Влияние: орден Храма и рибат

 

Между тем можно ли сказать, что орден Храма и другие военно-мо­нашеские ордены были творением исключительно западного христи­анства? В свое время историки ссылались на возможное влияние му­сульманских рибатов. После нескольких лет забвения эта гипотеза снова на слуху; но теперь она подкреплена новыми аргументами²³.

Рибат представлял собой укрепленный военно-религиозный центр, расположенный на границе мусульманского мира. Служба в нем — временная и добровольная — была своего рода аскезой и расценивалась как один из аспектов джихада, священной войны ислама. В Испании было немало рибатов.

Спор разделил историков на два лагеря. Одни полагают, что «свою структуру орден Храма и другие военные ордены унаследова­ли от христианских монастырей и монашеских орденов, особенно Сите»²⁴, и уверены, что прямых доказательств влияния рибата не су­ществует. Другие, под воздействием работ антропологов, интересу­ются феноменами аккультурации между различными культурными группами и думают, что подражание и заимствование являются скорее правилом, чем исключением. В двух словах, этноисторик считает, что если похожие черты, связанные между собой сходным образом, обнаруживаются с обеих сторон границы, то это уже достаточное доказательство влияния.

Переход от понятия справедливой войны, когда убийство остает­ся грехом, к понятию священной войны, когда убийство неверного становится легитимным, не был легким в христианском мире. «До второй половины XI в. война хотя и была „окрещена", но никогда не освящалась»²⁵. Споры, вызванные этим освящением, наводят на мысль о том, что это понятие было заимствовано. И хотя оно успеш­но дополнило христианские понятия паломничества и справедливой войны, оно так никогда и не было полностью усвоено традиционной христианской мыслью.

Имело ли место заимствование основных черт, присущих рибату, во время формирования военных орденов и особенно в момент появ­ления ордена Храма в Испании? Важное звено, которому до настоя­щего времени не уделялось должного внимания, — создание братства в Белхите в 1122 г. Альфонс I Арагонский поручил этому братству ох­ранять границу и биться с неверными. В нем была возможна времен­ная служба, как в рибате, и к тому же общим для обеих организаций является представление о заслугах, пропорциональных продолжи­тельности службы. Но это понимание временной службы чуждо хри­стианскому монашеству; поэтому оно должно быть заимствованным.

У тамплиеров рыцари, которые поступали в орден на определен­ное время (fratres ad terminum), не считались членами ордена. «Брать­ями» были лишь те, кто принесли обет, связав себя на всю жизнь. Таким образом, в адаптации идей рибата к христианской идее мона­шеского призвания есть два «структурных» этапа. В Белхите мы на­блюдаем модель рибата почти в чистом виде — с преобладанием вре­менной службы. Орден Храма представляет более продвинутый этап, на котором идеи, почерпнутые у рибата, были изменены, чтобы стать совместимыми с традиционным монашеством. Находясь на полпути между религиозным и мирским статусом, белхитское братство в ту эпоху не могло просуществовать достаточно долго. Оно исчезло, как только эволюция подошла к своей вершине — ордену Храма. После его появления все прочие военные ордены, как в Испании, так и на Святой земле, стали создаваться по его образцу.

 

Глава 3

Возлюбленные чада св. Бернарда

Собор в Труа

 

«Несмотря на то что они уже девять лет были заняты этим делом, их по-прежнему было только девять...» Как я уже говорил, это фраза, принадлежащая Гильому Тирскому, которую наперебой цитируют все историки ордена Храма, вызывает сомнения. Дело в том, что, когда в 1127 г. Гуго отправился на Запад, его сопровождали пять других тамплиеров: Жоффруа де Сент-Омер, которого связывают с родом шателенов этого города, Пайен де Мондидье, Аршамбо де Сент-Аман, Жоффруа Бизоль и некий Ролан. Все они, очень вероятно, принадлежали к рыцарскому сословию, «передовому отряду» фео­дального общества. Если слепо доверять словам Гильма Тирского — «их по-прежнему было только девять», — значит, в Иерусалиме ос­тавалось трое тамплиеров, ни больше ни меньше?

Конечно, можно предположить, что — если не официально, то фактически — уже существовала категория братьев-сержантов. Самый первый устав, одобрения которого Гуго де Пейен добился на со­боре в Труа, ставил лишь одно условие при вступлении в орден — быть свободным по рождению. Отметим также, что в это время ох­рана пилигримов на дорогах, ведущих к Святому городу, еще состав­ляла единственную миссию ополчения Храма. Предстояло дождать­ся 1129 г., чтобы тамплиеры вступили в борьбу с неверными²⁶.

Кроме того, я склонен рассматривать поездку Гуго де Пейена в Европу под тремя углами зрения.

— Кризис роста. Численность ордена росла, однако недостаточно быстро, чтобы отвечать своим задачам, пусть они все еще сводилась к охране дорог. Первостепенными стали вопросы организа­ции, и следовало их решить: нужен был устав.

— Кризис самосознания, или, если угодно, идентичности. Он был обусловлен критическими замечаниями в адрес нового воинства, военной составляющей его миссии, а еще сомнениями и вопроса­ми братьев по поводу духовного содержания их вступления в ор­ден. Эти упреки и колебания тормозили подъем ордена и парали­зовали его деятельность. Гуго де Пейен искал ответа на эти вопросы у св. Бернарда.

— Интересы набора. Набирая солдат для отправки на Восток, Гуго действовал не только как посланник короля Балдуина II, но и как глава ордена. Он стремился привлечь будущих тамплиеров и ор­ганизовать на Западе материальную поддержку, необходимую для операций ордена на Востоке. Такова была задача поездки Гуго и его спутников за год после собора в Труа. Заехал ли Гуго в Рим, прежде чем отправиться в Шампань? Впол­не возможно: папа Гонорий II (1124-1130) пристально следил за экспериментом ордена и проблемами крестового похода. В качестве посла Балдуина II Гуго не мог уклониться от встречи с папой. И мы имеем все основания думать, что, будучи магистром ордена, он пред­ставил понтифику свой проект устава.

На собор, начавший заседать в городе Труа 13 января 1129 г., съе­хались шампанские и бургундские прелаты. Собор этот был не более чем рядовым. В 1125 г. подобные совещания церковных иерархов проходили в Бурже, Шартре, Клермоне, Бовэ, Вьенне, в 1127 г. — в Нанте, в 1128 г. — в Труа и Аррасе, а затем в Шалон-сюр-Марн, Па­риже, снова в Клермоне и в Реймсе... Влияние св. Бернарда и ордена цистерцианцев наложило глубокий отпечаток на эти провинциаль­ные соборы, целью которых было подвести итоги церковной рефор­мы после урегулирования борьбы за инвеституру — этого крупного конфликта между папой и императором, спровоцированного григо­рианской реформой.

В прологе устава ордена Храма приводится список участников собора: кардинал Матвей Албанский, папский легат во Франции, ар­хиепископы Реймсский и Сансский со своими викарными епископа­ми, несколько аббатов и в их числе настоятели Везелэ, Сите, Клерво (речь идет о св. Бернарде), Понтиньи, Труафонтэна, Молема; некоторые миряне — Тибо де Блуа, граф Шампанский, и Андре де Бодеман, сенешаль Шампани и граф Невера, один из крестоносцев 1095 г. Нет никаких причин сомневаться в присутствии св. Бернарда, как это иногда делают. Его отсутствие было бы странным на фоне участия всех главных руководителей цистерцианцев — Стефана Гардинга, аббата Сите (1109-1134), и Гуго де Макона, аббатаПонтиньи. Добавим, что архиепископ Санса Анри Санглие был другом св. Бернарда. Показательно в этом смысле количество и качество клириков цистерцианского движения — влияние реформаторских идей было преобладающим.

В чем проявилось это влияние? Нам слишком часто повторя­ли, — основываясь на показаниях нескольких тамплиеров на про­цессе, — что св. Бернард дал ордену Храма устав, который сам же и составил. Но все эти свидетельства, позднейшие и редкие, отража­ют не историческую действительность, а приукрашенное представ­ление тамплиеров о своем ордене²⁷. Однако достаточно процитиро­вать пролог самого устава:

 

Об обычае и установлении рыцарского ордена мы услышали на общем ка­питуле из уст названного магистра, брата Гуго де Пейена. И, сознавая всю малость своего разумения, мы одобрили то, что сочли за благо, а то, что по­казалось нам неразумным, отвергли. А все, что не могло быть сказано или записано нами на настоящем соборе... мы оставили на рассмотрение нашего досточтимого отца Гонория и благородного патриарха Иерусалимского Этьена де ла Ферте, которому известны дела восточной земли и бедных ры­царей Христовых. <...> Я же убогий Жан Мишель... написал эту страницу по распоряжению собора и преподобного отца Бернарда, аббата Клерво, кото­рому было поручено и доверено это божественное служение.

 

Если бы Бернард написал этот устав, тамплиеры не преминули бы похвастаться этим.

