 |
Схема Полтавского сражения. М. Романова
|
|
|
|
Схема Полтавского сражения
М. Романова
Самые главные события однако произошли не у Полтавы 27 июня, а тремя днями позже у переправы через Днепр, близ городка Переволочна.
В сражении шведы понесли тяжелые потери, около десяти тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, но почти две трети оторвались от преследования. Это, конечно, была беспорядочная, перепуганная и измученная толпа, но через некоторое время из нее опять сформировалась бы боеспособная армия. В погоню кинулся Меншиков с кавалерией и настиг разбитого врага 30 июня. Левенгаупт пытался как-то организовать солдатскую массу, но не успел. Более 16 тысяч шведов вместе с генералитетом были вынуждены сдаться в плен. Так было довершено уничтожение великой армии. Она не была разгромлена – она полностью исчезла. У Карла никогда больше не будет настоящей армии.
Сам король вместе с Мазепой, ближней свитой и несколькими сотнями гвардейцев на лодках переправились через Днепр и побежали в сторону турецкой границы. За ними погнался кавалерийский генерал Волконский, которому было велено обращаться с королем «честно», буде он попадет в плен, а что касается изменника-гетмана, то позаботиться лишь о том, чтоб он не наложил на себя руки. Но догнать беглецов не удалось, они достигли турецкой крепости Очаков.
В плену у русских в общей сложности оказалось почти 23 тысячи шведов, в том числе первый министр граф Пипер и все лучшие военачальники. С генералами Петр обошелся великодушно – некоторым оставил шпагу и пригласил на пир, офицерам было положено содержание, но нижних чинов без церемоний разослали на казенные работы. Не более шестой части пленных шведов вернулись домой – остальные умерли в России.
|
|
|
Русская армия при этом, несмотря на серьезные потери (из строя выбыло около 5000 человек), полностью сохранила боеготовность, и Петр, не теряя времени, стал развивать успех.
Фельдмаршала Шереметева он послал в Прибалтику, осаждать Ригу; Меншикова – в Польшу, прогонять Станислава Лещинского; адмирал Апраксин получил приказ идти на Выборг.
Полтава всё изменила. Теперь русские войска будут повсюду теснить врага и постоянно захватывать новые территории.
Но значение Полтавской виктории не исчерпывалось военными последствиями. Это был не просто перелом в ходе борьбы. С 1709 года Россия словно становится другой страной: иначе себя ощущает, по-другому смотрят на нее и в мире. Пройдет еще 12 лет, прежде чем Петр провозгласит свое царство империей, но фактически Россия стала ею после Полтавско-Переволочненской победы и к прежнему состоянию уже не вернется. Историческое значение Полтавы сопоставимо только с взятием Парижа в 1814 году или взятием Берлина в 1945-м. Переменилась не только судьба России, переменилась судьба всей восточной и северной Европы.
Нанеся сокрушительное поражение лучшему европейскому полководцу и лучшей европейской армии, Россия попала в разряд первостепенных военных держав – и это сразу компенсировало отставание во многих других сферах.
В Европе не сразу поверили фантастическому известию, а когда оно подтвердилось, немедленно начали опасаться восточного великана, способного на такие чудеса. Россию теперь называли «Турком Севера» и ждали от нее всяческих ужасов – в то время как Петр пока по-прежнему мечтал лишь о том, чтобы удержать свой любимый «парадиз» Петербург.
Должно быть, царю очень хотелось отпраздновать великую победу в столице, поразив подданных неслыханными трофеями, но этот триумф был отложен до окончания кампании. Прежде всего Петра занимало возрождение антишведского альянса.
|
|
|
В августе он уже в Польше, которая немедленно отвернулась от Станислава Лещинского и вновь признала Августа. Саксонский курфюрст расторг договор с Швецией, собрал армию и поспешил на встречу с царем.
Шведский корпус генерала Эрнста фон Крассова, помогавший Станиславу, отступил в Померанию, а сам Станислав бежал из страны. В сентябре польский сенат в Варшаве приветствовал Петра и благодарил за возвращение законного короля и «вольности».
9 октября в Торне союз возобновился, но теперь Август заключил его не только от имени своего княжества, но и от имени Польши. Прибыл туда и посланник датского короля. Копенгаген тоже присоединился к коалиции, обязавшись немедленно возобновить военные действия на суше и на море. Увиделся Петр и с королем прусским, но тут дело пока ограничилось союзом оборонительным. Австрийский императорский дом, после ряда побед над Францией теперь претендовавший на первенство в Европе, согласился породниться с Романовыми – русскому наследнику царевичу Алексею сватали родную сестру супруги австрийского наследника эрцгерцога Карла, то есть предполагалось, что российский и австрийский монархи следующей генерации будут свояками. Эти матримониальные переговоры, пожалуй, нагляднее всего свидетельствовали о том, как взлетел международный престиж России.
Дипломатические достижения Петра на волне Полтавской победы завершили этот исторический год. На его исходе царь наконец позволил себе устроить пышное празднество. В Москве соорудили не одну, а семь триумфальных арок, через которые парадным строем прошли войска, прогнали свезенных отовсюду пленных шведов, а в самом конце процессии на белом коне ехал Петр, уже Великий. Ему, должно быть, представлялось, что война выиграна, осталось только добить обезглавленного и обессиленного врага.
