полные изумления, ничего не знающие или знающие лишь то, что ни­чего не знают.

И необходимо понять это немногое, прежде чем вы сможете войти в эту красивую историю.

Почему я называю религию риском? И не просто риском, а величайшим риском! Почему? Потому что вам придется потерять самих себя. В жизни имеет место и другой риск, однако это незначительный риск Вам приходится терять свои деньги, или вам приходится терять свой престиж, или вам приходится терять свою же­ну, то или это. Но в религии требуется вся ваша тотальность, и не меньше — вам придется потерять самих себя. Естественно, тут отпря­нешь назад, испугаешься. Это прыжок из эго в пропасть безэгости. Это разрыв с прошлым, со всем тем, что вы считали самими собой. Это прорыв.

Вы теряете свое тождество — это великий кризис тождества. Вы знали себя такими-то и такими-то — с таким-то именем, с такой-то внешностью, в таком-то обществе, такой-то национальности — а ре­лигия требует, чтобы вы утратили всё свое тождество. Религиозный человек ни индус, ни китаец, ни индуист, ни мусульманин. Религиоз­ный человек ни черный, ни белый. Все это глупости.

Тогда кто такой религиозный человек? А он вообще не человек, а лишь присутствие. Он отбросил свою человечность. Он не может ска­зать, кто он. Он не может себя определить. И, тем не менее, в этом не­определимом состоянии сознания он знает, кто он. Таков парадокс: те, кто знают, кто они, не знают; те же, кто готовы поставить на карту всё свое тождество и подойти к той точке, где они не знают, кто они — только они и есть те люди, у которых появляется способность к поз­наванию. Это авантюра... Но такой смелостью обладают очень немно­гие.

Религия не для трусов. Для трусов существует политика. Религия не для неполноценных. Для неполноценных существует политика. Весь мир политики зависит от комплекса неполноценности. Когда человек чувствует себя ничем, никем, он начинает проецировать себя на мир амбиций — он хочет стать кем-то в политике: президентом, премьер-министром. Или, поднаторев в добывании денег, он становится знаме­нитым миллионером. Или же он хочет стать нобелевским лауреатом, или кем-то еще...

Это пути амбиций. А почему амбиции вообще возникают? Они воз­никают из комплекса неполноценности; вы чувствуете, что вы никто. А это ранит. Это как открытая рана. И вы хотите её скрыть. Вы втяги­ваетесь в амбиции. Вы бежите от самих себя сломя голову и как мож­но дальше. Вы хотите забыть себя! Вы хотите вовлечься в мир денег, власти, престижа.

Религия лишь для тех, кто готов ринуться в ничто своего существа, кто не думает, что они должны быть кем-то. Они хотят лишь узнать, кто они. Они не желают быть кем-то. Они не проецируют. Они просто хотят войти в глубинное святилище своего существа и увидеть, что там. Если там ничто, пусть будет ничто. В таком случае, ничто превос­ходно. В таком случае оно есть наша природа. В таком случае, здесь не существует проблемы и никакая это не рана. И не нужно искать для неё лекарств; она не нуждается в лечении.

Амбициозный человек убегает прочь, страшась столкновения с ничто. А религиозный человек вбегает, чтобы узнать: «Что из себя представляет это ничто, которое есть я?»

Это риск. Это смерть. Однако из этой смерти происходит воскре­шение, возрождение. Но если вы пойдете в храмы, церкви или мечети, вы обнаружите там совершенно другой тип молящегося человека. Он трус, его Бог происходит из страха. Он так же амбициозен, как любой другой. Он ищет поддержки у Бога, дабы преуспеть в своих амбициях. Бог как таковой его не интересует. Он желает так или иначе эксплуа­тировать и Бога. У него имеются мотивы. Он труслив, и из своей тру­сости он создал грандиозную религию, ритуал — священника, цер­ковь.

Религия находится в руках нерелигиозных людей. Махавира, Будда, Мухаммед, Мансур, Руми, Кабир, Нанак — это не те люди, которые бо­ятся. Это не те люди, которые молятся из страха! Они молятся из люб­ви, а не из страха. Они молятся из чистейшей радости, они молятся из благодарности. Они ничего не просят у Бога — ведь Бог и так уже дал всё, что нужно.