На самом деле, цистерцианское влияние проявилось совсем в другой плоскости. Не долго думая, историки указали на преемст­венность между бенедиктинцами и военными орденами; и лишь сравнительно недавно они обратили внимание на учение августин­цев. В целом устав св. Августина являлся руководством для регуляр­ных каноников кафедральной церкви. На первоначальном этапе но­вый орден был приписан к регулярным каноникам храма Гроба Господня в Иерусалиме. Однако очень скоро возникли разногласия, которые могут показаться парадоксальными, поскольку распростра­нение общин регулярных каноников началось совсем недавно и, как казалось, полностью соответствовало планам григорианской рефор­мы Церкви. Вспомним уже процитированный нами отрывок из про­изведения Эрнуля, которым долгое время незаслуженно пренебрега­ли: «И мы повинуемся священнику и не занимаемся военным ремеслом». Для новых рыцарей Христовых регулярные каноники были, в первую очередь и исключительно, клириками. Нужен же был новый подход, который примирил бы монашеские и священни­ческие идеалы с потребностями крестовых походов.

Цистерцианское монашество, возникшее в начале XII в. после «обращения» нескольких знатных юношей, пресытившихся мир­ской жизнью, сумело понять эти чаяния — тем не менее не поддав­шись им. Св. Бернард был и остался монахом, но он помог тамплиерам найти свою особую нишу. Вообще говоря, роль Сите в возникнове­нии большей части военных орденов XII и XIII вв. ныне оценивается достаточно высоко²⁸.

Равным образом, орден Сито старался воздействовать прямо на души, чтобы вдохнуть в мирян дух цистерцианства. Григорианская реформа приступила к выполнению амбициозной программы хри­стианизации общества. Первая фаза была нацелена на нравственное оздоровление самой Церкви (борьба против симонии и конкубината среди священников) и клирикализацию монашеского сословия (это была задача монастыря Клюни). Она освободила клириков от опеки мирян, вознеся первых высоко над вторыми. На втором этапе григо-рианцы пожелали распространить реформу нравственности на ми­рян, например предложив им образец святости — рыцаря Христова. Верный этому плану, орден Сито сумел насадить фундаментальное представление о том, что нет спасения души без внутреннего переро­ждения, к какому бы сословию общества ни принадлежал человек и какую бы функцию он ни выполнял по воле Создателя. Св.Бер­нард был достаточно чуток к реалиям общества своего времени, чтобы не требовать от всех, чтобы они шли его путем. Он разработал дру­гие пути к спасению, и в том числе дорогу, избранную тамплиерами.

Его понимание и помощь оказались чрезвычайно полезными и действенными в момент этого подлинного кризиса самосознания, который потряс новое воинство ко времени собора в Труа (незадол­го до и после него, если быть точным).

 

 

Кризис

 

Примирить монашеский и рыцарский идеал? Устав 1128 г. добился этого, по крайней мере, в теоретическом плане. Но, даже будучи плодом девятилетнего опыта, мог ли устав дать ответ на все вопросы, которые здесь, на земле, в Иерусалиме, волновали братьев из воинства Христова? Разумеется, нет. Знаменитый текст св. Бернарда «De laude novae militiae» («Похвала новому воинству») следует понимать как ответ на жгучие вопросы общины, переживающей кризис идентичности.

Чтобы проанализировать этот кризис, нужно убедить себя в том, что брат из воинства бедных рыцарей Христовых — а именно так именовал себя орден — не является грубым солдафоном, скрываю­щим черноту своей души под красивым белым плащом Сито, который ему позволено было носить по решению собора в Труа (разве не так одевались монахи Сито?). Он искренне жаждал спасения. Ко­нечно, впоследствии орден стал менее требовательным при приеме новых членов, но в 1130 г. орден Храма еще не был похож на Ино­странный легион. При этом было бы совершенно неправильно ви­деть в тамплиерах всего лишь военизированных цистерцианцев, идеалом которых было монашество и созерцательная жизнь, а слу­жение с оружием в руках представляло собой лишь перерыв в аске­тическом, по сути, существовании²⁹. Монах или воин? Нет, монах и воин. В этом-то и заключается проблема.

В течение двух лет, с 1127 по 1129 г., Гуго де Пейен отсутствовал, находясь на Западе. А на Святой земле тамплиеры по-прежнему сги­бались под тяжестью непосильной задачи: гораздо чаще, чем они, возможно, желали, им приходилось пускать в ход оружие, сражать­ся, убивать. Были ли они уверены, что все убитые ими разбойники и грабители были неверными? Бок о бок с ними жили местные хри­стиане. Бог узнает своих? В 1130 г. эти слова, произнесенные во вре­мя разгрома Безье в начале альбигойского крестового похода, еще не были в ходу. Было ли у тамплиеров право убивать? Именно этот вопрос подрывал боевой дух братьев нового ордена. В 1129 г. они впервые сражались как настоящие солдаты и были разбиты, понеся большие потери. Это было тяжелое испытание, физическое и мо­ральное, как для них самих, так и для латинских государств, которые только что получили значительное подкрепление, прибывшее с За­пада вместе с Гуго де Пейеном.

Должно быть, тамплиеры ощущали этот кризис сознания еще бо­лее живо оттого, что знали: их выбор, хотя и одобренный высшими церковными властями, не получил единодушного признания. Даже в Церкви многих тревожило это «новое безобразие», каковым пред­ставлялось им новое воинство. Жан Леклерк, задавшись вопросом об отношении св. Бернарда к войне, приводит мнение одного цис­терцианца по имени Исаак Стеллийский: «Если что-то можно сде­лать законным путем, то не появится ли искушение делать это с удо­вольствием?». — Исаак не обвиняет — он сомневается³⁰.

Другой показательный текст, раскрывающий то, какие вопросы волновали определенные круги, — это адресованное Гуго письмо от Гига, приора Гран-Шартрез, вероятно написанное в 1128 г.:

 

Поистине, мы не можем призывать вас к материальным войнам и зримым сражениям; еще менее мы способны воодушевлять вас на битвы духа, кото­рые составляют наше ежедневное занятие, но мы хотим, по крайней мере, предупредить вас, чтобы вы к этому стремились. В самом деле, бесполезно атаковать внешнего врага, если сначала не побежден внутренний... Так за­воюем же самих себя, возлюбленные друзья, и тогда сможем без опасений сражаться с врагами вовне. Очистим наши души от пороков и тогда сможем очистить землю от варваров.

 

И чуть далее Гиг цитирует Послание к эфесянам:

 

«потому что наша брань не против крови и плоти, написано в том же месте, но против начальств, против властей, против миропровителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Эф. 6,12), то есть против пороков и их подстрекателей — демонов ³¹.

 

Ощущая эту настороженность и получая известия о проблемах своих братьев за морем, Гуго де Пейен перешел в контрнаступление.

Прежде всего он обратился к тамплиерам. В рукописи, которая хранится в Ниме, находится письмо, написанное неким Гуго Греш­ником (Peccator) к своим братьям воинам Христовым (milites Christi). В рукописи это письмо дополнено вариантом устава ордена Храма и копией «Похвалы» св. Бернарда. Вначале это письмо приписывали Гуго Сен-Викторскому. Жан Леклерк, основываясь на явной связи между письмом и «Похвалой», посчитал, что этот текст написан Гуго де Пейеном³². Недавнее исследование Йозефа Флекенштайна снова поставило под сомнение эту идентификацию. По мнению Флекенштайна, автор письма слишком сведущ в каноническом праве, чтобы его можно было отождествить с Гуго де Пейеном. Тем не менее забо­ты у Гуго Грешника и магистра ордена Храма совпадают: де Пейен вполне мог бы подписаться под эти письмом³³.

В этом письме идет речь о том, что кое-кто порицает рыцарей Христовых за их «военное ремесло», пагубное занятие, которое не может вести к спасению, так как оно отвлекает их от молитвы. Эти упреки задевают тамплиеров и порождают в их сердцах сомнения, однако они необоснованны и являются кознями лукавого. Сомне­ния нужно отбросить, ибо они суть признак гордости. Смирение, чистосердечие, бдительность — нужно исполнять свой долг, не по­зволяя себя смущать. Цель ордена состоит в том, чтобы бороться с врагами веры, защищая христиан.

В общем, это текст, призванный поддержать священное вооду­шевление. А возможно, еще и предостеречь паству от пагубного влияния инакомыслящих?

Но Гуго де Пейен на этом не остановился — ведь под сомнение была поставлена сама законность существования ордена — через каких-то десять лет после его основания... В этот момент он обра­щается к св. Бернарду, общепризнанному авторитету в христиан­ском мире. Тот отвечает своему другу заслуженно знаменитой «Похвалой»:

 

Если я не ошибаюсь, три раза ты просил меня, дражайший Гуго, написать проповедь с поучением для тебя и твоих соратников. <...> Ты сказал мне, что для вас было бы истинной поддержкой, если бы я воодушевил вас своим по­сланием, раз не могу помочь вам оружием.

 

Чтобы понять, насколько серьезно Бернард пересмотрел свои взгляды, стоит вспомнить его более чем сдержанную реакцию в от­вет на вступление графа Шампани в орден Храма (1126 г.). В 1129 г. Бернард пишет епископу Линкольна в Англию, чтобы сообщить ему новости об одном канонике кафедрального собора, отправившемся в Иерусалим и сделавшем остановку в Клерво:

 

Любезный вам Филипп отправился в Иерусалим; он проделал куда менее долгий путь и прибыл туда, куда стремился. <...> Он бросил якорь в самом порту спасения. Его нога уже ступает по мостовой святого Иерусалима, и те­перь там, где он остановился, он с легкостью поклоняется тому, кого он отправился искать на Евфрате, но которого нашел в уединении наших лесов. <...> Это Иерусалим, который соединен с Иерусалимом небесным... это Клерво.

 

Здесь все ясно, отречение монаха от мира превыше всего, даже крестового похода.

На соборе в Труа св. Бернард встретил и одобрил орден тамплие­ров. Его личные отношения с Гуго де Пейеном — его дядя Андре де Монбар был одним из девяти основателей братства — тоже сыграли свою роль. Но, по моему мнению, определяющим фактором была искренняя вера, которую он смог распознать у этих людей. К тому же св. Бернард очень болезненно переживал раскол, вызванный из­бранием антипапы Анаклета в 1130 г. Все свои силы аббат Клерво бросил на помощь Иннокентию П. Он знал, что тот благоволит орде­ну, и предвидел тот интерес, который может представлять зарож­дающийся орден для защиты законного понтифика. Следствием это­го союза Иннокентия II, св. Бернарда и тамплиеров, направленного против раскола — союза, о котором фактически было заявлено на соборе в Пизе в мае 1135 г. — стало проникновение ордена в Италию³⁴.

Таким образом, св. Бернард признал существование двух путей, ведущих в Иерусалим, земного и небесного — священной войны и монастырского уединения. Но он пошел еще дальше.

После глубоких раздумий над понятиями справедливой и свя­щенной войны, он дополнил традиционные идеи богословия о вой­не, крестовом походе (оборонительной и, следовательно, справед­ливой войной), насилии, которое должно быть сведено к минимуму, и правых намерениях. Он добавил новое соображение о таинстве смерти: на войне смерть может означать не просто гибель, а встречу с Богом. Рыцарь не только не должен бояться смерти, он должен ее желать, так как если его убивали, то ему было проще спастись, неже­ли в том случае, если он убивал сам. Здесь св. Бернард затронул са­мую глубинную идею крестового похода: некоторые из тех, кто от­правился в священное путешествие без надежды вернуться назад, хотели увидеть Иерусалим, т. е. Гроб Господень, и умереть.

Составление «Похвалы» отмечает собой важный этап в развитии мысли св. Бернарда. Эта эволюция привела его к тому, что впослед­ствии в Везелэ он сам призвал к началу Второго крестового похода.

 

«Похвала новому воинству»

 

Больше всего известна в основном первая часть этого сочинения³⁵, в которой автор обосновывает и обрисовывает миссию, возложен­ную на рыцарей Христовых. Возвышенным слогом автор противо­поставляет новое рыцарство — речь идет о тамплиерах — мирским воинам, т. е. всем остальным. Новое рыцарство ведет «двойную бит­ву — то против врагов из плоти и крови, то против духов зла, витаю­щих в воздухе». Новый рыцарь, у которого «тело защищено доспехом из железа, а душа — броней веры», не страшиться ничего, ни жизни, ни смерти, так как «Христос — жизнь его, и Христос возна­граждает его после смерти». И св. Бернард ободряет его:

 

Вперед же, рыцари, и бесстрашно и уверенно разите врагов креста Христо­ва... Возвеселись, мужественный воин, если ты выжил и победил в Господе, веселись еще больше и величай Бога, если ты умер и воссоединился с Господом!

 

Напротив, св. Бернард порицает и сетует на мирское рыцарство, это «вышнее зло» (militiа и malitia): «Трепещите же, вы, мирские ры­цари, ибо, отнимая жизнь своего противника, губите свою душу, а умирая сами от руки врага, губите и плоть свою, и душу». И он в об­щих чертах набрасывает портрет рыцарей своего времени — рядя­щихся в дорогие шелковые одежды, блистающих золотом, легко­мысленных и ветреных, гоняющихся за суетной славой.

Затем Бернард оправдывает воинское ремесло, опираясь на уче­ние Христа; он развивает идею оборонительной войны, идущей в Святой земле, которая представляет собой «наследие и удел Бо­жий», оскверненный неверными. Эта первая часть завершается не­сколькими словами «о том, как ведут себя рыцари Христовы, в отли­чие от наших рыцарей, которые служат не Богу, а дьяволу»: их отличает дисциплина, послушание, бедность и отказ от праздности. «Делают они то, что их магистр им прикажет, или то, на что указыва­ют нужды их братства». Аскетизм, отказ от типичных удовольствий своего сословия, вроде охоты, — это как раз идеал цистерцианцев, но несколько адаптированный, поскольку св. Бернард делает вывод: «Я не решаюсь называть их монахами или рыцарями. И как назвать их лучше, нежели дав им сразу два этих наименования, ведь у них нет недостатка ни в кротости монахов, ни в смелости рыцарей?»

Вот тамплиеры и обрели легитимность. До этого момента св. Бернард не проповедовал священную войну и никого не призывал к вступлению в новое воинство. «Похвала» нисколько не похожа на призывной плакат: «Вступайте, торопитесь!» Строгая дисциплина ордена может привлекать лишь немногих — элиту «обращенных».

Тем не менее оправдать выбор тамплиеров было недостаточно, нужно еще было показать, что они осуществляют уникальное служе­ние, которое никто не смог бы взять на себя вместо них. В этом со­стоит смысл второй части «Похвалы», самой проработанной и, воз­можно, самой новаторской во всем сочинении.

Служение братьев заключается в охране дорог, но речь идет не о любых дорогах, а о дорогах «удела Божьего». Возвеличивающая задача нового воинства заключается в том, чтобы вести сирых и убо­гих по тем самым путям, по которым ступала нога Христа. Как заме­чательно подметил Жан Леклерк, св. Бернард составил путеводитель для путешественников в Святую землю: «Он в большей степени на­ставляет паломников, чем вдохновляет воинов».

Тамплиеры стоят на страже Святых мест, особенно дорогих всем христианам: Вифлеема, Назарета, где вырос Иисус, Масличной горы и долины Иосафата; Иордана, где Христос принял крещение; Голго­фы, на которой Христос «омыл нас от наших грехов, но не как вода, которая смывает грязь и оставляет ее в себе, а как солнечный луч, который сжигает нечистоту, оставаясь чистым», и, наконец, Гроба Господня, где лежал мертвый Христос и где желали упокоиться, по­сле тысяч испытаний, паломники. После этих страниц, посвящен­ных мистическому туризму, которые содержат не меньше размыш­лений о христианских догмах, св. Бернард заключает:

 

Итак, эта отрада жизни, это небесное сокровище, это наследие верующих, возлюбленные мои, поручено вашей вере, вашему благоразумию и вашему мужеству. Ибо вам достаточно преданно и надежно охранять это небесный дар, если вы полагаться будете не на свою ловкость и силу, а на помощь Божию.

 

Рыцарь сражается, монах молится. Первые тамплиеры сомнева­лись в законности своих ратных дел и сожалели о нехватке времени, которое можно было бы посвятить молитве. Св. Бернард узаконил их воинские функции и доказал, «что их молитвенная жизнь может найти пищу в тех местах, где проходит их служба» (Жан Леклерк).

Как было воспринято это послание?

Точная дата его создания неизвестна, хотя, кажется, мы можем ограничить его 1130-1131 гг.³⁶ Остается лишь констатировать фак­ты: после 1130 г. орден Храма значительно увеличился. Кроме того, мы не можем разграничивать послание св. Бернарда и кампанию по вербовке, которую вел Гуго де Пейен. Вполне возможно, что одно способствовало другому.

Мы знаем больше о влиянии если не самой «Похвалы», то, по крайней мере, идей св. Бернарда на Церковь и христианское общест­во. В 1139 г. папа Иннокентий II издал буллу Omne Datum optimum (Всякое даяние благо). Это была первая папская булла, посвященная миссии тамплиеров:

 

Природа сделала вас детьми гнева и любителями мирского сладострастия, но вот, по милости павшей на вас благодати, вы вслушались в слова еван­гельской заповеди, отбросили мирские удовольствия и свое имущество, со­шли с легкого пути, ведущего к погибели, и в смирении вступили на трудную стезю, ведущую к жизни. <...> Чтобы показать, что вас поистине следует счи­тать воинами Христовыми, постоянно носите на груди знак животворящего креста. <...> Сам Господь избрал вас защитниками Церкви и противниками врагов Христа³⁷.

 

Также говорил и аббат Клерво. Впоследствии папство не раз вер­нется в своих буллах к причинам существования и задачам ордена Храма.

Не менее примечательно, что многие верующие на Западе начали ясно осознавать роль нового воинства и передавать ему пожертвова­ния. Должно быть, любой тамплиер почел бы себя удовлетворен­ным, если бы прочел акт о дарении, сделанном 1133-1134 гг. в Дузане (Лангедок) некоей Луареттой. Она уступала всех своих держателей и все подати, которыми владела в городе Дузане, наряду с двумя участками (condamines) земли на территории замка Бломак «рыцарям Иерусалима и храма Соломона, которые мужественно сражаются за веру против злокозненных сарацин, вечно занятых тем, чтобы истребить Божий закон и верных, которые ему служат». Лауретта восприняла богословскую теорию крестового похода как оборонительной войны. В этом тексте явно прослеживается стили­стика и эмоции, присущие «Похвале», правда, сформулированные менее четко³⁸.

Посмотрим шире: Жан Ришар, исследуя тамплиеров и госпиталь­еров Шампани и Бургундии, обоснованно отмечает, что завещания, оставленные в пользу одного или другого ордена, носят благочести­вый характер и адресованы людям молитвы. Благодаря этим могу­щественным и уважаемым орденам верующие надеялись получить более легкий и действенный доступ к божественной благодати. Не потому ли урок, преподанный св. Бернардом в «Похвале», был вос­принят христианским обществом?³⁹

Период с 1120 по 1130 г. стал десятилетием проб и ошибок. Это совсем немного, если требуется заложить солидные основания со­вершенно новой организации. Теперь орден Храма был готов дви­гаться дальше.

Часть II

ОРДЕН ХРАМА

Глава 1

Поездка Гуго де Пейена

После собора в Труа (1128-1130)

 

Перед началом собора — если мы все же остановимся на 1129 г. — Гуго и его спутники совершили, каждый по своему маршру­ту, пропагандистскую поездку с целью вербовки и сбора пожертво­ваний — естественно, в пользу ордена, но также, в более широком смысле, в пользу Святой земли.

Последуем за Гуго де Пейеном. Он некоторое время провел в Шампани, особенно в Провене, а затем поехал в Анжу и Мен. Граф Фульк V стал одним из первых князей Западной Европы, проявив­шим интерес к новым рыцарям, и они приняли его в своем иеруса­лимском доме, когда он в 1120-1121 гг. впервые исполнял свой обет крестоносца. В благодарность он стал первым дарителем ордена. Граф был другом ордена, и именно ему Гуго де Пейен предложил иерусалимскую корону от имени короля Балдуина II. У Балдуина не было детей мужского пола, следовательно, корону должна была наследовать его дочь Мелизинда. Ей нужен был супруг, доблестный рыцарь, способный позаботиться о судьбе королевства, и предпочтительно из Западной Европы, который заодно стал бы защитником и для Святой земли.

Выбор Балдуина остановился на Фульке Анжуйском: он имел возможность оценить его храбрость и знал интерес графа к королевству. Знал он и об административных способностях и дипломатических талантах своего избранника. Являясь графом Анжу и Турени, Фульк в результате первого брака присовокупил к своим владениям Мен. Будучи одновременно вассалом короля Англии Генриха I и короляФранции Людовика VI, он умело балансировал между этими двумя монархами, враждовавшими друг с другом. Посредством бра­ка своего сына Жоффруа с Матильдой, дочерью Генриха I и вдовой германского императора (что принесло ей титул германской импе­ратрицы, под которым она была известна), Фульк подготовил обра­зование мощного объединенного государства, состоявшего из Анг­лии и западной части Франции.

Фульк принял предложение, переданное через магистра ордена Храма, и взял крест (объявив тем самым о своем участии в кресто­вом походе) в день Вознесения 1128 г. в Мансее (некоторые истори­ки вслед за Виктором Карьером ошибочно датируют путешествие Гуго в Анжу весной 1129 г.⁴⁰).

Однако миссия Пейена при анжуйском дворе еще не была закон­чена. Чтобы обратить внимание на происходящее в государствах крестоносцев, Западу нужен был внутренний мир. Гуго, верный мыс­ли св. Бернарда, полагал, что не может вербовать воинов для рыцар­ства Храма, если они не в ладах со своими соседями и самими собою, а значит, и с Церковью. В Анжу Фульк опасался происков своего вас­сала Гуго д'Амбруаза, который неоднократно обирал знаменитое турское аббатство Мармутье. Графу никак не удавалось заставить его внять голосу разума. Гуго де Пейен вызвался сделать это и преуспел. Теперь «обращенный» Гуго д'Амбруаз мог отправиться в крестовый поход.

Пока граф Анжуйский приводил в порядок свои дела, Гуго де Пейен продолжил свой путь. Он побывал в Пуату, а затем в Норман­дии. Он встретился с королем Генрихом I, который оказал ему сер­дечный прием и отправил в Англию. «Он был принят всеми достой­ными людьми, и они делали ему дары; и также его принимали в Шотландии. И к тому же они послали в Иерусалим значительную сумму золотом и серебром», — говорится в Англосаксонской хро­нике ⁴¹. Затем Гуго переправился во Фландрию, чтобы в январе 1129 г. опять вернуться в Шампань. Его сопровождало множество английских, фламандских и французских рыцарей, готовых отпра­виться на Восток и даже в некоторых случаях вступить в орден Хра­ма. Возможно, что он провел большую часть года, пытаясь создать самую первую организацию своего ордена на христианском Западе.

В течение этого же периода с 1128 по 1129 г. другие тамплиеры следовали примеру своего магистра в других регионах. Жоффруа де Сент-Омер еще до него побывал во Фландрии. Еще один из «девяти» (первых основателей), пикардиец Пайен де Мондидье, объехал Бовези и свою родную Пикардию, собирая пожертвования и принимая кандидатов в орден. Посольство тамплиеров отправилось и на юг Франции: его возглавлял Гуго Риго, вероятно, родом из Дофине, который стал одним из первых рыцарей, завербованных в период со­бора в Труа. В Провансе и Лангедоке он встретил такой благожелательный прием, что вынужден был поручить Раймунду Бернару — также недавно вступившему в Орден — заняться Иберийским полуостровом.

В течение 1129 г. Гуго де Пейен и его товарищи, за которыми сле­довали многочисленные новобранцы, покинули долину Роны и пустились в обратный путь в Святую землю. Фульк Анжуйский отправился вместе с ними⁴². Они должны были проехать через Авиньон, но задолго до 29 января 1130 г., хотя именно эту дату обычно называют, доверяя подложному акту, по которому в этот день епископ Авиньона якобы передал ордену Храма церковь. На самом деле, известно, что Фульк высадился в Акре летом 1129 г., а отряды, которые привел в Святую землю Гуго де Пейен, приняли участие в боевых действиях против Дамаска еще до конца 1129 г.⁴³

Упомяну о курьезной истории: сын Гуго де Пейена, аббат Сен-Коломб, последовал за ним, увезя с собой, к великому негодованию братии, часть сокровищницы своего монастыря, чтобы сделать пожертвование храму Гроба Господня.

Первые успехи

 

Итак, поездка обернулась для тамплиеров триумфом. Братья, остававшиеся в Иерусалиме, получили серьезное подкрепление; оценив размер дарений, сделанных на Западе, они отныне имели все основания рассчитывать на регулярный и продолжительный приток воинов. Ведь даже если Гуго не довел дело организации ордена на Западе до конца, то все равно оставил после себя многочисленные дома храма, которые стали центрами пропаганды и вербовки воинов для Палестины.

Первые пожертвования были сделаны еще до собора. Тридцать первого октября 1127 г. граф Тибо Шампанский, племянник того графа Гуго, который в 1126 г. стал тамплиером в Палестине, передал ордену гумно в Барбоне, около Сезанна. Но в течение нескольких лет после собора в Труа последовал ошеломительный взлет. Изна­чально владения ордена состояли из имущества первых тамплиеров, что не было удивительно, поскольку устав, вступивший в силу в 1128 г., подразумевал, помимо прочего, обет бедности. Гуго усту­пил ордену свои земли в Пейене, Жоффруа де Сент-Омер — свой особняк в Ипре во Фландрии, Пайен де Мондидье - свою сеньорию в Фонтене. Участники собора в Труа не остались у них у долгу: архи­епископ Санса, Анри Санглие, пожертвовал два здания, в Кулене и Жуаньи.

Их примеру следовали люди самого разного достатка, и количе­ство всевозможных пожертвований росло. Графы Фландрии, Виль­гельм Клитон, а затем, в 1128 г., Тьерри Эльзасский, отказались от «рельефов» за фьефы — налогов на собственность, взимаемых при каждой смене владельца фьефа. Епископы, например Бартелеми де Жу, занимавший кафедру в Лане, отдельные люди, рыцари или нет, жертвовали дома, земли и денежные суммы.

Неудивительно, что орден стремительно распространился во Фландрии, Пикардии, Шампани и Бургундии, поскольку именно от­туда происходило большинство его основателей. Однако в то же вре­мя слух о нем докатился и до других областей, иногда весьма отда­ленных. Тем не менее следует отвергнуть легенду о слишком раннем, в 1126 г., внедрении ордена в Португалии. Первое дарение графини Терезы, замок в Суре, имело место только в 1128 г. (поскольку часто приходится слышать обратное, уточним заодно, что португальские тамплиеры не были основателями Коимбры). К тому же А. Дж. Форей в своем исследовании о королевской власти в Арагоне категори­чески исключил возможность пожертвований в адрес ордена на се­веро-востоке Испании до 1128 г.⁴⁴ Распространение орденских домов и владений тамплиеров на Иберийском полуострове приняло столь зрелищный характер, ч

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: