Критика религии в сочинениях Лукиана

 

«О кончине Перегрина»:

В истории кинизма императорской поры несколько особняком стоит фигура Перегрина-Протея. Это один из тех, по выражению Энгельса, «авантюристов и жуликов, хвастунов и горлопанов», которые присасываются к неной из его часто меняющихся масок и ипостасей. Ведь недаром он получил прозвище Протея, вечно изменчивого мифического морского старца. В своем памфлете «О кончине Перегрина» Лукиан скорее заклеймил религиозного обманщика, чем киника. В своей работе «К истории первоначального христианства» Энгельс упоминает о Перегрине и подчеркивает, что Лукиан дал объективное описание главы христианской общины: Лукиан, «этот, во всяком случае беспристрастный, свидетель, рассказывает, между прочим, историю жизни одного авантюриста, некоего Перегрина, называвшего себя Протеем, родом из Пария на Геллеспонте. Упомянутый Перегрин в молодости начал свою карьеру в Армении с прелюбодеяния, был пойман на месте преступления и согласно местному обычаю подвергнут самосуду. Счастливо спасшись бегством, он задушил в Парии своего отца и вынужден был скрыться»[159]*. Историчность личности Перегрина несомненна — помимо нескольких упоминаний у Лукиана, он фигурирует у Авла Геллия, Татиана, Тертуллиана, Афиногора, Филострата, Аммиана Марцеллина и др. Его необычный жизненный путь восстанавливается довольно детально. Вынужденный удалиться в изгнание после отцеубийства, он направляется в Палестину, где становится членом, а вскоре и главой христианской общины, потом попадает в тюрьму. Освободившись, Перегрин меняет обличье — надевает маску философа-киника, скитается по разным странам Малой Азии, затем в Египте примыкает к кинику Агатобулу, у которого обучался и Демонакт. Оказавшись вскоре в Риме, Перегрин з поисках громкой известности открыто бранит императоров, за что отправляется в ссылку. Оказавшись в Греции, подбивает эллинов поднять вооруженное восстание против римлян (Лукиан, Перегрин, 19), нападает на «некоронованного короля» Афин Герода Аттика, которого нередко обвиняли в стремлении к тирании. Изгнание делает образ Перегрина еще более популярным, его сравнивают с Мусонием Руфом, Дионом Хрисостомом, Эпиктетом и другими гонимыми мудрецами. Но этого ему показалось недостаточным. Обуреваемый жаждой славы, Перегрин, в подражание Гераклу и индийским гимнософистам, решает сжечь себя на костре, что он и сделал с театральной помпой при огромном стечении народа в Олимпии (165 г.), правда, надеясь до последней минуты, что поклонники не дадут броситься ему в огонь. Лукиан был очевидцем этого события.

 

В Перегрине совместились многие черты одиозного лжекинизма, главные черты его характера — непомерное тщеславие и фанатизм. Кинические принципы «свободы слова» и «бесстыдства», аскетизма и презрения к общепризнанным мнениям превращаются у него в повод для пошлых эксцессов и изуверства: «…он сек тростью нижние части тела у других и сам подставлял для сечения свои», «обрил половину головы, мазал лицо грязью», на виду у всех мастурбировал и т. п. (Лукиан, Перегрин, 17). Перегрин по существу чужд подлинному христианству и кинизму, но его пример говорит, что у последних имелись внешние точки соприкосновения. Связь кинизма и христианства еще отчетливее выступает в следующий период, когда, например, киник Максим становится христианским епископом в Константинополе. Христиане на первых порах, как и киники, отличались революционностью, нечто общее было и в их аскетизме. Кроме того, христиане, отвергавшие олимпийских богов, по иронии судьбы попали в число античных безбожников. Все это позволило видному греческому ритору II в. Элию Аристиду заметить, что киники «напоминают секты живущих в Палестине. Они не почитают богов, как и эти философы» (т. II, с. 402 Дидо).

 

В памфлете Лукиана упомянуто также имя друга Перегрина, киника Феагена, который, по словам Галена (Метод. леч. XIII, 15), был весьма уважаем и читал лекции в гимнасии Траяна в Риме. Там же упоминается еще один кинический философ, учитель Демонакта и Перегрина, Агатобул из Александрии. Агатобул вел жизнь типического киника и отличался суровым аскетизмом, что, по сообщению Евсевия, принесло ему популярность в народе. Не исключена возможность, что именно он находился среди тех агитаторов, что поднимали александрийские низы против римских захватчиков. В «Жизнеописании Демонакта» Лукианом назван еще один современный ему киник — Сострат, упомянутый и другими авторами. Родом из крестьянской Беотии Сострат, прозванный Гераклом, вел жизнь среди лесов и полей, отличался высоким ростом и недюжинной физической силой.

 

Мой пересказ и добавления:

 

Был такой Перегрин или Протей, который был одержим жаждой славы. Для её достижения он не гнушался ничем: страшный был лицемер. Автор также упоминает друга Протея, киника Феагена, который восхваляет его, сравнивая его с Гераклом и Эмпедоклом. Причина этого восхваления проста – желая славы, Протей решил сжечь себя. Далее, другой оратор, желая разоблачить лицемерие Протея, говорит о его жизни и скитаниях, желая сделать полную характеристику этой противоречивой личности. В числе всевозможных проступков, таких как прелюбодеяние, убийство собственного отца, оратор также упоминает о связи Протея с христианами, которых тот, грубо говоря, надул. Протей скитался по разным странам, ведя образ благочестивого изгнанника, чем и заслужил у них уважение. А когда он попал в тюрьму из-за общения с христианами, те кормили его и передавали крупные денежные средства («Христиане проявляют невероятную быстроту действий, когда случится происшествие, касающееся всей общины, и прямо - таки ничего не жалеют»). Однако за невыполнение определенных норм питания и ритуала, он лишился поддержки в лице христиан, после чего решил попытать счастья в Египте, где прикинулся юродивым – обрил половину головы, мазался грязью и прочее. Не получив от толпы ничего, кроме смеха, он вернулся в Италию, а затем прибыл в Элладу, где поносил сначала римлян и императора, а затем и греков, причем делал это очень противоречиво. Однако и у греков он не нашел признания, после чего, чтобы хоть как-то привлечь их внимание, он пустил слух, что собирается себя сжечь, подготовкой к чему он сейчас и занимается (имеется в виду время рассказа оратора, который рассказывает о его жизни). Тем не менее, оратор говорит, что найдутся люди, которые после смерти Протея будут утверждать, что он излечил их от всего на свете и вообще творил чудеса, а все из-за глупости человека и суеверий.

Далее Лукиан отправляется непосредственно на место сожжения, где уже завязывается рукопашная между сторонниками Протея и порицающими его. Тот продолжает разглагольствовать не по делу, лишь подогревая толпу. Так и не решившись на свой поступок, Перегрин переносит сожжение на другую ночь, и автор со смехом говорит о его тщеславии и замечает, что гораздо больше людей толпится возле палаче, чем у такого дурака, как Перегрин. Тем не менее, в назначенную ночь Перегрин совершил обещанное, что автор описывает с необычайным пафосом. И Лукиан, возвращаясь домой и размышляя о природе славы, встречает таких же любопытных людей, при чем толковым он объясняет здраво, а простым еще и присочиняет всякие чудеса, вводя их таким образом в страх и заставляя молиться. Погуляв еще немного, Лукиан обнаружил, что пущенные им слухи разрослись до невероятных размеров и приобрели столько деталей, что стали совсем далеки от правды. Вот так.

А вывод таков – люди невежественные сами дают себя обмануть, чем успешно пользуются такие люди, как Перегрин. И религия – самая благодатная почва для такого обмана.

 

«Зевс Трагический»

Небольшая пьеса про богов. Решил значит Зевс, полный печали, собрать богов – как греческих, так и языческих – на срочное совещание. Проблема явилась в виде спора стоика и эпикурейца о том, существуют боги или нет. Эпикуреец, естественно, заявлял, что богов нет, а стоик их защищал. Так и не закончив спор, они разошлись, условившись закончить его в другой раз. Ну а пока Зевс решил как-то решить проблему того, что люди перестали верить в него и его коллег. Просто так Зевс не может вмешаться в ход вещей и сделать так, чтобы стоик победил в споре, поэтому он решает обсудить свои действия с другими богами. Когда же все пришли на тусовку, возникла проблема – куда всех сажать и кто вообще главный – тот, чьи статуи из золота или тот, кто имеет самую большую статую? Но Зевс напоминает, что время то идет, и надо что-то решать, и заседание начинается. Зевс описывает поистине трагические события прошедшего дня – начиная от скупости жертвы одного грека, и заканчивая непосредственно спором эпикурейца и стоика. Он говорит, что есть риск лишиться почестей, а значит и жертв, если люди перестанут верить в богов. Зевсу решается ответить бог Мом (трикстер), который резонно намекает, что Зевс и другие боги и не особо-то заботятся о жизни людей и не могут даже толком сказать, кто из них порядочный, а кто скверный. Кроме того, именно боги и являются источником неурядиц и несправедливости, что и стало причиной ослабления веры в богов. Боги только ждут жертвоприношений, сами же ничего делать не собираются.