Настоящей религии нужна огромная смелость, чтобы войти в свое ничто — а внутри существует огромное ничто... такое же безбрежное, как небо, и такое же, как небо, бесконечное.

Существует внешнее небо и внутренее небо. Мирской человек движется вовне, религиозный человек движется вовнутрь. Вовне дви­гаться очень легко, так как туда движутся миллионы. И вы можете стать частью толпы; вам не нужно иметь свою собственную смелость. Вы можете просто плясать под дудку психологии толпы. Все люди что-то делают — и вы можете стать частью всего этого. Человек — это подражатель. И если что-то доказывает происхождение человека от обезьяны, так это его недюжинная способность к подражанию.

Но чтобы идти вовнутрь ты должен быть одинок. Абсолютно оди­нок. Никто не сможет быть с тобою там, никто, даже друг.

И для этого внутреннего путешествия необходима большая сме­лость — смелость быть одиноким. Но только те, кто способны быть одинокими, смогут узнать, что такое Бог — потому что Бога можно найти лишь в своем глубинном одиночестве. Бог есть глубинный центр вашего одиночества.

Бога нельзя найти, как находят объект. Бога можно найти не как искомое, а как самого ищущего. Бога никогда нельзя найти где-то там: Бог всегда находится здесь. Никогда не там, а всегда здесь. Бог — это не отдаленная цель, Бог — это само ваше сознание, само ваше сущест­во, само ваше существование.

Однако для этого необходима смелость — смелость быть одино­ким, смелость отбросить привязанность к толпе, смелость отбросить амбиции, проекции, смелость быть ничем. Вот почему я на днях гово­рил: я совсем обычный человек, в высшей степени обычный. И мне бы хотелось, чтобы вы тоже стали в высшей степени обычными — ибо в самой этой обычности находится Бог. А попытка быть кем-то, попыт­ка быть особенным — это путь амбиций и путь эго. А эго никогда не встречает Бога.

Вот почему я говорил вам на днях, что я несовершенный — или что я совершенно несовершенный. И мне бы хотелось, чтобы вы тоже были бы такими совершенно несовершенными. Тогда вы можете рас­слабиться. Тогда идти куда-то невозможно, да и не нужно. Тогда нет идеала, которого нужно достигать. Тогда вы не пытаетесь постоянно совершенствовать себя — это же не делается вами. Это возникает, как возникает аромат из цветов, как свет, льющийся из звезд. Это возника­ет естественно! А когда молитва естественна, она обладает потрясаю­щей красотой, потрясающей властью. Она освобождает.

Будьте смелыми. И позвольте мне повторить: величайшая смелость состоит в том, чтобы быть неамбициозным.

Религия — это не формальность; это не что-то вроде поведения; это не какой-то определенный этикет. Вы можете изучать поведение религиозных людей. Вы можете пройти через всё религиозное действо. Вы можете отбивать поклоны в храме, вы можете читать мо­литвы, вы можете даже вызвать слезы и залить ими щеки. Но в глубине души вы знаете, что вы не в этом. Это лишь напускное. Может быть вы стали в этом весьма изощренными. Вы делали это так долго, что это выглядит почти естественно, однако это не так. В этом нет вашего сердца.

Вы можете сотни раз на дню говорить своей жене: «Я тебя люблю». Но если в этом нет вашего сердца, вы знаете, что эти слова мертвы, что это бескрылые слова. И вы также знаете и то мгновение, когда вы действительно любите и говорите: «Я тебя люблю». А какая разница! Разница громадна. Слова одни и те же, и способа определить словами какое бы то ни было различие не существует. Ни фонетический ана­лиз, ни анализ звука не определят различия. Но вы же знаете: когда вы любите, это уже не обычные слова — они лучатся, они сияют, как свет, они пылают. В них бьется сердце, они живые.

А когда вы лишь повторяете это, так как это нужно повторять — так как в мире есть книги, подобные книгам Дейла Карнеги и Наполе­она Хилла, в которых постоянно твердят, что даже если вы не любите, продолжайте повторять — это помогает. Это «подмазывает» отноше­ния. Может быть, они и правы в том, что это «подмазывает», однако всё это неподлинно. Вы можете прожить благообразную жизнь, но от этой благообразной жизни, как раз и нет никакого толка. Человек дол­жен прожить жизнь страсти, молитвы и любви — а не какую-то благо­образную жизнь. Человек должен прожить жизнь в приключении, ис­следовании, а не какую-то благообразную жизнь. Человек должен жить тотально. Факел его жизни должен гореть с двух концов — пусть даже на одно-единственное мгновение, но тогда это единственное мгновение будет вечностью. Тогда вы живете именно так, как надо, тогда вы узнаете, что такое жизнь. И тогда вы узнаете её празднование и её благословение.

Религия — это не формальность. Избегайте формальностей. Если вы действительно хотите однажды стать религиозными, избегайте формальностей. Величайшая опасность формальности заключается в том, что, если вы начинаете к ней привыкать, вы никогда не будете осознавать, что упускаете что-то настоящее. Человек, который носит с собой фальшивые монеты и думает, что это настоящие монеты, не станет искать настоящих. И так он упустит.

Никогда не будьте формальными по отношению к религии. Никог­да не будьте христианами, индуистами или мусульманами — всё это формальности. Будьте исполнены молитвы, но только не формально. Позвольте молитве возникнуть. Ждите её. Жаждите её! Ищите её!

Подражание заимствовано. Формальность заимствована. Другие учат вас тому, что нужно делать. А религия требует зрелого человека, а не человека, похожего на попугая.

Это не формальность, ибо она не является частью культуры, цивилизации, общества. На самом деле, религия в основе своей асоциальна — не антисоциальна, но асоциальна. Она выводит за пределы общест­ва. А вы захвачены обществом, вы обусловлены обществом. Общество — это ваша тюрьма. Оно не позволяет вам двигаться за свои границы. Оно дает вам веревку достаточно длинную для того, чтобы у вас воз­никло определенное чувство свободы, но вы не свободны. Ни одно об­щество не допустит свободы. Ни одно общество не существует во имя свободы. Слово «свобода» эксплуатируется, но ни одно общество не является свободным.

Иметь свободное общество означало бы, не иметь общества вооб­ще — тогда будут существовать одни только личности. А всё, что нам известно как общество, будет лишь формальным устройством, чем-то вроде почтового отделения или железнодорожного ведомства — фор­мальным устройством. И никакого навязывания какой-либо внутрен­ней структуры. Никакого навязывания каких-либо обязанностей, а только помощь, питающая помощь, чтобы каждый смог стать самим собой. Помощь, не требующая, чтобы он подгонял себя под какой-то определенный шаблон.

Ни одно из до сих пор существовавших обществ не является рели­гиозным, даже индийское общество. Эта идея очень нравится индусам, и их так называемые гуру продолжают странствовать по всему миру и объявлять всему миру, что Индия действительно религиозна — но это всё чепуха. Формально они правы, однако религия не имеет ничего общего с формальностью.

Религия — это бунт, духовный бунт. Бунт индивидуальности. Бунт души. Поиск свободы, причем окончательной свободы. Разумеется, для этого необходима большая смелость. Для этого необходимо мужество.

Вот почему так много людей думают, что они религиозны, а на са­мом деле лишь очень немногие являются таковыми. И лишь изредка вы встречаете действительно религиозную личность.

Помните также, что религия — это не ученость. Вы можете изучить Веды, Библию и Коран и стать действительно компетентными, но всё же вы не будете религиозными. Та же самая работа может быть проде­лана и компьютером, к тому же намного лучше. И лишь на одно не способен компьютер: он не способен чувствовать. Компьютер может думать, однако ни одна машина не способна чувствовать.

Религия имеет дело с чувствующей, а не с думающей частью ваше­го существа. Вы можете обучиться, вы можете стать весьма и весьма осведомленными, вы можете иметь солидный багаж знаний, однако этот багаж будет постепенно высушивать сок вашего сердца. Это зна­ние будет похоже на скалы, и ваше сердце не будет больше течь. Ска­лы обступят ваше сердце со всех сторон. А чтобы течь, ему нужно нем­ного свободы. И свобода это — маленький ручеёк любви. Только этот маленький ручеёк любви знает, как идти к Богу. Ни одна скала не спо­собна идти к океану; только этот маленький ручеёк любви знает, как достичь океана. И ему не нужны никакие карты, никакие путеводите­ли. Он просто знает. И знание это интуитивно.

Каждый человек просто знает, как любить — его не нужно учить. Что же тогда ему нужно? Ему нужна лишь атмосфера любви, в которой можно впитать дух. Именно это случается, когда вы идете к Мастеру, когда вы входите в суфийскую теккию — суфийскую школу — или по­ле Будды, или когда вы входите в энергетическое поле Мастера, вы входите в магнетическое поле, где течет любовь, где танцует множест­во сердец, где отброшен в сторону ум, где определяющим стало чувство. Всё, что вам нужно — это климат.

Мастер — это климат, атмосфера, в которой вы вдруг начинаете осознавать свой собственный потенциал. Дело обстоит не так, что Мастер вам что-то дает — этого и не нужно! Всё, что вам нужно, уже дано вам Богом. Однако в присутствии Мастера какая-то струнка ва­шего сердца начинает звучать в ответ, как будто где-то играет музыка, и в вас возникает само это слушание и танец. Всё ваше тело так и про­сится танцевать. И вы уже во власти этой музыки, она коснулась ваше­го сердца и затронула его. Вы соединены, к вам наведен мост.

Мастер — это музыкант. Он поет песню. Он проживает песню. Он вибрирует, пульсирует в определенной мелодии. И те, кто ближе к не­му, те, кто позволяют себе к нему приблизиться, те, кто могут быть с ним в отпускании, те, кто расслабились с ним... Это и есть сатсанг: рас­слабление с Мастером, отбрасывание своих зажимов. Это резервуар энергии, и если вы отбрасываете ваши зажимы, вы начинаете вдруг осознавать свой собственный резервуар.

Есть одна знаменитая суфийская история.

Это случилось. Небольшое стадо овец проходило через долину. А из стороны в сторону с пригорка на пригорок, прыгала львица. И ког­да она прыгнула, во время прыжка она родила детеныша. И этот дете­ныш попал в стадо овец.

Овцы подобрали детеныша. И, естественно, этот львенок был с са­мого начала уверен, что он овца. У него никогда не было и проблеска осознания, что он лев — а ведь он был львом! Однако от вашей забыв­чивости природа ваша не изменится. Он сталь очень большим, однако рост происходил до того медленно, что овцы по-прежнему принима­ли его за своего — им казалось, что это был какой-то уродец. Какой-то странный, чудной, немного ненормальный, нелепый, однако в любом случае он был овцой. Он был абсолютным вегетарианцем, ходил как овца, жил с овцами и разговаривал как овца.

И вот в один прекрасный день это чудо попалось на глаза другому льву. Какой-то старый лев проходил мимо и увидел это чудо — он не мог поверить своим глазам. Такое было невозможно! Молодой лев шел бок о бок с овцами, и те его не боялись. Они шли так близко друг к другу и так дружно — он не мог поверить своим глазам! Ему никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Он подбежал и схватил этого льва. «Что произошло... он что, сошел с ума, или с ним стряслось еще что-нибудь?» Овцы убежали, и этот овцелев, естественно, тоже убежал — испуганно, весь дрожа от страха. Но любопытство старого льва тем больше возросло, наконец, он из­ловчился, схватил того покрепче и потащил к реке. А тот не хотел туда идти. Он пятился назад, вырывался и умолял: «Оставьте меня, пожа­луйста. Оставьте меня одного! Позвольте мне уйти с моими овцами».

Я знаю эту историю, ведь именно это я и делаю с вами изо дня в день. «Оставьте меня одного. Позвольте мне быть индуистом, или му­сульманином, или христианином — позвольте мне уйти к своим лю­дям! Куда вы меня тащите? Я ведь всего-навсего бедная овца, и я совер­шенно счастлив. Не беспокойтесь за меня!»

А между тем старый лев был непреклонен. Он силой потащил мо­лодого льва к реке, и оба посмотрели в реку тихую реку, поверхность которой не нарушала рябь. Она была подобна зеркалу. И старый лев сказал: «Посмотри, ты же не овца. Посмотри в реку!»

Один лишь взгляд... и знаете, что произошло? Внезапно раздался раскатистый львиный рык!

Это и есть то, что люди дзен называют «внезапным просветлением». То был не постепенный процесс. И было не так, что он сказал: «Хорошо, я об этом подум<