 |
Царь Алексей. Портрет XVII в.
|
|
|
|
Царь Алексей
Портрет XVII в.
Сам Алексей был физически рыхл, начал рано болеть и со временем обзавелся целым букетом болезней. Австрийский посол барон Мейерберг оставил словесный портрет царя в возрасте 36 лет:
Алексей статный муж, среднего роста, с кроткой наружностью, бел телом, с румянцем на щеках, волосы у него белокурые и красивая борода; он одарен крепостью телесных сил, которой, впрочем, повредит заметная во всех его членах тучность, если с годами она все будет увеличиваться и пойдет, как обыкновенно, в живот.
Так оно и вышло. От «крепости телесных сил» скоро ничего не осталось, и государь умер сорокасемилетним (30 января 1676 года).
Как мы помним, Михаил I из-за тяжелого детства не получил никакого образования и потом наверстывал упущенное уже во взрослые годы. Алексей Михайлович в этом отношении выгодно отличался от отца – второй Романов был человеком полноценной московской учености. Заключалась она, впрочем, главным образом в зубрежке священных книг и церковных песнопений, в дотошном знании придворного ритуала и богослужебного чина. Известно, что личная библиотека царевича состояла всего из тринадцати томов, да и те, по-видимому, были сплошь божественного содержания. Правда, дядька [101] наследника Борис Морозов, обладавший огромным влиянием на мальчика, был европофилом и человеком по тем временам передовым; он учил воспитанника по немецким «печатным листам», [102] давал иностранные игрушки и пробудил в Алексее интерес к западным новшествам – впрочем, довольно обычный для всего высшего класса тогдашней России.
Заядлого книгочея из Алексея Михайловича не вышло, но он очень любил писать. Его собственноручные послания (с припиской «писах сие письмо всё многогрешный царь Алексей рукою своею») красноречивы и часто длинны. Царь оставил описание походов, в которых участвовал, составил инструкцию по своей любимой соколиной охоте и даже сочинял тяжеловесные вирши – во всяком случае, нечто стихообразное:
|
|
|
Беспрестанно в осторожности пребывай и смотри на все
Четыре страны и в сердцы своем великое пред богом смирение и низость имей,
А не возношение как нехто ваш брат говаривал не родился де такой.
Алексей Тишайший очень нравился современникам (я имею в виду иностранных авторов, поскольку собственным подданным царь и не мог не нравиться); хвалят его за превосходные душевные качества и все историки, причем Ключевский даже называет «лучшим человеком древней Руси».
Это был характер добрый, мягкий, милосердный, безо всякой склонности к тирании. «И что особенно странно при его величайшей власти над народом, приученном его господами к полному рабству, он никогда не покушался ни на чье состояние, ни на жизнь, ни на честь», – удивляется Мейерберг. Конечно, это не может не вызывать симпатии.
В соответствии со старорусскими представлениями о богоугодности, государь очень жалел и привечал нищих, калек, юродивых; лично ходил по тюрьмам, часто освобождая узников; щедро раздавал милостыню; бывало, что выкупал неисправных должников.
Будучи натурой эмоциональной, Алексей иногда впадал в безудержный гнев и мог ударить кого-то из приближенных или оттаскать за бороду, но потом раскаивался в своей несдержанности и старался одарить побитого, так что вызвать на себя царский гнев у придворных считалось небезвыгодным. Например, пытаясь дисциплинировать своих стольников, царь велел кидать в пруд всякого, кто опоздает к смотру. Но потом очень жалел выкупанных и в утешение сажал за царский стол, так что, по его собственному признанию, «многие нароком не поспевают».
|
|
|
Читая умилительные рассказы о доброте Алексея I, нужно помнить, что мягкость эта была, так сказать, сугубо очной – государь жалел только тех, кого лично знал и видел собственными очами. Царство добродушного царя добродушием отнюдь не отличалось. При Алексее в ходу были жесточайшие уголовные наказания – четвертование, отсечение конечностей, зарывание живьем в землю и так далее. Лишь по делу о медных деньгах (начало 1660-х гг. ) казнили до семи тысяч человек и еще пятнадцать тысяч подвергли другим суровым карам, а при подавлении разинского восстания террор был массовым.
Но царь всех этих ужасов не видел и оставался тишайшим. Кроме того он обладал качеством для той грубой эпохи совсем уж удивительным – душевной деликатностью, которой проникнуты некоторые его письма.
Когда у царского советника князя Никиты Одоевского умер сын, Алексей отправляет боярину очень длинное послание с трогательными утешениями:
И тебе, боярину нашему и слуге, и детям твоим через меру не скорбеть, а нельзя, что не поскорбеть и не прослезиться, и прослезиться надобно, да в меру, чтоб бога наипаче не прогневать, и уподобитца б тебе Иову праведному… И тебе, боярину нашему, уповать на бога и на пречистую его матерь, и на всех святых, и на нас, великого государя, быть надежным, аще бо изволит, то мы вас не покинем, мы тебе и с детьми и со внучаты по бозе родители, аще пребудете в заповедех господних и всем беспомощным и бедным по бозе помощники. На то нас бог и поставил, чтобы беспомощным помогать. И тебе бы учинить против сей нашей милостивые грамоты одноконечно послушать с радостию, то и наша милость к вам безотступно будет.
С другим царским любимцем, Афанасием Ординым-Нащокиным, произошла беда по понятиям эпохи еще более страшная. Сын боярина, воспитывавшийся в любви ко всему западному и возмущавшийся российской отсталостью, жил вдали от столицы. Но однажды наведался в Москву, и там, по выражению Соловьева, «стошнило ему окончательно». Молодой человек сбежал к польскому королю, а потом перебрался во Францию, то есть стал государственным преступником, изменником. Вместо того чтоб корить Афанасия Лаврентьевича за недосмотр и дурное воспитание отпрыска, царь утешает несчастного отца:
|
|
|
Воистинно зело велик и неутешим плач, кроме божия надеяния, обоим вам, супругу с супружницею, лишившеся такового наследника и единоутробного от недр своих, еще же утешителя и водителя старости и угодителя честной вашей седине и по отшествии вашем в вечные благие памятотворителя доброго… А что будто и впрямь сын твой изменил, и мы, великий государь, его измену поставили ни во что, и конечно ведаем, что кроме твоея воли сотворил, и тебе злую печаль, а себе вечное поползновение учинил… Он человек молодой, хощет создания владычня и творения руку его видеть на сем свете, якоже и птица летает семо и овамо и, полетав довольно, паки ко гнезду своему прилетает: так и сын ваш вспомянет гнездо свое телесное, наипаче же душевное привязание от святаго духа во святой купели, и к вам вскоре возвратится.
Молодой Ордин-Нащокин действительно, несколько лет пожив в Европе, вернулся в Россию – и был помилован.
Доброта Алексея Михайловича была не просто природным качеством, но и следствием глубокого религиозного чувства. Царь был искренним христианином – во всех его поступках чувствуется стремление «поступать по-божески», даже если это неполезно в политическом и государственном смысле. Набожность составляла одну из главных черт этого характера.
Царь боялся греха и неукоснительно соблюдал все церковные установления: по нескольку часов в день молился, три дня в неделю ел только черный хлеб, не нарушал постов, не напивался пьян, часто ездил на богомолья.
Обычный распорядок дня Алексея Михайловича известен в подробностях. Поднимался он в четыре часа утра и сразу отправлялся на заутреню. Потом говорил с боярами о делах. Далее опять следовала служба – в обычные дни двухчасовая, в праздники более длительная. Снова государственные дела, но недолго. К двенадцати часам дня работа заканчивалась. Государь неспешно трапезничал, укладывался вздремнуть. Наступало время стоять вечерню. Помолившись, Алексей предавался всяким мирным, приятным занятиям: беседовал с друзьями, слушал сказителей, играл в шахматы, общался с домашними, смеялся над карликами и карлицами, в последние годы полюбил сценические зрелища (это был первый русский театр). Жить царь любил в подмосковном дворце Коломенское, куда ездил из Кремля в «избушке шестернею». Дворец был очень красивый и удобный, построенный не из камня, а срубленный из бревен. Там государь любил поохотиться (с соколами, то есть наименее утомительным образом) и занимался хозяйством, с большим удовольствием входя во всякие мелочи.
|
|
|
По складу натуры Алексей Михайлович вообще больше интересовался делами мелкими: тонкостями церемониала, переустройством дворца, страстно вмешивался в разные пустяковые дрязги. У него была проблема с так называемой «иерархией приоритетов», то есть на ерунду царь иногда тратил больше времени и нервов, чем на дела действительно важные.
Документом большой драматической силы является филиппика, которой самодержец всероссийский разразился в письме к ничтожному казначею Саввино-Сторожевского монастыря, когда тот стукнул палкой стрелецкого десятника. Эпистола озаглавлена «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руссии врагу божию, и богоненавистцу, и христопродавцу, и разорителю чюдотворцова дому, и единомысленнику сатанину врагу проклятому ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките». Не откажу себе в удовольствии привести фрагмент этого пространного документа:
О враже проклятый! За что денница с небесе свергнута? Не за гордость ли? Бог не пощадил. Да ты жа, сатанин угодник, пишешь друзьям своим и вычитаешь бесчестье свое вражье, что стрельцы у твоей кельи стоят: и дорого добре, что у тебя, скота, стрельцы стоят! Лутче тебя и честнее тебя и у митрополитов стоят стрельцы, по нашему указу, которой владыко тем жа путем ходит, что и ты, окаянной. И дороги ль мне твои грозы? … Ведай себе то, что буду сам у чюдотворца милости просить и оборони на тебя со слезами, не от радости буду на тебя жаловатца, чем было тебе милости просить у бога и у пречистой богородицы и у чюдотворца и со мною прощатца в грамотках своих, и ты вычитаешь бесчестие свое, и я тебе за твое роптание спесивое учиню то, чего ты век над собою такова позору не видал.
Ничего особенно ужасного с «христопродавцем» Микитой, впрочем, не произошло. Ему просто прочли гневную грамоту и с цепью на шее водворили в собственную келью, согласно полученной от великого государя инструкции.
Симпатичный Алексей Михайлович, однако, был неважным правителем. По распорядку его дня видно, что государственным заботам он уделял не так много времени – был ленив, не любил напрягаться. Как выразился С. Платонов, «царь Алексей не умел и не думал работать».
|
|
|
Большим недостатком была и слабохарактерность Алексея I. Он легко подчинялся влиянию сильных натур; боялся принимать ответственные решения и из-за этого часто терял драгоценное время; из-за нежелания портить себе настроение подолгу уклонялся от необходимых, но неприятных объяснений; прощал родственникам и друзьям даже тяжкие злоупотребления, что иногда приводило к мятежам.
Суровый Костомаров выносит Алексею Тишайшему безапелляционный приговор: «Несмотря на превосходные качества этого государя как человека, он был неспособен к управлению» – и, думаю, ошибается.
Царь Алексей обладал одним достоинством, которое в значительной степени компенсировало его личные слабости. Ленивый и опасливый, он окружал себя людьми, которым хватало и энергии, и решительности, – кажется, что монарх испытывал к таким натурам особую тягу.
Эти соратники, царские любимцы, фактически и управляли государством на протяжении всего тридцатилетнего царствования.
Фавориты и соправители
Все фавориты Алексея Михайловича, каждый в своем роде, были людьми незаурядными – это особенно заметно по контрасту с большинством деятелей предыдущей эпохи. Пожалуй, можно сказать, что у царя был дар выбирать себе помощников, которых уместнее было бы называть соправителями.
Первый из них, Борис Иванович Морозов (1590–1661), собственно, был даже не соправителем, а правителем. Он воспитывал Алексея с пятилетнего возраста, и воспитанник очень любил своего дядьку. Ничего удивительного, что, когда в 1645 году у юноши умер отец, а через месяц и мать, новый монарх стал во всем полагаться на самого близкого человека.
Боярин всячески угождал царственному подопечному, окружил его своими доверенными людьми, да еще очень ловко обустроил государев брак. По древней традиции, при дворе устроили смотрины подходящих невест, и из двухсот кандидаток Алексей выбрал Евфимию Всеволожскую, но девушка от потрясения упала в обморок, и ее, как в свое время первую невесту Михаила, объявили порченой – не без участия всемогущего временщика. Взамен Морозов безо всякого конкурса познакомил Алексея с дочерьми своего клеврета Ильи Милославского, и когда государь влюбился в старшую из них, Марию, сам женился на младшей. Свадьбу восемнадцатилетний царь и его пожилой фаворит сыграли почти одновременно.
Борис Иванович был хитер и оборотист, но свои незаурядные способности обращал не на пользу страны, а на собственное обогащение. «Это был человек с природным умом и, по своей долговременной опытности, способный править государством, если бы только умел ограничивать свое корыстолюбие», – пишет Мейерберг. Корыстолюбие сделало Морозова первым богачом, так что под конец жизни одних крепостных у него насчитывалось до пятидесяти тысяч, но оно же привело Бориса Ивановича к падению. Непомерная алчность боярина и его помощников стала причиной массовых беспорядков, которые в мае 1648 года чуть не повергли страну в хаос. (Об этих событиях будет рассказано в главе, посвященной народным восстаниям. ) Толпа требовала отдать ненавистного временщика на расправу, но царь, хоть и был сильно напуган, своего воспитателя не предал, а лишь удалил из столицы. Так закончился период морозовского первенства. За несколько лет практически безраздельной власти, ведая тремя основными министерствами-приказами, Морозов сделал лишь одно полезное дело: отпустил домой бедного принца Вальдемара и тем самым спас Россию от совершенно ненужной войны с Данией.
Преемники Морозова, не доставшиеся Алексею от отцовских времен, а выбранные им самим, все были людьми государственного масштаба, чем выгодно отличались от первого фаворита.
Некоторое время после 1648 года царь во всем полагался на князя Никиту Ивановича Одоевского (1605–1689), одного из морозовских соратников, но человека дельного и хорошо образованного. Одоевский проделал большую и нужную работу по сведению разномастных и часто противоречивых российских законов в единое «Уложение» – юридический кодекс, без которого государство не могло нормально функционировать.
Но Алексею Михайловичу по натуре требовался не помощник, а наставник, и скоро царь такого обрел – в делах не только государственных, но и духовных.
Патриарх Никон (1605–1681) считается одной из самых примечательных фигур всей российской истории, которой в наследство от него достались две трудные и даже «вечные» проблемы: украинский вопрос и церковный раскол. Если б не Никон, тишайший царь вряд ли решился бы на присоединение Малой Руси и тем более на церковную реформу. Относительно того, чего от этих двух деяний для страны вышло больше – блага или вреда, мнения историков расходятся, но это в любом случае были свершения эпохальные.
Знаменитый реформатор русской церкви по происхождению был не русским, а марийцем или, по другим источникам, мордвином (хотя на Руси в те времена все православные считались русскими) и по рождению не принадлежал к духовному сословию. Он родился в простой крестьянской семье, его мирское имя Никита Минов. Он рано лишился матери, а мачеха обходилась с ним так скверно, что мальчик перебрался в монастырь, где выучился грамоте и проникся истовой религиозностью. В монахи он, однако, не пошел, а в двадцатилетнем возрасте принял священнический сан. Попом мог быть только человек женатый, и у Никиты действительно появилась семья: жена, трое детей. Молодой священник выделялся среди провинциального духовенства красноречием, он стал местной знаменитостью, и московские купцы-богомольцы пригласили его жить в столице. Там на Никиту обрушилось страшное несчастье: дети умерли один за другим. Набожный священник воспринял эту беду (довольно обычную во времена повальной детской смертности) за знак свыше. По уговору с женой оба совершили постриг и навсегда расстались. В тридцать лет Никита стал Никоном и перебрался из столицы на север.
Из-за неуживчивого характера и чрезмерной экзальтированности чернец вечно конфликтовал с братией. Так продолжалось до тех пор, пока он не стал игуменом собственной обители, где уже никто не мог противостоять его властной натуре. Молва о вдохновенном настоятеле далекого монастыря, который ежедневно кладет по тысяче земных поклонов и обязательно перечитывает от корки до корки весь Псалтырь, постепенно расширялась, и, когда игумен Никон в 1646 году оказался по каким-то делам в Москве, царь пожелал увидеть святого человека. Беседа произвела на семнадцатилетнего Алексея огромное впечатление, он не захотел отпускать Никона обратно и дал ему место архимандрита столичного Новоспасского монастыря, где находилась усыпальница Романовых. С этих пор у царя вошло в привычку раз в неделю, по пятницам, встречаться с пастырем ради душеспасительных разговоров, на которые Никон был великий мастер. В 1648 году государь добился для своего любимца высокой должности митрополита Новгородского, однако очень скучал по нему и три года спустя вызвал его обратно.
В 1652 году после смерти патриарха Иосифа освободившееся место по настоянию государя досталось его «собинному другу». К тому времени влияние Никона на Алексея было уже безраздельным. В государстве появилась новая власть, еще более высокая, чем царская, и Никон наглядно это всем демонстрировал.
Он согласился принять патриаршество лишь при условии, что царь и бояре поклянутся во всем его слушаться, «яко начальника и пастыря и отца краснейшаго» – и это невероятное требование было торжественно исполнено в Успенском соборе.
|
|
|