Новые триумфы и катастрофа
1710–1711
В следующем году казалось, что дело и правда близится к развязке. У Петра после Полтавы словно раскрылись крылья. Он действовал решительно, причем сразу на нескольких направлениях. Теперь в восстановленном Северном союзе Россия играла не последнюю, а ведущую роль.
Пользуясь тем, что Карл XII застрял в Турции, а без короля и лучших полков, сгинувших под Полтавой, Швеция не способна на сколько-нибудь крупные боевые акции, Петр торопился как можно шире укрепиться на Балтике.
|
|
|
Сильная шведская крепость Выборг, под которой в 1706 году царь так неудачно попробовал свои силы в качестве командующего, была вновь окружена в начале весны 1710 года. Теперь осадой руководил Апраксин, а Петр лишь состоял при эскадре в качестве младшего флагмана. Здесь русские повторили хитрость, один раз уже использованную близ Нарвы и по тогдашним европейским правилам войны не слишком благопристойную: чтобы выйти на выборгский рейд, защищенный крепостной артиллерией, корабли подняли шведские флаги, а экипажи переоделись в шведские мундиры. Уловка сработала. Обложенный с суши и моря гарнизон в июне капитулировал.
Была в Карелии еще одна крепость, Кексгольм, но в сентябре сдалась и она, тоже без боя.
Главный ливонский город Ригу осадили еще в ноябре 1709 года, но зимой такую твердыню брать было трудно, и Аникита Репнин с 7000 солдат ограничился блокадой и артиллерийским обстрелом. Основные силы, до сорока тысяч, подтянулись к маю. Прибыли оба фельдмаршала – Шереметев и Меншиков (Огильви был в плохих отношениях с обоими и еще в 1706 году покинул русскую службу).
Рига имела современные мощные укрепления, сильный гарнизон, шесть сотен орудий, и все же без помощи извне капитуляция была лишь вопросом времени. Шведский флот дважды пытался прорваться, но специально выстроенные береговые батареи этому воспрепятствовали. В городе начался голод, а затем еще и разразилась эпидемия чумы. Когда Рига в конце концов после семи месяцев осады сдалась, уцелела едва треть жителей, а в строю оставалось немногим больше двух тысяч солдат (из первоначальных тринадцати).
Вскоре вслед за тем русские захватили Пернов (Пярну), столицу Эстляндии Ревель (Таллинн) и остров Эзель (Сааремаа). Курляндское герцогство, формально являвшееся вассальным владением Польши, было захвачено не штыками, а новым русским оружием – политическим брачным союзом. Петр выдал племянницу Анну, дочь покойного Ивана V, за юного герцога Фридриха-Вильгельма, но тот сразу после свадьбы умер. При помощи русских войск вдовствующая герцогиня (ей было 18 лет) стала номинальной монархиней Курляндии, а фактически маленькая страна управлялась из царской ставки.
|
|
|
В начале 1711 года вся южная Балтика от Восточной Пруссии до Финляндии оказалась под русским контролем. Петр писал: «Неприятель на левой стороне сего Восточного моря не точию городов, но ниже степени земли не имеет».
Эти успехи выглядели еще более блестящими по сравнению с тусклыми действиями союзников. У шведов не было войск для помощи заморским территориям, но хватило сил для защиты отечества. Когда датчане вторглись в провинцию Сконе, их наголову разгромил (27 февраля 1710 года) лучший из оставшихся у шведов генерал Магнус Стенбок с армией новобранцев. После этой конфузии в Копенгагене поняли, что враг еще очень силен, и в дальнейшем старались переложить основную тяжесть войны на Россию. Ничего выдающегося не совершил и Август – если не считать неудачной попытки взять Данциг.
Если до полтавской победы Петру недоставало веры в свои силы, то к исходу следующего года царь впал в другую крайность: ему стало казаться, что он всемогущ и навсегда победоносен. Ничем иным кроме самоослепления нельзя объяснить рискованный шаг, на который царь решился осенью триумфального 1710 года. Прежде так опасавшийся войны на два фронта, потративший огромные суммы на Воронежский флот единственно из-за турецкой угрозы, теперь Петр сам пошел на обострение отношений с Константинополем.
Причиной тому было не только преувеличение собственных возможностей, но и ошибочное представление о слабости Османской империи. Именно так, по-видимому, Петр воспринял нейтралитет Турции во время восточного похода Карла XII и булавинского восстания. Ведь если бы турки тогда воспользовались удобным моментом, чтоб расквитаться за Азов, положение России стало бы критическим.
У Петра сложилось весьма низкое представление о дееспособности турецкого правительства. Оно действительно никуда не годилось. С 1703 года султаном был неумный и вздорный Ахмед III, посаженный на престол взбунтовавшимися янычарами. Однако неучастие Турции в Северной войне объяснялось вовсе не слабостью ее армии и тем более не миролюбием султана. Просто он не вел никакой последовательной политики, будучи игрушкой в руках соперничающих придворных партий. В Константинополе вечно плелись интриги, без конца менялись великие везири, иностранные послы открыто подкупали министров. Участвовал в этой купле-продаже и русский посол Петр Толстой, человек очень ловкий. В январе 1710 года, действуя взятками и подарками, он наконец добился ратификации мирного договора, подписанного десять лет назад и очень не нравившегося туркам.
|
|
|
Камнем преткновения в русско-турецких отношениях стал вопрос о судьбе шведского короля.
Уходя от погони, Карл достиг берегов Буга, за которым начинались турецкие владения, и потребовал у очаковского коменданта Мехмет-паши лодок. Тот не торопился, ожидая разрешения начальства или, может быть, просто бакшиша. В результате подоспела русская кавалерия и сильно потрепала отряд, так что через реку переправились лишь 600 человек – всё, что осталось от армии.
Султан был польщен тем, что такой великий монарх и полководец просит у него убежища. Карлу позволили остаться в Бендерах, приставили почетный караул из янычаров, назначили щедрое содержание. Все ожидали, что после короткого отдыха король кинется в Польшу или даже в Швецию спасать свою державу и набирать новую армию. Так думал и Петр, сразу после Полтавы поспешивший на север, чтобы опередить врага.
Но Карл в несчастье вел себя точно так же, как в победоносные времена – непредсказуемо. Казалось, король не придает особенного значения потере армии. Про свой роковой поход в письме на родину он написал, что всё прошло отлично, только в самом конце приключилась «неудача», которая скоро будет исправлена.
Турки полагали, что лестный, но неудобный гость останется до залечения раны, но Карл никуда не торопился, предоставив Швецию собственной судьбе. Это, конечно, был очень странный правитель. Выздоровев, он развлекался конными прогулками, игрой в шахматы, чтением книжек, военными упражнениями, иногда в воспитательных целях устраивал обыск у офицеров и уничтожал все предметы, с его точки зрения, не нужные военному человеку, вроде кружевных воротников и щегольской обуви. Королевский двор в Бендерах превратился в своего рода туристический аттракцион – турки специально приезжали поглазеть на диковинного монарха. В это трудно поверить, но Карл просидит так в турецком захолустье целых пять лет. Многие историки пытались придумать этому какое-то логическое обоснование, но убедительного так и не нашлось. Кажется, Карл желал возглавить турецкую армию и вторгнуться с ней в Россию, однако эта мечта была несбыточна, турки не позволили бы гяуру командовать своими войсками.
Узнав об этом подозрительном гостевании, русские сразу стали требовать у турок выдачи заклятого врага. В Стамбуле отвечали, что это противоречит законам гостеприимства, однако соглашались выпроводить Карла восвояси. Толстой добился того, что турецкое правительство подписало соответствующий документ. Дело оставалось за малым – чтобы король согласился уехать. Но Карлу почему-то понравилось в Бендерах. На вежливые, а затем и не очень вежливые просьбы хозяев ехать своей дорогой он совершенно не реагировал.
Его представители при султанском дворе тем временем подбивали везирей уговорить Ахмеда III начать войну с Россией. Денег на подкуп у шведов не было, но на помощь пришли французы, издавна пользовавшиеся огромным влиянием на константинопольские дела. Опасаясь, что Россия, после Полтавы заметно активизировавшаяся в Европе, присоединится к антифранцузской коалиции, посол Людовика XIV использовал все свои рычаги и «чинил туркам великие дачи», подбивая их к войне.
Несмотря на всё хитроумие Толстого, он начал проигрывать в этой закулисной борьбе. В июне 1710 года противник войны великий везирь Чорлулу Али-паша вследствие французско-шведских интриг лишился своего поста, его сменил Кёпрюлю Нумен-паша, заговоривший с русским послом жестче. Новый везирь потребовал, чтобы царь позволил Карлу пересечь Польшу под охраной большого турецкого корпуса. План был расстроен тем, что король не пожелал покидать Бендеры – ни без охраны, ни с охраной. Переговоры зашли в тупик.
Тогда сторонники войны провели на место главы правительства прошведски настроенного Балтаджи Мехмет-пашу, который стал ожесточать султана против России. И как раз в этот момент, в октябре 1710 года, Петр совершил непоправимую ошибку: решил заговорить с Константинополем на языке угроз. В царской грамоте говорилось, что, если шведский король не будет немедленно выдворен, Россия и Речь Посполитая прибегнут к силе оружия.
Это стало последней каплей. 20 ноября 1710 года султан объявил царю войну. Русского посла Толстого он велел посадить в темницу, а великому везирю – собирать армию, чтобы весной выступить в поход.
Трудно понять, зачем Петр с таким упорством добивался высылки шведского короля из Турции, – для России и ее союзников было во всех отношениях выгоднее, чтобы Карл оставался в отдалении от театра военных действий как можно дольше. В результате же получилось, что царь своей неуклюжей дипломатией достиг того, чего тщетно добивался из Бендер его враг: России пришлось открывать второй фронт.
|
|
|
