 |
Российская зона влияния в Китае
|
|
|
|
В 1900 году объединенная армия великих держав, в число которых впервые вошла Япония, совместными усилиями разгромила китайское восстание против иностранного засилия. И опять Япония почувствовала себя оскорбленной. Из репараций, наложенных на Китай, ей досталось всего 7%, а России – 30%, притом что японский контингент был самым большим.
В правительстве обеих стран имелись как сторонники войны, так и сторонники компромисса, но каждое новое унижение усиливало позиции японских «ястребов».
В России, кроме Витте, в ту пору министра финансов, вооруженного столкновения не желал и военный министр А. Куропаткин. Он даже отправил государю специальный доклад. «Написал, что война с Японией будет крайне непопулярна в России, что противоправительственная партия воспользуется этой войною, чтобы увеличить смуту», – записывает в дневнике министр.
Но были у «жесткой» линии и влиятельные сторонники, прежде всего министр внутренних дел Плеве, доказывавший обратное: война-де, наоборот, отвлечет общество от смуты. Кроме того, у царя появились активные помощники, не занимавшие больших постов, но целиком и полностью разделявшие идею Николая о «большой азиатской программе». В обществе эту лоббистскую группу прозвали «безобразовской кликой» по имени А. Безобразова. Этот отставной чиновник невысокого ранга еще в 1896 году подал на высочайшее имя докладную записку с обоснованием неизбежности и даже полезности конфронтации с Японией. В дальнейшем идея приобрела вид развернутой программы действий. Предлагалось учредить на Дальнем Востоке особое наместничество; наращивать военно-морское и армейское присутствие, а также форсировать проникновение в Корею. Для достижения последней цели Безобразов и его единомышленники предлагали учредить товарищество якобы для лесопромышленных работ на территории Кореи, а при товариществе будет нечто вроде частной армии, «лесной охранной стражи», которая и станет инструментом экспансии. (Ту же тактику в свое время использовали англичане при завоевании Индии. ) При этом лесная концессия кроме политических целей преследовала и коммерческие, но это не афишировалось. Будущий премьер-министр В. Коковцов, в то время государственный секретарь, пишет с некоторым недоумением:
|
|
|
От Вонлярлярского [181] я узнал также, но тоже как-то вскользь, что государь дал некоторую сумму денег из своих личных средств на концессию на [реке] Ялу, что дал их и великий князь Александр Михайлович.
Постепенно наверху укрепляется мнение, что богатую и сравнительно (по китайским меркам) малолюдную Маньчжурию неплохо было бы вообще присоединить к России. Со временем этот проект получил название «Желтороссия». Приамурский генерал-губернатор Н. Гродеков докладывал: «Отказаться от господства над Маньчжурией и допустить не только постороннее, но даже китайское влияние в этой стране мы не можем, не рискуя нашими интересами первостепенной важности» (в виду имелись, естественно, интересы имперские).
Базой колонизации должна была стать Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД), вдоль которой планировалось построить десятки городов и поселков, где жили бы русские переселенцы. Была создана еще одна частная армия, «Корпус пограничной стражи». Формально она должна была защищать железную дорогу, но на деле обеспечивала российское владычество в будущей «Желтороссии». Служили в «Корпусе» казаки, платило им министерство финансов. Предполагалось, что в дальнейшем этот контингент преобразуется в Сунгарийское казачье войско.
В 1903 году сторонники российской «жесткой линии» взяли окончательный верх. Упрямого Витте убрали из министров. Куропаткин ограничивался увещеваниями, которых царь уже не слушал. На Дальнем Востоке учредили наместничество во главе с адмиралом Е. Алексеевым, наделенным чрезвычайными полномочиями (это был член «безобразовской клики»). Сам Безобразов получил должность статс-секретаря.
|
|
|
Из Токио зорко наблюдали за этими демаршами. Там полным ходом шла подготовка к неизбежной войне. Японское правительство, в отличие от Плеве, не рассчитывало, что она будет «маленькой», но надеялось, что победоносной.
Медведь сосет лапу. Тигр готовится к прыжку
Я много писал об имперских аппетитах России, но Япония в этом смысле вела себя и активнее, и агрессивнее. Островную страну, вышедшую из спячки после двухсотпятидесятилетней самоизоляции, переполняла энергия – точно так же, как другую молодую империю, германскую. Дальневосточное государство, сильное монолитностью и высоким уровнем дисциплины, руководимое честолюбивыми, амбициозными людьми, стремительно усиливалось, используя «эффект задержанного развития».
Империей Японию делали два обстоятельства. Во-первых, перенаселенность и нехватка ресурсов. Во-вторых, традиционное культивирование воинского духа. В прежние, феодальные времена его придерживалось только самурайское сословие, но идеологи «реставрации Мэйдзи» (так назывался новый политический режим, вернувший верховную власть императору) поставили перед собой задачу превратить все население в воинов. Очень небогатая страна тратила огромную часть скромного бюджета на создание современной армии и сильного флота.
И если Россия могла выбирать, в каком направлении вести экспансию – на запад, на юг или на восток, – то у Японии подобной альтернативы не было. Расти она могла только за счет соседних Кореи и Китая.
В обоих регионах пришлось соперничать с Россией.
Поначалу самим японцам казалось, что со столь могущественным конкурентом можно только договариваться, о военном столкновении нечего и думать. Однако настроение правящих кругов менялось под воздействием, с одной стороны, все новых и новых российских афронтов, больно ранивших национальное самолюбие, и с другой – под влиянием крепнущей уверенности в собственных силах.
|
|
|
В 1894–1895 годах компактная, маневренная японская армия без труда разгромила шестисоттысячную китайскую. В 1900 году, сражаясь бок о бок с европейцами против китайских повстанцев, японцы увидели, что ничем не уступают вооруженным силам великих держав.
Воевать с Россией в Токио все еще опасались, но стали вести себя уверенней. В 1901 году самый влиятельный и авторитетный член правительства маркиз Хиробуми Ито прибыл в Петербург с намерением договориться о разделе сфер влияния. «Забирайте себе Маньчжурию, а нам отдайте Корею», – такова была суть предложения, совершенно имперского, поскольку делили чужое, но, с японской точки зрения, очень честного. (Ито считался политическим деятелем умеренного толка и к тому же русофилом. )
К этому времени российско-японская борьба за Корейский полуостров находилась в подвешенном состоянии.
В 1884 году Россия заключила с Кореей договор о дружбе и торговле, взяла курс на превращение этой дальневосточной страны в протекторат. Зажатое между Китаем и Японией королевство понемногу склонялось в пользу такого решения, представлявшегося меньшим из зол. Но пока русские готовились, японцы перешли к действию. Корея была для них трамплином в Азию, залогом имперского будущего.
В 1895 году японские агенты устроили кровавый переворот, убили правительницу королеву Мин и захватили в плен короля. Опешив от такого напора, русские тоже задвигались. Высадили небольшой десант, помогли королю бежать и дали ему пристанище в своем посольстве.
Однако к более решительным шагам Петербург тогда был не готов. Транссибирская магистраль еще только строилась, на Дальнем Востоке не было ни флота, ни войск.
Поэтому договорились, что русские и японцы будут держать в Корее одинаковое число солдат «для охраны своих миссий».
Предложение маркиза Ито царя не устроило. В это время уже был запущен безобразовский проект ползучего завоевания Кореи – только что учредили «Русское лесопромышленное товарищество». Маньчжурию же и так считали по факту уже российской.
|
|
|
На случай отказа у японцев был альтернативный план. Два месяца спустя они заключили союзный договор с Англией. Речь шла о взаимном «признании интересов» в Китае, а Корея отныне считалась японской зоной «особого интереса», то есть отдавалась ей на съедение. Это был настоящий оборонительный альянс с пунктом о гарантии военной помощи, если некая третья держава попробует составить коалицию против одной из сторон. В переводе с дипломатического языка это гарантировало, что ни Франция, ни Германия помочь России в конфликте не смогут. Не менее важное значение имели договоренности о закупке в Англии современных боевых кораблей для японского флота.
Потом Петербургу было сделано еще одно предложение о «размене» Кореи на Маньчжурию, но и оно осталось без последствий. Войны с «макаками» Николай II не боялся.
При тогдашнем европейском комплексе расового превосходства сама идея о том, что «желтая» страна нападет на «белую», да еще такую великую, казалась абсурдом.
Силы выглядели слишком неравными.
Российский ВВП был втрое больше японского, население – тоже. Царская армия мирного времени насчитывала 900 тысяч штыков и сабель, а японцы могли позволить себе содержать только 150 тысяч солдат. К тому же в Петербурге были уверены, что воины микадо способны побеждать только китайцев, а перед настоящей армией не устоят.
Завышенное представление о собственных силах и заниженное представление о возможностях противника создавали у петербургских стратегов ощущение, что времени на подготовку вполне достаточно. Военное присутствие на Дальнем Востоке наращивалось, но без особенной спешки. Думали, что грядущий конфликт будет чем-то вроде недавнего китайского похода, в худшем случае – бурской войны.
А между тем военное превосходство России было мнимым.
На одной из карикатур Россию и Японию очень верно изобразили как сонного медведя, повернутого спиной к тигру, изготовившемуся к прыжку. Дальний Восток действительно был «спиной» российской империи. Там у России имелось не более 100 тысяч солдат, разбросанных на обширном пространстве от Владивостока до Ляодуна: 20 тысяч защищали Порт-Артур, еще столько же стояли гарнизонами в Маньчжурии; остальные находились далеко, в Уссурийском крае. Транспортировка подкреплений с запада по одноколейной, еще не вполне готовой Сибирской магистрали представляла собой огромную логистическую проблему.
Японцы же могли при мобилизации увеличить армию до полумиллионного состава и быстро переправить ее через Корейский пролив. В боевых качествах этих войск русским генералам скоро предстояло убедиться.
|
|
|
Еще хуже для России была ситуация на море. В целом российский флот был в несколько раз больше японского, но опять-таки в основном находился за тысячи километров от театра будущей войны. На Тихом океане соотношение было в пользу японцев, особенно по количеству быстроходных крейсеров и миноносцев.
Однако в Токио знали, что русские перебрасывают на Дальний Восток новые части, что готовятся к отправке корабли. Время работало на Россию и против Японии.
И тигр прыгнул.
В отечественной исторической литературе часто писали, что японцы напали неожиданно и коварно. Это не так. В те времена – в отличие от времен Перл-Харбора – империя Восходящего Солнца еще слишком заботилась о своем международном престиже и стремилась вести себя «по-европейски».
24 января (6 февраля) 1904 года посол Курино известил российское министерство иностранных дел о разрыве отношений – в дипломатической практике это было прямым предупреждением о переходе конфликта в военную стадию, так что о неожиданности говорить не приходится. Международная конвенция о том, что началу военных действий должно предшествовать «предварительное и недвусмысленное предупреждение», будет принята только в 1907 году, на Гаагской конференции.
Япония нанесла удар через два дня после ноты своего посла.
Немаленькая и непобедоносная война
Ход военных действий будет подробнее описан во второй, «хронологической» части книги. Пока ограничусь общей фабулой.
Иначе чем избиением этот полуторагодовой позор назвать трудно. В российской истории прежде еще не случалось войн, состоявших из сплошных неудач. Даже в злосчастной Крымской эпопее все же было две победы – Синопское сражение и взятие крепости Карс. Кроме того, Россия противостояла коалиции ведущих держав, теперь же она не могла справиться с небольшой азиатской страной, которая европейцам казалась каким-то кукольным домиком.
Молодая империя оказалась крепче пожилой. Русская армия, считавшаяся самой мощной в мире, терпела поражение за поражением.
Главная борьба велась за Порт-Артур, где базировалась русская Тихоокеанская эскадра. Это был ключ ко всему Китаю. Расстояние от Японии и от российской дальневосточной границы до Порт-Артура было примерно одинаковым, но японская армия преодолела его по морю намного быстрее и осадила крепость. Гарнизон был сильным, артиллерия мощной, в гавани стояли боевые корабли. Это позволило портартурцам продержаться несколько месяцев.
Все это время основная русская армия пыталась прорваться на полуостров и деблокировать город, а японцы успешно мешали этому.
После трех неудачных сражений – на реке Ялу, под Ляояном и на реке Шахэ – стало ясно, что русские войска прорваться к Порт-Артуру не смогут, и в декабре 1904 года крепость капитулировала.
После этого продолжать войну смысла уже не было, и Россия вела ее в расчете добиться хотя бы неунизительных условий мира – ради «спасения лица». К тому же на Дальний Восток с противоположного конца земного шара, с Балтики, спешили две эскадры, основные силы флота. Выручить Порт-Артур они не успели, но была надежда, что на море российский флаг покажет себя лучше, чем на суше.
С армией-то было совсем плохо. В феврале 1905 года она еле спаслась после Мукденского разгрома, потеряв больше трети своего состава (притом значительную часть пленными).
Надежды на флот рухнули в мае, когда адмирал Того с обидной легкостью уничтожил в Цусимском проливе эскадру адмирала Рожественского. Стоило ради этого преодолевать тридцать тысяч километров! Само слово «Цусима» стало нарицательным как символ позорной неудачи.
В это время в России, народ которой был потрясен чередой поражений, происходили масштабные беспорядки, грозившие развалить империю изнутри.
Кроме того надвигался финансовый кризис. Военные расходы составили колоссальную сумму – два с половиной миллиарда рублей. «Дальнейшее ведение войны было возможно, только прибегнув к печатанию бумажных денег (а министр финансов в течение войны и без того увеличил количество их в обращении вдвое, с 600 миллионов на 1200 миллионов рублей), т. е. ценою полного финансового, а затем и экономического краха», – пишет Витте.
В не менее тяжелом положении находилась и Япония, располагавшая куда меньшими ресурсами. Она смогла так долго воевать лишь потому, что получила существенную денежную помощь извне – прежде всего от американских финансистов еврейского происхождения, враждебно настроенных к юдофобскому российскому правительству. (Об этом – в разделе, посвященном «национальным болезням» империи. ) Однако к лету 1905 года и японская финансовая система находилась на грани банкротства.
Поэтому предложение о посредничестве, сделанное американским президентом Теодором Рузвельтом, было охотно принято обеими сторонами.
На переговорах в Портсмуте российскую делегацию возглавил Сергей Витте, в свое время тщетно отговаривавший царя от дальневосточной авантюры. Витте сумел выторговать условия, которые в Петербурге были восприняты с огромным облегчением. Россия уступала половину острова Сахалин и Ляодунский полуостров, а также признавала Корею японской «зоной интереса», зато не выплачивала контрибуции.
Очень довольный результатом, царь вскоре сделает кудесника Витте главой правительства и наградит графским титулом (недоброжелатели потом звали Сергея Юльевича «графом Полусахалинским»). В Японии же результат кровопролитной войны, обошедшейся стране в четверть миллиона убитых и раненых, наоборот, вызвал народные волнения – после стольких побед все ждали большего.
Но мир получился взаимовыгодным. Конфликт между двумя империями закончился компромиссом. Одна несколько потеснилась, умерив аппетиты, другая расправила крылья пошире.
Пять лет спустя, в 1910 году, Россия и Япония, уже добрые друзья, подписали соглашение по Китаю, поделив и его: Монголия и Северная Маньчжурия попали в русскую сферу влияния, Южная Маньчжурия – в японскую. Корею Токио, с согласия Петербурга, просто аннексировал. Россия активно колонизовала периферию КВЖД – проект «Желтороссия», хоть и несколько усохший, продолжал развиваться.
На уровне мировой расстановки сил проигранная война привела к некоторой корректировке в иерархии империй. Позиция Японии поднялась, позиция России опустилась.
Российская империя, в сущности, была военная империя; ничем иным она особенно не выдавалась в глазах иностранцев, – пишет Витте. – Ей отвели большое место и почет ни за что иное, как за силу. Вот именно потому, когда безумно затеянная и мальчишески веденная японская война показала, что однако же сила-то совсем не велика, Россия неизбежно должна была скатиться.
Провал «большой азиатской программы» Николая II имел и еще одно последствие, роковое.
Столкнувшись с преградой на Востоке, Россия вернулась к более традиционному вектору имперского интереса – балканскому.
Там как раз назревали серьезные события.
Балканская проблема
Взрывоопасный полуостров
Причина напряженности здесь была та же самая: Российская империя видела потенциал для расширения и не могла им не воспользоваться.
В результате упадка Османской державы, в свое время захватившей большой кусок европейского континента, развернулась активная борьба за дележ турецкого наследства. В России на уровне риторики и пропаганды это подавалось как помощь освободительному движению порабощенных народов, но фактически соперничающие империи, прежде всего австрийская и российская, конкурировали между собой за сферы влияния. Франция и Англия тоже постоянно вмешивались в балканские дела – главным образом чтобы не допустить чрезмерного усиления России.
Начиная с греческого восстания 1820-х годов, в регионе неоднократно завязывались войны, в которых участвовали отнюдь не только обитающие здесь народы. Последним большим вооруженным конфликтом было столкновение Турции с Россией, Румынией, Сербией и Черногорией во второй половине семидесятых годов, опять закончившееся вмешательством западных держав. Они заставили Петербург отказаться от вытребованных у побежденной Турции условий мира и навязали другие, менее выгодные.
В последней четверти девятнадцатого века на европейской карте появилось несколько новых стран, которые постоянно испытывали на себе давление империй, а иногда и извлекали для себя выгоду, лавируя между Веной, Петербургом, Берлином, Лондоном и Парижем. При этом отношения между балканскими странами тоже были непростыми.
Положение усугублялось тем, что «европейский больной» Турция все больше хирел.
Начало царствования Николая II совпало с очередным кризисом. В 1896 году на Крите вспыхнуло антитурецкое восстание, вскоре поддержанное Грецией. Турецкая армия так вяло сопротивлялась греческим войскам и даже плохо вооруженным повстанцам, что в Петербурге возникла идея окончательно решить старинный «турецкий вопрос»: ввести флот в Босфор и взять проливы под свой контроль. В военном отношении сделать это было нетрудно, но наверняка возникли бы осложнения с державами. Поколебавшись, молодой император решил не рисковать. «Государь не пожелал нанести удар, который рикошетом мог привести к большому европейскому столкновению», – пишет Ольденбург.
Вместо этого, развязывая себе руки для дальневосточной экспансии, российское правительство предпочло наладить отношения с Австро-Венгрией. Две империи договорились поддерживать на Балканах статус-кво, и там ненадолго возникло затишье.
Это равновесие было очень хрупким. Расклад сил выглядел следующим образом.
Самой большой территорией по-прежнему владела Османская империя, в политическом отношении постепенно сближавшаяся с Германией, которая делала активные инвестиции в турецкую экономику, прежде всего в железнодорожное строительство. Кайзер Вильгельм II поддерживал тесные отношения с султаном Абдул-Хамидом II и даже лично посещал его, что было беспрецедентно для западно-восточных монархических отношений. В докладной записке российского МИДа в 1898 году говорилось:
Интимная дружба, соединяющая германского императора и турецкого султана, уже привела к весьма осязательным политическим результатам и обещает в ближайшем будущем много сюрпризов.
Все остальные балканские государства относились к Турции с большей или меньшей степенью враждебности, но это единственное, что их объединяло. Политическая ориентация у этих стран была пестрая.
|
|
|
