Глава 5. Неоклассическая модель исторического исследования 3 страница

В неоклассической исторической науке считается нормой наличие множественности теоретических подходов и оценок. Природа исторического исследования такова, пишет Д. Тош, что и при са­мом жестком профессиональном подходе остается плюрализм истолко­ваний. И это надо рассматривать как силу научного исследования, а не его слабость. Ведь прогресс исторического знания в равной мере зависит и от уси­лий отдельных исследователей, и от столкновения конкурирующих интерпретаций в ходе научных дебатов[627].  

Необходимость теоретического плюрализма в исторической науке обусловлена, как полагают исследователи, неисчерпаемостью самой исторической реальности. Это делает возможным создание не одного, а нескольких вариантов исторической теории, превращая при этом в иллюзию претензии любого из них на монополию в плане утверждения истины[628]. Поэтому историки всегда думали и думают по-разному, и в этом смысле разница мышления выступает «необходимым, хотя и не единственным условием развития исторического познания, получения нового знания»[629].

Однако, положительно относясь к теоретическому плюрализму в исторической науке, некоторые неоклассики, претендуя на объективную научность исторического исследования, рассматривают плюрализм «как необходимое условие разработки наиболее адекватного варианта исторической теории». Они полагают, что единство истории, ее инвариантность оправдывают поиск такого варианта исторической теории, и поэтому наличие множественности теорий «не может означать их равноценности с точки зрения главного условия, правомерно предъявляемого к ним – степени адекватности постижения действительности»[630].

С вопросом о способах интерпретации истории тесно связана проблема, которая часто трансформируется в дилемму – объяснение или понимание как выражение классического и неклассического в историческом познании. В настоящее время в исследовательской практике широко используются такие классические модели рационального объяснения исторических явлений, как дедукция общих теоретических предпосылок и реконструкция целей и мотивов человеческой деятельности. Наряду с классическими моделями объяснения в исследовательской практике используются различные неклассические модели понимания, основанные на «вживании» историка в предмет своего исследования, на постижении «идеальных сущностей» – смыслов, непосредственно открывающихся сознанию исследователя.

Неоклассики считают, что различные модели объяснения и понимания в исторической науке не исключают друг друга и не могут быть сведены к какой-нибудь одной из них – универсальной. В исследовательской практике эти модели должны дополнять друг друга, в том смысле, что они ориентированы на решение разного класса исследовательских задач, обусловленных не только предметной областью, но и целями конкретно-исторического познания. При этом неоклассики полагают, что любая из удачных теоретических интерпретаций истории, выполненная в русле определенных методологических ориентаций, является эвристически ограниченной, и поэтому не может быть экстраполирована в качестве универсальной методологии на весь процесс исторического познания.

Таким образом, неоклассики, в отличие от представителей классической науки, стремятся не к универсальности той или иной методологии, основанной на абсолютизации ее познавательных возможностей, а к альтернативности и дополнительности методологий как одного из принципов научного исторического исследования. Этот принцип позволяет ученому в ходе конкретного исторического исследования переходит от одного типа теоретической интерпретации к другому, меняя методологические позиции в зависимости от специфики предметной области и задач этого исследования.

В связи с этим некоторые исследователи ставят задачу создания такой исторической методологии, ко­торая бы синтезировала исследовательские стратегии, выработанные в различных отраслях научного знания. При этом они подчеркивают, что речь не идет о построении строго иерархизированной супертеории, с претензией на исчерпывающее объяснение историческо­го процесса. Но это и не эклектическая мешанина различных исследова­тельских подходов, а целостная методология исторического исследова­ния, которая обосновывает познавательную значимость и взаимодополняе­мость всех конкурирующих исследовательских стратегий.

