Меркантилизм (идеология торговли), экономическая наука и экономическая политика

Путь от экономической мысли Аристотеля к экономической науке (классике) лежит через меркантилизм (от итал. mercante — купец) — пер­вое экономическое мировоззрение. Меркантилизм по духу полностью соот­ветствует тому, что Аристотель назвал хрематистикой, однако в иные вре­мена (переходные от натурального хозяйства к товарному, или капитализ­му) существенно изменились и общественные нравы: обогащение стали признавать достойной человека целью.

В современных энциклопедиях, словарях и учебниках меркантилизм справедливо определяется как сложившееся в конце XV — середине XVI в. и значительно изменившееся во второй половине XVI — середине

XVIII в. мировоззрение купцов, в котором переплетаются наука (в зача­точном состоянии) и политика с преобладанием последней.

Следует подчеркнуть, что экономическая мысль развивается не слу­чайно, а по необходимости — вслед за развитием самой экономики. Так, именно с превращением в результате появления мануфактур междуна­родной торговли (по-видимому, внутренний рынок начал складываться под воздействием внешнего) из случайного в постоянное занятие ранний меркантилизм, который принято называть монетарной системой, уступил место позднему меркантилизму — коммерческой, или мануфактурной, сис­теме. Еще шаг, и появилась первая научная школа: физиократизм.

Интуитивно способствуя становлению капиталистического способа производства (превращению денег в капитал), меркантилизм заботится о привлечении в страну полноценных денег — золота и серебра. На ран­нем его этапе это обеспечивалось примитивной политикой: запретом вы­воза благородных металлов, принуждением иностранных купцов расходо­вать в специально отведенных местах всю их выручку, наконец, знамени­тая «порча монеты». На позднем этапе это более «тонкая» политика: за­прет ввоза драгоценностей и иных предметов роскоши (чтобы деньги вкладывались не в них, а в мануфактуры), производство экспортной про­дукции и активный торговый баланс (превышение выручки от экспорта над затратами на импорт), наконец, «посредническая» торговля (логич­нее было бы назвать ее «беспосреднической», так как речь идет о разре­шении своим купцам вывозить деньги с тем, чтобы покупать за границей дешевле, чем это делают иностранные купцы, привозящие те же товары).

Для меркантилизма, независимо от стадии его развития, свойственно определение цели как богатства, а средства для ее достижения — как ба­ланса, только монетаризм не признает иного баланса, кроме денежного, а коммерческая, или мануфактурная, система оперирует торговым балан­сом, в котором взаимно увязываются движение денег и движение това­ров с целью получения прибыли. Нетрудно заметить, что купцы, восполь­зовавшись помощью государства на этапе раннего меркантилизма, на этапе зрелого меркантилизма уже берут инициативу на себя и пересмат­ривают свои взгляды в направлении «невмешательства» государства и «свободы торговли» (не надо забывать, что речь идет о феодальном госу­дарстве кануна буржуазных революций).

Сравнивая меркантилизм как политику и как науку, следует иметь в виду их принципиальные различия: во-первых, политика невозможна без двойного стандарта («Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку»), т. е. она не может частично не скрывать истину, тогда как наука призвана открывать истину и обосновывать ее как единственную, отметая заблуж­дения. Во-вторых, язык политики краток, она выражается лозунгами, ко­торые часто меняет в зависимости от ситуации, тогда как наука всегда представляет собой стройную систему категорий, отражающую действи­тельность как определенный (конкретный) строй отношений.

Меркантилизм, конечно, наукой можно назвать только с большими оговорками, но его историческая необходимость очевидна. Без поворота экономической мысли в сторону процесса производства, произошедшего на этапе развитого меркантилизма, экономическая классика (наука) не родилась бы.

Первыми в истории людьми, которые назвали себя экономистами, были физиократы во Франции XVIII в., чье восхождение совпадает с ев­ропейским Просвещением, в частности, с созданием французской Эн­циклопедии, облекшей идеи буржуазной революции в форму «естествен­ного разума» и «естественного права». Для понимания существа экономи­ческой науки, исторически первой системой которой является физиокра-тизм, важно то, что «естественные» понятия явно претендуют на справед­ливость, т. е. объективность, непредвзятость суждений. Основополагаю­щее достижение физиократов — знаменитая «экономическая таблица» (1763 и позже) Франсуа Кенэ, в которой он вывел балансовый метод на научную высоту. По существу это — идея межотраслевого баланса народ­ного хозяйства, которая сегодня используется всеми промышленно разви­тыми странами в виде математических моделей как инструмента плани­рования.

Само слово «физиократия» обозначает оппозицию меркантилизму, призыв вернуться на землю (купцы, как известно, предпочитают мор­скую стихию, позволяющую в случае опасности быть привлеченным к от­ветственности за нарушение чужих прав «спрятать концы в воду»), и строить общественные отношения в соответствии с «естественным ра­зумом», т. е. не закрывая глаза на то, откуда берется богатство нации. Ис­точник этого богатства Кенэ называет производительным трудом, а лю­дей, им занятых, — производительным классом, в отличие от других клас­сов, на которые делится нация. Два других класса называются соответст­венно классом собственников (имеется в виду собственность на землю — основное средство производства) и бесплодным классом (так Кенэ не жа­лует всех горожан).

Доказательство своего тезиса глава первой научной школы берет «из жизни». Он рассуждает примерно так. Труд земледельца очевидно приум­ножает богатство, например, из одного зерна выращивается колос со многими зернами, ухаживание за скотом дает привес, приплод и т. д. Ес­ли же обратиться к тому, как поступают с продуктом земли в городе, то типичная картина, например, производство мебели: большая часть древе­сины идет в отходы и лишь незначительная ее часть приобретает полез­ную форму мебели. Сегодня каждый школьник найдет что возразить, но для того времени рассуждение выглядело убедительно. Правда, на стадии позднего физиократизма А. Р. Ж. Тюрго под натиском промышленной революции был вынужден признать, что горожане — не бесплодный (в смысле нахлебничества) класс, а класс, берущий у нации столько же, сколько и дающий, но пойти на признание за промышленным трудом

производительности, т. е. способности именно увеличивать богатство, и он не смог — слишком большое впечатление оказывал на разум эконо­мический рост в его натуральном измерении.

Идея экономической таблицы проста: если расходуют (потребляют) все классы общества, а доход нации увеличивает (производит) только один класс, то следует так распределять продукт между всеми классами нации (необходимость воспроизводства нации в том виде, в каком она су­ществует, под сомнение не ставится), чтобы обеспечить рост производи­тельности труда фермеров, или производительного класса, в интересах всех.

Таким образом, главное отличие физиократизма от меркантилизма состоит в признании принципа примата производства, или в установле­нии того факта, что источник роста богатства нации находится не в сфе­ре обращения, а в сфере производства. А помог открыть и обосновать этот принцип воспроизводственный подход: рассмотрение продукта данного ак­та (периода) производства как условия следующего за ним акта (перио­да) производства. Ведь если бы непроизводительные классы общества по­требляли больше, чем необходимо для обеспечения более высокой произ­водительности труда в каждом последующем акте (периоде) производст­ва, то богатство нации не увеличивалось бы.

Впоследствии ученики Ф. Кенэ - А. Р. Ж. Тюрго и особенно А. Смит — поставили и начали теоретически решать проблему деления труда на производительный и непроизводительный, или на производитель­ный только по форме и производительный по форме и по содержанию. Решить названную проблему удалось только К. Марксу, но если бы не предшественники, которым он отдает дань уважения на протяжении всех четырех томов «Капитала», ему не отчего было бы оттолкнуться собствен­но в теории. Марксу же принадлежит заслуга четкого различения труда и собственности с выделением своеобразной переходной формы — пред­принимательской деятельности, или реализации капитала-функции, про­тивоположного капиталу-собственности.

Физиократизм, как и меркантилизм, является и наукой, и политикой, но уже с преобладанием науки. Преобладание науки не означает, что поли­тические лозунги совпадают с открытыми и обоснованными наукой зако­нами «естественного разума», выраженными в строгой форме: научная строгость — не в краткости, наука использует столько слов, сколько необ­ходимо для доказательства истины и разоблачения, или опровержения, заблуждений, и для политики это неприемлемо.

Образно говоря, политика заимствует у науки вершки без корешков, ту часть научной системы, которая обращена к практике и характеризует формы, в которых экономическая истина проявляется на поверхности об­щества и отражается в сознании «агентов» производства в целом, т. е. в единстве процессов производства и обращения. Как срезанные цветы радуют глаз меньше времени, чем цветы на корню, так и употребление 144

политикой выхваченных из контекста научных категорий, как своих, не­долговечно. Как вянут и перестают радовать глаз срезанные цветы, так опошляются, вульгаризируются, превращаются в предрассудки и приносят не пользу, а вред научные категории, оторванные от своей основы — не­обходимых исторических фактов и соответствующей их развитию логи­ки.

Другими словами, развитая экономика немыслима без функции управления ею так же, как большой симфонический оркестр — без дири­жера. Естественным экономическим центром общества и таким же есте­ственным его политическим центром является государство. Экономиче­ская наука отражает этот факт хотя бы уже тем, что называется полити­ческой экономией.

Экономическая политика сегодня скрывается от объективного, науч­ного исследования. Она относительно самостоятельна и сегодня сама се­бе судья. Особенно хорошо это видно в том факте, что правительства промышленно развитых стран никогда не несут ответственности за жерт­вы и разрушения, понесенные нациями в период проведения «экономи­ческих реформ». Наша страна здесь не исключение.

Сегодня более чем необходима наука экономической политики — не как подмена, а как дополнение науки политической экономии. Нет сомнений, что она появится в самом ближайшем будущем. В перекрестье политиче­ской экономии и экономической политики истина общественного про­гресса должна открыться полнее, пока же кажется, что все, чего в миро­вой истории коснулась (сам собой получился каламбур: коснулась — ста­ло косным) рука политики, все, что стало официальным, тут же (или по прошествии недолгого времени) обернулось разрухой и стало разлагать­ся. Конечно, это не так: политика (государство), как и все сущее, разви­вается и в новой конкретно-исторической форме существенно отличается от себя в старой форме (кому, например, требуется доказывать, что бур­жуазное государство — это не то же самое, что феодальное государство, а социалистическое государство — не то, что буржуазное?), однако каж­дая конкретно-историческая форма проходит «по кругу», т. е. наблюдает­ся ее становление, развитие и отмирание.