Мужчина, опасность и спасение

Это приснилось тебе давно?

Этой ночью. Мне приснилось два сна. Мне при­снилось, что я была на крыльце дома своей бабушки, и там был сын моего друга, который делал мне эпиля­цию ног. Это было немного эротично. Потом я ока­зываюсь внутри дома, возле кухонного стола. Я вижу черную занавеску и тело, все в черном, лежащее на животе. Пол в чем-то липком, грязный. Тело в чер­ном очень медленно поднимается. Я не знаю этого че­ловека. У него борода. И я испугалась. Мой друг был на улице, но у меня никак не получалось закричать. Потом мне все-таки удалось слабо крикнуть, и я смог­ла открыть дверь. Человек в черном исчез. Я не люб­лю сны, где мне надо крикнуть, а я не могу. Я ощущаю борьбу между инертностью и желанием двигаться.

Как ты связываешь элементы этого сна между со­бой?

Быть в присутствии другого 257

Была опасность, которую я себе воображала; опас­ность исходила от мужчины, и спасение также исхо­дило от мужчины.

Я чувствую, есть какие-то параллели. Ты села здесь впервые, «демонстрируя себя» рядом со мной напротив группы. Как вышло так, что и я до сих пор внушал тебе страх, а сегодня ты начала говорить?

Мне жарко. (Снимает куртку.)

Ты снимаешь свою черную куртку.

(Смеется.)

Да, мне кажется, опасность исходит от мужчин.

Яне говорю о мужчинах, я говорю о себе.

(Молчание.)

Да, но тот факт, что ты мужчина, имеет большое значение. Первый раз, когда я тебя увидела, мне не было страшно, и мне даже показалось, что ты остав­ляешь мне много места.

Я ощущала себя очень маленькой, а тебя очень большим тем более, что это было в группе, без вся­кого ориентира, и я чувствовала себя потерянной. Ты мне кажешься очень умным, и мне было страшно ока­заться не на высоте.

(Я слушаю, стараясь ее поддержать.)

В тебе была что-то строгое, неуступчивое. Это было не по мне.

Когда ты предложил мне ввести себя в рисунок, ко­торый мы нарисовали на первой сессии, я не могла изобразить себя стоящей перед тобой. Все что я мог­ла, это лежать и не произносить ни слова.

258 Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

259

 

Это не вполне ясно... Что такого я делаю, что вну­шаю тебе страх?

Чтобы ты чувствовала, что ты не на высоте, види­мо, должно быть что-то вроде самоуничижения, но до меня не доходит, откуда берется страх?Как ты присо­единяешь страх к этому переживанию?

Я не знаю.

По-моему, ты почти не дышишь?

Я сама не знаю, что мне может угрожать. Скорее это отношения с мужчинами вообще.

А не мог бы я сделать тебе эпиляцию? Было бы это эротично?

(Смеется.)

Что ты подумала?

Ты делаешь мне эпиляцию. (Голосом маленькой де­вочки.)

Это предложение ты выслушиваешь с интересом?

Да.

Ты не испугаешься, если я буду делать тебе эпиля­цию? (Я говорю образно.) И будет ли это для тебя эро­тично?

Мне кажется, я бы испугалась, и в то же время мне бы этого очень захотелось. Почему бы и нет?

Но это как головой в омут. Это значит лишить­ся всех ориентиров, перестать быть собой, больше не быть ничем.

Ты говоришь об этом, как о суициде!

Но сознавая, что я не умру. Надо полагать, мне хо­телось бы забыться, перестать знать, кто я есть.

Значит ли это, что ты хочешь мне сказать: «В от­ношениях с тобой, Жан-Мари, я могу пойти на риск не­много забыться, потому что я знаю, что никогда не по­теряю голову на все сто»?

Да, точно. (Молчание.)

Что ты теперь чувствуешь?

Я думаю об обольщении и... (Молчание.)

Это как если бы ты не был для меня образом соб­лазнения. Не физически.

У меня нет впечатления, что ты стараешься меня соблазнить, и это для меня что-то новое. Ну, и еще я достаточно доверяю тебе, чтобы сюда прийти.

(Долгое молчание.)

Ты еще здесь?

Я больше не знаю, о чем я рассказываю. Не могу понять, почему я боялась тебя. Я думаю, мой страх прошел.

Я даже не уверена, что я тебя боялась.

Не больше, чем Дени (члена группы), которого я по-баюваюсь! У него тоже борода.

В рассказанном тобой сне тебя больше всего напуга­ло, что от страха ты потеряла голос. Я готов предпо­ложить, что ты молчишь на наших встречах от стра­ха? Ты испугалась во сне бородатого мужчины. Я дол­жен подумать, не сделать ли мне эпиляции лица?!

260 Жан-Мари Робин

Есть ли в борода что-то мужское? Да, для меня это признак мужчины. Меня это привлекает и в то же вре­мя внушает страх. И то, что я не могу закричать, мне снилось десятки раз.

В этом сне мужчина может выступать как источ­ник опасности, так и тем, что дает безопасность!

Я бы сказала даже, это единственный источник бе­зопасности. Без мужчины я ничто. Угрожает мне и дает спасение он один.

Что-то не сходится... Как тогда до сих пор ты могла сохранять дистанцию в отношениях со мной. И как се­годня ты можешь чувствовать себя в безопасности.

И этот третий мужчина — дитя, но эротическое; или эротическое, но — дитя?

Да! Там, где доходит до эротики, — все лишь ма­ленький мальчик. Меня это очень беспокоит!

У меня впечатление, что здесь есть моменты прили­вов и отливов, или я ошибаюсь?

Да, есть колебания.

Это имеет для тебя какой-то смысл? Говорит ли тебе это о чем-нибудь?

Меня влечет, и я ухожу.

Нехочешь попробовать сказать мне об этом? Напри­мер, так: «Жан-Мари, ты меня привлекаешь и ты меня пугаешь, я от тебя отстраняюсь!»

Быть в присутствии другого 261

Это трудно.

Слишком трудно?

Я хочу приблизиться, а ты можешь лишь отстра­ниться... Говоря так, я не чувствую ничего особенно­го к тебе.

Как получилось, что я внушаю тебе такое чувство?

Я чувствую, что я совсем одна.

Странно, что ты МНЕ это говоришь.

Я ищу. Я не знаю.

Ты отстраняешься!

Да.

Ты уверена? Что ты мне хочешь сказать этой улыб­кой?

Я на краю пропасти. Но я не знаю.

Хочешь пойти дальше, или нет?

Я не знаю что дальше.

Это значит «я не хочу» или «я не знаю»?

Уже далеко зашло. Я остаюсь с двусмысленным образом мужчины, который может иметь надо мной столько власти и который меня пугает.

 

262

Жан-Мари Робин

Нет здесь никакой двусмысленности.

Да, вы правы. Но часто я больше всего боюсь того мужчины, который может меня поддержать!

Я думаю о своем отце! Он меня отталкивает, не мо­жет сделать так, чтобы мы стали ближе, и не может меня защитить.

Ты хочешь продолжить разговор?

Нет, достаточно.

Комментарий Элианы¹¹⁰

Когда я подумала о том, чтобы поработать с Жа­ном-Мари, я испугалась и я не чувствовала себя уве­ренно. У меня страх перед мужчинами и страх перед тем, что я им скажу. Просто заговорить об этом зна­чит для меня погрузиться в это эмоциональное состо­яние; у меня начинается сердцебиение, и мне трудно дышать.

В начале разговора меня поддержал его мягкий го­лос. Это придавало форму. Я почувствовала, что он здесь не за тем, чтобы меня сломать, и я могу в доста­точной мере ему доверять. К тому же, во время рабо­ты, я увидела, что он немного отстраняется от меня. Он ни разу не посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Для меня это было большим стимулом. Я чувствовала себя в центре внимания и что он вместе со мной там, где нахожусь я, словно он знал, что мне было надо.

Несколько раз замечания Жана-Мари меня удиви­ли — например, когда он меня спросил: «Как пони­мать то, что до сих пор я внушал тебе страх, а сегодня

¹¹⁰ См. прим. к предыдущему разделу.

Быть в присутствии другого 263

ты открыла рот?» От такого удивившего меня вопроса я собралась. По-моему, быть захваченным врасплох — это очень стимулирует. Это заставляет реагировать очень живо. Кроме того, я достаточно доверяла свое­му терапевту, чтобы от удивления не замолчать.

Увидев сон, я задумалась: «Как я себя веду, что не могу открыть рта?». После этой работы для меня слов­но раздвинулось пространство, и я отдаю себе отчет в том, что многие люди в моей жизни затыкают мне рот. И я спрашиваю себя: «Как я себя веду, что мне за­тыкают рот?». Это еще и очень действенное средство. И я болтлива!

Я также была озадачена, когда Жан-Мари пред­ложил «сделать мне эпиляцию». В этот момент я по­чувствовала, словно меня бросили в пустоту, какая-то часть меня не могла быть здесь, и я так струсила, что осеклась. Это может показаться самоубийствен­ным. Хотя выход есть, он заключается не в действии. Я отдаю себе отчет, что таким выходом является отказ от контакта. Но на этот раз я не убежала. Я осталась и позволила себе говорить. Я поняла, в какие моменты я присутствую, а в какие — ускользаю.

Что еще изменилось, так это то, что теперь я мень­ше боюсь моего друга, которого раньше я боялась очень, боялась до того, что не могла двинуться.

Заключение: Между теорией и практикой

Практика основывается на теории, но между ними есть разница. Теория основывается на практике, но между ними интервал. Практика — прямо и косвен­но — показывает теорию, и теория является попыт­кой придать форму опыту, переживаемому на прак­тике. И из-за разницы между ними всякий раз что-то ускользает. И мы стараемся, и я все время стараюсь сократить эту разницу, потому что мне нужно увели­чить мою адекватность, которая, должно быть, изле­чивает от рецидивов мнимого всесилия. Но из того, что все нельзя сделать адекватным, также рождается движение. Полная адекватность — это конец, финал процесса, завершение формообразования, смерть.

И тем не менее... как писал Мальдине, «форма осу­ществляет фон».

Быть в присутствии другого 265

Рефлексивность

Понятие self, на котором построена теоретичес­кая работа в гештальт-терапии, можно и стоит ввес­ти во французский язык несмотря на желание некото­рых авторов или некоторых издателей продвигать его в форме «я». Филологи, исследовавшие это английс­кое словечко, сумели показать, что его стали исполь­зовать как существительное относительно недавно. Такое словоупотребление, кажется, в основном про­исходит из языка философов или психологов. Они ре-ифицируют феномен, с которым обычный язык об­ходится более гибко: self употребляется прежде все­го как приставка или возвратная частица, то есть как вспомогательное средство с рефлексивной функци­ей. Self-contnJ)le, self-service («самоконтроль», «само­обслуживание») — вот некоторые формы, заимство­ванные из английского для обозначения модальнос­ти, которую во французском языке можно передать только длинным описательным оборотом. Слово «са­мообслуживание» означает, что я действую (я испол­нитель определенного обслуживания) и я же являюсь адресатом действия, которое я осуществляю. «Я», ко­торый обслуживает и «я», которого обслуживают, яв­ляются, разумеется одним и тем же и они соединя­ются в одно единственное слово self. По-французс­ки пришлось бы сказать «je me sers» («я меня обслу­живаю»), тем самым устанавливая различение между «je» и «те» («я» и «меня»). Это то, что мы по традиции называем рефлексивностью, то есть зеркальной опе­рацией, в которой, воздействуя на мир, я в какой-то момент возвращаюсь к себе, чтобы обозначить свои собственные очертания.

Нетрудно понять, как от оперирования «self-...» и «...-self» можно перейти к «сущности», которая отсю-

266

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

267

 

да вытекает: self как существительное и бесконечные колебания между self-как-процессом и self-как-сущ-ностью встречаются у философов, психологов и иных психоаналитиков, включая основателей гештальт-те-рапии.

Но то, что английский язык таким способом фик­сирует, есть переживание, согласно которому self действует и образуется путем акта и путем вхождения в контакт от одного момента к другому. Впрочем, сто­ит отметить, что когда мне понадобилось передать по-французски понятие, выраженное словом self-service («самообслуживание»), я был вынужден написать «je me sers» («я меня обслуживаю»), то есть употребить глагол для обозначения того, что речь идет о некоем действии.

Одна из модальностей работы, которую я охотно использую, следовательно, есть конкретизация дан­ной рефлексивности, свойственной self. Терапевт имеет возвратную функцию. Здесь не место вспоми­нать многочисленные работы, показывающие реаль­ную или символическую важность зеркала в челове­ческом развитии. От Лакана до Кохута, от Пиаже до Дольто зеркальное отражение занимает особое мес­то в конституировании идентичности, как после Нар­цисса оно открывается в формах переживания, кото­рые квалифицируются как патологические.

Одной из парадигм подхода Карла Роджерса явля­ется зеркальная интервенция: отражение — это слово, которое вводит метафору в визуальный регистр. Так­же можно сказать об эхе, резонансе, если распростра­нить метафору на звуковой регистр, или о ревербера­ции, за что ратовал Башляр, и т. д.

Отраженное присутствие того, что я вижу, что я по­нимаю под другим, переданное словами и иногда те­лом, существенно для его конституирования. Другой

говорит мне или показывает мне, чем я являюсь. Ре­бенок, который разбил тарелку, слышит: «Ты неуме­ха». Он получает отражение того, что он продемонс­трировал своим действием, даже если оно было не­произвольным, и это отраженная реакция его конс­титуирует. Если можно так сказать, «self разбил» та­релку, и ему «отражают» его действие, обозначая его самого как «self-неумеха». Молчание терапевта так­же является формой отражения, и его не стоит рас­сматривать как беспристрастность, в которую когда-то слишком хотели верить.

Зеркало отражает «реальность» только частично, потому что отражение в зеркале является зеркальным и потому что оно придает двухмерность тому, что яв­ляется нам в трех измерениях. Точно также то, что от-ражет терапевт, предполагает усеченный опыт, иска­жения и выборочность. Например, Роджерс прибе­гал к отражению, чтобы выявить аффект из того, что ему говорили. Каким бы ни было отражение, произ­водимое терапевтом, оно неизбежно делает ударения на одних элементах опыта и упускает другие. Таким образом, его функция может быть проясняющей или структурирующей, провоцирующей или поддержива­ющей, вызывающей замешательство или эмоцию, об­ретение или утрату смысла, и т. д. Выбор того, что мо­жет быть выделено терапевтом как фигура, вероят­но, зависит не только от присущей ему чувствитель­ности, но и от теоретической системы, на которую он опирается. Я говорю в данном случае не о содерже-нии или формах, которые может принять это отраже­ние, а о самой их необходимости для продолжающей­ся индивидуализации, то есть для процесса self в его движении. В отсутствии нового человек охотно оста­нется приверженцем прошлых отзвуков, зафиксиро­ванных в представлениях; даже встречаясь с новым и

268

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

269

 

вступая в плодотворные контакты, он будет испыты­вать трудности с конструированием новых представ­лений, если ситуация и другой человек в этой ситуа­ции не отразят ему ничего нового.

Опыт как контакт

Там, где другие психотерапевтические подходы в качестве фундаментальной парадигмы помещают психику, гештальт-терапия отводит место контакту. Всякий человеческий опыт есть прежде всего контакт с миром, и психика является всего лишь производной, вторичной формой. Контакт выступает основопола­гающим опытом. Тем не менее пациент в общении с терапевтом локализует свою проблему скорее в своей психике, нежели в контакте. И он использует контакт с терапевтом, чтобы найти подтверждение для свое­го «психического содержания». Ставя контакт и его формы в центр терапевтической работы, мы, таким образом, можем наделить опыт новыми значениями. Пациент рассуждает в изоляции, я рассуждаю во вза­имодействии, в конкретной связи, в ситуации. Если он испытывает страх, мы будем стараться понять, как среда может — или могла — быть для него угрожаю­щей. Если он сетует на то, что мал ростом, мы сможем поставить вопрос: «Меньше кого?», или постараться увидеть те унижения, которые накладываются фак­том маленького роста. Человеческой существо пред­ставляет собой контакт. «Граница контакта» являет­ся понятием, которое придумано в гештальт-терапии для обозначения опыта. Мыслить в терминах грани­цы контакта — вопреки тысячелетней традиции мыш­ления в терминах «души» или «психики» — вероятно, является главной трудностью на пути того, кто жела­ет овладеть теорией и практикой гештальт-терапии.

Чтобы дать об этом представление, я обычно исполь­зую следующий пример. Обычно я не осознаю сущес­твование моей руки и не испытываю никаких особен­ных ощущений. Когда я берусь рукой за что-то или за кого-то, то в одном и том же акте я чувствую мою руку и я чувствую объект. Касание этого объекта делает его существующим в моем тактильном опыте, и, наобо­рот, оно придает ощущение и, следовательно, сущес­твование моей руке. Сама операция контакта наделя­ет существованием меня и другого и в тоже время нас дифференцирует. Одна и таже операция разъединяет и объединяет. Контакт создает границу, граница создает контакт. Без контакта нет дифференциации, без диф­ференциации нет контакта и, следовательно, опыта. Осязание существует только в осязании чего-то. Зре­ние это не глаз и не увиденный объект. Точно так же Гуссерль мог сказать, что сознание «не существует», а существует только сознание чего-то, даже если это что-то принимается за содержание сознания.

Этот подход принципиально иначе локализует че­ловеческий опыт, и дихотомии типа «внутреннее/ внешнее», «поверхностное/глубинное» теряют вся­кую уместность и всякий смысл. Такой род принятия и выслушивания систематически меняет рамки опы­та пациента, по-новому освещает его опыт в его собс­твенных глазах и тем самым вводит движение, ибо всякий сдвиг приводит к движению.

⇐ Предыдущая17181920212223242526Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: