Цивилизационный процесс в России и на Западе

Понятие цивилизационного процесса включает в себя не только технические достижения, но и организованность, упорядоченность ду­шевной жизни, выражающейся в сдержанности и дальновидности, са­моконтроле и самодисциплине, ответственности и порядочности. Та­ким образом можно, если не преодолеть, то обойти, излишне резкое разделение между культурой и цивилизацией, которое, подобно дихо­томии духа и тела, имеет определенное учебное значение, но на прак­тике приводит к многочисленным затруднениям. Вместе с тем, введе­ние в оборот такого понятия предполагает большую и кропотливую работу по выявлению, описанию и согласованию разнородного исто­рического материала, раскрывающую взаимопереплетение материаль­ного и идеального, политического и эпистемологического, рациональ­ного и эмоционального и т. п. порядков общества. Такие попытки уже предпринимались в начале нашего столетия и можно указать на “Фи­лософию символических форм” Э. Кассирера, “Формы знания и об­щества” М. Шелера, “Капитализм и протестантская этика” М. Вебера и др. К этим авторам, раскрывающим вслед за Марксом взаимосвязи социальной и духовной жизни общества, в наше время добавились новые исследователи, предпринимающие грандиозную по своим мас­штабам попытку археологии культуры, в которой раскрываются зави­симости между порядками вещей и знания (Фуко), дискурса и инсти­тутов (Хабермас) и даже капитализма и шизофрении (Делез, Гваттари). Кроме широкоизвестных трудов Блока, Броделя, Ле Гоффа, осо­бо хотелось бы отметить работы Н. Элиаса, посвященные исследова­нию психо-социогенетических особенностей или, как стало модным говорить, менталитетов людей, выполнявших в ту или иную истори­ческую эпоху роль культурных “пассионариев”. Эти труды имеют для нас исключительно актуальное значение, так как сегодня наше обще­ство столкнулось на пути реформ с главной проблемой, от решения которой во многом зависит судьба России. И это проблема не столько приватизации, реструктурализации, демократизации хозяйства, сколько формирования свободных и одновременно ответственных цивилизо­ванных граждан. При этом нельзя руководствоваться формулой сна­чала сделать одно, а потом наступит другое. Человек это творец и тво­рение цивилизации. Не имея заданных природой инстинктов и места, он создает институты и, в принципе, может занять любое место. Но в этом таится угроза, ибо, как сказано еще в “Антигоне” Софокла, — самое ужасное на свете — это человек.

Нечеловеческое в человеке выглядит особенно пугающим сего­дня. Реакцией на него является интенсификация морального дискур­са. Неудивительно, что возрождение России связывают с возрождени­ем человека, который должен стать совершенным моральным и ра­зумным существом. Чем архаичнее и грубее реальность, тем больше надежд мы возлагаем на внутренние моральные и духовные самоогра­ничения. Но на самом деле репрессивное общество управляет не столько умами, сколько телами людей, используя при этом ограничения, за­преты и наказания. Как свидетельствует процесс цивилизации, совер­шенствование человека не сводится к воздействию морально-фило­софских наставлений. Во всякой культуре существуют свои дисцип­линарные пространства, в которых и происходит практическое фор­мирование человеческого. Чаще всего это повседневное сознание и поведение расценивается в философии как нечто “неподлинное”, что должно быть исправлено разумом, моралью и правом, но на самом деле конфронтация является неплодотворной и, как правило, приво­дит к образованию двойного сознания: сам о себе человек думает воз­вышенно, а поступает по правилам поведения, принятым на той тер­ритории, в которой он проживает. Кроме абсолютизации разума и мо­рали, встречается другая противоположная позиция, отстаивающая приоритет почвы и крови. Она выглядит достаточно здраво: если че­ловек живет на земле, то он не должен засматриваться на небо, так как может провалиться в яму. Однако, если разум и мораль обещают дос­тижение единства, то приоритет почвы и крови разъединяет людей, ибо культивирует образ чужого.

Выход из этих трудностей и дает теория цивилизационного про­цесса, в которой прослеживаются взаимосвязи моральных и повсе­дневных, рациональных и чувственных, телесных и духовных практик производства человека. Это дает не только теоретические результаты, но и эффективные рекомендации. Успех нашей цивилизации во мно­гом был связан с тем, насколько людям удавалось создать для своих нравственных идеалов соответствующие социальные и культурные про­странства. Хорошим примером этому служит конфронтация храма и

рынка. Большинство людей считают христианство исключительно ду­ховным явлением, а верующих чем-то вроде больших ученых, сведу­щих в спиритуалистических явлениях. Идеология раннего христиан­ства направлена против богатства, власти, труда, знания и даже брака. Христианин надеется на град божий и не занимается благоустройством земной территории. Как тогда объяснить решение императора Константина, принявшего христианство в качестве государственной ре­лигии. Многие полагают, что это и привело к падению Рима, так как христиане сыграли роль “пятой колонны”. Эти оценки имеют своей предпосылкой вышеуказанную дилемму. На самом деле решение Константина было весьма мудрым и имело огромные последствия для развития цивилизации. Христианизация европейских и русских государств способствовала тому, что в них соединились материально-природные факторы и духовно-моральные ценности и местом такого соединения стал христианский храм. Константин принял христиан под свое по­кровительство и дал им дом на земле. Теперь, они могли не только мечтать о царстве божьем, но совершенствовать, любить и защищать свое государство.

По мере развития цивилизации наряду с храмом выросло другое культурное пространство — рынок. Если в храме люди объединялись на основе сострадания и прощения, то рынок формировал автономных конкурирующих индивидов и разъединял их. Ценности рынка и храма распались. Однако в западной Европе удалось согласовать эти простран­ства, в то время как у нас они были попросту разрушены. Так, М. Вебер описывает капитализм как совпадение религиозных и экономико-по- п и гических ценностей. Цивилизованный капиталист меньше всего по­хож на карикатурную фигуру с большим животом, в который попадают продукты эксплуатации голодных рабочих.

В России после октябрьской революции цивилизационный процесс пошел иным путем именно потому, что власти не удалось соединить ценности храма и рынка. Вместо свободных автономных индивидов, на кото­рые делали ставку западники, вместо смирного народа-богоносца, на который надеялись славянофилы, на улицы Петрограда высыпала голодная омобленная толпа. Поэтому перед победившими большевиками стояла принципиально новая задача: как управлять этим коллективным телом. Для этого и были созданы взамен храма новые общественные пространст­ва — дворцы культуры, парки отдыха, площади, на которых проходили митинги и демонстрации. Однако при этом власть опять просмотрела магистральное направление цивилизационного процесса и даже пыталась противостоять ему при помощи идеологии. Если на уровне повседневно­сти протекал процесс урбанизации, сопровождающийся созданием про­странств индивидуальности и прежде всего отдельных квартир, борьбой за комфорт и независимость, то на уровне идеологии власть все еще ру­ководствовалась идеалами коллективизма. Между тем, на культурно-цивилизационном уровне эти идеалы не подкреплялись и поэтому создан­ные для объединения коллективного тела пространства постепенно пусте­ли. Собственно, перестройка и оказалась следствием несоответствия ста­рой идеологии периода классовых боев и менталитета людей, сформиро­вавшегося в более комфортабельной среде.