Не ранжируя их априори и не отдавая предпочтение какой-либо одной из них, такая методология, как отмечает Б. Г. Могильницкий, предоставляет историку в каждом случае возможность выбора (в соот­ветствии с изучаемой проблемой) и настаивает на том, что эффектив­ность такого изучения всецело зависит от его способности максимально расширить круг привлекаемых познавательных средств и синтезировать их в единую исследовательскую методологию, позволяющую достичь целостное понимание изучаемого объекта. И чем значительнее и мас­штабнее является этот объект, чем противоречивее составляющие его грани и сложнее механизм их взаимодействия, тем шире должен быть круг привлекаемых для его изучения исследовательских стратегий. При этом речь идет не о простом рядоположении этих стратегий (с одной стороны..., с другой стороны... ), а об их синтезе, единственно способ­ном дать новое, интегрированное знание об изучаемом объекте[631].

 

§ 2. Когнитивная стратегия и принципы
научного исследования

 

В неоклассической модели исторического исследования при реализации его научной стратегии особое значение придается трем принципам – историзму, объективизму и холизму.

В принципе историзма неоклассики выделяют три аспекта. Во-первых, это – признание того, что каж­дая эпоха представляет собой уникальное проявление человеческого духа с присущими ей культурой и ценностями, что между нашей эпохой и всеми предыдущими существуют серьезные различия. Поэтому принцип историзма требует учета различий между прошлым и настоящими, преодоления представлений о том, что лю­ди прошлого вели себя и мыслили так же, как мы. Во-вторых, это – понимание того, что задача историка состоит не просто в том, чтобы раскрыть подобные различия, но и объяснить их, погружая в исторический контекст. Принцип историзма в этом аспекте предполагает, что предмет исторического исследования нельзя вы­рывать из окружающей обстановки. В-третьих, это – требование не рассматривать исторические события в изоляции, а представлять ис­торию как процесс и связь между событиями во времени[632].

Разработка принципа историзма в неоклассической науке связана с критикой, с одной стороны, постмодернизма, а с другой – классического, или «строгого историзма».

Постмодернисты считают, что историческая реальность – это то, что мы о ней думаем, т. е. прошлое выступает в качестве субъективной презентации настоящего. Поэтому они объявили, что историзм мертв и его нельзя больше считать серьезным интеллектуальным течением. Согласно принципу «строгого историзма», историческая реальность – это то, что было в прошлом «на самом деле». Поэтому историк должен, с одной стороны, отказаться от любых стан­дартов и приоритетов, лежащих вне пределов изучаемой им эпохи, а с другой – попытаться увидеть события с точ­ки зрения их участников. Задача историка – интерпретировать прошлое в его собственных критериях или, как писал Г. Элтон, «понять данную проблему изнутри»[633].

Неоклассики также подразумевают под исторической реальностью то, что было в прошлом, которое надо реконструировать и при этом как можно более адекватно. По их мнению, это можно сделать, соблюдая принцип историзма, фундаментальной предпосылкой которого является признание независимости и уважение прошлого. В отличие от постмодернистов, неоклассики считают, что принцип историзма обеспечивает противостояние научных исторических знаний социально мотивирован­ным ложным истолкованиям прошлого, поскольку отправной точкой для постмодернистского знания о прошлом являются требования современности. Вместе с тем неоклассики полагают, что попытки «говорить голосом прошлого», как того требует классическая наука, не выдерживают проверки практикой исторического исследования. Неоклассики отмечают, что «нам никогда не уловить подлинного «аромата» конкретного момента истории так, как его чувствовали лю­ди того времени, ведь мы, в отличие от них, знаем, что произошло по­том, и значение, которое мы придаем тому или иному событию, неиз­бежно обусловлено этим знанием. Хотим мы того или нет, историк глядит на прошлое «с высоты» – он уже знает, чем все это кончилось»[634]. Кроме того, положение историка во времени относительно объекта исследо­вания позволяет, как отмечают неоклассики, осмысливая прошлое, выделять предпосылки, о которых современники и не подозревали, и увидеть подлинные, а не желательные с точки зрения участников событий последствия.

