 |
Михаил Скопин-Шуйский. Парсуна XVII в.
|
|
|
|
Михаил Скопин-Шуйский
Парсуна XVII в.
С этого момента главной силой армии становятся русские, а главным полководцем Скопин. Дьяк Тимофеев пишет про воеводу, что тот был «во бранех лют на враги и стремлением зело изкусен, и ратник непобедим», сравнивая его с молодым быком, который ломает рога врагов, словно гнилые ветки.
Скопин медленно двинулся к столице, повсюду набирая новых людей. К осени у него была 15-тысячная армия. Делагарди тоже увеличил свой контингент, но шведов насчитывалось едва две тысячи, и они шли своим маршрутом.
Несмотря на возраст, Скопин отличался осторожностью и обстоятельностью. Он не торопился, попусту не рисковал. Двигаясь к Москве с севера, полководец повсюду строил остроги и оставлял в этих опорных пунктах сильные гарнизоны – это лишало польские конные отряды возможности перерезать пути снабжения армии.
Тушинцы постепенно отступали, пятясь к своему лагерю, где нарастала паника. Лжедмитрий рассорился с гетманом Ружинским и 1 января 1610 года, переодевшись мужиком, сбежал в Калугу. Через несколько дней наконец завершились страдания осажденных в Троице – Ян Сапега был вынужден прекратить осаду и отступил.
Казалось, что дипломатический маневр Шуйского сработал. Возможно, проку из шведской помощи вышло немного, по-настоящему она пригодилась лишь для первой битвы, но и этого хватило, чтобы повернуть ход событий.
Однако царь ошибался, если думал, что заплатит за победу над Лжедмитрием одним Корельским уездом. Заключив союз со шведами, Шуйский навлек на Русь беду еще худшую, чем Тушинский Вор.
До сих пор король Сигизмунд всячески подчеркивал, что держится в стороне от русской Смуты. Иногда он даже создавал препятствия для поляков, которые желали отправиться на войну с московитами. Но теперь, когда царь Василий объединился с Карлом Шведским, у Сигизмунда появился законный повод начать против ослабевшей Москвы настоящую войну – тем более что и внутрипольские обстоятельства тому благоприятствовали.
|
|
|
Война с Польшей
Польская монархия – выборная и ограниченная – была вечным пугалом для московских самодержцев и вечным соблазном для русской знати. Она демонстрировала, что можно существовать и так: без ордынского обожествления верховной власти, по единым для всех законам, с правом легальной оппозиции государю и даже вооруженного сопротивления его произволу (такой узаконенный мятеж назывался «рокош»). Жестокие казни бояр при Иване Грозном и репрессии Бориса Годунова объяснялись не столько памятью о былой непокорности удельных князей, сколько страхом оказаться в положении польского короля, целиком зависевшего от расположения магнатов и шляхты.
Сигизмунд III тоже имел перед глазами соблазнительный пример: Московское государство, где царю не приходилось клянчить денег у собственных подданных и заручаться согласием Сейма для всякого мало-мальски значимого решения.
Король стремился превратить Речь Посполитую из аристократической республики в абсолютную монархию: закрепить престол за своими потомками, кардинально централизовать систему власти, превратить Сейм в совещательный орган, урезать права дворянства. Это, естественно, вызывало противодействие со стороны аристократии. Сигизмунд не мог себе позволить активно вмешаться в интересные московские события, поскольку у него хватало собственных забот. После смерти осторожного и мудрого канцлера Замойского (1605), пытавшегося не довести конфликт до обострения, оппозицию возглавил упрямый краковский воевода Зебжидовский, именем которого историки и назвали польскую гражданскую войну 1606–1609 годов: «рокош» Зебжидовского.
|
|
|
Пока Шуйский сражался с Болотниковым и Тушинским Вором, Сигизмунд бился со сторонниками Зебжидовского. В конце концов королевские войска победили, но такой дорогой ценой, что от идеи абсолютизма пришлось отступиться. Король амнистировал всех мятежников и подтвердил права шляхты.
Царь Василий выбрал исключительно неудачный момент для дружбы со шведами. Во-первых, у Сигизмунда наконец развязались руки. Во-вторых, король рассчитывал победой над внешним врагом укрепить свое положение внутри собственной страны – история изобилует подобными примерами. К тому же страну наполняли оставшиеся без работы наемники и вечно несытые шляхтичи.
Одним словом, король с удовольствием отправился на войну. Серьезного сопротивления он не ожидал, хорошо зная состояние российских дел и финансовые затруднения шведов.
Хорошей целью полякам представлялся Смоленск, расположенный близко от границы. Этот город в прошлом принадлежал Литве. Взяв Смоленск, Сигизмунд затмил бы славу своего великого предшественника, Стефана Батория.
Крепость слыла неприступной, в ней размещался довольно большой гарнизон, но король был уверен, что Смоленск капитулирует. Кто захочет погибать за никчемного царя Василия, не способного защитить даже ближнюю Троицу от тушинского сброда?
Но героическая Троицкая оборона, о которой говорила вся страна, придала смолянам мужества. Воевода Михаил Шеин вооружил горожан и приготовился к отпору.
Сигизмунд никак не рассчитывал на такой оборот событий. Он явился к Смоленску в сентябре 1609 года с недостаточным количеством пехоты и почти без артиллерии.
Быстрого триумфа не получилось. Пришлось затевать осаду и ждать подкреплений.
Дешевле и проще всего было пополнить войско за счет поляков, уже находившихся в России, то есть за счет армии Лжедмитрия. Сигизмунд отправил в тушинский лагерь приказ своим подданным: немедленно явиться к Смоленску, а самозванца выдать. Между тушинскими поляками произошел раскол. Многие были склонны подчиниться королю, тем более что военные дела шли неважно. Армия Скопина-Шуйского наступала, надеяться на скорый захват Москвы не приходилось. Роман Ружинский и Ян Сапега рассорились, а затем, боясь предательства, из лагеря сбежал и сам «царик». Это окончательно решило дело. Большинство польских воинов ушли к королю. В Тушине остались главным образом русские. Ружинский потерял былую власть и тоже заявил о преданности Сигизмунду, но под Смоленск не отправился.
|
|
|
Звезда тушинского «гетмана», на протяжении последних двух лет бывшего фактическим диктатором половины русских земель, закатывалась. Он остался без «царя», без союзников, один против Скопина. Тот, правда, не торопился, справедливо полагая, что силы Ружинского растают сами. Так и произошло. В марте 1610 года польский князь ушел из Тушина всего с тремя тысячами людей, да и те вскоре взбунтовались. Ружинский в потасовке был сбит с ног, у него открылась рана, полученная в одном из недавних боев, и через несколько дней один из главных разрушителей русского государства, всеми брошенный, умер.
Русские бояре, составлявшие тушинскую думу, оказались в трудном положении. Своего царя у них больше не было, он сбежал. Идти на поклон к Шуйскому большинство не желали – такой государь их тоже не устраивал. Сигизмунд выглядел предпочтительней.
И тогда возникла идея пригласить на царство королевского сына юного Владислава. В Смоленск отправилась делегация, которая заключила с Сигизмундом соответствующий договор. Согласно ему, Владислав становился русским царем, но при этом брал на себя определенные обязательства. От него не требовали перехода в православие, но венчаться на царство королевич должен был по русскому обычаю, от русского патриарха, а также дать гарантии неприкосновенности русской веры и церкви.
Документ, подписанный под Смоленском 4 февраля 1610 года, интересен во многих отношениях. В нем содержится несколько вполне революционных статей, свидетельствующих о том, что авторы договора намеревались не просто сменить одного царя на другого, а коренным образом перестроить государство.
Так, изменение законов должно было происходить не единоличной волей монарха, а по решению бояр и «всей земли». Царь не мог вводить новых податей, не мог никого казнить без судебного разбирательства, а если преступник будет осужден, имущество не могло быть конфисковано. Нельзя было никого разжаловать «из великих чинов», если человек ни в чем не провинился, и в то же время – поистине эпохальное новшество – «меньших людей» следовало повышать по заслугам (а не по родовитости). Было в договоре специально оговорено и такое любопытное обязательство: «Для науки вольно каждому из народа московского ездить в другие государства христианские, кроме бусурманских поганских, и господарь отчин, имений и дворов у них за то отнимать не будет».
|
|
|
Все эти новации несут на себе отпечаток предполагавшихся реформ первого Лжедмитрия, из числа сторонников которого в значительной степени состояла тушинская дума. Кажется, это первая в отечественной истории задокументированная попытка перейти от «ордынского» самодержавия к конституционной монархии. Ключевский пишет: «Самая идея личных прав, столь мало заметная у нас прежде, в договоре 4 февраля впервые выступает с несколько определенными очертаниями».
Впрочем, для Сигизмунда это соглашение служило всего лишь тактическим маневром. У короля были иные планы.
Бояре один за другим покидали пустеющий тушинский лагерь, перебираясь в ставку Сигизмунда. Отправился туда и Филарет Романов, в ту пору поддерживавший идею о польском царе (этот конфузный факт потом всячески обходили официальные российские историки). Но по дороге «воровского патриарха» перехватил один из правительственных отрядов и доставил в Москву. Василию было не с руки наказывать главу могущественного рода Романовых, и дело изобразили так, будто митрополит ростовский (уже не патриарх) освобожден из плена. Филарет остался в столице и начал интриговать против царя, постепенно увеличивая число сторонников Владислава.
А между тем понемногу усиливался в Калуге беглый «царик». Теперь Лжедмитрий, избавившийся от опеки Ружинского, стал самостоятельнее, но вождь из него был никудышный. Люди шли к нему ради имени или от безысходности – те, кто не желал служить ни польскому королю, ни Москве. В основном это были казаки. В Калугу же перебралась неугомонная Марина Мнишек, нарядившись в мужской костюм и прицепив саблю.
Политическая ситуация в стране еще больше усложнилась. Двоевластие превратилось в троевластие. Теперь царей стало трое: Василий, Дмитрий и Владислав.
Катастрофа
При этом весной 1610 года дела Шуйского выглядели не так уж плохо. Сигизмунд надолго увяз под Смоленском, у Лжедмитрия осталась лишь малая часть былой силы, а русско-шведское войско под командованием Скопина наступало и освобождало все новые области. Блокада Москвы прекратилась, хлеб подешевел, голод закончился.
|
|
|
12 марта в столицу торжественно вступили триумфаторы – Скопин-Шуйский и Делагарди. Молодого воеводу встречали восторженно, повсюду приглашали, чествовали, превозносили до небес. Он принимал знаки народного обожания как должное, с царственным родственником держался независимо. Многие заговорили, что из Михаила царь получится лучше, чем из Василия, и что по родовому старшинству ветвь Скопиных знатнее.
Близ Москвы собиралась большая армия – идти против поляков. С таким командующим и при таком подъеме можно было надеяться на победу.
Василия не могла не тревожить мысль о том, что после разгрома поляков Скопин вернется в столицу хозяином положения и вполне может согнать троюродного дядю с престола. Многим казалось, что царь опасается юного героя больше, чем поляков.
Поэтому, когда в конце апреля Михаил Скопин, молодец богатырского сложения и здоровья, вдруг захворал странной болезнью и умер, моментально распространился слух об отравлении. Винили жену царева брата Дмитрия (возможно из-за того, что она была дочерью приснопамятного опричного палача Малюты Скуратова). Доказательств никаких не имелось, но слух сильно озлобил москвичей против Василия.
Еще хуже было то, что на место главнокомандующего царь поставил брата Дмитрия, руководствуясь вечным принципом слабой власти назначать на ключевые посты не способных, а лояльных.
Про Дмитрия Шуйского шла слава, что он «сердцем лют, но не храбр». В «Хронографе» сказано:
В его [97] место дал воеводу сердца не храбраго, но женьствующими обложена вещми, иже красоту и пищу любящаго, а не луки натязати и копия приправляти хотящаго.
В июне царский брат повел тридцатитысячную рать на запад.
Сигизмунд, всё осаждавший Смоленск, смог выделить для встречного похода только семь тысяч человек, но это были отборные части, в основном «крылатые гусары», и командовал ими лучший польский полководец Станислав Жолкевский. Этот опытный государственный муж, занимавший должность коронного польного гетмана, изначально был против смоленского похода, считая его авантюрой, но не стал отказываться от трудного поручения.
Короткая летняя кампания 1610 года – классическое подтверждение древней истины о том, что побеждают не числом, а умением, и наполеоновской максимы об армии львов, возглавляемой бараном.
Сначала Дмитрий Шуйский разделил свои силы, и Жолкевский нанес поражение отделившемуся корпусу Григория Валуева, заперев его в Царево-Займищенском остроге. Потом развернулся и 24 июня перед рассветом атаковал главную русскую армию у села Клушино.
Было бы ошибкой представлять себе Клушинскую битву как сражение русских с поляками. В армии Жолкевского состояло множество русских казаков; в армии Шуйского – множество иностранных наемников. Это было столкновение не между двумя нациями, а между двумя партиями, претендующими на престол, – именно так современники и воспринимали смысл той войны, а умопостроения о патриотической борьбе русского народа против иноземных захватчиков возникли много позже. Во времена Смуты человека называли изменником не за то, что он предал Родину (самого этого понятия, кажется, еще не существовало), а за то, что он изменил присяге, данной конкретному монарху.
Сражение, начавшееся в темноте, получилось сумбурным. Польская конница налетала и отступала, понемногу тесня царский авангард. Шуйский мог бы прийти ему на помощь, но предпочитал отсиживаться в укрепленном лагере, под защитой пушек.
Часа через четыре бой начал стихать. Поляки выдохлись, и Шуйскому следовало бы перейти в контратаку, но он по-прежнему бездействовал.
И тут вдруг взбунтовались наемные роты в корпусе Делагарди. Солдатам, как обычно, задерживали жалованье, и между ними прошел слух, что это делается нарочно: начальство-де надеется, что многих перебьют, и тогда положит деньги себе в карман.
Заметив в рядах противника смятение, Жолкевский послал туда парламентеров с заманчивыми предложениями. Наемники начали массово переходить на сторону королевского войска. Делагарди пытался этому помешать, но опять, как в прошлый раз, остался с одними шведами и был вынужден заключить с гетманом сепаратное перемирие.
Дмитрий Шуйский и его свита, видя это, в панике бежали, а за ними кинулась вся армия. По дороге в Москву люди разбредались кто куда. Делагарди с остатком шведов отступил в сторону Новгорода. Брошенные в Царево-Займище полки присягнули Владиславу и влились в польское войско.
Жолкевский шел на беззащитную русскую столицу. Из Калуги спешно явился Лжедмитрий, ожидая, что москвичи позовут его на царство, и встал лагерем близ столицы, в Коломенском.
В Кремле еще сидел Василий, но его всерьез уже никто не воспринимал. Шуйского постигла та же участь, что Федора Годунова: царь, лишившийся армии, теряет и власть.
На следующий же день после прибытия Тушинского Вора, 17 июля 1610 года, город заволновался. На Красной площади собралась толпа. В ней сновали агитаторы двух соперничающих группировок: в одной верховодил Прокофий Ляпунов с братьями, хотевшие крикнуть царем князя Василия Голицына, в другой – бывшие тушинцы, изменившие Лжедмитрию в пользу Владислава. Объединяло обе партии то, что ни Вора, ни тем более Шуйского видеть царем они не желали.
Поэтому вначале они действовали совместно – стали требовать, чтобы Василий отрекся. Переворот устраивать не понадобилось, потому что царь остался в одиночестве, если не считать патриарха Гермогена, но увещеваний старика никто не слушал.
Попробовали уговорить Шуйского добром. Он заартачился. Тогда его взяли за руки и насильно постригли в монахи, превратив из Василия в инока Варлаама, после чего заточили в келью, под стражу.
Дальнейшая судьба Василия Ивановича печальна. Ему не дали окончить дни в каком-нибудь дальнем монастыре, а по требованию поляков выдали Сигизмунду. Король увез пленника в Варшаву в качестве трофея, где бывшего московского царя заставили низко кланяться победителю и целовать ему руку.
Потом братьев Шуйских посадили в камеру и продержали так два года, пока Василий и Дмитрий не умерли в течение одной недели – как раз в те дни, когда польские дела в России начали принимать скверный оборот. Современники подозревали, что это было убийством.
Когда Василия убрали из дворца и трон очистился, у мятежников согласие кончилось. Начался разброд.
Василия Голицына бояре не захотели. Но и открыто выступить за Владислава было боязно – москвичам это могло не понравиться, а «площадь» гудела тут же, за окнами.
Тогда Филарет сменил курс и предложил в цари своего четырнадцатилетнего сына, приходившегося двоюродным племянником Федору Иоанновичу, последнему царю династии Рюриковичей (так впервые прозвучало имя Михаила Романова в качестве кандидата на престол).
Большинство были против, и вообще все со всеми разругались.
Постановили созвать особый собор из представителей «всей земли», разослали во все стороны гонцов.
Царя свергли, на его место никого не поставили. Это стало последним ударом по московскому государственному порядку. В стране наступило безвластие.
БЕЗВЛАСТИЕ И ОККУПАЦИЯ
Москва капитулирует
Самые влиятельные бояре – таких было семеро – сами себя назначили правительством, которое так и называют: Семибоярщина. В ее состав вошли князь Федор Мстиславский, князь Василий Голицын, Иван Романов (брат Филарета), князь Иван Воротынский, князь Андрей Трубецкой, князь Борис Лыков и Федор Шереметев. Они были вынуждены во всем советоваться с патриархом Гермогеном.
В «Хронографе» сказано, что Семибоярщина «два месяца власти насладишася», но «наслаждаться» было особенно нечем: власть странного органа распространялась только на столицу, притом весьма условно.
Время было потрачено на споры из-за кандидатуры царя. Пока бояре интриговали, к востоку от города ждал Лжедмитрий, а с запада разбил лагерь Жолкевский.
В течение месяца над трупом государства шла торговля, в которой участвовали три стороны: самозванец, интервент и кучка ни в чем между собой не согласных узурпаторов.
Московская «площадь» скорее симпатизировала тушинцам; люди побогаче боялись казаков и склонялись к Владиславу; Семибоярщину не поддерживал никто.
Главные игроки пробовали договориться между собой, без посредника. Лжедмитрий посулил Сигизмунду контрибуцию в триста тысяч злотых, ежегодные выплаты по сто тысяч в течение десяти лет и 15000 войска для войны со Швецией. Король в ответ предложил «царику» город в своих владениях – Гродно или Самбор. Тушинский Вор обиделся и ответил, что заберет себе Краков, а Сигизмунду, так и быть, оставит Варшаву. В общем, не договорились.
|
|
|
