Славянофилы и западники о проблемах бытия, познания, исторических судьбах России.

Русская философия имеет богатое наследие. Многие исследователи отмечают, что в истории русской философии особо выделяется период, охватывающий XIX и начало XX века. В середине XIX века разгорелась борьба между славянофилами и западниками по кардинальным вопросам философии. Особенно большие расхождения были по проблеме исторической роли и исторических судеб России. Философские баталии по этой проблеме начались после публикаций "Философских писем" Чаадаева.

Славянофилы (А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, И. В. Киреевский) обосновывали идею о мессианской роли России в истории человеческой цивилизации. Они считали, что политическое устройство России должно базироваться на монархии. Основой духовности должно быть православие. Русскому народу присущи такие ценности, как соборность, коллективизм, общинность.

Западники (Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, В. Г. Белинский, А. И. Герцен) придерживались идеи "европеизации" России. Россия должна смотреть на Запад как на образец. Она должна перенять западный экономический уклад, западные республиканские формы государственного устройства и западные духовные ценности.

Славянофильство - это течение русской общественной и философской мысли, выступавшие с обоснованием самобытного пути развития России принципиально отличавшегося от западноевропейского пути. Представители этого течения (А.С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские, И. С. Аксаковы, Ю. Ф. Самарин), идеализировали Русь, допетровских времен, настаивали на ее религиозно-исторической и культурно-национальной исключительности, которую они находили в крестьянской общине и православии. Эти черты, как они считали, должны были обеспечить мирный путь развития общества в стране. Россия должна была вернуться к Земским соборам, но с ликвидацией крепостного права, в котором они видели тормоз в развитии страны.

Труды славянофилов были направлены на разработку христианского миропонимания, опирающегося на учения отцов восточной церкви и православие в той самобытной форме, которую ему придал русский народ. Они сильно идеализировали политическое и культурное прошлое России, ее национальный характер и его особенности. Славянофилы высоко ценили самобытное развитие России, ее культуру и утверждали, что Россия должна и будет развиваться по своему собственному пути, не такому как народы Запада. На их взгляд, Россия должна оздоровить Западную Европу духом православия и русских общественных идеалов, а также помочь ей в разрешении ее внутренних и внешних политических проблем по христианским убеждениям.

В своей трактовке русской истории славянофилы считали православие началом всей национальной жизни России, в то время как Западники основывались на идеях европейского Просвещения с главенствующим образом разума и прогресса и считали неизбежным те же исторические пути, которыми прошла Западная Европа.

Славянофилы говорили: "Русские —не европейцы, они носители великой самобытной православной культуры, не менее великой, чем европейская, но в силу неблагоприятных условий исторического развития, не достигшей еще такой стадии развития, какую достигла европейская культура"

Славянофильство, в основном, было представлено религиозно-национальным движением и в своей социально-политической ориентации отстаивало патриархально-монархические идеалы. В противоположность ему западничество исходило из необходимости развития России в направлении, указанном западноевропейской цивилизацией. Оно носило ярко выраженный секулярный и космополитический характер, хотя и не чуждалось внецерковного христианства и патриотизма.

Западничество – это течение русской общественной мысли. Его объективный смысл заключался в борьбе с крепостничеством и в признании «западного», то есть буржуазного пути развития России.

В отличие от славянофилов, западники принимали русскую самобытность за отсталость. По их мнению, Россия долгое время была вне истории и только при Петре I они увидели ускорение процесса перехода от отсталой страны к более цивилизованной. Реформы Петра I для западников стали началом вхождения России во всемирную историю.

Обычно именно реформы Петра I принято считать главной точкой расхождения между «славянофилами» и «западниками», их разная оценка этих преобразований. Но этот пункт носил лишь внешний характер. Внутренние расхождения лежали намного глубже – они касались отношения к западноевропейской образованности, науке, просвещению. Славянофилы считали необходимым искать в просвещении, в науке истинную народность, в то время как западники категорически отрицали присутствие «народной науки», и жадно получали и принимали все знания приходившие с Запада. Со спора о «народности науки» полемика переходила к мировоззренческим проблемам, таким как отношения общечеловеческого и народного, национального. Именно в новоевропейской культуре западники нашли идеи и идеалы, содержащие «общечеловеческую», «объективную» значимость, и поэтому следование им не может восприниматься как смена русской идентичности на европейскую.

Как и славянофилов, представителей западников беспокоил разрыв между дворянской интеллигенцией и народом, между прошлым и настоящим. По их мнению, чтобы преодолеть этот раскол, необходима последовательная и в дальнейшем полная европеизация России. Под европеизацией России западники понимали приобщение России к цивилизованному образу жизни, а цивилизованность для них была не преграда, а наоборот необходимое условие выражения в культуре, в жизни национального своеобразия народа. Народ потянется к исторической жизни, ее духовному развитию только после приобщения к европейской цивилизации.

Хотя западники, как и славянофилы, были романтиками (разочарование в буржуазной цивилизации в политическом, социальном, научном прогрессе), но плененные динамическим развитием, разнообразием и красотой европейской истории, они не столько обращали внимание на «национальную самобытность», сколько на те универсальные моральные, философские социальные, политические и другие ценности, которые уже были разработаны великими учеными Европы и которые осталось лишь освоить и претворить в жизнь России. Таким образом, учение западников на воплощение в России европейских идей и форм жизни призывало к тому не столько вырабатывать собственные, а сколько размышлять о возможности распространения в России тех ценностей, которые уже существуют или будут существовать на Западе в скором будущем.

23. Понятие онтологии. Базовые категории онтологии

Онтология-учение о бытии.

Что означает само слово «бытие»? Этимология в данном случае не проясняет сути вопроса. Слово «быть» обладает изначальным элементарным смыслом («расти, возрастать», затем — «становиться, быть»), который невозможно определить через нечто более общее и значимое. Не случайно, по мысли Гегеля, понятие бытия — самое пустое и абстрактное, тождественное ничто. Немецкий философ Г. Лотце полагал в этой связи, что бытие в принципе неопределимо и может лишь переживаться.

Бытие - это последнее, о чем еще можно спрашивать. Но последнее никогда не может быть определено. Определять можно, лишь используя в качестве основы что-то другое, что находится позади искомого. Однако за бытием уже ничего не стоит. Так считает другой немецкий философ — Н. Гартман.

Однако ограничиться констатацией неопределимости бытия явно недостаточно. Бытие должно иметь позитивное содержание, прежде всего в плане его соотношения с сущим, не-бытием, ничто, а также в плане его развертывания, становления в наличное, предметное бытие через качество, количество, меру. В этом смысле наибольший вклад в учение о бытии внесли два немецких философа XIX и XX вв. — Г.В.Ф. Гегель и М. Хайдеггер.

Наиболее очевидный факт: бытие — не вещь и не предмет. Состояние бытия передается в языке связкой «есть». Например, эта аудитория есть. В ней есть свет. Освещенная аудитория в своей вещественно предметной реальности — это сущее. Но где в этой аудитории мы найдем это ее есть? Среди вещей бытия мы никогда не найдем самого бытия. Но это не значит, что бытия нет и что оно неопределимо. Это лишь означает, что бытия нет среди вещей и что его невозможно определить через вещи. Тогда через что же его можно определить? Хайдеггер полагает, что бытие можно определить прежде всего через время. Бытие выступает как некое присутствие вещи, как здесь сущее и теперь сущее. Присутствие — это нечто присущее, пребывающее при сущем, позволяющее проявиться сущему. Русский язык прекрасно передает здесь смысл искомого понятия. В этом плане бытие и сущее неразделимы. Бытие всегда «бытийствует» в сущем, а сущее «существует» через бытие.

Но при этом бытие и сущее не тождественны, они существенно различны. Всякое отождествление их является метафизической ошибкой. Сущее — вещественная, предметная явленность бытия; бытие же — некая причина явленности. По словам Хайдеггера, бытие выводит сущее из потаенности.

И вновь обратимся к многогранному русскому слову «присутствие». Присутствие — это также и приоткрытое сути. Следовательно, бытие раскрывает нам сущность вещи. Сущее может явиться в случайных чертах, но бытие, которое за ним стоит, содержит в себе сущность этого сущего.

По мысли B.C. Соловьева, бытие может быть постигнуто через отношение между сущим и сущностью. Бытие — это сущность сущего. Бытие есть полагание сущего самого по себе. Мы говорим: «Роза красная» (что значит — «роза есть красная»). Тем самым мы приписываем розе бытие в его качественно-количественной определенности. При этом мы имеем в виду, что не мы сами извне сделали эту розу красной, но что это составляет ее собственное качество, ее природу, или сущность. Если же человек творит нечто, например выводит новый сорт роз, то он творит сущее по закону бытия. Он лишь способствует выведению сущего из потаенности.