Боги пытаются ему возразить, мол, они могут показать, что еще как вмешиваются в жизнь людей, в крайнем случае, шарахнут по эпикурейцу молнией и дело с концом. Но тут выясняется, что и это не в их юрисдикции – ведь власть богов над людьми ограничена Мойрами, судьбой. И ничего сверх судьбы они сделать и не могут.

Мом же продолжает издеваться над богами и высмеивает Аполлона и его способности оракула. На что Апполон отвечает детскими оправданиями, что он не может делать предсказания бед треножника и воскурений. Но Мом разводит его на пророчество, совершенно несуразное и мутное, над которым Мом справедливо смеется.

Геракл вообще представлен грубым деревенским мужланом, который всего достиг только силой, и то по воле Мойр. Зевс его порицает как несмышлёного мальчишку.

В самый разгар перебранки является Гермагор, который грузит богов ямбами. Опосля он поясняет, что начались нехилые разборки между стоиком и эпикурейцем и вообще надо что-то делать. Все боги естественно собираются и глядят безучастно вниз, где развернулась словесная баталия.

Далее кратко:

Стоик: убеди меня, что богов нет. Эпикуреец: нет, ты убеди, что боги есть. С: нет, ты говори! Э: нет, ты! (дураки в общем:D)

С: очевидно, что боги есть, и они о нас заботятся. Э: ни фига не очевидно, что-то я не вижу, чтобы они тебя наказывали за злословие и другие прегрешения (Мом хохочет и соглашается). А ты мне скажи, с чего взял, что боги есть? С: мир вокруг убедил меня, всё так хорошо сделано, что невозможно усомнится в подлинности существования богов. Э: да, мир хорошо сложен, это и я вижу, но не обязательно благодаря богам. Все вокруг возникло случайно, и не благодаря заботе богов. С: но ведь кто-то вдохновил Гомера? Э: Гомер не может быть свидетелем в делах промысла богов, ведь его задача очаровать зрителя, наслаждение и не более того. С: но ведь все народы говорят о богах? Э: да, и в этом много путаницы, что и доказывает, что их нет. Любовь к непонятным деталям биографии богов кажется просто глупой и смешной (Мом опять кайфует). С: но ведь предсказания? Э: о да, и какое же из них оказалось верным? Они слишком мутные и многозначные, так что как ситуация не обернется, трактовать можно по-разному……….. С: раз есть алтари, то и боги существуют! Э: тут уж мне настолько смешно, что я даже отвечать не буду.

 

После сего стоик поливает грязью уходящего эпикурейца, а боги признают победу эпикурейца.

 

Итог: сам факт того, что Лукиан позволил себе писать о богах в столь вольной форме, говорит об откровенном религиозном нигилизме с его стороны (что понятно, ведь он был киником). Мом выступает как трикстер, он разоблачает все нелепости богов, на которых основаны суеверия людей. Более того, боги представлены не как всемогущие устроители вселенной, а как глупые нахлебники под властью Мойр и судьбы.

 

11. Эпикур и эпикурейская традиция критики религии

Эпикур считается философом-атеистом, но не был им в античном смысле слова. Все последующие философы и даже богословы так или иначе отталкивались от Эпикура.

Эпикуреизм зародился в эпоху Эллинизма, когда философия становится практической, обращается к жизни человека. Цель жизни человека – счастье. Эпикурейская школа называется Сад (этапы: древний (Эпикур), средний, римский (Гораций, Лукреций)).

Для древнего Сада был характерен скептицизм.

Учение о свободе воли: человек нравственно свободен. Провозглашалась этика долга и ответственности, но не перед богом, а перед самим собой. Человек не нуждается ни в каком провидении, потому что он сам решает, что делать.

Эпикуреизм отстаивает историческое и психологическое доказательства бытия бога: боги существуют, т.к. люди о них знают. Образы богов – от скопления атомов, поднявшихся вверх, и от них происходят истечения обратно вниз => представления о богах.

Бог - симулякра человека, пустое подобие. Боги находятся в муждумирье, они бессмертны и блаженны, подобны эпикурейскому мудрецу. Этим богам не нужно приносить жертвы, молиться, надеяться на них, т.к. они антропоморфны.

Но Эпикур призывал также участвовать в религиозных процессиях из-за красоты статуй.

Боги, в которых верят остальные люди – не истинные. Человек видит истечения и объясняет их по-другому. Истинный бог – атомарный.

«Четверолечение»:

· Нечего бояться богов

· Нечего бояться смерти

· Счастье достижимо

· Смерть лишается своего жала.

Главный враг – страх от невежества.

Критика теодицеи: если бог знает о существовании зла, то не хочет уничтожить. Если бог не знает о существовании зла – он не всезнающ. Если бог знает и хочет уничтожить зло, но не делает этого – значит, он не всемогущ. Это не совместимо с представлениями о боге.

 

12. Цельс и античная критика христианства.

Среди произведении античности, направленных против христианства, книга Цельса занимает исключительное место. Это древнейшее крупное произведение, содержащее развернутую критику христианского учения, дошло до нас в значительной своей части и позволяет нам судить о том, каким представлялось христианство просвещенному римлянину конца II в.

Книга Цельса как самостоятельное литературное произведение не сохранилась. Но “отец церкви” Ориген в своей апологии «Против Цельса» (contra Celsum) приводит в цитатах и в перифразах почти все сочинение своего противника.

О личности автора ничего неизвестно было уже Оригену, который высказывает лишь некоторые предположения на этот счет. В действительности Цельс отнюдь не выступает как эпикуреец и атеист; он отвергает не религию вообще, а христианскую религию, как религию невежественную, грубую, суеверную и антигосударственную; но он отнюдь не отвергает не только религию, но и официальный культ эллинских богов. Там, где он оставляет полемический тон и всерьез поучает читателя, он проповедует платоновский идеализм в той форме, в какой он был в ходу во II в., — в пестрой смеси с учением стоиков, с мистикой, ангелологией и рационалистическим скепсисом. Издеваясь над христианским учением о человеке как о “центре вселенной”, Цельс, однако, не отвергает телеологии и допускает, что миром руководят разные демонические силы. Материю, “плоть” он считает чем-то низменным, нечистым, хотя и — в духе стоиков — вечной.

Конечно, необходимо учесть, что Цельс часто аргументирует, исходя не из своих убеждений, а из уровня понимания, склонностей и настроений своих противников, он как бы становится на их точку зрения, чтобы показать несостоятельность христианской догмы даже с ее собственных позиций.

Книга Цельса показывает, что он получил обширное образование, хорошо был знаком с классической философской, исторической и художественной литературой. Он хорошо знаком с христианской и ветхозаветной литературой, а его знакомство с гностической литературой таково, что даже Ориген иной раз становился в тупик (V, 62; VI, 27). К критике христианства он приступает во всеоружии теоретического и практического знания христианства, его истоков, его учения.

После введения, где дана общая характеристика христианства, его внешний облик, Цельс подвергает критике христианское учение с точки зрения иудаизма, а затем с точки зрения исторической и философской, — опровергая учение о божественной миссии Иисуса, о воплощении, воскресении, о пророческом откровении; он осмеивает библейскую мифологию, вскрывает исторические источники христианства в плохо понятых эллинских и восточных религиозно-философских учениях. Христиане, по Цельсу, — невежественные жертвы корыстных (и тоже невежественных) обманщиков.

Цельс — не враг христиан; напротив, со свойственным идеалисту непониманием исторической необходимости возникновения христианства как фантастического отражения общественного бытия, он надеется “образумить” их, они вызывают у него не гнев, а жалость; он обращается к ним не как яростный обличитель, а как гуманный просветитель, верящий в силу убеждения и логической аргументации. Именно отсутствие личной заинтересованности делает книгу Цельса ценной в качестве свидетельства постороннего наблюдателя, хорошо изучившего свою тему.

Очень важны сообщения Цельса о составе христианских общин, о значительной роли гностицизма в выработке христианской догмы, о фабрикации “священного писания”, о мистериях Митры как прообразе христианских мистерий.

В своей критике христианства Цельс уделяет немало места его мифическому основоположнику. В то время процесс превращения бога Иисуса в мнимоисторическую личность в основном был уже завершен и зафиксирован в новозаветной литературе, но мифотворчество еще продолжалось.

Цельс аргументирует “от писания”: “Все это мы подносим вам из ваших же писаний... вы побиты собственным своим оружием” (II, 74). Исходя из этого христианского материала, он толкует миф о Христе рационалистически, низводя Иисуса до роли простого смертного, и к тому же шарлатана. Таким же образом — как обожествленных людей — он трактует и эллинских богов — Диониса, Геракла и других.

Ориген, цитируя Цельса, нигде не указывает главы, или части, или “книги” цитируемого произведения. Поэтому в отношении рубрикации «Правдивого слова» реконструкции столь же гадательны, как и в отношении самого текста. В основном напрашивается следующее деление:

Введение. Христиане представляют собою противозаконную организацию, учение их — варварское и к тому же не оригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане слепо веруют, не слушаясь веления разума. Иудаизм, из которого выросло христианство, отличается нетерпимостью, стремлением обособиться от всех. Христианство — учение новое, имеющее последователей лишь среди невежд.

Часть I. Иисус — не мессия; сказки о непорочном зачатии заимствованы из эллинской мифологии. Иисус не обладает чертами бога и не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе не имеют к нему никакого отношения. Приписываемые Иисусу чудеса, его смерть и воскресение — нелепые, противоречивые сказки, которые можно без труда опровергнуть.

Часть II. Христианство откололось от иудаизма и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа, по существу, ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения. Проповедники христианства — обманщики.

Учение о воплощении — бессмыслица. Оно противоречит идее благого и всемогущего бога, которому не подобает облечься в низменную плоть и претерпеть пытки и казнь. Да и не для чего богу сходить на землю и пострадать ради людей, ибо человек — не центр творения. Библия — собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Христианское непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божьем — исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение о дьяволе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита о борьбе как принципе вселенной. Космогония христиан полна противоречии и несообразностей; пророчества об Иисусе — фальсификация; учение о воскресении мертвых — противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием мыслей Платона.

Часть IV. Необходимо относиться с уважением к официальному культу. Почитание государственных богов, или демонов, вполне совместимо с христианством.

Заключение. Христиане должны найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

 

15. Арабские и еврейские вольнодумцы

Свободомыслие в средневековом мусульманском мире связано с ис­торией Арабского халифата, который под эгидой возве­щенной пророком Мухаммедом новой монотеистической религии — ислама распространил свою власть на огром­ную территорию, объединившую арабов, персов, тюрков, берберов и другие народы трех континентов, где интен­сивно развивалась экономика. Международные связи не только благо­творно сказывались на экономике халифата, но и еще шире раздвигали кругозор средневековых мусульман, бу­дили любознательность и обогащали научные знания. Бурное развитие арабо-мусульманской культуры в IX — XII вв. обеспечивалось так называемым переводческим движением.

Средневековую арабо-мусульманскую культуру оли­цетворяли «адибы»— люди, отвечавшие требованиям «адаба», т. е. требованиям, предъявлявшимся к всесто­ронне образованной и воспитанной личности. Предпола­галось, что адиб знает философию, астрономию, матема­тику, умеет вести интересную беседу, проявляя осведом­ленность в литературе, истории, географии. Среди этой категории людей было много вольнодумцев. К вольнодумцам относились многие поэты, например, Абу-ль-Аля аль-Маарри и Омар Хайям.

Собственные взгляды на истину вольнодумцы мусульманского средневековья, однако, не могли выражать открыто. Широко был распространен метод такии — скрывания своих истинных убеждений и признания на словах господству­ющей религиозной догмы. Оптимальный вариант поведения для инакомыслящих выработался в исламе очень рано и приобрел повсеместное распространение: представители различных идейных течений широко при­бегали к таавилю — символико-аллегорическому толко­ванию священных текстов. Таавиль был и основным методом, использовавшимся вольнодумцами для формального согласования своих взглядов с буквой Откровения.

Аверроизм – учение, основоположником которого был Ибн Рушд (лат. Аверроэс). Развивал теорию двойственной истины. ТЕОРИЯ “ДВОЙСТВЕННОЙ ИСТИНЫ” (теория “двух истин”) — учение о философии и теологии как о двух аспектах единой истины или же о двух самостоятельных истинах. Позиция самого Аверроэса (Ибн Рушда) скорее монистична: философская истина, оперирующая категориями и понятиями, фактически стоит выше религиозной истины, выраженной в образах и метафорах, так что в случае противоречия между тезисами разума и богооткровенными текстами последние.должны подвергаться аллегорическому толкованию и приводиться в соответствие с первыми. В свою очередь эпистемологический дуализм латинских аверроистов послужил основой для институционального размежевания государства и церкви, власти светской и духовной (Марсилий Падуанский, Данте). Теория двойственной истины очень повлияла на западноевропейскую философию, что демонстрируется произведением Абеляра «Диалог между философом, иудеем и христианином».

Раши и Рамбам (он же Маймонид)

12 в.

Рамбам
Рамбам родился в Испании, находившейся в мусульманском владычестве, его семья бежала в Марокко, там он занялся изучением Торы. Ничего не делал, просто день и ночь Тору читал. Деньги зарабатывал его брат. Но в один прекрасный (точнее, ужасный) момент брат помер. Деньги то нужны, потому Рамбам освоил профессию – стал придворным врачом у султана Египта.
IX – X вв. – в мусульманских странах интерес к античной философии (они по-своему её трактовали).
Арабская культура создала в еврейской новые ценности:
1). Философия;
2). Поэзия (с точки зрения ислама Коран – образец поэзии, который эстетически совершенен).
Литургическая поэзия у евреев не была столь высокого уровня.
XI – XII вв. – бурный расцвет еврейской поэзии, построенной на образцах мусульманской.
Центонная поэзия, строившаяся на основе библейского текста.
Идея очищения языка (язык как самостоятельная ценность).
Игра прямого содержания и отсылок к Танаху.
Рамбам считал поэзию пустым занятием, а философию – серьезным.
Т.е. возрождалась античная оппозиция философии и риторики.
Тут, кстати, можно противопоставить и арабов как приверженцев риторики и евреев как приверженцев философии.
Главное философское произведение Рамбама – «Путеводитель растерянных (Колеблющихся)». Было написано на арабском языке.
Устанавливает связь между еврейской традицией и философией.
Талмуд сознательно отмежевывается от мышления философии – создает альтернативный язык, на котором философии как бы нет.
Рамбам говорил, что философия – часть Торы, которая была потеряна и которую нужно восстановить.
Образ «золотые яблоки в серебряной оправе».
Философия для избранных, риторика для масс.
Философия – золотое яблоко, риторика – серебряная оправа.
Философия – сияющее золотое ядро, его может достичь только мудрец.
В «Путеводитель растерянных» Маймонид поменял порядок глав.
Истина/ложь – умопостигаемая категория, добро/зло – общепринятая категория (социальное воображение).
За общепринятыми категориями нет никакой сущности, которую люди пытаются найти.
Грех – впадение в социальность.
Различение добра и зла бесконечно и бесплодно.
Задача человечества – приблизить общепринятые категории к умопостигаемым.
Человек устанавливает добро и зло.
«Путеводитель растерянных» - книга, вызывающая много противоречий.
Один из первых Галахических кодексов.
Пытался освободить людей от изучения Талмуда. Изучать нужно философию.
По сути – комментарий к Талмуду.
Попытка систематизировать иудаизм.
Рамбам высказывался против песен и музыки, как ненужного и абсурдного.

Раши
Раши создал новый метод комментирования Писания.
Жил он в Средневековой Европе.
Городская культура (это очень важно, т.к. город лежит в основе современной цивилизации). В городе отношения имеют горизонтальный характер, они не являются иерархией.
Города создавались как на основе общей клятвы. Состояли из корпораций (разные организации), также созданных на основе клятв.
XII в. – «Книга праведных»
Средневековый город окружен стеной, участки которой принадлежат отдельным корпорациям, что демонстрирует связь между ними.
Ощущение силы объединения простых людей.
Современная структура, облик, представление об еврейской общине формируется именно в Средние века в Европе.
Средневековая городская автономная община.
XI – XII вв. – постановления, придающие общине особый статус.
Одно из постановлений было написано Рашем: «община имеет право распоряжаться имуществом тех, кто её покинул и решение общины имеет статус закона Торы».
«Святая община» - это выражение указывает на то, что каждая отдельно взятая городская община в силу специфического средневекового мировосприятия представлена Израилем в целом. Пространство воспринималось точечно.
Есть Талмудический принцип о том, что должно сохраняться единство Торы.
Многообразие законов, принимаемых в разных городах, выражает единство Торы – парадокс средневекового сознания.
Также Раши написал комментарий к Талмуду и комментарий к Танаху.
Своей задачей он ставил открыть пшат.
Пшат – простой смысл Писания.
Большое количество мидрашей не давало четкого однозначного понимания.
Как известно, рационалистическая грамматическая традиция существовала параллельно с мидрашами и зачастую им противостояла.
Раши их объединяет.
«Мне кажется» и «я думаю» ставится рядом с авторитетной традицией (мидрашами). Вот собственно вам и свободомыслие.
Простой смысл Писания – то, что говорит простой человек.

 

16. «Трактат о трех обманщиках»: его место и значение в традиции средневекового вольнодумства.

Возникает в X веке в арабо-мусульманской традиции. Содержит идею о том, что основатели религий – обманщики. Основан на притче о султане Салладдине (приписывается аль-Рози, в Новое время изложена в драме Лессинга «Натан мудрый»): жил отец троих сыновей и каждому, умирая, вручил по кольцу, и каждый считал, что именно его кольцо волшебное, а братья - обманщики; после ссор и споров братья обращаются к судье, и тот советует им считать собственное кольцо заветным и приумножать добрые свойства талисмана праведной жизнью. Под кольцами подразумеваются различные религии, считая, что не они в конечном счете определяют, кто плох и кто хорош, а добрые дела, «благодетельная ко всем любовь».

Впоследствии эта притча преобразовалась в трактат «Пастух, плотник и погонщик верблюдов», в котором Моисей, Иисус и Мухаммад представлены обманщиками.

Идея о трех обманщиках имеет широкое хождение на протяжении всего Средневековья и в дальнейшее время. В эпоху Возрождения притчу о трех кольцах передает Бокаччо в одной из новелл своего «Декамерона».

Автор самого трактата «О трех обманщиках» неизвестен, но авторство приписывалось многим людям, включая Спинозу. Главная идея его состоит в том, что религия нужна правителям и богачам для обмана и обуздания народа.

Этот трактат на протяжении своей истории имел значительное влияние на развитие свободомыслия и атеизма. Впоследствии идеи, заложенные в трактате «О трех обманщиках» развились а такую теорию происхождения религии, как теория обмана.

(ну не знаю я, что еще можно про этот трактат сказать)

 

17. Средневековый антиклерикализм.

Основные тенденции развития свободомыслия в средневековье.

· Ереси и антиклерикализм движения социального протеста (катары, XIII-XIV), стригольники)

· Народная религиозность и вольнодумство

· Интеллектуальная философская традиция арабо-мусульманского вольнодумства и его влияние (аввероизм и теория двух истин)

· Опытное знание и средневековая наука (Бэкон), вненаучное знание (алхимия, магия)

· Средневековый христианский мистицизм

· Вольнодумство средневековых университетов

· Светская культура средневековья (любовная лирика, рыцарские романы. Культура замка и монастырей)

 

Народная религиозность средневековья. Всегда в народе было то, что в церкви осуждалось. Народная религиозность: смеховая культура, победа над авторитарностью и властью, пародии, сатиры, карнавал, зрелища, лубочная живопись, фольклор. Оппозиция церковной ханжности, учёности. Определенное отношение к Христу – в народе Христос смеющийся.

Антиклерикализм – социальное движение, форма свободомыслия, выраженная в социальном движении против церковного института. Светский и религиозный антиклерикализм. Движение социального протеста. В церкви видят институт феодальной системы, борьба проив церкви как собственника. Осмеяние пороков священнослужителей. Свободомыслие – соц. Полит направленность против клирикализации общества эпохи феодализма. Интелектуальное вольнодумство

Свободомыслие в арабском мире связано с историей. 9-12 вв – переводческое движение. Интерес к античной философии. Адибы – всесторонние и образованные личности.

Религиозный скептицизм. Религия – есм алчность, корыстолюбие и по сути своей обман. Опора на интеллект, отвержение вероучений, главное разум. Богоборческие мотивы, осмысление теодицеи.

 

18. Поэзия вагантов: ее место и значение в традиции средневекового вольнодумства.

Поэзия вагантов (vagantes — «бродячие люди»), или голиардов (от фр goliuart – «обжора», или от «голиафовы дети»), появившихся в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов совпал с развитием школ и средневековых университетов. Первыми вагантами были клирики, жившие вне своего прихода или вообще не занимавшие определённой церковной должности; со временем ваганты стали пополняться школьными студенческими товариществами, переходившими из одного университета в другой. Расцвет поэзии вагантов приходится на XIII ст. Их поэзия, вольнодумная, озорная, была очень далека от аскетических идеалов средневековья.

Вагантская поэзия сохранилась в рукописных сборниках XII—XIV вв. Среди них самый объёмный (содержит около 250 произведений) — «Ка́рмина Бура́на». Творчество вагантов анонимно, т.к. быстро становилось народным достоянием. Среди известных имён: французский поэт Вальтер (Готье) Шатильонский; Гугон «Примас» Орлеанский немецкий вагант, известный под своим прозвищем «Архипииты» и некоторые другие.

Характерные особенности: латинский язык, ориентация на античные традиции (Овидий, Гораций, Ювенал), вольнодумные жизнелюбивые мотивы, религиозная сатира, воспевание свободы, кабацкого разгула, красоты природы, земной радости и беспризорной жизни и т.п., своеобразные гимны Бахусу, Венере, Флоре.

Ваганты используют в своей сатире элементы религиозной литературы, — они пародируют её основные формы (видение, гимн, секвенция и т. д.), доходят до пародирования литургии и Евангелия. "Всепьянейшая литургия" – один из многих вариантов. Это не столько богохульный задор, сколько специфика средневековой латинской поэтики - поэтики реминисценций. Вагантские поэты с готовностью пародировали не только евангельские и литургические тексты, но и все, что угодно, даже самих себя. Антиклерикальная сатира у вагантов никогда не переходит в антирелигиозную.

Рим - главная мишень вагантских стрел; нижестоящая церковная иерархия упоминается реже, однако не менее свирепо.

Монашество - второй объект вагантской сатиры, и она здесь ничуть не менее озлоблена. В "Откровении Голиафовом" монахам посвящены едва ли не самые ожесточенные строфы, а другая поэма, "Преображение Голиафово" ("Метаморфоза"), целиком посвящена осуждению монашества перед всем сонмом небесных богов и земных мудрецов за то, что этот "люд под капюшонами" старается поссорить и отлучить друг от друга двух равно великих богинь - Палладу-мудрость и Венеру-любовь

Радость и свобода — вот к чему устремлена душа вагантов. Устремлена в то время, когда вся жизнь средневекового человека была всецело подчинена строгой сословной и корпоративной регламентации. Этому чопорному миру ваганты противопоставляли свое вольное братство, в которое доступ открыт всем добрым и веселым людям, всем, кто готов поделиться последним грошом с нуждающимся, кто лишен высокомерия и ханжества,— без различия пола и возраста, общественного и имущественного положения, национальной принадлежности и вероисповедания. Зато лицемерным святошам, наглым щеголям и хищным стяжателям в вольное братство доступ заказан («Орден вагантов»). Церковников они называют волками в овечьей шкуре, церковь сравнивают с продажной блудницей, а папский Рим — с грязным рынком, преисполненным скверны. Эти резкие выпады против князей церкви и их подручных, не делали вагантов воинствующими еретиками, наподобие Арнольда Брешианского, казненного папой в 1155 году, все же свидетельствовали о их вольномыслии. Ваганты не были раболепными чадами церкви. Они не желали кривить душой и прославлять то, что считали дурным и вредным. Дух вольномыслия царил в их лирической поэзии, от которой; говоря словами Рабле, «скорее пахнет вином, чем елеем». Архипиит Кельнский мог, например, вполне благочестивую стихотворную «проповедь» неожиданно закончить обращением к богу, которого он убедительно просит снабжать его деньгами. А в своей знаменитой «Исповеди», пронизанной горьким юмором, прославить беспутную жизнь ваганта, предпочитающего умереть не на ложе, а в кабаке. Серьезные жанры духовной словесности тем самым приобретали пародийное звучание. Манифест вагантов уже намечал путь, со временем приведший к «Телемскому аббатству» великого гуманиста эпохи Возрождения Фр

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: