Протестантская этика и дух капитализма

историка в объективный мир исторической науки. В этом отношении Вебер близок к неокантианскому варианту антинатуралистического обоснования < исторической науки, в частности к Г. Риккерту. Вслед за Риккертом Вебер разграничивает два акта — отнесение к ценно­сти и оценку; если первый превращает наше индиви­дуальное впечатление в объективное и общезначимое суждение, то второй не выходит за пределы субъектив­ности. Наука о культуре, обществе и истории, заявляет Вебер, должна быть так же свободна от оценочных суждений, как и наука естественная. Такое требование вовсе не означает, что ученый должен вообще Отказать­ся от собственных оценок ивкусов — просто они не должны вторгаться в пределы его научных суждений. За этими пределами он вправе их высказывать сколько угодно, но уже не как ученый, а как частное лицо.

Вебер, однако, существенно корректирует методов логические принципы Риккерта. В отличие от Риккерта, рассматривающего ценности и их иерархию как нечто надысторическое, Вебер склонен трактовать ценность как установку той или иной исторической эпохи, как свойственное эпохе направление интереса. «Выражение «отнесение к ценности» подразумевает только философ­ское истолкование того специфически научного «инте­реса», который руководит выбором и обработкой объекта эмпирического исследования» [37, с. 497]*. Интерес эпохи — это нечто более устойчивое и объективное, чем просто частный интерес того или иного исследователя, но в оч) же время нечто более субъективное, чем надыс-торический «интерес», получивший у неокантианцев название «ценности».

Важнейшим методологическим инструментом Вебера является категория «идеального типа». Идеальный тип, вообще говоря, есть «интерес эпохи», представленный в виде теоретической конструкции. Он не извлекается из эмпирической реальности, а конструируется как теоретическая схема. В этом смысле Вебер называет идеальный тип «утопией». «Чем резче и однозначнее сконструированы идеальные типы, чем они, следователь­но, в этом смысле более чужды миру, тем лучше они выполняют свое назначение — как в терминологическом

· В квадратных скобках даны ссылки на библиографию, приводимую в конце предисловия. — Прим. ред.

и классификационном, так и в эвристическом отношении» [39, 2, с. 15].

Веберовский идеальный тип близок к идеальной мо­дели, которой пользуется естествознание. Это подчер­кивает и сам Вебер. Мыслительные конструкции, которые носят название идеальных типов, говорит он, «быть может, так же мало встречаются в реальности, как физические реакции, которые вычислены только при допущении аб­солютно пустого пространства» [там же, с. 10]. Вебер на­зывает идеальный тип продуктом нашей фантазии, «соз-даным нами самими чисто мыслительным образованием» [37, с. 194—197], подчеркивая тем самым егр внеэмпири-ческое происхождение. Именно благодаря своей отделен-ности от эмпирической реальности, своему отличию от нее идеальный тип может служить как бы масштабом для соотнесения с ним этой последней.

Такие понятия, как «экономический обмен», «homo oekonomicus» («экономический человек»), «ремесло», «капитализм», «церковь», «секта», «христианство», «средневековое городское хозяйство», суть, согласно Веберу, идеально-типические конструкции, употребляе­мые в качестве средств для изображения индивидуаль­ных исторических образований. Одним из наиболее распространенных заблуждений Вебер считает «реали­стическое» (в средневековом значении данного термина) истолкование идеальных типов, то есть отождествление этих умственных конструкций с самой историко-куль­турной реальностью, их «субстанциализацию».

Однако тут у Вебера возникают затруднения, свя­занные с вопросом о том, как же все-таки конструиру­ется идеальный тип. Вот одно из его разъяснений: «Со­держательно эта конструкция (идеальный тип.— П. Г.) имеет характер некой утопии, возникшей при мысли­тельном усилении, выделении определенных элементов действительности» [там же, с. 190]. Выходит, что иде­альная конструкция в определенном смысле извлечена из самой эмпирической реальности. Что же все-таки представляет собой идеальный тип: априорную конст­рукцию или эмпирическое обобщение?

Чтобы устранить возникающее затруднение, Вебер разграничивает исторический и социологический иде­альные типы. «Социология, как это уже многократно предполагалось в качестве само собой разумеющегося, создает понятия типов и ищет общие правила событий

в противоположность истории, которая стремится к каузальному анализу... индивидуальных, важных в куль­турном отношении действий, образований, личностей» [там же, с. 545].

В первый раз вводя понятие идеального типа в своих методологических работах 1904 г., Вебер рассматривает его главным образом как средство исторического по­знания, как исторический идеальный тип. Именно поэтому Вебер подчеркивал, что идеальный тип есть лишь сред­ство, а не цель познания. Он служит средством раскрытия генетической связи исторических явлений, и потому Ве­бер называет его генетическим идеальным типом.

Что же представляет собой социологический идеаль­ный тип? Поскольку задача социологии, по Веберу, состоит в установлении общих правил событий безотно­сительно к пространственно-временному определению этих событий, то идеальные типы здесь должны быть более общими и, в отличие от генетических, могут быть названы «чистыми идеальными типами». Так, социолог -конструирует чистые идеальные модели господства, встречающиеся во все исторические эпохи в любой точке земного шара.

«Чистые типы» социологии Вебер сравнивает с идеаль­но-типическими конструкциями политической экономии в том отношении, что, во-первых, в обоих случаях имеет место конструирование такого человеческого действия, как если бы оно происходило в идеальных условиях, и, во-вторых, обе дисциплины рассматривают эту идеальную форму протекания действия независимо от локальных условий места и времени. Различие условий и их влияние на ход действия фиксируются, согласно Веберу, по тому отклонению от идеального типа, которое встречается всегда, но заметить и общезначимым образом выразить это отклонение в понятиях позволяет лишь идеально-типическая конструкция. Как видим, генетические идеаль­ные типы отличаются от чистых по степени общности. Гене­тический тип применяется локально во времени и про­странстве, а применение чистого типа не локализовано; генетический тип служит средством выявления связи, которая была лишь один раз, а чистый тип — средством выявления связи, существующей всегда. Тем самым с по­мощью понятия идеального типа Вебер значительно су­жает пропасть между историей и социологией, которая разделяла эти две науки в теории баденской школы. В этом

отношении прав немецкий социолог Ганс Фрейер, замечая, что «понятие идеального типа смягчает противоположт ность индивидуализирующего и генерализирующего спо­собов мышления, поскольку оно, с одной стороны, выде­ляет в индивидуальном характерное, а с другой — на пути генерализации доходит только до типического, но не до всеобщности закона» [14, с. 148].

Чтобы показать, как применяется понятие идеаль­ного типа у Вебера, необходимо проанализировать, дан­ное понятие и с содержательной точки зрения. Для этого необходимо ввести еще одну категорию социологии Ве­бера — категорию понимания. В ходе своих исследо­ваний Вебер, как ни странно, вынужден был пользо­ваться категорией, против применения которой у Диль-тея, Кроче и других представителей интуитивизма он резко возражал. Правда, «понимание» у Вебера имеет • несколько иное значение, чем в интуитивизме.

Необходимость понимания предмета своего иссле­дования, согласно Веберу, отличает социологию от естественных наук. Однако Вебер в отличие от Диль-тея не противопоставляет «понимание» причинному «объяснению», а, напротив, тесно их связывает: «пони­мание» не есть категория психологическая, как полагал Дильтей, а понимающая социология в соответствии с этим не есть часть психологии.

Рассмотрим аргументацию Вебера. Социология, по Веберу, так же как и история, изучает поведение инди­вида или группы индивидов. Отдельный индивид и его поведение являются как бы «клеточкой» социологии и истории, их «атомом», тем простейшим единством, ко­торое не подлежит дальнейшему разложению и расщеп­лению. Поведение индивида изучает, однако, и психоло­гия. В чем же отличие психологического и социологи­ческого подходов к изучению индивидуального пове­дения?

Социология, говорит Вебер, рассматривает поведение личности лишь постольку, поскольку личность вклады­вает в свои действия определенный смысл. Только такое поведение может интересовать социолога; что же ка­сается психологии, то для нее,этот момент не является определяющим. «Действием,— пишет он,— называется... человеческое поведение... в том случае и постольку, если и поскольку действующий индивид или действу­ющие индивиды связывают с ним субъективный смысл»

[37, с. 503]. При этом Вебер имеет в виду тот смысл, который вкладывает в действие сам индивид, — то есть субъективно подразумеваемый смысл. Он подчеркивает, что речь идёт не о «метафизическом» смысле, который рассматривался бы как некий «высший», «истинный» смысл (социология, по Веберу, не имеет дела с мета­физическими реальностями и не является наукой нор­мативной), и не о том «объективном» смысле, который могут в конечном счете получать действия индивида уже независимо от его собственных намерений. Социо­логия, по Веберу, должна быть «понимающей» постоль­ку, поскольку действие индивида осмысленно.

С принципом «понимания» связана одна из централь­ных методологических категорий веберовской социо­логии — категория социального действия. Насколько важна для Вебера эта категория, можно судить по тому, что он определяет социологию как науку, изуча­ющую социальное действие. Как же определяет Вебер само социальное действие? «"Действием" следует... называть человеческое поведение (безразлично, внеш­нее или внутреннее деяние, недеяние или претерпева­ние), если и поскольку действующий и действующие связывают с ним некоторый субъективный смысл. Но «социальным действием» следует называть такое, ко­торое по своему смыслу, подразумеваемому действую­щим или действующими, отнесено к поведению других и этим ориентировано в своем протекании» [39, 1, с. I]. Таким образом, социальное действие предполагает два момента: субъективную мотивацию индивида или -группы, без которой вообще нельзя говорить о действии, и ориентацию на другого (других), которую Вебер на­зывает еще и «ожиданием» и без которой действие не может рассматриваться как социальное.

Категория социального действия, требующая исхо­дить из понимания мотивов индивида, есть тот реша­ющий пункт, в котором социологический подход Вебера отличается от социологии Э. Дюркгейма. В противо­положность Дюркгейму Вебер считает, что ни обще-ствО в целом, ни те или иные формы коллективности не должны рассматриваться в качестве субъектов дей­ствия: таковыми могут быть только отдельные индивиды. «Для других (например, юридических) познавательных целей или для целей практических может оказаться целесообразным и просто неизбежным рассмотрение

социальных образований («государства», «товарище­ства», «акционерного общества», «учреждения») точно так, как если бы они были отдельными индивидами (например, как носителей прав и обязанностей или как виновников действий, имеющих юридическую силу). Но с точки зрения социологии, которая дает понимающее истолкование действия, эти образования суть только процессы и связи специфических действий отдельных людей, так как только последние являются понятными для нас носителями действий, имеющих смысловую ориентацию» [там же, с. 10].

Вебер не исключает возможности использования в социологии таких понятий, как семья, нация, государ­ство, армия, но он требует при этом не забывать, что эти формы коллективностей не являются реально субъ­ектами социального действиями потому и не приписы­вать им волю или мышление, не прибегать к понятиям коллективной воли или коллективной мысли иначе как в метафорическом смысле¹.

Итак, социология должна ориентироваться на дей­ствие индивида или группы индивидов. При этом наи­более «понятным» является действие осмысленное, то есть (1) направленное к достижению ясно сознаваемых самим действующим индивидом целей, и (2) исполь­зующее для достижения этих целей средства, призна­ваемые за адекватные самим действующим индивидом. Описанный тип действия Вебер называет целерациональ-ным (Zweckrationale). Осмысленное целенаправленное действие не является предметом психологии именно потому, что цель, которую "ставит перед собой индивид, не может быть понята, если исходить только из анализа его душевной жизни. Рассмотрение этой цели выводит нас за пределы психологизма. Правда, связь между целью и выбираемыми для ее реализации средствами опосредована психологией индивида; однако, согласно Веберу, чем ближе действие к целерационализму, тем меньше коэф­фициент психологического преломления, «чище», рацио­нальнее связь между целью и средствами.

Это, разумеется, не значит, что Вебер рассматри­вает целерациональное действие как некий всеобщий

¹ Однако нельзя не отметить, что в своем «методологическом инди­видуализме» Веберу трудно быть последовательным; у него возникает ряд затруднений, когда он пытается применить категорию социального действия, особенно при анализе традиционного общества.

тип действия; напротив, он не считает его не только всеобщим, но даже и преобладающим в эмпирической реальности. Целерациональное действие есть идеальный тип, а не эмпирически общее, тем более не всеобщее. Как идеальный тип, оно в чистом виде редко встре­чается в реальности. Именно целерациональное действие служит у Вебера образцом социального дей­ствия, с которым соотносятся все остальные виды дей­ствия. Вот в каком порядке перечисляет их Вебер: «Для социологии существуют следующие типы действия: 1) более или менее приближенно достигнутый правиль­ный тип; 2) (субъективно) целерационально ориенти­рованный тип; 3) действие, более или менее сознательно и более\ или менее однозначно целерацио,нально ориен­тированное; 4) действие, ориентированное не целера­ционально, но понятное по своему смыслу; 5) действие, по своему смыслу более или менее понятно мотивиро­ванное, однако нарушаемое — более или менее сильно — вторжением непонятных элементов, и, наконец, 6) дей­ствие, в котором совершенно непонятные психические или физические факты связаны «с» человеком или «в» человеке незаметными переходами» [37, с. 411].

Как видим, эта шкала построена по принципу срав­нения всякого действия индивида с целерациональным (или правильно-рациональным) действием.

Понимание в чистом виде имеет место именно в случае целерационального действия. Вебер считает, что в этом случае уже нельзя говорить о психологическом пони­мании, поскольку смысл действия, его цель лежат за пределами психологии. Но поставим вопрос по-другому? что именно мы понимаем в случае целерационального действия: смысл действия или самого действующего? Допустим, мы видим человека, который рубит в лесу дрова. Мы можем сделать вывод, что он делает это либо для заработка, либо для того, чтобы заготовить себе на зиму топливо, и т. д. и т. п. Рассуждая таким образом, мы пытаемся понять смысл действия, а не самого дей­ствующего. Однако та же операция может послужить для нас и средством анализа самого действующего индивида. Трудность, которая возникает здесь, весьма существенна. Ведь если социология стремится понять самого действую­щего индивида, то всякое действие выступает для нее как знак чего-то, в действительности совсем другого, того, о чем сам индивид или не догадывается, или если

догадывается, то пытается скрыть (от других или даже от себя). Таков подход к пониманию действия индивида, например, в психоанализе Фрейда.

Возможность такого подхода Вебер принципиально не исключал. Однако если речь идет о таком действии, когда индивид не отдает себе отчета в собственных целях (а именно эти действия исследует психоанализ), то возникает вопрос: вправе ли исследователь утвер­ждать, что он понимает действующего индивида лучше, чем тот понимает сам себя? Ведь нельзя забывать о том, что метод психоанализа возник из практики лечения душевнобольных, чье состояние врач понимает лучше, чем они сами. Но на каком основании возможно при­менять этот метод к здоровым людям? Только если считать, что они тоже «больны». В таком случае понятие болезни оказывается перенесенным из сферы медицины в обще­ственную сферу, а лечение предстает как социальная терапия. А на чем базируются права «социальных тера­певтов»?

Очевидно, именно эти соображения заставили Вебера ограничить сферу применения такого рода подходов в социальном и историческом исследованиях. Но тогда что именно мы «понимаем» под целерациональным дейст­вием: смысл действия или самого действующего? Вебер потому выбрал в качестве идеально-типической модели целерациональное действие, что в нем оба эти момента совпадают: понять смысл действия — и значит в данном случае понять действующего, и наоборот. Такое совпа­дение Вебер считает тем идеальным случаем, от которо­го должна отправляться социология. Реально чаще всего оба эти момента не совпадают, но наука не может, согласно Веберу, отправляться от эмпирического факта: она должна создать себе идеализированное пространст­во. Таким «пространством» является для социологии целерациональное действие.

Поскольку, однако, Вебер рассматривает целерацио­нальное действие как идеальный тип, постольку он вправе заявить, что «рационалистический» характер его метода вовсе не предполагает рационалистической трактовки самой социальной реальности. Целерациональность — это, по Веберу, лишь методологическая, а не «онтологичес­кая» установка социолога, это средство анализа действи­тельности, а не характеристика самой этой действитель­ности.

Хотя Вебер заботится о том, чтобы отделить целе­рациональное действие как конструируемый идеальный тип от эмпирической реальности, однако проблема соот­ношения идеально-типической конструкции и эмпиричес­кой реальности далеко не так проста, как можно было бы думать, и однозначного решения данной проблемы у самого Вебера нет. Как бы ни хотелось Веберу четко разделить эти две сферы, но при первой же попытке реально работать с идеально-типической конструкцией четкость разделения исчезает.

Выбирая целерациональное действие в качестве мето­дологической основы для социологии, Вебер тем самым отмежевывается от тех социологических теорий, которые в качестве исходной реальности берут социальные «тоталь­ности]», например: «народ», «общество», «государство:», «экономика». Вебер критикует в этой связи «органичес­кую социологию», рассматривающую отдельного инди­вида как часть, «клеточку» некоторого социального организма. Он возражает против рассмотрения общества по биологической модели. Принцип «понимания» оказы­вается, таким образом, критерием, с помощью которого отделяется сфера, релевантная для социолога: поведение индивида мы понимаем, а поведение клетки — нет. Не «понимаем» мы также — в веберовском значении слова — н «действие» народа или народного хозяйства, хотя вполне можем понять действия составляющих народ (или участ­вующих в народном хозяйстве) индивидов. Согласно Веберу, общественные институты (право, государство, религия и др.) должны изучаться социологией в той форме, в какой они становятся значимыми для отдель­ных индивидов, в какой последние реально ориентированы на них в своих действиях; тем самым снимается тот при­вкус «метафизики», который всегда присутствует в социальных учениях, принимающих за исходное именно эти институты (как и вообще «целостности»). Подобный привкус неизбежно ощущается в социальных теориях, создаваемых на основе методологических предпосылок реализма в средневековом значении этого понятия. Дан­ной точке зрения Вебер противопоставляет требование исходить в социологии из действий отдельных индивидов. Его позицию можно было бы, следовательно, охарактери­зовать как номиналистическую. Однако это не вполне адекватная характеристика, и вот почему. Требование исходить из индивидуального действия выставляется

Вебером как принцип познания, а в силу неокантианской установки Вебера характеристика принципов познания отнюдь не есть в то же время и характеристика самой социальной реальности. Реальность пластична в том смысле, что ее можно изучать также и по-другому, результатом чего может быть наука, отличная от социо­логии, например юриспруденция или политическая экономия. Стало быть, говоря об индивидуальном целе-рациональном действии, Вебер не утверждает, что оно есть характеристика самой реальной социальной жизни, а принимает его в качестве идеального типа, который в чистом виде редко встречается в действительности. Такая позиция может быть охарактеризована как методологичес­кий номинализм или, точнее, методологический инди­видуализм, у которого, конечно, есть свои содержательные (онтологические) импликации. Постулируя в качестве исходного пункта целерациональное действие, Вебер вы­ступает против трактовки сознания как эпифеномена'. Методологический исходный пункт Вебера можно было бы сформулировать так: человек сам знает, чего он хочет. Разумеется, в действительности человек далеко не всегда знает, чего он хочет, ведь целерациональное действие — это идеальный случай. Но социолог должен исходить именно из этого идеального случая как из теоретико-методологической предпосылки.

Другим моментом социального действия Вебер счи­тает ориентацию действующего лица на другого инди­вида (или других индивидов).

Введение в социологию принципа «ориентации на другого» представляет собой попытку внутри методоло- • гического индивидуализма найти нечто всеобщее, при­нять во внимание ту «субстанцию» социального, без которой целерациональное действие остается классичес­кой моделью робинзонады. Авторы робинзонад не пре­дусматривали в действиях индивида никакой «ориента­ции на другого»: в основе действия индивида для них лежал индивидуальный «интерес», — и не случайно имен-

¹ Один из исследователей Вебера, Вольфганг Моммзен, совершенно справедливо считает, что такая позиция Вебера является отголоском в его методологии принципов классического гуманизма. «Социология Вебера отнюдь не была полностью свободной от ценностей; уже ее радикально индивидуалистический исходный пункт... может быть понят, только исходя из европейской гуманистической традиции и ее уваже­ния к индивиду...» [18, с. 69].

но робинзонады послужили моделью так называемого «экономического человека». Согласно Веберу, социоло­гия начинается там, где обнаруживается, что эко­номический человек — слишком упрощенная модель че­ловека. Однако при этом социология в ее веберовском понимании не должна рассматривать «социальность» вне и помимо индивидов, она не должна допускать суб-станциализацию социального; лишь поскольку всеобщее признается отдельными индивидами и ориентирует их реальное поведение, лишь постольку оно существует.

Веберовская категория «ориентации на другого» ведет свое происхождение из области права и представ­ляет собой социологическую интерпретацию одного из ключевых понятий правоведения и философии права — «признания». Как видим, социология права — это не только один из частных разделов социологии Вебера: «признание», составляющее важнейший принцип право­сознания, объявляется Вебером конституитивным момен­том всякого социального действия вообще.

Итак, наличие субъективного смысла и «ориентация на других» — два необходимых признака социального действия. В соответствии с этим определением не всякое действие, как подчеркивает Вебер, может быть названо социальным. Если действие индивида ориентировано на ожидание определенного «поведения» не со стороны других людей, а со стороны внешних природных явле­ний, машин и т. д., оно не может быть названо социаль­ным действием в принятом Вебером смысле слова. Точно так же не является социальным действием религиозная акция индивида, предающегося созерцанию, одинокой молитве и т. д. [см.: 37, с. 549]. Хозяйственная деятель­ность индивида только в том случае становится социаль­ным действием, если при распоряжении определенными экономическими благами во внимание принимаются другие индивиды и действие протекает с ориентацией на них. «Если на улице, — пишет Вебер, — множество людей одновременно раскрывают зонты, когда начина­ется дождь, то при этом (как правило) действие одного не ориентировано на действие другого, а действие в равной мере вызвано потребностью предохраниться от дождя» [там же]. Вебер не считает социальным и чисто подражательное действие, совершаемое индивидом как атомом массы, толпы; такое действие, описанное, в частности, Густавом Лебоном, Вебер считает предметом

исследования психологии масс, а не социологии. Хотя и социология, по Веберу, может рассматривать дейст­вие многих, а не только индивида, но она рассматривает такое коллективное действие по модели индивидуально­го, раскрывая субъективно подразумеваемый смысл дей­ствий составляющих коллектив индивидов и их взаимную установку друг на друга и на «третьего».

Как именно применяется идеальная модель целера_: ционального действия, мы можем понять, рассмотрев другие виды действия и соотнеся их между собой. Ве-бер указывает четыре вида действия: целерациональное, ценностно-рациональное (wertrationale), аффективное и традиционное. «Социальное действие, подобно всякому действию, может быть определено: 1) целерационально, то есть через ожидание определенного поведения пред­метов внешнего мира и других людей и при использо­вании этого ожидания как «условия» или как «средства»¹ для рационально направленных и регулируемых целей (критерием рациональности является успех); 2) цен­ностно-рационально, то есть через сознательную веру в этическую, эстетическую, религиозную или как-либо иначе понимаемую безусловную собственную ценность (самоценность) определенного поведения, взятого прос­то как таковое и независимо от успеха; 3) аффективно, особенно эмоционально — через актуальные аффекты и чувства; 4) традиционно, то есть через привычку» [там же, с. 551].