Принцип «строгого историзма», или «истории ради истории» в классической науке был синонимом бесстрастного исторического исследования, лишен­ного, по существу, практического применения. Неоклассики считают, что строгое соблюдение принципа «истории ради истории» ведет к отказу от того многого, что придает самой истории притягательность, без достижения при этом желаемой цели – полной отстраненности от совре­менности. Поэтому они полагают, что «пред лицом практически без­граничного объема свидетельств о человеческой деятельности и необ­ходимости отбора определенных проблем и периодов, более заслужи­вающих внимания, чем остальные, историк имеет полное право допу­стить влияние волнующих общество вопросов на собственный выбор»[635].

Специалисты, конечно, понимают, что области истории, претендующие на связь с со­временностью, более подвержены манипуляциям со стороны идеоло­гов. Но это лишь должно повысить ответственность историков, которая заключается в том, чтобы «обеспечить историческую перспективу для придания со­временным дискуссиям большей научности, а не обслуживать какую-либо идеологию». Откликнуться на «призыв современности», как подчеркивает Д. Тош, «не значит фальсифицировать или искажать прошлое, это значит воскресить те аспекты прошлого, которые могут больше нам сказать именно сейчас»[636].

Однако в целом неоклассики, не отказываясь от притязаний на практическое значение своих работ, настаивают на при­оритете достоверного воспроизведения прошлого. Они исходят из реальности его существования и возможности объективного его познания, поэтому другим важным принципом неоклассической модели исторического исследования является принцип объективизма. При этом неоклассики, с одной стороны, продолжают традиции, заложенные классической наукой, а с другой – претендуют на новую трактовку этого принципа.

В классической науке принцип объективизма основывался на примате субъектно-объектной дихотомии и необходимости реконструкции истории «такой, какой она была на самом деле» с помощью истинной (верифицируемой) теории и научных методов исторического исследования. Классики полагали, что историческое знание, являясь результатом взаимодействия субъекта (историка) и объекта (исторической реальности), способно адек­ватно отражать эту реальность саму по себе, су­ществующую вне культуры и социального порядка, к которым принадлежит исследователь, и выражаемую в языке. При этом они полагали, что истина находится вне культуры, социального порядка и языка, поскольку объективная историческая реальность сама по себе осуществляет отбор ее истинных описаний и объяснений, а слово толь­ко обеспечивает присутствие истины в историческом знании.

Неоклассики также считают, что основой принципа объективизма является признание прошлого в качестве объективной реальности и возможности получения научного знания, адекватного исторической реальности. Вместе с тем они претендуют на новое понимание исторической объективности как отношения взаимного диалога между исследующим субъектом и исследуемым предметом. Если классики залог объективности видели в нейтральности субъекта исследования по отношению к его предмету, то неоклассики полагают, что еще никому не удалось избавиться от «идолов» собственного сознания, и поэтому историческое знание всегда носит субъективную печать эпохи и индивидуальной культуры историка. В субъективном взгляде на историю, как отмечает Т. Шанин, «конечно, заложены свои «идолы», которые нужно держать во внимании – в особенности, опасность потерять видение важности «объективного» в его связи с «субъективным» и «интерсу­бъективным», опасность сползти на позиции, делающие познание единственным критерием причинности исто­рического процесса» [637]. Однако это не отменяет необходимости стремления к объективности, т. е. адекватному воспроизведению прошлого.

Неоклассики, с одной стороны, считают, что историческое знание является результатом взаимодействия между исследователем и изучаемым предметом и что слова способны «артикулировать разнообразные формы контактов познающего субъекта с объектами исторического исследования»[638]. С другой стороны, они признают, что язык – это условность, и историки используют риторические стратегии, воспроизводя прошлое. Поэтому неоклассики готовы поучиться у постмодернистов, как искать в текстах скрытый смысл и противоречия, но при этом они не согласны с тем, что язык является абсолютно нестабильным и что он не способен выражать смысл. В связи с этим Т. Шанин пишет: «Они (постмодернисты – авт. ) очень хорошо показывают, что у нас в познании и в жизни не получилось, а далее делают вывод, что ничего у нас и не может получиться. Вот с этим-то я и не согласен. Невозможного нет. Есть только трудное»[639].

При этом следует отметить, что некоторые неоклассики считают, что по вопросу о роли языка в историческом познании между ними и постмодернистами непримири­мых противоречий нет, поскольку защитники постмо­дернизма в историографии не отрицают существования внетекстуальной реальности, но сомневаются в возможно­сти ее познания.

В частности, Г. Спигел берется доказать обратное с помо­щью современного понятия медиации. Она подчеркивает, что осмысление исторических данных всегда носит текстуальный характер. В связи с этим историк либо отталкивается от модной постмодернист­ской идеи, согласно которой язык конструирует мир, либо основывается на инструменталистском подходе, по кото­рому язык, как «выдумывающий», так и описывающий ре­альность, создает инструмент медиации между человече­ским сознанием и познаваемым миром. Для историка, считает Г. Спигел, гораздо важнее инструменталистская версия, поскольку в отличие, скажем, от литературного критика у него нет уже написанных «историй». При этом она настаивает на том, что, хотя представления о социальном мире формируются языком, сам язык зависим от социальных сообществ, кото­рые им пользуются и в которых он создан. Г. Спигел также утверждает, что у всякого текста есть своя «со­циальная логика», и ее наличие подразумевает нашу спо­собность «воссоздать некоторое ощущение материального мира прошлого». Это придает исследователю уверенность в возмож­ности языка предоставить информацию об исторических формах жизни, так как в противном случае мы никогда не смогли бы почувствовать, что хоть что-нибудь знаем о про­шлом[640].

Здесь можно видеть, как отмечают специалисты, поворот от радикальной пози­ции Ж. Дерриды с его отрицанием внетекстуальной реаль­ности к концепции Ф. де Соссюра, признававшего наличие в тексте как означающего, так и означаемого. Но Г. Спигел не призывает к отказу от деконструкции исторических текстов, помогающей «обнаружить пути, которыми тек­сты поставляют идеологические мистификации», а также к выявлению и раскрытию этих мистификаций. Кроме то­го, Г. Спигел напоминает, что деконструкция научила историков внимательно относиться к умолчаниям, играющим важ­ную роль в образовании текстов. Такое сочетание семиотики с деконструктивистскими способами чтения обогащает наше понимание прошлого, предстающего чем-то большим, чем просто набор дис­курсивных стратегий и явлений. Хотя существующая связь мысли, языка и действия труднообъяснима, дос­туп к прошлому открывает анализ перепутанных между собой дискурсивных и социальных практик. Следова­тельно, постмодернизм, по мнению Г. Спигел, помогает расширить историографическую практику, не обраща­ясь при этом к экстремистским идеям[641].

В связи с этим неоклассики утверждают, что между прошлым и взглядом историка на него существует определенная связь. При этом в качестве объекта исторического исследования различают про­шлое как прошедшее (и изменившее мир определенным образом) и про­шлое как присутствующее в настоящем посредством нашей памяти, т. е. как след этого свершившегося изменения мира. Это последнее «прошлое» используется для конструирования исторической перспекти­вы и ретроспективы, т. е. картины истории. Такое использование воз­можно благодаря первому прошлому, а именно, объективности измене­ний, произошедших в прошлом и являющихся теперь условиями нашей настоящей жизни[642].

Рассматривая проблему объективности в контексте диалога между историком и изучаемой исторической реальностью, некоторые из неоклассиков, вслед за М. М. Бахтиным, представляют этот диалог как дискурс, в котором высказывания и историческая реальность продуцируют друг друга[643]. В связи с чем проблема исторической объективности начинает приобретать этический характер, а «этической сердцевиной» профес­сии историка становится убеждение в том, что его утомительный труд мо­жет приносить аутентичную информацию о мертвом «ином», не сводимую к его собственным фантазиям[644].

В этом случае стремление выявить объективность исторических событий можно рассматривать как обратную сторону желания избежать ограни­ченности и искажения в интерпретации истории. «Этот страх перед иска­жением истории (намеренным или несознательным) и есть, – как полагает А. Н. Смолина, – ключ к вопросу о том, что стоит за желанием объективности, что означает этот импульс «расследования» и выпытывания адекватности в отношении собственного прошлого. Очевидно, что страх перед искажением пред­ставления о прошлом направлен не в прошлое: это страх того, что не­верно истолкованное прошлое исказит будущее, сделает его «неистин­ным», что истина прошлого будет утеряна в прошлом и не сможет перей­ти в будущее, сохраниться для будущего»[645].

Неоклассики не согласны с постмодернистами в том, что в научном дискурсе отражаются только наши соб­ственные концепты и конструкты, а сама историческая действительность имеет весьма слабый референциальный статус. Вместе с тем, рассматривая научный диалог как дискурсивное моделирование исторической реальности, неоклассики признают, что в историческом исследовании немалое значение имеют эпистемологические фильтры, опосредствующие интерпретацию его предмета[646]. В этом плане научный диалог рассматривается неоклассиками как выражение онтологической сопряженности в историческом исследовании объективного и субъективного, осуществляющейся посредством симулякров, или паттернов различного уровня. Эта идея базируется на представлении о том, что прошлое существовало объективно, но мы можем узнать о нем только посредством нашего ви­дения исторической реальности. В этом смысле мы зависимы от «очков», которыми пользу­емся при восприятии мира, от так называемых «организованных мифов», которые были названы Мак-Нейллом «мифисторией», без которых мы вообще беспомощны что-либо сказать[647].

Неоклассики обращают внимание на то, что, изучая историческую реальность, исследователь не «общается» непосредственно с ней, а создает воображаемый образ этой реальности, а затем работает с ним. Теоретические построения, отражаю­щие образы исторической реальности, и получили в научной литературе название симулякров.

 Существуют, как подчеркивает В. П. Култыгин, «разные степени совпадения симулякрума с реальностью. Полностью симулякрум никогда не совпадает с реаль­ностью. Это совпадение может быть приближено к истинному положению дел, а может быть и совершенно противоположенным ему по значению. Симулякрум может вообще не иметь никакой связи с реальностью. Таким образом, наше понимание действительности, наша социальная рефлексия всегда оказываются опосредованными этими симулякрами. Отсюда вытекает, что не существует понятий, ко­торые не были бы плюральными; что все универсалии являются част­ными; и что существует множественность универсалий»[648].

Паттерны – это также образы исторической реальности и когнитивные «призмы», сквозь которые исследователи смотрят на эту реальность в целом (макропаттерны) или на отдельные ее фрагменты (мезо- и микропаттерны). В исследовательской практике паттерны – это теоретико-методологические предпочтения, позволяющие репрезентовать историческую реальность и презентовать представления о ней самого исследователя.

Неоклассики полагают, что на историческую реальность можно смотреть сквозь призму разных паттернов. В этом плане паттерны «равны, одинаково правомерны и самостоятельны», историки их не столько выбирают, сколько предпочитают. Поэтому в понимании паттернов «важна не истинность, а аутентичность, т. е. что сам автор думает обо всем этом, каким образом и чем именно он убеждает нас в своей правоте»[649]. Разнообразие паттернов создает проблемное поле напряженности в исторической науке, порождая научные дискуссии как важнейшее условие ее саморазвития.

Трактовка неоклассиками принципа объективизма через отношение взаимного диалога между историком (субъектом) и изучаемой исторической реальностью (объектом) дает возможность понять не только то, почему в исторической науке постоянно конкурируют различные точки зрения, но и почему каждое поколение переписывает историю.

Обращая внимание на то, что историки постоянно переоценивают прошлое и переписывают исто­рию, некоторые современные исследователи видят в этом своеобразную особенность исторического познания. По их мнению, это происходит потому, что течение времени помогает нам «отодвинуться» от событий прошлого на определенную ди­станцию и увидеть, выявить в них те связи, которых мы не могли заметить раньше. «Время, – как отмечает В. А. Лекторский, – не толь­ко выявляет новые связи, отношения между событиями, но и нередко заставляет нас иначе видеть значение тех или иных фактов прошлого. К тому же меняются и наши общие представления о человеке и обществе. И в свете этих новых представлений мы начинаем видеть в прошлом то, чего не видели раньше. Недаром говорят, что современники не могут понять подлинного значения того, что происходит у них на глазах» [650].

Переписывание истории происходит также и потому, что каждое поколение ведет диалог с прошлым по-своему, в терминах, которые значимы именно для этого поколения. Однако, как подчеркивает Г. А. Бордюгов, необходимость для каждого поколения историков переписывать историю заново, хотя и сводит на нет старый позитивизм, тем не менее, не делает ее менее объективной. При этом от историка – квалифицированного исследователя – не требуется быть имперсональным искателем истины, не принимающим в расчет себя, свой характер, свою национальность, пол и т. д. Осознание одного этого – уже революция. Стремление к научной нейтральности и объективности не должно приобретать форму религии, а значит, и нового абсолютизма»[651].

В современной исследовательской практике проблема объективности прошлого, т. е. адекватной интерпретации исторической реальности, предстает как поиск объективной истины. В отличие от тех исследователей, которые полагают, что истинностная гносеология – это интеллектуальный анахронизм, неоклассики считают, что понятие истины является атрибутом научного исторического исследования. При этом «объективной истиной» неоклассики называют такое научное знание, которое адекватно предмету исследования и, соответственно, не зависит от познавательных способностей и познавательной активности исследователя. Однако поиск такой объективной истины, задающей стратегический ориентир в деятельности ученого, представляет собой процесс достаточно проблематичный. Это, по мнению неоклассиков, обусловлено тем, что если представлять «знание как «отражение» характеристик объекта, то «отражение» это далеко не похоже на зеркальное. Наука «отражает» свой объект, создавая идеальные понятийные системы, которые могут расцениваться в качестве зна­ния того или иного объекта только тогда, когда подвергаются предметной интерпретации. Эти теоретические конструкции обладают собствен­ной логикой построения, отличной от строения своих объектов, что определяет пределы адекватности теоретической мо­дели своему объекту[652].

Когда такие пределы обнаружи­ваются, например, в случае не соответствия теории историческим фактам, то исследователи начинают заниматься поиском или разработкой новых теоретических конструкций. Однако установление соответствия между фактами и новой теорией не означает, что в дальнейшем опять не обнаружит­ся предел этой теории предмету исследования, и все не повторится заново: стремление к адекватности через создание более эффективного теоретического инструментария. Проблематичность адекватной (полной и точной) реконструкции исторической реальности проявляется в теоретическом плюрализме, который обусловлен тем, что исторические теории являются различными интерпретациями доступных исторических фактов. Каждая из них, являясь реконструкцией и объяснением под определенным углом зрения некоторого множества исторических фактов, может представляться противоречащей другим реконструкциям и не может претендовать на статус научной истины по аналогии, например, с математизированными естественнонаучными теориями. Однако вся совокупность таких реконструкций, воссоздавая все более многообразную картину исторического прошлого, а также включая это прошлое в контекст проблем, задач, дискуссий сегодняшнего дня, может претендовать на статус исторической истины[653].

В целом вопрос о том, что считать истиной в исторической науке неоклассиками переводится в плоскость представлений об эвристических возможностях ее различных эпистемологических образов, содержащих определенные критерии научности и отвечающих при этом требованиям современных мыслительных коммуникаций[654].

Таким образом, неоклассики, как и все объективисты, оперируют корреспондирующей концепцией истины[655]. Однако научная истина у них всегда контекстна и констатируется при условии принятия методологических постулатов, на основе которых сконструирована конкретная исследовательская ситуация.

В исторических исследованиях поиск научной истины всегда связан или с изучением конкретных исторических событий, или с построением исторических теорий. Оба подхода, как отмечают исследователи, по-своему решают проблему объективности: теоретическая история стремится выявить истину, очищенную от конкретных черт, тогда как история событий стремится к выявлению истины, данной в полноте нюансов конкретного события[656].

Опираясь на корреспондирующую концепцию истины, неоклассики стремятся реконструировать историческую реальность «во всей ее полноте, конкретности и сложно­сти». Главная задача исследователя при этом, по их мнению, состоит в том, чтобы «выяснить значимость, дать объяснение и выяснить смысл истории – этого триумвирата исторической истины, которая пробивается на свет благодаря работе историков, несмотря на скептицизм, присущий современной эпохе»[657].

Занимаясь поиском научной истины, историк использует такую форму повествования, как исторический нарратив. С его помощью исследователь пытается создать у читателей иллюзию непосредственного присутствия, воспроизводя атмосферу и «расставляя исторические декорации». Как и другие формы повествования, пишет Д. Тош, «исторический нарратив мо­жет служить развлечением благодаря способности держать читателя в напряжении и вызывать сильные эмоции. Но нарратив также являет­ся важным методом историка, когда он излагает материал так, как будто сам является участником событий прошлого или как бы наблю­дает их со стороны»[658].

Неоклассики признают, что взгляды на прошлое могут быть различными, поэтому необходимо постоянно расширять источниковую базу исторических исследований и совершенствовать их инструментарий, без чего невозможно создание адекватной эмпирической основы исторической науки. Кроме того, исторические источники должны постоянно перепроверяться разными исследователями с целью выявления сознательных или непреднамеренных искажений исторической реальности. Это позволит, по мнению Д. Тоша, «определить, при многовариантной, разноликой истории, более адекватный взгляд среди конкурирующих точек зрения на прошлое»[659].

Одним из основных принципов неоклассической модели исторического исследования выступает холизм[660]. В неоклассической науке этот принцип ориентирует историка, с одной стороны, на необходимость целостного изучения предмета исследования, а с другой – на изучение исторической реальности как иерархии «целостностей», не сводимых к составляющим их частям. При этом неоклассики подчеркивают, что в понимании этих частей должно непременно присутствовать ощущение целого как контекста[661].

Придерживаясь принципа холизма, неоклассики стремятся восстановить уровень притязаний исторической науки на постижение прошлого как «целостной материи», сотканной из множества разноцветных ни­тей, который резко упал в связи с распространением в ней постмодернистских идей. В связи с актуализацией принципа холизма в исторических исследованиях неоклассики поставили вопрос о необходимости глобального синтеза на основе ин­теграции микро- и макроистории, нарратива и метатеории.

Принцип холизма у неоклассиков реализуется в стремлении к целостному видению исторической реальности и созданию единого инструментария ее исследования. Следовательно, принцип холизма у неоклассиков распространяется не только на предмет исследования, но и на его методологию.

В предметном плане холизм у них реализуется конкретно в том, что неоклассики рассматривают историю как сложную социальную систему и совокупность гуманитарных действий, а также сверхдеятельностное начало. Они считают, что помимо общих (цикли­ческих) законов физического, социального и морального порядка, управляющих миром, логично допустить управляющие миром част­ные и даже исключительные, эпизодические зависимости[662].

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: