Святое воинство храма Соломона

Дом в Иерусалиме

 

Своим названием тамплиеры были обязаны своему «главному дому» — их иерусалимской резиденции — храму Соломона. Перво­начально они были «воинством бедных рыцарей Христовых». Устав, принятый на соборе в Труа, дал им другие наименования. Пролог сначала обращается к тем, кто «отказывается следовать собственной воле и желает с истинным мужеством служить рыцарством Господ­ним», а затем персонально к новому «рыцарю Христову». Это выра­жение понравилось св. Бернарду. Первые пожертвования, например, от Рауля ле Гра из Шампани были адресованы «Христу и его рыца­рям Святого града». Примерно два века спустя король Португалии Диниш, защищавший орден Храма и отказавшийся передать его португальские владения ордену госпитальеров, добился создания другого ордена, призванного продолжить дело храмовников и полу­чившего название «ордена Христа».

Но обиходные названия ордена Храма и тамплиеров вскоре во­шли в практику: поэтому составители пролога французской версии ничтоже сумняшеся завершают его такими словами: «Здесь начина­ется устав бедных рыцарей Храма». Дарственные акты этих лет час­то адресованы «Богу и рыцарям храма Соломона в Иерусалиме», «Богу и святому воинству иерусалимскому храма Соломона».

Когда Гуго и его первые сподвижники объединились, у них, по словам Гильома Тирского, не было «ни церкви, ни постоянного жи­лища». Из милосердия, король Иерусалима Балдуин II поселил их в крыле своего дворца — «вблизи храма Господа» — как написали Гильом Тирский и Жак де Витри. Эрнуль выражается точнее, говоря, что тамплиеры не дерзнули поселиться в храме Гроба Господня и вы­брали храм Соломона. Путаница между храмом Соломона, храмом Господа и храмом Гроба Господня все еще возникает очень часто, даже в свежих книгах об истории ордена Храма. Поскольку этот во­прос не обошелся без последствий — особенно в том, что касается религиозной архитектуры тамплиеров — полезно вкратце описать «Святой Град Иерусалим, который защищают и опекают вооружен­ные братья из воинства», о чем в 1133 г. сообщает нам с некоторым преувеличением виконт Каркассона Роже де Безье⁵⁰.

Город, открывшийся взорам крестоносцев в 1099 г., представлял собой грубый параллелепипед, окруженный стенами и башнями (см. план в Приложениях). На плане из рукописи Камбре, датируемой приблизительно 1150 г., контур этой крепостной стены изображен почти в форме прямоугольника. Современный старый город соот­ветствует средневековому Иерусалиму. Две почти перпендикуляр­ные друг другу дороги делят его на кварталы; ось север—юг — цен­тральная часть которой была оснащена кровлей в 1152 г. благодаря королеве Мелизинде, желавшей сделать рынок крытым, — пролега­ет между двух холмов. К западу находится Голгофа, святыня христи­анства, а к востоку — Мория, священное место ислама, где и обосно­вались тамплиеры⁵¹.

Первым из христианского комплекса Голгофы был построен по­читаемый всеми храм Гроба Господня, состоявший из ротонды и ба­зилики. Ротонда, или анастасис, отреставрированная в 1048 г., была возведена над гробницей Христа — желанной целью пилигримов, прибывавших на Святую землю. Впоследствии крестоносцы при­строили к ней базилику, освященную 15 июля 1149 г., в пятидесятую годовщину взятия города. К югу на древнем римском форуме в XI в. были возведены три церкви — Св. Марии Латинской, Св. Марии Ма­гдалины и Св. Иоанна Крестителя. Около 1170 г. на деньги амаль-фийских купцов был построен гостеприимный дом, где принимали паломников: позднее он вырос и превратился в госпитеприимный дом св. Иоанна Иерусалимского, служители которого основали ми­лосердный орден, признанный папской властью в 1113 г. В течение XII в. он превратился в военный орден, который одновременно со­перничал и сотрудничал с орденом Храма, но при этом сохранил верность своей изначальной миссии.

Напротив этого христианского квартала находилась Мория — религиозный и духовный комплекс мусульман, созданный в правление халифов из династии Омейядов (661-750) и называемый Хауран, «Дом Божий». В центре этой тщательно замощенной обширной площади (с чем связано часто используемое название этого открытого пространства — «каменный пол»), возвышается одно из сокровищ мусульманской архитектуры, купол Скалы, который неправильно называют «мечетью Омара». Он был построен между 687 и 691 гг., по многоугольному плану, не имеющему аналогов на мусульманской территории, и увенчан великолепным золоченым куполом, покрывающим камень, на котором, по преданию, Иаков увидел свойсон о лестнице. К югу от площади между 705 и 715 гг. была построена мечеть аль-Акса. Это как раз и есть «дальняя» мечеть, построен­ная в память о ночном путешествии пророка Мухаммеда из Мекки. В плане она воспроизводит базилику.

Естественно, крестоносцы полностью перестроили Морию. В 1104 г., когда Балдуин I покинул башню Давида, доминировавшую над за­падными укреплениями города к юго-западу от Гроба Господня, ме­четь аль-Акса была в некотором смысле секуляризована и стала ко­ролевской резиденцией. В 1118 г. Балдуин II поселил там Гуго де Пейена и его рыцарей Христовых. Тогда же он сам покинул эту рези­денцию, переселившись в новый королевский дворец, построенный поблизости от башни Давида. При этом он оставил весь комплекс аль-Акса новому рыцарству. Крестоносцы поторопились отождест­вить аль-Акса с храмом Соломона, фундамент которого сохранился до сих пор, и в результате достаточно скоро «бедные рыцари Хри­стовы» обрели свое окончательное название храмовников. Они сами приступили к строительным работам: большой молитвенный зал бывшей мечети был разделен на комнаты, к западу возвели новые здания, где разместились хранилище для продуктов, складские по­мещения, трапезная... Хронист Теодорих отмечает, что покатая кровля этого нового здания гармонировала с плоскими городскими крыша­ми. Расположенные в подвальных помещениях огромные сводчатые залы «хлевов Соломона» стали конюшней ордена.

Перед храмом Соломона открывалась просторная площадь, по­лучившая название Храмовой — по храму Господа, Templum domini. Речь идет о куполе Скалы, перешедшем в собственность регулярных каноников храма Господа (Templum domini), которые сделали его сво­ей церковью. Она была освящена в 1142 г. Купол был увенчан мас­сивным золотым крестом. Внутри, на скале, отныне облицованной мрамором, находился алтарь, обнесенный оградой из кованого же­леза. Мозаики на стенах изображали эпизоды из Ветхого Завета. На­ходившийся недалеко от храма Господа (Templum domini) Малый ку­пол Цепи стал церковью Св. Иакова Младшего. Площадь была полностью окружена стеной. Попасть на нее можно было через одни из семи городских ворот, прозванные Золотыми, которые открыва­ли только в Вербное воскресенье и в день Воздвижения Креста⁵².

В период расцвета королевства, между 1150 и 1180 гг., орден при­обрел дома и лавки в жилых кварталах города.

Так выглядел квартал вокруг главной резиденции ордена Храма в XII в. Но «Каменный пол» был также и городским кварталом, ко­торый оживал во время важных шествий, например по случаю коро­нации короля. Хронист Эрнуль рассказывает о восшествии на трон в ноябре 1183 г. Балдуина V, которому тогда было всего шесть лет. Патриарх возложил на него корону в храме Гроба Господня, затем образовалась процессия, и шествие достигло Храмовой площади. Юного короля ввели в храм Господа, где «согласно обычаю франк­ских королей Иерусалима, происходящему из еврейской традиции, король вверил свою корону Церкви и затем получил ее обратно». После этого шествие направилось к храму Соломона, где зажиточ­ные горожане устроили пир для короля и его свиты⁵³.

Если храм Соломона являлся для ордена отчим домом, то Бого­матерь была его покровительницей, и не нужно быть прозорливцем, чтобы обнаружить в этом выборе влияние св. Бернарда. Это почита­ние Девы Марии объясняет то, что первоначально пожертвования ордену адресовались Божьей Матери, в ее честь был принят устав, и половина молитв, которые надлежало читать братьям, посвяща­лась ей. Одной из первых и главных крепостей, порученных охране тамплиеров, стала Тортоса в графстве Триполи. Этот город славился тем, что туда стекались паломники, дабы почтить Богородицу; к тому же предание гласило, будто Св. Петр по пути в Антиохию ос­тановился в Тортосе, чтобы освятить самый древний храм, возведен­ный в честь Матери Христа⁵⁴.

Орден Храма состоял из рыцарей, сержантов, капелланов; первых было меньше всего, особенно на Западе. Таким образом, в Европе духовенство и миряне, которые чаще всего имели дело только с сержантами, привыкли одинаково называть «братьями» всех, входящих в орден Храма, не делая между ними различия. Но светские и церковные власти, более сведущие в реальном положении дел, различали, подобно королю Англии Генриху II, «братьев гостеприимного дома св. Иоанна, и рыцарей храма Соломона». Епископ Каркассона, представитель власти, который также знал, как разговаривает его паства, однажды разрешал спор между «братьями воинства ибратьями госпитеприимного дома для бедных в Каркассоне». Таким образом, люди XII в. прекрасно осознавали разницу между военной деятельностью тамплиеров и благотворительностью госпитальеров, несмотря на трансформацию последнего. В следующем веке это различие несколько стерлось, но совсем не исчезло. О нем придется вспомнить ко времени процесса тамплиеров, так как его использовали как аргумент против них.

Тем не менее подобные тонкости мало ощутимы в светском обществе: рассказывая о взятии мусульманами замка госпиталь­еров Арсуфа в 1256 г., хроника «тамплиера из Тира» указывает, что «в плен были взяты рыцари-монахи и мирские рыцари»⁵⁵. В кон­це XIII в. тамплиеры и госпитальеры все еще были «новым рыцарством».

 

Устав

 

На начальном этапе «бедные рыцари Христовы» почти не зани­мались проблемами организации: Гуго де Пейен был магистром, а остальные — братьями. Первые успехи ордена вынудили тамплие­ров сделать следующий шаг, ведь от этого зависела эффективность его деятельности. Свои наиболее устойчивые черты организация ор­дена приобрела в течение магистерского правления Роберта де Краона (1136 (37) - 1149).

Роберт де Краон принадлежал к высшей знати. По своему деду он приходился родственником семейству Капетингов: его отец стал сеньором Краона, женившись на Домиции де Витре. Последний сын сеньора Краона и Домиции, Роберт, был знаком с основателем Фонтевро, Робертом д'Арбрисселем, ему довелось слушать проповедников Первого крестового похода. Он был частым гостем при дворе ангулемских сеньоров, а затем поступил на службу к Гильому IX Аквитанскому. И вдруг, в тот самый миг, когда он оспаривал у конкурента руку богатой наследницы Конфлана и Шабанна, Роберт внезапно порвал все, что связывало его с Западом, отплыл в Палестину и всту­пил в орден тамплиеров около 1126 г.

В 1132, а затем в 1136 г., в чине сенешаля ордена он приезжал в Европу в поисках подкреплений. После смерти Гуго де Пейена Ро­берта избрали магистром ордена Храма (в эту эпоху выражение «ве­ликий магистр» уже было известно, хотя и редко использовалось⁵⁶). Во время его правления произошли два важных события: в 1139 г. Роберт получил от папы буллу Omne Datum optimum, которая офици­ально закрепила привилегии, предоставленные ордену к этому вре­мени. На следующий год магистр распорядился перевести — или скорее адаптировать — устав на французский язык. Действительно, французская версия не во всем повторяет латинский оригинал. В са­мое разное время в нее были внесены дополнения. У нас еще будет время прибегнуть к положениям устава, чтобы проиллюстрировать разные аспекты жизни тамплиеров; сейчас же имеет смысл устано­вить фазы этой обработки и выяснить, насколько она значима.

Надо еще учитывать, что новая датировка, предложенная Р. Хиштандом, позволяет исправить или даже упростить процесс вы-роботки устава в том виде, как его представили Шнурер и Валу⁵⁷. Эти историки выделяли три этапа.

Гуго де Пейен отправился в Европу, имея в голове неписаные обычаи, по которым жил недавно основанный орден. Эти правила, должно быть, включали в себя тройственный обет бедности, цело­мудрия и послушания, характерные для всех монашеских орденов, и отводили важную роль патриарху Иерусалимскому, который при­нимал обеты первых тамплиеров. Правила наверняка устанавливали некоторые зачатки дисциплины: общую трапезу, употребление мяса трижды в неделю, ношение простой, без изысков, одежды, одинако­вой для всех, наличие слуг и оруженосцев, а также каждодневный религиозный распорядок по образцу регулярных каноников Гроба Господня. Короче говоря, речь шла об уставе маленькой частной дружины, добровольно взявшей на себя обеспечение безопасности путников на очень опасном перекрестке.

В Труа устав был составлен. Он всецело соответсвовал представ­лениям братьев ордена — и соборных отцов — об их миссии. Они учли последние изменения — набор новых членов ордена, первые дарения. Новшества относятся к формальностям при приеме там­плиеров. Посвящение детей Господу (когда отец отдавал своего ре­бенка в монастырь в самом раннем возрасте) запрещалось (статья 14) — орден Храма нуждался в воинах, а не в лишних ртах. Специфика задач нового ордена диктовала правила, отличавшиеся от тех, что действовали в других религиозных организациях, включая гос­питальеров. Приняв во внимание имеющийся опыт, собор разрабо­тал зачатки карательной регламентации. Наконец, иерархи подчерк­нули религиозный характер ордена, детализировав возлагавшиеся на братьев обязанности службы Господу.

Третий этап, завершивший формирование изначального устава ордена, записанного на латыни: редакция патриарха Иерусалимско­го, который, по мнению Шнурера, пересмотрел двенадцать статей и добавил еще двадцать четыре. Именно тогда рыцари получили право носить белый плащ, а «прочие» — лишь монашеское одеяние черного или коричневого цвета. Временное присутствие в ордене клириков (что могло положить начало религиозной организации собственно ордена Храма), статус рыцарей-гостей тамплиеров (этих крестоносцев с Запада, которые во исполнение своего обета пилиг­рима изъявляли желание поступить на службу в орден на ограничен­ный срок, обычно на один год) — все это якобы было вписано в устав именно патриархом.

Именно эту версию о редакции, проделанной патриархом, и от­рицает Р. Хиштанд, основываясь на двух неравноценных доводах. Шнурер, не забудем, отталкивался от традиционной даты начала со­бора в Труа — 1126 г.; в январе этого года патриархом был некий Гормонд. В прологе же устава упоминается Этьен де ла Ферте, кото­рый стал преемником Гормонда, умершего в июле 1128 г., что, по мысли Шнурера, является доказательством переработки устава; на­чали с того, что заменили имя Этьена на имя Гормонда. Но этот ар­гумент стал несостоятельным после новой датировки начала собо­ра — январь 1129 г.

Но разве пролог устава, который я процитировал выше (стр. 37), не предусматривал возможность внесения изменений папой и патриархом вместе? Сомнительно, чтобы патриарх мог принимать подобные ре­шения в одиночку. Тем более что Гильом Тирский, знакомый с ла­тинским вариантом устава, уточнял, что его составили в Труа по приказу папы и патриарха⁵⁸. Наконец, в папской булле Omne Datum optimum, датированной 1139 г., есть ссылки на устав, выработанный в Труа. Поэтому крайне маловероятно, чтобы патриарх Этьен де ла Ферте, умерший в 1130 г., мог проделать серьезную редакцию текста.

Остается проблема отношений ордена с церковными властями Святой земли. Так, историк Ж. де Валу видел в редакции устава стремление патриарха контролировать орден: ограничить вступле­ние священников (будущих братьев-капелланов) в орден означало уменьшить риск независимости ордена по отношению к белому ду­ховенству — епископам и приходским кюре. По правде говоря, предполагаемая переработка устава патриархом ничего не измени­ла бы, поскольку все монашеские ордена всегда жаждали автоно­мии: папство само поощряло это стремление, подчинив себе напря­мую клюнийский, цистерцианский ордена, госпитальеров и, наконец, тамплиеров.

В 1139 г. Роберт де Краон добился своего: тамплиеры стали под­чиняться прямо папе, без какого-либо промежуточного звена. Мы находим отражение этого успеха в уставе — причем в его француз­ском переводе, сделанном несколько позднее папского решения и, как мы уже говорили, не являющемся дословным переводом латин­ского варианта. Например, вот эта фраза: «Все предписания, сказан­ные и записанные в этом настоящем уставе, находятся на усмотре­нии и в распоряжении магистра» — в латинском тексте отсутствовала, что не удивительно! Белое духовенство более не могло совершать богослужения в домах ордена Храма, поскольку после буллы 1139 г. во французскую версию устава была внесена статья, согласно кото­рой полноправными членами ордена Храма могли становиться свя­щенники, в будущем братья-капелланы. Помимо того, тамплиерам было позволено открыть свои собственные часовни.

Воображение историков особенно поражают два изменения, от­носящиеся к правилам приема в орден. В латинском уставе для желающих стать тамплиерами предусматривался испытательный срок — «после окончания испытания...». Но во французской версии этих слов уже нет.

Другое исправление крайне важно, так как путем снятия одного отрицания оно полностью меняет смысл 12-й статьи. «Если вы знае­те, что где-то собрались рыцари, не отлученные от Церкви, мы пове­леваем вам идти туда...» — гласит латинский устав. Во французском переводе читаем: «Если вы знаете, что где-то собрались рыцари, от­лученные от Церкви, мы повелеваем вам идти туда...», и далее следу­ет текст:

 

И если там найдется кто-то, кто пожелает вступить и присоединиться к ры­царству из заморских земель, вы не должны думать лишь о временной выго­де, которой вы можете от этого ожидать, а о вечном спасении его души. Мы приказываем вам принять его при условии, что он предстанет перед еписко­пом провинции и известит его о своем намерении. И если, после того как епископ выслушает его и отпустит ему грехи, он спросит у магистра и братии Храма, беспорочна ли его жизнь и достойна ли общества этих последних, и будет то угодно магистру и братии, то пусть примут его с милосердием...

 

По поводу этих строк пролиты потоки чернил. Не в силах забыть о процессе 1307-1314 гг., иной историк чересчур охотно видит в этом снятом отрицании причину будущего краха ордена Храма: почти у самых своих истоков орден уже был поражен коррупцией, стало быть, неудивительно, что... Ничтожные причины и грандиоз­ные последствия.

Однако три статьи — 11,12 и 13-я, — которые посвящены вступ­лению в орден, далеки от противоречивости и составляют единое целое⁵⁹. Статья 11 рассматривает случай рыцарей-мирян или других мужчин, которые желают «отделиться от толпы, идущей на поги­бель, оставить мир и избрать нашу общинную жизнь...». В их приеме нет никаких сложностей: магистр и братья собираются на заседание капитула и обсуждают представленную кандидатуру.

Статья 12 затрагивает другую категорию рыцарей — отлученных от Церкви. Орден Храма не отказывает им, если они готовы принес­ти покаяние. Во всяком случае, они должны примириться с Церко­вью и снять с себя отлучение; а поскольку только епископ имеет право отлучать и снимать церковное проклятие, именно к нему и должен в первую очередь обращаться кающийся рыцарь. Впоследствии, ес­ли он получит отпущение грехов (это слово появляется во француз­ском переводе), его принимают в орден Храма согласно процедуре, описанной в статье 11. Помимо этого особого случая, всякое обще­ние с отлученными рыцарями воспрещается — об этом говорит ста­тья 13. Как видим, сохранение отрицания привело бы к путанице и противоречиям: какая тогда была бы разница между рыцарем, же­лающим оставить «толпу, идущую на погибель» и рыцарем, «не от­лученным от Церкви»?

Правда, можно рассуждать и по-другому, если основываться на положениях латинского устава. Статьи 11,12 и 13 французской вер­сии соответствуют статье 58-й, «как принимать рыцарей-мирян», 64-й, «о братьях, которые путешествуют в другие провинции» и 57-й, «о том, что братья Храма не должны общаться с отлученными от Церкви». Отметим, что в статье 58 рыцарей-мирян принимают непосредственно магистр и братья, между тем в статье 64 рыцари, не отлученные от Церкви (и в чем различие?) могут вступить в орден только после разговора с епископом. Не восполняет ли статья 64 не­кое упущение касательно роли епископа? Если дело обстояло так, то епископ должен был контролировать вступление в орден. Так оно и было в 1128-1130 гг.

Эту роль, будь она реальной или номинальной, тамплиеры впо­следствии никогда не признавали: булла 1139 г. почти полностью ос­вободила их от вмешательства белого духовенства. Тогда, переводя устав на французский язык, братья приспособили его к новой ситуа­ции и, приступая к наведению порядка, перегруппировали все статьи, посвященные вступлению новых тамплиеров. Изменения в самом тексте были минимальны: аннулировалось одно «не» и добавлялось словосочетание «отпущение грехов».

Латинская и французская версии следуют двум разным логикам. В латинском варианте воспрещаются всякие контакты с отлученны­ми и признается активная роль за епископом — орден Храма отсы­лает кандидата к нему. Во французском переводе роль епископа от­рицается, а ответственность за набор новых братьев целиком возлагается на магистра и братию, что дает им право, если можно так выразиться, «ловить рыбу в мутной воде», обращая в свою веру отлученных от Церкви рыцарей. Так что же они собой представляли, эти отлученные от Церкви, и где их можно было встретить?

Это были рыцари-разбойники, смутьяны, которых Церковь осу­ждала и предавала анафеме. Только что посвященные в рыцари, или обладавшие более солидным опытом, они в надежде избавиться от скуки сбивались в банды и кочевали с турнира на турнир в поисках славы, выкупов и богатых наследниц. Речь шла именно об этой «молодежи», неуравновешенной, еще не нашедшей своего места в жизни, молодежи, которая представляла собой агрессивную силу западноевропейского феодализма⁶". Я не зайду настолько далеко, чтобы представить себе на краю поля стенд брата-вербовщика из ордена Храма, который, декламируя своего св. Бернарда, проповедует перед мирским рыцарством, превознося прелести Святой земли, а сам взглядом знатока оценивает боеспособность участников тур­нира. При таком подходе можно было бы набрать и кого-нибудь получше!

Но привилегированная «клиентура» ордена Храма была именно там. Тамплиеры хранили верность своей миссии, предначертанной св. Бернардом и порученной Церковью, — с помощью своеобразной аскезы приводить к спасению грешных рыцарей. Святые сами шли по этой спасительной стезе — других нужно было заставлять.

Изменения в уставе не свидетельствовали о коррупции в ордене. Будучи изложены более последовательно, они уточняли и подтвер­ждали призвание ордена Храма — «обратить» и привести на службу христианству всю эту непокорную социальную категорию. Орден Храма — Иностранный легион средневековья? Этот образ страдает анахронизмом, но достаточно красноречив. Тамплиеры действовали на грани христианского общества. Это было не только мужественно, но и опасно!

Но если устав в этом и не повинен, то, быть может, его претворе­ние в жизнь послужило причиной злоупотреблений начиная с сере­дины XII в.?

Систематически ли тамплиеры вербовали сорвиголов в свои ряды? Добивались ли они «права хоронить тела отлученных от Церкви на своих кладбищах»⁶¹? Все это требует доказательств. Одна­ко пример Жоффруа де Мандевиля, графа Экзетера (Англия), кото­рый часто приводят в этой связи, не представляется мне безусловно убедительным. Вот эта история.

Дело было в самый разгар войны за наследство между Стефаном Блуаским и императрицей Матильдой. Жоффруа де Мандевиль, крупный сеньор, пытался вернуть три замка, которые некогда отняли у его семейства; ему это удалось с помощью Стефана, при дворе ко­торого он играл роль первого плана. Но граф также интриговал в пользу Матильды. В 1143 г. его ждал крах: Жоффруа был аресто­ван и вынужден отдать все три замка в обмен на свободу. Ненависть его ослепила: он завладел аббатством Рэмси и островом Или, он гра­бил, убивал, сжигал и пытал. Летом 1144 г. Жоффруа был ранен вы­стрелом из лука, три дня он провел в агонии и умер, так и не получив от Церкви отпущения грехов. И тогда, если верить хронике аббатст­ваВальден — аббатства, основанного самим графом, чьи монахи всегда хранили ему верность, — у смертного одра появились там­плиеры: они возложили на покойного крест (как мы увидим дальше, храмовники будут носить его на одежде только после 1147 г.), и, ссылаясь на свои привилегии, перевезли тело в Лондон, в свой дом «Старый Храм». Братья положили умершего в гроб, который затем подвесили на дереве, чтобы не осквернять христианскую землю.

Вальденские монахи вступились за своего покровителя и молили папу даровать ему прощение. Они добились просимого только по истечении двадцати лет, и все это время гроб провисел на дереве! Получив, наконец, разрешение, монахи бросились к тамплиерам, чтобы увезти с собой останки Мандевиля. Увы! Узнав о прощении, тамплиеры уже погребли тело на кладбище в своей новой резиден­ции «Новый Храм».

Это повествование, вероятно специально составленное для нужд монахов Вальдена, оставляет в тени множество проблем. В чем при­чина подобного вмешательства тамплиеров? Что связывало их с Мандевилем? Лишь одно не вызывает сомнений: тамплиеры не за­хоронили в христианской земле тело отлученного от Церкви, они ждали его прощения. Шла ли здесь речь о простом конфликте между двумя религиозными организациями, с которыми был связан Жоф­фруа де Мандевиль, будучи основателем монастыря, в одном случае, и, возможно, «собратом» ордена, в другом? К тому же было доказа­но, что знаменитое скульптурное надгробие в лондонской церкви тамплиеров, на котором, как считалось, был изображен Жоффруа, не могло ему принадлежать: он относится к периоду, по крайней мере, на пятьдесят лет позже, да и герб иной, чем у Мандевилей⁶².

Вернемся к французскому уставу. Чтобы закончить разговор о нем, остается сказать, что в нем упоминается о провинциях, во главе которых стояли командоры — французский аналог латинского слова «прецептор» (статья 13). После этого устав уже не меняли; но впоследствии к нему было сделано несколько дополнений. В первую очередь речь идет о приложениях (retraits) — составление которых восходит к магистрскому правлению Бертрана де Бланфора (1156-1169) — подробно обрисовывающих иерархическую структуру ор­дена. В 1230, а затем примерно в 1260 г. были добавлены статьи от­носительно монастырской жизни, дисциплины, наказаний и приема в орден. Устав уточнял принципы; другие статьи образно истолковы­вали отдельные аспекты, ссылаясь на точно датированные события и опыт ордена Храма. Язык отличается богатством, но в тексте про­слеживается очевидная тенденция к формализму. Больше не приду­мывали ничего нового, даже не адаптировали. Просто сохраняли и закрепляли.

Был ли этот устав с приложениями по-настоящему известен са­мим тамплиерам? Его читали, по крайней мере в сокращенном виде, во время церемонии принятия в орден нового рыцаря: «Испытывай­те дух, чтобы узнать от Бога ли он (Св. Павел), но потом, пусть бра­тья примут его в свое общество, и пусть прочтут перед ним устав...» (статья 11). В ритуале принятия в орден 1260-х гг. указывается, что при этом излагалось краткое содержание главных статей устава и приложений (к тому времени они вместе составляли пухлый сбор­ник из шестисот семидесяти восьми статей).

Необходимость такого краткого изложения текста и его перевода на вульгарный язык можно было бы объяснить невежественностью братьев Храма; в пользу этой гипотезы говорит тот факт, что на французский перевели даже цитаты из Священного Писания, вроде процитированного выше отрывка из Св. Павла. Однако внимание: в средние века быть неграмотным (illiteratus) означало лишь не знать латыни. И недавние исследования светской культуры показыва­ют, что она была вполне весомой; я думаю, это относится и к храмов­никам. Некоторые из них умели читать: доказательством тому служит строгий запрет брату-тамплиеру «держать при себе либо приложе­ния, либо устав, разве только с разрешения монастыря», так как...

 

оруженосцы иногда находят их и читают, а также рассказывают о наших ус­тановлениях мирянам, что может нанести ущерб нашему братству. И, дабы такое не могло случиться, монастырь постановил, чтобы никакой брат не держал их у себя, если только он не бальии может иметь их при себе в силу своих обязанностей (статья 326).

 

Мы еще увидим, что обвинители ордена смогут извлечь из этого знаменитого «секрета» в 1307 г. Теперь же повторим, что были там­плиеры, умевшие читать, и что братьям запрещалось иметь собст­венный экземпляр устава, если этого не предполагала его долж­ность, но ему было позволено его читать. Рукопись должна была находиться в каждой важной резиденции ордена. Это иллюстриру­ют два примера. Во время допроса руссильонских тамплиеров из Ма Дье в январе 1310 г. брат-капеллан Бартелеме де ла Тур «представил монсеньору епископу Эльна и двум другим членам следственной ко­миссии вышеназванную книгу устава, которую он распорядился принести из дома в Ма Дье и которая начинается следующими сло­вами на „романском" языке: Quam cel... proom requer la companya de la Mayso...». Не был ли это текст устава из барселонской рукописи, о ко­торой известно, что она была составлена на французском, пересы­панном многочисленными окситанскими и каталанскими словами"?

А вот другой пример: французский манускрипт с текстом устава был найден в Walters Art Gallery в Балтиморе (США). Он датируется 1250-1275 гг. и, без сомнения, происходит из дома тамплиеров в Доже, около Дуэ (деп. Норд). К тексту устава приложена обычная куртуазная поэма. Джудит Оливер, представившая эту находку, так объясняет это не очень-то католическое соседство: «Может пока­заться, что некий рыцарь Храма решил поупражняться в любовной поэзии вопреки своим религиозным обетам»⁶⁴. Допустим; тем не ме­нее, остается в силе то, что доступ к уставу ордена Храма был срав­нительно легким.

Впрочем, по мнению Лорана Делье, сохранившиеся рукописи ус­тава, как латинские, так и французские, менее редки, чем принято считать, во всяком случае, они встречаются чаще, чем копии устава госпитальеров: с учетом балтиморского экземпляра мы располагаем двенадцатью⁶⁵.

Текст устава тамплиеров был известен не только внутри ордена, но и вне его, поскольку он заметно повлиял на уставы других воен­ных орденов. Некоторые детали устава госпитальеров относительно капелланов, капитула и высших сановников ордена явно указывают на влияние ордена тамплиеров и цистерцианцев. Еще более замет­ными эти заимствования становятся у ордена гостеприимного дома св. Девы Тевтонской, германского ордена, возникшего из братства госпитальеров, и также сочетавшего милосердную и военную дея­тельность; однако в 1198 г. это новое братство взяло за образец ла­тинский устав ордена Храма⁶⁶.

Таким образом, устав тамплиеров получил достаточно широкое распространение, как внутри, так и за пределами ордена. Простой и четкий в своих ранних редакциях, подробный, если не мелочный, в своих дополнениях, он не предлагает ничего относящегося к мис­териям. Поэтому любителям мистерий поневоле пришлось приду­мать тайный устав. В 1877 г. Мерсдорф опубликовал тайные стату­ты, найденные в рукописях Ватикана. Прутц доказал, что это чистой воды подделка, сфабрикованная задним числом по материалам про­цесса с целью доказать связь ордена Храма с франкмасонством⁶⁷. И конечно, папская власть тщательно скрывала этот устав в подзе­мельях Ватикана, не желая его показывать в основном из страха ока­заться запятнанной этой скандальной историей. Вот удача, ведь в противном случае не было бы никакого секрета!

Символы

 

«Белый плащ» тамплиеров производил сильное впечатление на современников. Все монастырские уставы подробно описывают одеяния монахов, и устав ордена Храма не является исключением. Особая миссия братьев предписывала тип одежды, соответствующей климату и лагерной жизни: очень скоро благочестивые дамы Тулузы начали жертвовать сшитые ими рубашки и кальсоны⁶⁸. Нам известно множество подробностей о вооружении и военном снаряжении там­плиеров — кольчугах, доспехах, шлемах...

Но все это блекнет перед плащом, имевшим символическое зна­чение: плащ военных орденов соответствует рясе клюнийца или цис­терцианца. Вступление в орден символически отмечалось вручением плаща. После обоюдных клятв «те, кто возглавляет капитул, долж­ны взять плащ и накинуть его на плечи и завязать...» (статья 678).

Сначала, как сообщают нам Гильом Тирский и Жак де Витри, тамплиеры носили свою мирскую одежду. По составленному в Труа уставу тамплиеры получили права одеваться в белое. Чуть погодя это белое одеяние стали носить только братья-рыцари, а сержантам и всем остальным было предписано надевать грубый коричневый (или черный) плащ. Причиной такого разграничения стали социальная иерархиезация, появившаяся в ордене, и, без сомнения, некоторые злоупотребления (люди, не имевшие с орденом ничего общего, мог­ли потребовать себе белый плащ). Таковы же были цвета аббатства Сите: белый для монахов и коричневый для послушников.

Статья 17 устава уточняет смысл, очень простой, этих цветов: «Те, кто оставил сумрачную жизнь, своим белым плащом показыва­ют, что примирились со своим Творцом. Белый цвет обозначает бе­лизну и здоровье тела... он есть целомудрие, без которого никто не может узреть Бога». Символизируя целомудрие своей белизной, плащ такжетоворил о нищете: материалом для него служило грубое сукно, некрашеное и невыделанное.

Ни в латинской, ни во французской версиях устава не упоминает­ся о кресте. Этот символ, расположенный на левом плече, над серд­цем, появляется на орденском плаще только в 1147 г.: 27 апреля это­го года папа Евгений III, прибывший во Францию в связи с началом Второго крестового похода, присутствовал на собрании капитула ор­дена в Париже и предоставил тамплиерам право носить крест посто­янно. Этот крест был простым, но якорным или с расширяющимся концом — в знак мученичества за Христа, он был красным, так как этот цвет обозначает кровь, пролитую за Христа, и одновременно символизирует жизнь. Известно, что обет отправиться в крестовый поход сопровождался принятием креста, стало быть, постоянное но­шение этого знака говорило о неизменности клятвы и непрерывно­сти крестового похода тамплиеров.

Хронист Эрнуль, писавший в XIII в., приводит придуманные при­чины ношения рыцарями-монахами креста. По его мнению, там­плиеры и госпитальеры в память о своей разорванной связи с капи­тулом Гроба Господня, позаимствовали часть «символов с покрова Гроба», а именно красный крест. Как бы то ни было, все военные ор­дена в конце концов пришли к плащу с крестом: у госпитальеров это был белый крест на черном плаще, у ордена св. Лазаря (куда вступа­ли прокаженные рыцари) — зеленый крест на белом плаще, а члены Тевтонского ордена носили черный крест на белом плаще. Тамплие­ры без особого восторга восприняли белый плащ тевтонов и дали им об этом знать⁶⁹.

В конце XIII в., если не раньше, начались некоторые послабле­ния: отдельные тамплиеры и госпитальеры стали появляться в Париже «в гражданском». Королевский ордонанс, поступивший в пар­ламент в 1290 г., предупреждал: если тамплиеры и госпитальеры не носят своих одеяний, то не могут более пользоваться привилегиями, дарованными их орденам⁷⁰.

А вот другой символ — печать, и даже несколько, так как помимо печати, удостоверявшей волю ордена, у магистра была и своя личная печать. С одной стороны печати был выбит купол, венчающий круг­лое здание с колоннами. Но в отличие от часто высказываемого мне­ния этот купол принадлежит не храму Господа, т. е. мечети Омара, а храму Гроба Господня. Таким способом тамплиеры хотели напом­нить об изначальной функции своего ордена — защите пилигримов, идущих помолиться

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: