Теория доказательств в Уставе уголовного судопроизводства императора Александра II. 15 глава

III.

Теперь читатель может спросить: "Какое же практическое значение имеет ваше воззрение на роль врача-эксперта в процессе вообще, какие процессуальные последствия влечет за собою этот взгляд на практике?" В ответ на это мы должны, прежде всего, заметить, что наш взгляд вовсе не есть новость для практики, напротив: он именно основывается на этой практике, потому что материалом для построения его послужили явления последней. Выше мы показали, что сама судебная практика, без помощи теории в силу необходимости начала предоставлять экспертам те права, которые по закону свойственны присяжным. Дело теории при таких условиях практики связать отдельные явления действительности и свести их к одной основной причине для того, чтобы эта последняя могла служить руководным принципом при разрешении могущих возникнуть сомнений и вопросов. С другой стороны, теория должна развить применение этого принципа для того, чтобы устранить различные недостатки действительности. Мы должны оговориться: по нашему мнению, задача науки в области уголовного процесса заключается не только в изучении действительности, но и в создании тех или других юридических положений, могущих обеспечить исследование истины. В этом отношении теория судопроизводства не может стесняться действительностью. Так, если действительность не обеспечивает правильного исследования истины, то наука имеет полное право и обязанность указать начала, более отвечающие требованиям правосудия. Но в нашем вопросе практика действовала так последовательно и согласно с потребностями истины, что науке остается только привести в систему ее явления. Эти явления мы свели к тому основному началу, что врач-эксперт есть научный судья. Этим положением мы, с одной стороны, объясняем действительность, а с другой приобретаем принцип, с помощью которого мы можем устранить многие недостатки практики в сфере судебной экспертизы.

1. Врач-эксперт есть судья. Отсюда следует, что нужно уничтожить все те стеснения, которым подвергается эксперт при исследовании истины, стеснения, порождаемые именно тем, что ему хотя и предоставляют многие права присяжных, но все-таки еще не сознают основного принципа, которым нужно руководствоваться при определении его процессуального положения, и потому иногда приравнивают его к свидетелю. Так, например, ему позволяют читать письменное производство дела, присутствовать при производстве судебного следствия и т. д., словом права присяжных; но есть решения правительствующего Сената, в которых признается нарушением закона предоставление экспертам права предлагать чрез председателя вопросы допрашиваемым лицам. Такое воззрение просто диссонанс в гармонии прав, данных эксперту, диссонанс, тем более резкий, что эксперт нуждается в предложении вопросов именно в силу того принципа, по которому ему дозволяют присутствовать при производстве судебного следствия и т. п. действия, т. е. в силу необходимости познакомиться для основательного заключения со всеми подробностями дела. Вообще, экспертам следует предоставить на судебном следствии все те права, какие даны присяжным заседателям; права эти необходимы для добытия материалов, нужных эксперту, при составлении основательного мнения, по подлежащим его обсуждению вопросам. Конечно, практика предоставляет и теперь эти права экспертам. Но нужно, чтобы сознан был принцип, в силу которого она это делает, иначе она не избегнет противоречий, могущих только напрасно вредить делу. Врачи-эксперты нуждаются в хорошем знании всего дела для составления медицинского заключения. При этом могут быть случаи, когда эксперты для дачи заключения должны сначала мысленно решить вопрос о том, совершено ли деяние подсудимым? Это может показаться вторжением в сферу присяжных. И все-таки, чем бы это ни показалось, оно так. Вот для доказательства пример. N. обвиняется в убийстве, в котором не признается. Обвинение построено, положим, на уликах. На суде рассматривается вопрос об умственных способностях обвиняемого. Известно, что врач-психиатр строит свои заключения на всем поведении подсудимого: до, во время и после совершения преступления. Спрашивается: как составит психиатр свое заключение, если он не знает, действительно ли совершил подсудимый приписываемое ему преступление? Итак, он должен сначала мысленно решить этот вопрос и затем уже приступить к составлению заключения о душевном состоянии подсудимого(20). Но не только в делах с психиатрическими вопросами, а и во всех вообще, эксперту необходимо уяснить себе событие преступления, все мельчайшие его подробности. Для этого ему нужны те самые права, какие для этой цели предоставлены присяжным заседателям.

2. Один из труднейших процессуальных вопросов в деле экспертизы заключается в отношении к ней присяжных. Мы уже высказали свое мнение о том, что не считаем присяжных способными к оценке содержания медицинских заключений. В таком случае является естественный вопрос: зачем же отбирать экспертизу на суде, не удобнее ли потребовать письменное мнение от какого-нибудь медицинского установления? На это мы отвечаем: отобрание экспертизы на суде необходимо для правосудия, необходимо для экспертов. Оно необходимо для экспертов: им нужно присутствовать при производстве судебного следствия, обозревать вещественные доказательства и т. д. именно для того, чтобы хорошо познакомиться с обстоятельствами дела. Если в настоящее время признано, что лучшее средство для судей узнать обстоятельства дела заключается в непосредственном выслушивании свидетелей и подсудимого, то это же начало должно быть применено к экспертам, ибо им, как и присяжным, нужно хорошо познакомиться с фактом преступления. Отобрание экспертизы на суде необходимо и с точки зрения правосудия. Изустная и публичная экспертиза будет всегда выше по достоинству: а) наша прежняя судебная практика достаточно показала, что письменные заключения экспертов редко имеют научное достоинство, что они составляются рутинно, однообразно, небрежно, без достаточной мотивировки; б) требуя, чтобы эксперты давали краткие ответы на предложенные им судом вопросы, мы, однако, вовсе не желаем этим устранить перекрестный допрос сторон, допрос, могущий заставить экспертов давать заключения только после основательной подготовки и достаточного обсуждения дела (ст. 695 Устава уголовного судопроизводства говорит: "За представлением сведущими людьми их заключения, им могут быть с разрешения председателя предложены вопросы как судьями и присяжными заседателями, так и сторонами). Таким образом, по нашему мнению, медицинское заключение должно быть краткое(21), должно содержать только сущность ответа, без подробной научной аргументации. Доказать же основательность своего научного мнения эксперт может на перекрестном допросе сторон. Перекрестный допрос в публичном заседании есть сильное орудие, могущее побудить эксперта серьезно готовиться к делу. Цель перекрестного допроса заставить эксперта дать подробные ответы на вопросы, предлагаемые для того, например, чтобы узнать, на каких сведениях он строит свои заключения, имеет ли он непосредственный опыт в рассматриваемых вопросах и т. д. Хотя присяжные и не могут понять существа всего допроса, но то понять они способны, что такой-то эксперт вообще плохо отвечает на вопросы и вообще не в состоянии поддержать своего мнения. Конечно, могут быть случаи, когда не столько незнание эксперта, сколько наглость допрашивающего стеснит эксперта. В таком случае противная сторона всегда имеет средства противодействовать тому неблагоприятному впечатлению, какое может произвести допрос на присяжных. В кассационном решении 1869, n 564 сказано: "Заключения врачей, не имеющие ни для суда, ни для сторон обязательного характера, могут быть оспариваемы и опровергаемы". В этом же кассационном решении сказано, что производящие освидетельствование или испытание эксперты призываются в суд для дачи заключения, причем сведущим людям, подобно свидетелям, могут быть сторонами предлагаемы вопросы по предмету произведенной ими экспертизы; но из этого не следует, чтобы, с одной стороны, подсудимый или защитник его, а с другой, обвинительная власть имели право при самом допросе экспертов опровергать их мнение, а из данных ими заключений делать противные им выводы, которые всегда могут найти себе более приличное место в заключительных мнениях. Это кассационное решение желает только устранить спор между допрашивающею стороною и экспертом, но нисколько не уничтожает значения перекрестного допроса, с помощью которого сторона всегда может показать присяжным, что эксперт не в состоянии поддержать надлежащим образом свое мнение. Все сказанное может убедить в необходимости отобрания экспертизы на суде, хотя присяжные и не в состоянии понимать научной аргументации медицинского заключения. Отобрание экспертизы на суде представляется только необходимым средством, с одной стороны, для того, чтобы врач мог удовлетворительно познакомиться с подробностями дела, а с другой для того, чтобы самое составление экспертизы было по возможности основательно и добросовестно. Притом же, гласность, распространенная на все производство судебного следствия, должна быть по справедливости, применима и к тому отделу, где дается экспертиза: она может иногда раскрыть ошибки эксперта.

3. Если присяжные не в состоянии понимать медицинской экспертизы, то, спрашивается, как же они могут давать вердикты в тех случаях, когда эксперты представляют разноречивые заключения? Какую пользу может принести воззрение на эксперта как на судью в этих случаях, составляющих в учении об экспертизе труднейший для процессуалистов вопрос, вызывавший прежде и теперь вызывающей самые разнообразные проекты реформ способа отобрания экспертизы, принятого ныне в кодексах судопроизводства? Я убежден, что воззрение на эксперта как на судью дает возможность разрешить этот вопрос правильно и согласно с требованиями правосудия. Все процессуалисты согласны в том, что когда врачи-эксперты дают единогласное заключение, то присяжным не представляется никаких затруднительных вопросов: им остается только положить заключение медиков в основание вердикта. Председателю в таких случаях следует объяснить присяжным, что степень достоверности заключений экспертов, как справедливо замечает г-н Буцковский (О приговорах по уголовным делам, 1866, с. 86), зависит от степени согласия сведущих людей в их выводах (Устав уголовного судопроизводства ст. 334, 338 и 445) и оттого, в какой мере выводы эти согласны с известными обстоятельствами дела. Первое условие достоверности осуществляется единогласием экспертов; существование второго условия может быть расследовано самими присяжными, так как этот вопрос не касается медицины, а фактов, собранных следствием или представленных на суде и не имеющих в себе ничего специального. Что же касается научной аргументировки медицинского заключения, то присяжные, конечно, не могут судить о степени ее достоверности, и, в этом отношении они подчиняются авторитету экспертов. "Авторитету?" спросит русский интеллигент не без удивления. "Да, авторитету", ответим мы совершенно спокойно. Круг действия авторитета в жизни громаден. Начало авторитета имеет применение везде, где известное мнение потому только принимается, что оно высказанолицом, имеющим специальные сведения для составления такого мнения. Отличительная черта понятия авторитета, это восприятие его идей без поверки доказательств, на которых они основаны. Круг идей, основанных исключительно на авторитете, очень велик и охватывает людей в продолжение целой их жизни, в самых различных отношениях. Первые шаги человека совершаются под несомненным покровительством авторитета; идеи детей, вообще невзрослых людей основываются на авторитете родителей и наставников. Эти идеи воспринимаются или без всякого знания оснований или, если с знанием последних, то весьма несовершенным. Но, кроме детей, идеями авторитетов живут в обществе целые массы людей взрослых. Есть обширные классы людей, не имеющих ни досуга, ни способности работать над созданием самостоятельных мыслей, над поверкою воспринятых идей и живущих целую жизнь идеями, основания которых им неизвестны. Но если мы обратимся даже к высшим классам общества, имеющим и досуг, и вкус к умственной работе, если обратимся даже к людям, специально занимающимся умственным трудом, то и здесь по отношению к различным сферам науки и практики увидим ту же жизнь чужими идеями, без знания их оснований. Авторитет в этих случаях основан на необходимости. Наука и практика так богаты, так многоразличны, что нет людей, способных вместить в себе знание всех знаний. Умственная жизнь человечества уже настолько глубока и широка, что отношение к ней отдельного человека может быть основано только на начале специализации знаний. Науки расширяются, выделяют из себя новые. Масса фактов необъятна. Знание даже одной только науки в полном ее объеме делается все более и более трудным делом. Энциклопедизм, когда-то так часто встречавшийся, ныне почти невозможен. Человек, нуждающийся в чуждых его специальности (научной или практической) сведениях, должен обратиться к специалисту. Авторитетные отношения в деле мысли между людьми, стоящими по развитию и знаниям даже высоко, оказываются необходимостью. Ars longa, vita brevis *(26) non multa, sed multum *(27) были и всегда будут прочными опорами авторитетов в деле теории и практики. Обмен специальными сведениями в обществе весьма обычное явление. Имеющий тяжбу обращается к адвокату, больной к медику, строящий дом к архитектору и т. д. Такие и подобные явления наполняют нашу ежедневную жизнь, они и составляют признаки культуры. Они наполняют жизнь всех людей, в том числе и тех, которые пришли бы в большое негодование, если бы им сказали, что они постоянно подчиняются авторитетам. Ни один, конечно, мыслящий человек не станет оспаривать существование этих фактов. Дело мыслящего человека, признающего их, может иметь более разумное направление. Выбирая себе руководителя в известном отделе, такой человек постарается сделать выбор, по возможности удачный. Весь вопрос в деле авторитета в хорошем выборе последнего. Доверие должно быть отдано человеку, действительно достойному быть руководителем. Довериe должно быть хорошо помещено. "Хорошо помещенное доверие в деле мысли и поведения, говорит Льюиз, то же самое, что правильный кредит в делах торговых".

Обращаясь после этих общих соображений к нашему вопросу, мы должны заметить, что мысль наша о том, что присяжные в случаях, когда эксперты представляют единогласное заключение, должны принять последнее и положить в основание вердикта, есть прямое последствие того отношения, в каком они стоят к медицинской экспертизе. Они не могут понимать ее содержания, следовательно, если существуют все условия, при которых разумный присяжный может довериться эксперту, он должен ему довериться. Дело суда позаботиться, чтобы в зал его впускаемы были только добросовестные и знающие врачи: выбор экспертов вещь очень важная, чуть ли не главная в учении об экспертизе. Конечно, по принципу внутреннего убеждения присяжные вольны и не принять заключения медиков. Но мы о таких случаях и не говорим, так как присяжные вправе, в противность нравственной обязанности, не признавать, например, факта преступления, установленного самим даже подсудимым. Во всяком случае, ясно, что когда врачи-эксперты дают единогласное заключение, для присяжных нет затруднений при составлении вердикта. Трудность и безвыходность положения присяжных имеют место в тех только случаях, где врачи представляют разноречивые заключения. Не имея специальных сведений, не понимая часто даже, что именно разделяет мнения медиков, присяжные, однако, должны прийти к какому-нибудь заключению и решить дело, решить участь подсудимого. Положение присяжных очень затруднительное; положение подсудимого еще хуже; правосудие не обеспечено. Один английский юрист представляет дело в таком даже комическом виде. Рассматривается вопрос о вменяемости. Профессор А. под присягою уверяет, что такие-то действия подсудимого служат полнейшим доказательством его сумасшествия; профессор Б. с такой же положительностью и тоже под присягою утверждает, что подсудимый совершенно здоровый человек. На каком основании отдают присяжные предпочтение заключению профессора А.? Они этого объяснить не могут. Собственно говоря, они не имеют ни малейшего понятия о том, кто из экспертов прав, и однако же они отдают предпочтение профессору А. На каком же основании? Основание может быть только такое, например: они слышали, что профессор А. человек очень способный и знающий, о профессоре же Б. они ничего не слыхали. Ergo: профессор А. прав, а профессор Б. не прав. Или такое основание: профессор А. говорит очень искренно и убедительно, профессор же Б. не так искренно и не так убедительно. Отсюда вывод: профессор А. прав, а профессор Б. не прав. Затем автор говорит, что такая система крайне неудовлетворительна, что она "a judicial farce", что он может только удивляться, как это законодательства до сих пор не положили конца "to a mockery so apparent and so full of injustice to persons accused of murder...". Где же выход из такого затруднительного положения? Литература представляет несколько проектов для исправления дела; но они во многих отношениях неудовлетворительны. Вот некоторые из них. Предлагают отбирать экспертизу от какой-нибудь коллегии опытных медиков. Коллегия отвечает письменно на предложенные судом вопросы, и ее ответ должен служить основанием для уголовного приговора. Против этого предложения можно сделать двоякого рода возражения: а) коллегия будет знакомиться с делом по сведениям, доставленным судом, словом по письменным актам; такой способ изучения дела едва ли может обеспечить хорошее его знание; б) письменная форма экспертизы хороший покров для недостатков аргументации и небрежности в обсуждении вопросов. Отсутствие перекрестного допроса равняется отсутствию побуждения хорошо готовиться к даче заключения. Предлагают присоединить к суду заседателей из медиков. Эти заседатели вместе с судьями выслушивают доказательства и экспертизу и затем истолковывают суду медицинские вопросы в деле. Этот проект не годится: это значило бы назначить формальных судей по научным вопросам, создать трибунал с громадною властью, тем более страшною, что она распространяется на научные вопросы... Наконец, предлагали устроить суд присяжных из экспертов. Этот суд или совсем заменяет жюри, или же дает решение медицинских только вопросов, но решение, обязательное для суда. О первой части проекта Миттермайер справедливо заметил: "Durch eine Ausfuhrung solcher Vorschlage wurde das Institut des Jury vernichtet sein und nie durfte man darauf rechnen, dass im Volke ein Ausspruch eines solchen sachverstandigen Kollegiums, so dass darauf der Richter verurtheilen wurde, wie ein Wahrsprush der Jury betrachtet wird". Касательно же второй части этого проекта нужно заметить, что он подкапывает сущность суда присяжных принцип внутреннего убеждения. Спрашивается: какой же может быть создан выход из затруднения? Этот выход есть. Сущность нашего предложения не выходит из пределов существующих постановлений закона и кассационных решений.

Мы предлагаем только сделать еще один шаг вперед. Начнем с того, что на основании приведенного выше кассационного решения 1867 г., n 204 суд не стесняется в выборе приемов и обрядов экспертизы. На основании этого кассационного решения те только приемы суда подлежат проверке и отмене, которые прямо нарушают закон. Правительствующий Сенат признал, что суд имеет право дозволить экспертам совещаться о предложенных их решению вопросах, и пояснил, что это один из тех приемов при отобрании экспертизы, на которые суд имеет полное право. Сделаем еще один шаг вперед. Совещание экспертов дозволено. Совещание есть только средство. Конечная цель его соглашение экспертов, единогласное их заключение. Мы предлагаем, чтобы суд, отпуская экспертов на совещание, внушил им, чтобы они, по возможности, старались прийти к единогласному заключению. Нарушения закона в таком предложении суда не будет: коль скоро дозволено совещание, то тем самым разрешено и объяснение цели этого совещания. Председатель, отпуская экспертов на совещание, может сделать им приблизительно такое наставление: "Все призваны сюда для решения вопросов, касающихся предметов вашей специальности. Присяжные, заседающие здесь, не обладают специальными сведениями и потому не могут судить о содержании вашей экспертизы. Если вы дадите разноречивые заключения, то присяжным придется выбирать между ними. Это поставит их в очень тяжелое положение, из которого они могут выйти только ощупью, руководствуясь признаками, которые не всегда в состоянии удовлетворить требованиям истины и правосудия. Суд предлагает вам устроить совещание и прийти к единогласному заключению по предложенным вашему обсуждению вопросам. Совещание и принятие того или другого единогласного заключения для вас, медиков, не новость. У постели больного вы также делаете консилиум и приходите к какому-нибудь решительному выводу, потому что без такого вывода невозможно оказать правильную помощь умирающему. Здесь нет умирающего человека, но здесь требует решительной помощи начало, не менее важное, как и сама жизнь, истина, справедливость. Если по данным, представленным судебным следствием, вы не в состоянии будете прийти к определенному заключению, то вы должны это прямо высказать: закон требует от вас категорического "да" или "нет". Вы можете прямо объяснить, что не составили себе никакого убеждения".

Такой порядок отобрания экспертизы, кажется мне, может избавить присяжных, по крайней мере в значительном большинстве случаев, от разноречивых заключений медиков. При этом нельзя не высказать желания, чтобы экспертов на суде было по возможности больше и чтобы между ними были представители всех элементов суда, т. е. обвинения, защиты и суда (ср. ст. 692 Устава уголовного судопроизводства). Я не говорю уже о том, что суд, допуская врачей к даче экспертизы, должен позаботиться, чтобы были вызываемы настоящие специалисты, чтобы акушеры не превращались в психиатров, психиатры в акушеров и т. д. Далее. Но принятие единогласного заключения не обязательно для экспертов. Конечно, если практика примет указанный прием и суды будут объяснять экспертам важность их единогласия, то можно надеяться, что единогласие будет обычным явлением, а разног- ласие исключением. Но мы вовсе не намерены отрицать, что разногласие все-таки возможно. Как же быть в таких случаях? Не скрою мысли, что в таких случаях присяжные могли бы отдать предпочтение тому мнению, которое имеет на своей стороне перевес значительного большинства. Я хорошо знаю, что эта мысль может показаться странною, но ведь не все то, что странно, вместе с тем и неверно. Если вопросы о виновности подсудимого разрешаются по большинству голосов, то почему же не разрешать и преюдициальных вопросов в деле по тому же способу? Я признаю большинство голосов критерием достоверности экспертизы в тех случаях, когда, например, против трех экспертов, между собою согласных, имеется один или, положим, два противоречащих. Но если такого перевеса нет, если эксперты разделились так, что ни одно мнение не имеет на своей стороне значительного большинства, то спрашивается: какой в таком случае остается выход присяжным? Они и в таком случай имеют выход, и выход этот указывается им существом их обязанностей на суде. В чем состоит задача присяжных, что решают они? Для выяснения этого вопроса нужно рассмотреть сущность обвинительного начала, принятого на нашем судебном следствии.

Сущность обвинительного порядка судопроизводства состоит в том, что бремя доказания лежит на плечах обвинителя. Подсудимый ничего не обязан доказывать. Естественно, что обязанность присяжных решить: доказана ли точно виновность подсудимого? При решении этого вопроса они руководствуются своим внутренним убеждением. Присяжные тогда только могут принять обвинение, когда у них нет "разумного сомнения" в его основательности. Из сказанного видно, что присяжные, как справедливо замечает Миттермайер (Gerichtssaal, 1861. s. 165), решают на суде вопрос о том: есть ли разумное сомнениe в виновности подсудимого? Когда такое разумное сомнение есть, обвинение должно быть отвергнуто, а подсудимый оправдан. Оправдывая подсудимого, присяжные вовсе этим не говорят: "Этот человек не совершил такого-то преступления" (здесь, конечно, не идет речь подсудимого". Теперь остается применить эти начала к нашему случаю. важное сомнение. Это сомнение вполне "разумное". Присяжные должны обратить это разумное сомнение в пользу подсудимого *(28) In dubio imitius! *(29). Это начало проведено и в законе, должны склонять свои мнения к единогласному решению. Если по надлежащем совещании разномыслие между ними не устранится, то предложенные вопросы разрешаются ими по большинству голосов; при разделении голосов поровну, принимается то мнение, которое последовало в пользу подсудимого". - Мы указали значение врачей-экспертов в процессе и тот способ отобрания экспертизы, который, по нашему мнению, не выходя из пределов закона, может обеспечить правосудие. Мы знаем, что нас упрекнут в желании подчинить суды авторитету медиков. Но это подчинение существует и так на деле. Оно и не может не существовать. Оно должно существовать. Where a person is necessarily ignorant of the grounds of decision, to decide for himself is an act of suicidal folly. He ought to recur to a competent adviser, as a blind man relies upon a guide (Соrnevall Levis, On the influence of authority *(30). Все сказанное здесь о значении врачей-экспертов, конечно, распространяется вообще на всех экспертов, основывающих свои заключения на какой-либо науке. При этом мы считаем излишним напомнить, что все изложенное не относится к экспертам ненаучным, названным нами справочными свидетелями. Эти последние должны быть допрашиваемы по тем же началам, как обыкновенные свидетели.