Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Что отличает гештальт-тера-пию?




Я хочу задать другой вопрос. Считаете ли вы, что понятие self-как-процесс — настолько важное в ге-штальт-терапии и в связи с тем, что вы только что сказали, - является наиболее характерным моментом нашего подхода?Или же определяющей чертой нашего

См. наст. изд.


 

178

Жан-Мари Робин

подхода, по сравнению с другими психотерапиями, явля­ется идея «работать в настоящий момент»?Или нашим отличием являются наши идеи о важности поля?

С моей точки зрения, наш основополагающий текст открывает многие возможности. Большинство из нас выбрали для себя какую-то одну. Так, нетрудно заме­тить, что в книге Перлза, Хефферлина, Гудмена «self-как-процесс» сосуществует с «self-как-сущность». И мы часто теоретизируем так, как будто эти две кон­цепции «self» не означают одного и того же, словно существует две разновидности «self». To, что мы долж­ны выбрать, является акцентом, уместным в каждый отдельный момент. Конечно, мы могли бы сказать, что self-как-процесс является одной из наиболее ха­рактерных особенностей нашего подхода. Но от это­го мало толку, если одновременно мы не продолжа­ет развертывать эту идею и ее многочисленные следс­твия в теоретическом и практическом плане.

Лично я не очень люблю слово «процесс», хотя по­рой для простоты дела его использую. Оно не годится для языка феноменологии. Нельзя переживать про­цесс; вы можете только осознать его, когда он закон­чился или когда вы оглядываетесь назад и пытаетесь вникнуть в то, что произошло. Когда Перлз, Хеффер-лин, Гудмен писали о конструировании гештальта или творческом приспособлении, они использовали слово «последовательность», которое означает только то, что одно событие следует за другим. Вы наблюда­ете последовательность, переживаете ее. И когда дело сделано, вы можете описать процесс. Я всегда могу сказать, где мое место в некоей последовательности. Но я не могу сказать, где я в таком-то процессе.

Мне хотелось бы сказать, что в методологическом и предметном плане гештальт-терапию отличает вни-


Быть в присутствии другого 179

мание к полю. Но я не совсем в этом убежден, пос­кольку отнюдь не уверен в том, что, говоря о поле, ге-штальт-терапевты имеют в виду одно и то же. Очень часто поле не что другое как лозунг, и способ, кото­рым многие из нас занимаются терапией, больше свя­зан с индивидуалистической моделью. К числу таких гештальт-терапевтов я бы отнес самого Перлза. Тем не менее мне трудно решиться на утверждение, что Перлз не занимался гештальт-терапией! В этом слу­чае идея поля состоит только в том, что наши паци­енты живут (или жили) в особом жизненном контек­сте. Есть ли на свете такая психотерапия, которой это невдомек?

Другой план рассмотрения поля в большей мере связан с именем Курта Левина, но, учитывая неко­торые двусмысленности вводимых им понятий, поле при этом порой реифицируется, овеществляется, как если бы поле являлось некоей сущностью. Третья концепция поля ближе к феноменологии, и я хочу до­бавить: она смыкается с некоторыми постмодернист­скими веяниями. В феноменологии поле определяет­ся как единственный способ структурировать опыт. Постмодернизм или Чикагская школа (Гоффман и его ученики) сделали акцент на важности «ситуации», структурирующей опыт. (Вы обращали внимание, что в книге Перлза, Хефферлина и Гудмена слово «ситу­ация» используется чаще слова «поле»?) Мы созданы ситуациями точно так же, как в каждую секунду их со­здаем. Для меня понятие поля является пред-феноме­нологическим.

И я сказал бы: «да» — перспективе поля, и сказал бы: «да» - идее «здесь и теперь», поскольку ситуация -это лишь то, что происходит здесь и теперь; но все это - с оговорками, которые я только что сделал. Вместе с тем я не уверен в правоте утверждения, что сказан-


180


Жан-Мари Робин


Быть в присутствии другого


181


 


ное составляет специфику гештальт-терапии для всех гештальт-терапевтов. Речь идет о характерной осо­бенности, составляющей мой коренной выбор. В те­рапии любого рода существует некоторая перспекти­ва поля (в форме контекстуального подхода), в тера­пии любого рода существует «здесь и теперь»... Иса-дор часто повторял, что то, что мы называем «здесь и теперь», мало отличается оттого, что психоаналитики называют словом «перенос».

В заключение моего длинного ответа на твой вопрос я хочу сказать, что наиболее фундаментальным и непре­взойденным, а также наиболее революционным поня­тием гештальт-терапии является понятие «id ситуации». Во всяком случае, оно оказало наибольшее влияние на мои теоретические взгляды и мою практическую работу и вызвало революционные изменения во мне.

Дифференциация в поле

Понятие «id ситуации» появляется в книге Перлза, Хефферлина и Гудмена, но остается непроясненным. Расскажите поподробнее, что это означает для вас и как это отразилось на вашей практике?

Когда Перлз рассуждает о построении контакта или когда мы видим, как он работает, мы понимаем, что имплицитно (и иногда эксплицитно) он мыслит контакт в терминах «пойти и взять». Обычный путь такого описания, отсылающий к тому, что называ­ют «циклом контакта» или «циклом опыта», начина­ется с констатации возникающего импульса, желания или потребности, которые «находятся» внутри субъ­екта или организма. Это подразумевает, что функция id принадлежит организму (даже если мы согласимся с этим, в некоторых случаях она стимулируется сре-


дой). Это побуждает думать, что организм предшест­вует полю. Это не очень далеко от теории драйвов по Фрейду, с ее разделением на субъект и объект. Субъ­ект, направляющийся к объекту, и берущий что-то от него. Это один из возможных способов рассуждения.

После Перлза Гудмен предлагает нам свое несколь­ко загадочное понятие «id ситуации», где «id» уже не сидит «в глубинах субъекта», а принадлежит ситуации. Какая перемена заключена в этой новой локализации! Вызов, брошенный Гудменом, таким образом, состо­ит в предположении, что поле (или ситуация) пред­шествует субъекту. Я не считаю это некоей истиной, но принимаю как методологический принцип. Следо­вательно, то, что мы называем «субъектом», зачастую можно рассмотреть как преждевременное дифферен­цирование поля. Речь идет о преждевременном диф­ференцировании, ибо то, что называют «id индивида», на самом деле в гораздо большей мере создано и укоре­нено в функции personality (которая имеет тенденцию сводить опыт к знакомой сфере «Я себя знаю»).

Я все больше и больше пытаюсь работать, исходя из недифференцированной ситуации или поля, из­бегая скороспелого деления на «это я» и «это не я» и разрабатывая процесс дифференциации в «здесь и те­перь» ситуации.

Что вы имеете в виду, когда говорите, что «поле» предшествует «субъекту»? Некоторые читатели могут этого не понять. Вы можете объяснить это на примере?

С первых страниц своей книги Перлз, Хефферлин и Гудмен утверждают, что «организм» или же «среда» суть «абстракции» поля. Некоторым образом они ут­верждают, что нет смысла сосредотачиваться на одной из этих абстракций, а лучше сосредоточиться на кон­такте. Следующий шаг должен состоять в том, чтобы рассматривать сначала реально существующую ситуа-


             
   
 
 
   
 
   
 

182

Жан-Мари Робин

цию (или поле). Посмотрим сначала на ситуацию как некую единичность, еще не дифференцированную на «тебя» и «меня», чтобы увидеть затем воздействие си­туации на нас обоих. И после этого — дифференциро­вать два переживания...

В 1914 году великий испанский философ Ортега-и-Гассет107 сказал: «Я есть я и мои обстоятельства». Пос­мотрим сначала на мои (наши) обстоятельства, по­тому что эти обстоятельства создают меня и создают другого точно так же, как я и другой эти обстоятельс­тва сами и создаем. Методологически нам привычно двигаться в одном направлении, а именно исследо­вать способ, которым мы создаем ситуации (что при­водит к тому, что я называю «преждевременной от­ветственностью»). Мы редко принимаем в расчет дру­гой путь, а именно способ, которым ситуации созда­ют нас.

В традиционной методологии функция personality имеет тенденцию отсылать наше переживание к тому, что мы о себе уже знаем. Банк значений — это память индивида. То, что мне нравится делать и что я делаю так часто, как только могу, это избегать скороспелого вмешательства функции personality и создавать неяс­ность, «недифференцированность» или то, что пред-

107 Ортега-и-Гассет - испанский философ и эссеист, про­фессор Мадридского университета и основатель журнала Revista de Occidente. Творчество Оргеги-и-Гассета охваты­вает области истории, политики, эстетики, искусствоведе­ния, а также истории философии, метафизики, теории поз­нания и этики. В 1929 году Ортега обубликовал свой самый известный труд «Восстание масс», в котором высказывает­ся мысль, что отличительной особенностью общества в XX веке стало господство масс посредственных индивидов и невозможность дифференциации. Идеи Оргеги-и-Гассета перекликаются с идеями других теоретиков «массового об­щества», как-то Маннгейм, Эрих Фромм и Ханна Арендт. (Прим. изд.).


Быть в присутствии другого 183

шествует «дифференцированности». Например, па­циент садится передо мной и говорит, что он испы­тывает тревогу. Традиционный путь терапевтической работы заключается в том, чтобы сосредоточиться не­посредственно на «его» тревоге (событиях, предысто­рии, контексте и тому подобных вещах). Другой воз­можный образ действия начинается с плодотворного сомнения: не я ли причина его тревоги? Как я могу быть уверен в том, что это не я нагоняю на него страх? Или, может быть, я сам чего-то испугался и передал ему свою тревогу? С чувством стыда это тоже «рабо­тает»!

Конечно, такая методологическая перспектива не может заменить традиционный план рассмотрения. Но всякий раз, когда мы исходим из факта поля или ситуации (вместо того, чтобы исходить из факта ин­дивида) и принимаем во внимание, что наш опыт «од­ного лица» принадлежит сначала ситуации, мы мо­жем участвовать в процессе дифференциации или ин­дивидуализации. Таким образом, у нас появляется хо­рошая возможность для трансформации, изменения устойчивых ситуаций и представлений.

Это очень интересное и волнующее замечание, на ко­тором мы можем закончить нашу беседу. Большое спа-

сибо, Жан-Мари.


 

Часть вторая

ИЛЛЮСТРАЦИИ

«Один издатель попросил меня напи­сать книгу о технике живописи. Я напи­сал. Прочитав ее, я научился рисовать».

Сальвадор Дали


Введение

Примеры терапевтических ситуаций, воссоздавае­мых во второй части книги, не являются примерами чего бы то ни было. Эти демонстрации ничего не де­монстрируют. Они только показывают нечто... Оста­ется узнать что!

С начала 70-х годов, когда на английском и фран­цузском языках вышла книга Перлза, составленная из дословных записей терапевтических сессий («Gestalt Therapy verbatim»108, которая называлась по-француз­ски «Сны и существование в гештальт-терапии»), в профессиональной среде идут споры по поводу умес­тности подобных публикаций.

Одни, к числу которых я отношу себя, оплакива­ют опустошения, косвенным образом произведен­ные этой книгой: многие среди ее читателей не были в курсе этих сессий. Ситуация «демонстрации» стала моделью «психотерапии»; встреча, длительность ко-

Ю8 руССК пер : Перлз Ф. Гештальт-семинары. М., 2007. -Прим. пер.


186


Жан-Мари Робин


Быть в присутствии другого


187


 


торой могла варьироваться от пяти минут до получа­са, стала фигурировать вместо еженедельной и много­летней психотерапии; спонтанные и гедонистические лозунги Перлза этих лет заставили позабыть его ба­гаж 45-летней терапевтической практики; его прово-кативный и фрустрирующий стиль, усиленный ауди­торией, ожидающей happy end, стал базовой техникой и даже методом, и даже самой теорией, которые так и проглатывались несколькими поколениями адеп­тов. Некоторые американские друзья и коллеги Перл­за справедливо называют эту форму «практики» «бум-бум-терапией»!

Другие, к числу которых я отношу себя также, на­оборот, сожалеют о нехватке публикаций, иллюстри­рующих работу гештальт-терапевта. Такой недоста­ток открывает дорогу всем фантазиям и проекциям со стороны скептиков и недоброжелателей гештальт-терапии. Два главных препятствия делают эту задачу трудноразрешимой. Первое коренится как в нашей теории, так и в нашей практике: субъект не отделя­ется от того, что его окружает, нельзя отделить выра­жение пациента от условий, в которых оно сказано, т. е. от присутствия психотерапевта, того, что он дела­ет и чего добивается. Как следствие, невозможно го­ворить о «случае» такого-то пациента так, как это де­лают, т. е. так, как если бы пациент составлял незави­симую сущность и производил высказывания, кото­рые говорили бы не столько о его терапевте, сколько о нем самом или о ситуации, как, я надеюсь, это по­казано в главах первой части книги. Реификация па­циента, его искусственная изоляция от факта встречи с практикующим психологом, действительно, откры­вают возможность для простой записи, в которой мо­жет быть интерпретация, понимание, а иной раз даже феноменологическое рассмотрение. Здесь мы имеем


замечательную иллюстрацию того, что я назвал выше «психологией одного лица». Описывать психотера­пию значит описывать встречу, атмосферу, чувства и переживания, найденные и не найденные слова, жес­ты и мимику, перемены дыхания и оттенки речи, все формы, которые зачастую скорее являются уделом поэта или прозаика, нежели чем-то из области пси­хологии. В этом и состоит вторая главная трудность. Наше внимание не ограничивается словами, содер­жанием, значениями, а вбирает максимум элементов опыта, переживаемого с обеих сторон. Наши тысяче­летние традиции словаря и письменности неотврати­мо вписаны в индивидуалистическую парадигму, и язык поля остается построить!

Теоретическая работа, представленная в первой части этого сочинения, отвечает моей ангажирован­ности. Я далек от так называемой «доброжелатель­ной беспристрастности», которую часто по ошиб­ке приписывают Фрейду. Сам Фрейд в ходе лечения нередко демонстрировал свою крайнюю небеспри­страстность. Как практик я также вовлечен и анга­жирован. Но формы этой ангажированности требуют долгого разговора. Иные из них могут оказаться столь же ядовиты, как беспристрастность, будь она добро­желательной или нет.

Моя ангажированность находит продолжение в этих практических иллюстрациях. Я привожу голые диалоги, т. е. не делаю никаких комментариев, не даю никаких объяснений и теоретических или методо­логических обоснований, не представляю никакого анамнеза. Это сырой материал. У читателя, который может оказаться, но может и не оказаться професси­ональным психотерапевтом, остается выбор: читать или не читать, критиковать и/или оценивать. В за­ключительной главе тем не менее будут изложены не­которые особенности практикуемого здесь подхода.


188


Жан-Мари Робин


Быть в присутствии другого


189


 


Эти встречи не являются терапевтическими сесси­ями. Я не хочу сказать, что они не могли иметь тера­певтического эффекта. Это показательные, нагляд­ные моменты учебных семинаров или курсов повы­шения квалификации психотератевтов. В моих гла­зах, они открывают «ординарное», т. е. изложенные ситуации не демонстрируют никаких общезначимых картин. Шаг, который делают «пациенты», если они его делают, зависит от жизненного пути каждого, как это может быть на любой сессии в ходе настоящей длительной психотерапии.

По какому принципу сессии были отобраны для публикации? Они воспроизводятся по записям на ви­деомагнитофон. На самом деле, у меня очень мало та­ких записей (немногим больше того, что опубликова­но здесь), поскольку я не использую их для препода­вания. Иногда какой-то семинар мы записываем на видеомагнитофон в том случае, если есть потребность к нему вернуться для более тщательного разбора, но это бывает крайне редко. Так что мой выбор был не­велик. Я, разумеется, сохранил разговорный стиль и воздержался от любых исправлений формы и содер­жания, хотя по прочтении того, что получилось, у меня мог возникнуть соблазн улучшить ту или иную из моих интервенций, к чему обязывает нарциссизм.

Таким образом, то, что я предлагаю читателю, не является некоей специальной выборкой. Скорее на нескольких примерах я хотел показать, «что происхо­дит» между гештальт-терапевтом и лицом, которое он сопровождает. Некоторые специалисты не замедлят найти в этих текстах теоретическую и «техническую» избирательность, другие окажутся чересчур чувстви­тельными к вопросам «стиля», наконец, третьи пос­читают, что мне надо было взять такие-то и такие-то материалы! Я смотрю на это спокойно, ибо для меня


эти сессии прежде всего и в особенности были из ряда вон выходящими моментами встречи с тем или той, кто захотел такой встречи.

Мне приходит на память одна старая статья Джея Хэйли, известного и важного терапевта, проникнуто­го идеями Милтона Эриксона. В своем обычном сар­кастическом тоне он излагает вопрос, «как быть тера­певтом пар и семей, не зная практически ничего». Его парадоксальные рекомендации с тем же успехом мож­но адресовать всем психотерапевтам. Суть его первой рекомендации вкратце можно резюмировать так: пре­жде всего никогда не рассказывайте и не показывай­те того, как вы работаете. Прячтесь за этикой и деон­тологией, профессиональной тайной или чем хоти­те. Поступая иначе, вы серьезно рискуете навлечь на себя множество неприятностей: обнаружить свою не­компетентность, стать объектом критики, потерять авторитет или харизму и т. д.

Так вот, я готов подвергнуть себя всем этим опас­ностям, ибо полагаю, что остаться в проигрыше — лучшая возможность для развития.


1. Женщина, которая любила очевидное

Ну и... Что это для тебя?

Что? - Очевидность. Очевидно, что я хочу быть здесь, учиться... Вокруг этого все крутится! И в насто­ящий момент удивительна эта очевидность.

Ну да, есть что-то, что очевидно для тебя и не оче­видно для меня. Постарайся, пожалуйста, дать мне по­чувствовать, понять, чем это может быть для тебя. В чем она состоит, эта самая очевидность?

Да, все ясно.

Это как... Я сижу на стуле. Это очевидно, ты же ви­дишь, что я сижу на этом стуле! И если говорить о се­минаре, вполне очевидно, что я хочу в нем участво­вать!

И я немного этим обескуражена! Я несколько... «За кого я себя принимаю?!»


Быть в присутствии другого 191

Одновременно есть очевидность и род критической оценки!

Да! Утром, когда я увидела здесь всех этих людей, я себя спросила: что я здесь делаю? Это стало вопро­сом, хотя прежде такого вопроса не возникало. Долж­но быть, другие присутствующие находятся здесь, по­тому что...

Для тебя поколеблен принцип, по которому определя­ется то, что очевидно?

Да-да! Что-то такое. Прийти на терапию в качестве клиента... Что-то такое, что очевидно...

Ты говоришь о наборе вещей для тебя очевидных, ко­торые, похоже, организуют некие обстоятельства тво­ей жизни: принимать участие в этом семинаре, прийти и сесть в это кресло... И после встает вопрос по поводу этих очевидных действий: «Так! что я здесь делаю?»

Да... после и... как сказать, может быть, когда я са­жусь напротив другого. Тебя еще не было. Или — ког­да вдруг я вижу свою группу... Да! Я учусь в этом се­минаре!

Да. Значит, другой. Другой человек сбивает тебя с того, что для тебя очевидно.

Да! Хотя сбивает не в смысле... Я остаюсь собой.

Я хочу сказать: это мешает чему-то быть очевид­ным.

И теперьчто происходит? Вот ты говоришь: «Было естественным прийти и сесть», а через не-


192


Жан-Мари Робин


Быть в присутствии другого


193


 


сколько секунд«Так! что я здесь делаю?». Перед тобойдругой человек...

Да, все так. С того момента, как я с тобой заговори­ла, больше нет порядка в том, что очевидно. Это боль­ше... тоска, хотя это сильно сказано... Я бы сказала, меня что-то держало.

«Больше этого нет...» или «это больше...»?

Больше этого нет. С того момента, как я с тобой за­говорила. Ты сам видишь.

Тоскливое чувство: «Что я здесь делаю?». И потом я начала говорить. Не стало упорядоченности в том, что очевидно. Но это было более переносимо.

Если ты называешь это очевидное и эти разрывы в том, что очевидно (может, так это и назвать?),...

Да.

... и сообщаешь мне об этом, есть ли нечто такое, что ты хочешь мне дать понять, какое-то послание?

Не знаю. Я могу себе представить, что я хочу тебе что-то передать, но... может быть... Я бы сказала: пе­редать тебе мое удивление! Да! Сказать тебе, какой сюрприз для меня — эти разрывы.

Тут я себя спрашиваю о том, каким образом я схва­тываю то, что ты пытаешься мне сказать... И я с тру­дом это понимаю! Я пытаюсь... Я больше сфокусирован на тебе, чем на своем понимании...


Мое понимание в настоящий момент довольно плос­кое и сводится к вопросу: «К чему она клонит?». К чему ты клонишь? Чего ты добиваешься?

Ну вот, ничего не очевидно.

(смеются)

(смеясь) Гм!

Это больше не очевидно! Не знаю, к чему я это! Очевидное больше не очевидное! Не знаю, к чему я это! Я... я ощущаю... какое-то беспокойство...

Видишь, это заставляет задуматься... Я устроила мой приезд, чтобы быть здесь. Я не люблю летать самоле­тами, я немного трусиха, потому я приехала поездом. Поехать на поезде - для меня очевидно; я много езжу на поезде! Но в какой-то момент я чувствую, что меня от этого коробит, меня это беспокоит, я чувствую себя немного потерянной за два дня до того, как сесть на поезд. И потом, этой ночью, когда по вагону в послед­ний раз прошли контролеры, и поезд был здесь... Это было очевидно — находиться здесь. Что-то такое: чувс­тво потерянности и понимание очевидного.

Похоже, то, что меня захватывает, так это игра, которая существует для тебя между очевидным и уди­вительным! Между удивлением, которое случается как разрыв, и почти предрешенным функционированием, в котором ничего не ставится под вопрос: оно само собой разумеется!

И тогда передо мной встает вопрос: в какой момент и как ты делаешь свои выборы?

(Молчание)

По-моему, ты уходишь от разговора!


194


Жан-Мари Робин


Быть в присутствии другого


195


 


Я говорила о том, как я действовала в каких-то об­стоятельствах...

Как я совершаю выборы?

(Молчание)

Я думаю о том, как я выбираю для себя клиентов. В этом есть нечто очевидное. Так, ладно, начинается те­рапия. Есть другие, это сурприз! Тогда возникает воз­буждение, но и тоска тоже... И я могу захотеть сказать: «Ах, этот! Нет, это мне не подходит...». И в то же вре­мя это они мне дают...

Я вернусь на секундочку к тому, что только что здесь произошло. Когда я задаю тебе вопрос о том, как ты де­лаешь свои выборы, ты в этот момент вспоминаешь, осознаешь, что ты должна «забиться в угол». Что про­исходит в этот момент?... Думаешь ли ты, что мой вопрос мобилизует в тебе тревожность?

Явно я хотела убежать!... Это не очень осознанно, но...

Почему мой вопрос вызвал в тебе беспокойство?

Твой вопрос заставляет меня обратиться к... чему-то столь широкому? «Как ты делаешь свои выборы?»!!! Да, это что-то «широкое»!

Ты не знала, как это проглотить...

Да, да...

Если попытаться конкретизировать вопросна­пример, приложив его к тому, что сейчас происходит: сесть для тебя это что-то очевидное...


Да!

И ты сказала минуту спустя, что до того, как я при­шел и сел в это кресло, очевидное стало удивительным, сюрпризом. «Чтоя здесь делаю?» Нарушение очевиднос­ти!

То есть именно в этот момент вопрос о выборе и всплыл?

Да. Я говорю себе: сделать выбор в пользу того, что­бы стать твоим клиентов, — это нечто очевидное. Это занятно, я переживаю это как нечто для меня очевид­ное! Словно это нечто само собой очевидное!

Да, вот именно, на первой фазе, поскольку все очевид­но, можно сказать, что вопрос о выборе не встает!

Да, в конце концов потому, что я действовала!

Хорошо. А потом? «Ах! Что я здесь делаю?» Может быть, в этот момент...

... я могла бы выбирать!

Да, ты могла бы столкнуться с проблемой выбора!

Да, но я сказала себе: «Слишком поздно!»

А-а!

(Смеется.) Слишком поздно! Я уже здесь сижу!

Ты попала в ловушку?

Да!


196


Жан-Мари Робин


Быть в присутствии другого


197


 


Что ты чувствуешь, что сейчас происходит?

Я думаю о страхе. Заметил? Я думаю, что в конеч­ном счете я большая трусиха. Словно то, что для меня очевидно (говорю как есть!), вынудило меня прийти туда, куда по здравому размышлению я бы не пошла!

Как это будет с Жаном-Мари?... Я бы не пошла!!!

Нельзя ли сказат, что то, что для тебя очевидно, яв­ляется для тебя способом не думать?

Да, может быть!

... и точно то, это способ не делать выбора!

И, стало быть, для тебя это средство приспособле­ния, позволяющее не сталкиваться с чувством страха.

Да, я очень неуравновешенный человек. Пока ты говорил, я размышляла, и мне пришел в голову такой образ, словно я стою на натянутом канате; надо идти вперед и... Такова жизнь!

Ну и? Тебе интересно пойти немного дальше?

Ах, да!

Прежде чем сесть на этот стул, ты напомнила себе о том, что для тебя очевидно. Может быть, у тебя был некоторый страх? И это позволяло тебе не... Каким об­разом я могу тебя пугать?

На этот вопрос непросто ответить!


Лучше сказать по-другому: каким образом у тебя получается пугать меня все меньше и меньше?! Каким образом я осознаю, что ты меня пугаешь все меньше и меньше?! В прошлый раз я пустилась наутек! Я го­ворю о нашей предыдущей встрече! Нет, я не убежала! Но это меня волнует, это что-то!

Я понял то, что были неоконченные ситуации...

Я не знаю, что ты понимаешь под словом «неокон­ченные». Скорее я пришла сюда удостовериться, что я больше не там.

Неоконченная прошлая ситуация...

Нет-нет, она закончена! Потому что я не ушла с середины встречи! И сейчас пришла снова. Я уже не знаю точно, что произошло. Это было мини-образо­вание, и я ушла, вечером, мне было плохо, и потом, работа на следующий день. Может быть, что-то не­окончено. Но, во всяком случае, у меня было желание окончить что-то!

Так что теперь очевидное для тебя заключается в том, что столкнуться со страхом и сделать еще один шаг, уйти от очевидного, чтобы увидеть то, где ты есть?

Да.

Но я все еще не знаю с полной ясностью, чем я тебя пугаю!

(Смеется.) Ты в моих глазах не очевидное. (Смеется.)


 

198

Жан-Мари Робин

Я не знаю, в чем могло бы заключаться это облада­ние очевидностью! Я никогда не был чем-то очевидным даже в своих собственных глазах/

(Смеются.)

Здесь появляется что-то трудное для меня; здесь, ты видишь, это... нечто вроде борьбы, которая может быть между тобой и мной.

Когда ты представляешь себе такую борьбу, думаешь ли ты, что она ведется... за что-то?

За то, чтобы не согласиться!

Уверена...?

Взять хотя бы гештальт-терапию!

Цель не должна быть в том, чтобы не соглашаться, но должно быть так, чтобы я МОГЛА не соглашаться! Я говорю не очень ясно... То, что может быть во мне, это не обязательно несогласие, цель состоит не в не­согласии самом по себе, а в том, чтобы была возмож­ность не быть согласной.

Я не уверен, что хорошо тебя понял. Ты хочешь ска­зать, что важным для тебя является иметь возмож­ность быть несогласной и признание за тобой такой возможности?

Цель не в том, чтобы быть против тебя.

Дело не в том, чтобы не быть за или не быть против, а в том, чтобы ты могла отметить отличие себя от другого и быть принятой как таковой.


Быть в присутствии другого 199

Я чувствовал... Я был взволнован тем, как сверкали твои глаза...

Да-да! (Смеется.)

...когда ты думала о том, чтобы завязать отноше­ние такого рода.

Да, да, это меня волнует!

Я уже вижу тебя лучше! Ты более... осязаемый!

Ну да, ты только что говорила о страхе, это мог­ло быть что-то вроде... страха перед... утверждением свой непохожести передо мной?

Да, в первое время. Но это был больше страх перед моим неумением жить, объяснять мою позицию.

Страх, что ты не сможешь ее «удержать»?

Да, да! (Смеется.) Да! Это меня радует! Это меня ра­дует! (Молчание.)

... Можешь сказать?

Мысли быстро проносятся в голове! То, что меня радует, так это... это по поводу... потому что на самом деле быть очевидным — это немного быть объектом воздействия. Нечто заставляет меня делать вещи, в которых нет ничего дурного. Например, здесь все здо­рово! Но в то же время это...

И в то же время то, что меня радует, — это возмож­ность делать это совершенно осознанно, с открыта -ми глазами!

Есть ли что-то, что тебе теперь хотелось бы вполне осознанно заявить и отстаивать?


200 Жан-Мари Робин

Заявить тебе?

Мне, а также группе.

Тебе я хочу сказать, что я ощущаю себя живой, и это не в силу очевидности, а потому что я ОЩУЩАЮ себя очень живой!

Это что-то такое, что возникло в ходе нашей встречи?

Да/

Может быть, в заключение и в продолжение того, о чем ты упомянула, я спрошу: на протяжении нашей рабо­ты казалось ли тебе, что есть смысл в том, чтобы мочь сделать что-то, если в какой-то момент я сильно на тебя давил? Можно сказать об этом несколько слов?

Да-да!

Я говорю тебе это, поскольку мне кажется, что это твое обыкновение прибегать к понятию очевидного мо­жет быть также чем-то вроде побочного продукта не­которых ретрофлексии...

Например! (Громко смеется.)

Может быть, здесь не место заниматься «старым», но если из «старого» как минимум не возникало нового, это, должно быть, любопытно!

Да, наверное, для меня это хорошая программа, но давай не будем сейчас касаться этого.

Хорошо, ты согласна на этом остановиться?


Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...