П.Н. Милюков

В апреле 1906 года, накануне открытия новоизбранной Думы, император принимает отставку Витте и назначает на его место предсказуемого и беспроблемного Горемыкина.

В новый этап взаимоотношений Власти и Общества страна входит с вялым главой правительства и энергичным – как все новое – органом народного представительства.

Октябрьская «реформа сверху», с одной стороны, достигла своей непосредственной цели: не дала стране провалиться в революцию, но в то же время это была мина, даже несколько мин, заложенных под фундамент российского государства. Самодержавие вроде бы не поделилось с Обществом и тем более с народом властью, но «ордынской» системе противопоказана всякая двусмысленность в управлении. Приказы не могут обсуждаться, а Дума предназначалась именно для обсуждения. Более того: активные, талантливые люди, выдвинутые избирателями, не имели возможности применить свою энергию для практической государственной деятельности – только для критики. Этой возможностью они сполна воспользуются. Сильной опорой оппозиции и серьезной угрозой для Власти станет свободная пресса, которая будет подрывать другую опору самодержавия – сакральность верховной власти.

Перетягивание каната между правительством и Думой разделится на два этапа: на первом совместная работа окажется вовсе невозможной, на втором кое-как наладится.

Ничего не получается

Несмотря на существенное отличие от первоначального, «булыгинского» законопроекта, выборы все равно не были демократическими, потому что не являлись ни равными, ни прямыми. Вводилась сложная, громоздкая система (она называлась «сословно-куриальная»), по которой преимущество в представительстве получали состоятельные слои. Глава правительства Витте не обинуясь объяснял эту несправедливость тем, что «в крестьянской стране, где большинство населения не искушено в политическом искусстве, свободные и прямые выборы приведут к победе безответственных демагогов», под каковыми, естественно, имелись в виду прежде всего либералы.

Избиратели были разделены на четыре «курии»: землевладельческую, городскую, крестьянскую и рабочую. При этом «землевладельцами» считались только те, кто владел землей и недвижимостью стоимостью не менее 15 тысяч рублей, что исключало даже крестьян-середняков. Вопиюще неравной была и пропорция. Высшая курия, помещичья, получала одного депутата от 2000 избирателей, а низшая, рабочая, от 90000.

Кроме того, выборы делились на ступени: в больших городах двухступенчатые, у рабочих трехступенчатые, а у крестьян даже четырехступенчатые. То есть в деревне сначала выбирали представителя от десяти дворов, потом уполномоченных от волости, потом от уезда и только те уже – депутатов. Предполагалось, что подобная фильтрация уменьшит выборный ажиотаж и отсеет слишком рьяных возмутителей спокойствия.

Все эти предосторожности блистательно провалились. На первых в истории общероссийских выборах, проходивших в феврале-марте 1906 года, сокрушительную победу одержали конституционные демократы – в значительной степени потому, что революционные партии в кампании не участвовали и к кадетам перешел почти весь протестный электорат.

Состав Государственной думы, с точки зрения правительства, был катастрофически плох. Из почти 500 мест больше трети досталось конституционно-демократической партии; сто с лишним мандатов получили трудовики (члены «Трудового Союза»), занимавшие еще более левые, народнические позиции; радикально были настроены и представители некоторых национальных регионов, прежде всего польских и кавказских округов. Вместе левые имели абсолютное большинство. Правых, то есть сторонников традиционного самодержавия, было немного. Центристов – на это положение претендовали «октябристы» – прошла всего горстка.

Первый российский парламент, избранный в условиях политического хаоса, и не мог получиться умеренным – это не соответствовало бы настроениям и состоянию общества.

Церемония открытия Думы, состоявшаяся 27 апреля 1906 года в Георгиевском зале Зимнего дворца, сразу же продемонстрировала, что Власть и Общество понимают смысл новоучрежденного органа совершенно по-разному и вряд ли найдут общий язык.

Началось все очень монархично. Под «Боже, царя храни» в зал сначала проследовала помпезная процессия из дворцовых служителей и сановников, которые торжественно внесли царские регалии, включая бриллиантовую корону. Потом появился император, за ним обе императрицы в русских национальных головных уборах, великие князья и княгини, адъютанты, фрейлины и прочая свита.

Депутаты, половину которых составляли крестьяне, а другую половину интеллигенты, полюбовались на этот парад былых времен, выслушали тронную речь государя («Я буду охранять непоколебимыми установления, Мною дарованные…»). Потом сразу же выбрали сплошь кадетский президиум во главе со всеми уважаемым профессором С. Муромцевым.

Председатель Думы сначала выставил из зала «посторонних лиц», то есть высшее чиновничество, а затем дал слово одному из создателей «Союза освобождения» И. Петрункевичу.

– Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод, – заявил радикальный земский деятель и под шумные аплодисменты потребовал амнистии для политзаключенных.

Вся чинность сразу же была разрушена.

Боевитая Дума и дальше все время обостряла отношения. На «тронную речь» самодержца депутаты решили ответить «адресом», в котором потребовали упразднить Государственный Совет и ввести ответственность кабинета перед парламентом.

Эти претензии на реальную политическую власть потрясли правительство. Оно-то планировало в качестве первого материала для обсуждения отправить депутатам проект о создании прачечной и оранжереи в Дерптском университете.