Внимание и флюктуации сознания

Внимание. Внимание определяет ясность наших пережи­ваний. Взяв за основу второй"из приведенных выше аспектов понятия «внимание» — т. е. внимание как ясность и отчетли­вость психических феноменов, степень сознания, уровень со­знания, — мы сможем увидеть, что любой из психических феноменов, обнаруживаемых нами у наших больных, требует от нас знания меры его внимания, уровня осознанности им переживаемого феномена. В противном случае мы не достиг­нем полного понимания. Если больной в данной связи не го­ворит ничего особенного, мы можем предположить, что его переживание имело место в состоянии ясного сознания.

Обман чувств может иметь место в условиях как полноцен­ного внимания, так и абсолютного невнимания. Например, не­которые виды обмана чувств могут иметь место только на низком уровне внимания и исчезают, если на них концентри­руется все внимание. Больные жалуются на невозможность «ухватить голоса» или на «адские призраки» (Бинсвангер). Другие обманы чувств — в особенности при затухающих пси­хозах — переживаются только в условиях полной концентра­ции внимания и исчезают, когда внимание направляется на что-либо иное: «Когда я молюсь: "Отче наш", голоса уходят»; наблюдение за каким-либо предметом приводит к исчезнове­нию зрительных псевдогаллюцинаций. Значимость той роли, которую играет степень внимания при обманах чувств, хоро­шо проиллюстрирована Бонгеффером на примере больных с алкогольным делирием. Когда исследователь, побуждая боль­ного говорить и отвечать на вопросы, поддерживает внимание на умеренном уровне, обманы чувств случаются редко; когда же внимание резко падает, — а такая тенденция характерна для ситуаций, когда больные предоставляются самим себе, — происходит массовый наплыв иллюзий и богатых сценических галлюцинаций. С другой стороны, когда исследователь на­сильно переориентирует внимание больного на зрительные стимулы, в данной области появляются бесчисленные отдель­ные иллюзии. В связи со «сделанными» психическими явле­ниями мы иногда сталкиваемся с примечательно низким уров­нем сознания. Когда больной чем-то занят, он ничего особен­ного не чувствует; но когда он сидит без дела, возникают «сделанные» явления — приступы головокружения, прилив крови к голове, приступы ярости, — с которыми он может со­владать только огромным усилием воли, иногда сжимая кула­ки. Вот почему такие беспокойные больные ищут общества, испытывают нужду в разговорах, занятиях или каких-либо

иных средствах, помогающих отвлечься (таких, как молитва, бормотание бессмысленных фраз и т. д.); таким образом они надеются избавиться от «влияния» голосов. Мысли, пережи­тые Шребером (Schreber), в то время, когда он сидел ничего не делая, были описаны им как «вложенные» в его голову, как «мысли, которые не мыслятся» (Nichtdenkungsgedankeri). Сле­дующее самоописание иллюстрирует зависимость шизофре­нических феноменов от внимания и от произвольной активи­зации или произвольного торможения:

«Я чувствовал, будто постоянно нахожусь среди преступни­ков или чертей. Стоило моему напряженному вниманию слегка отвлечься от окружающего, как я начинал видеть и слышать их; но мне не всегда хватало воли перевести свое внимание от них на другие осязаемые предметы. Любое усилие было равноценно для меня вкатыванию каменной глыбы на высокую гору. Например, попытка выслушать, что говорит мне мой знакомый, после не­скольких кратких фраз привела к такому росту беспокойства (так как над нами нависли эти угрожающие фигуры), что я вы­нужден был бежать... Я с трудом сосредоточивал внимание на каком-либо предмете. Мой дух тут же уходил куда-то далеко, где меня сразу атаковали демоны, словно я специально провоциро­вал их на это. Поначалу эти сдвиги мысли, эти уступки осуществ­лялись по моей воле, по моему желанию... но ныне они происхо­дят сами по себе. Это была своего рода слабость: я чувствовал, что меня к этому что-то неумолимо толкает... Вечером, пытаясь уснуть, я закрывал глаза и волей-неволей попадал в водоворот. Но днем мне удавалось удерживаться в стороне. У меня бывало ощущение, будто я вращаюсь как белка в колесе, после чего по­являлись фигуры. Я должен был лежать в постели без сна, в на­пряжении, и лишь через много часов враг чуть-чуть отступал. Все, что я мог сделать — это не поощрять происходящего, не ус­тупать ему». На более поздней стадии психоза тот же больной сообщал: «Каждый раз по своему желанию я мог увидеть эти фигуры и сделать выводы о своем состоянии... Чтобы не терять контроля, я должен был произносить защитные слова; благодаря этому я лучше осознавал то новое "Я", которое, казалось, пытает­ся спрятаться за завесой. Я говорил: "Я есмь" (пытаясь почув­ствовать новое "Я", а не прежнее), "Я есмь абсолют" (я имел в виду свое соотношение с физическим миром, я не хотел быть Бо­гом), "Я есмь дух, а не плоть", "Я един во всем", "Я есмь длящееся"

(по сравнению с колебаниями физической и духовной жизни), или использовал единичные слова, такие, как "сила" и "жизнь"». Эти защитные слова должны были быть всегда «под рукой». В течение десяти лет они превратились в чувство. Пробуждаемые ими ощущения «аккумулировались» таким образом, что больной не должен был думать каждый раз заново, но ему следовало при­бегать к ним в моменты особой неустойчивости, так или иначе их варьируя. Больной мог видеть фигуры в любой момент по свое­му желанию, он мог исследовать их, но они ему не навязывались (впрочем, после некоторых специфических расстройств сомати­ческой и психической природы они появлялись сами по себе и вновь становились опасными) (Schwab).

Флюктуации сознания. Сравнительно легкая степень флюктуации наблюдается при периодических колебаниях ин­тенсивности внимания (Вундт). Гребень волны, каковой явля­ется психическая жизнь, никогда не остается на одной и той же высоте в течение даже самого короткого промежутка времени; эта высота беспрерывно (хотя и слегка) варьирует. Более за­метные изменения мы можем наблюдать в связи с состоянием усталости; еще более заметные — вплоть до патологии — изме­нения возникают при периодических флюктуациях сознания, которые иногда переходят в его полное отсутствие. Мы наблю­дали за больным, у которого такие флюктуации происходили в течение одной минуты. У лиц, страдающих эпилепсией, нор­мальное сознание, измеряемое реакцией на едва заметные сти­мулы, выказывает значительно более высокую меру флюктуа­ции, чем у здоровых людей.

Флюктуации сознания следует отличать от приступов так называемого petit mal, «абсансов» и т. п. которые приводят к не­регулярным провалам в сознании, сопровождаемым незначи­тельными моторными явлениями. Не следует путать их также и с провалами, затрагивающими способность к концентрации и реактивность; подобного рода провалы часто встречаются у больных шизофренией (блокирование или шперрунг [Sperrung]). Больные внезапно перестают отвечать, неподвижно глядят пря­мо перед собой и, кажется, ничего не понимают. По истечении нескольких минут или секунд это прекращается, чтобы позднее повториться вновь. Впоследствии может обнаружиться, что в

момент такого «шперрунга» больной полностью сохранил свое внимание; он может сам вспомнить об этом случае. Такие прова­лы возникают без видимой причины, как выражение болезненного процесса, или могут быть выведены из аффективно отягощенных комплексов, которые оказались непосредственно затронуты во­просами врача; наконец, они могут быть поняты как моменты от­влечения внимания под воздействием голосов и других галлюци­наций. В последнем случае мы можем наблюдать, что больные лишь в незначительной степени воспринимают то, что говорит им врач.

Флюктуации сознания вплоть до его потери могут наблю­даться при психопатиях и многих острых и хронических пси­хозах. Больные сами жалуются на мгновенные потери мыслей: «Часовой механизм остановился». Жане описывает данное явление как eclipses mentales (франц.: «затмения ума»).

Испытуемый описывает пережитое под воздействием гаши­ша: «Кажется, я выплываю из бессознательного только ради того, чтобы через некоторое время вновь вернуться в него... За это вре­мя мое сознание изменилось. Вместо абсолютно пустых "прова­лов" у меня возникло нечто новое, как бы второе сознание. Оно переживается как совершенно иной, особый период времени. Субъективно это выглядит так, словно существуют два отдель­ных ряда переживаний, каждый из которых развивается соб­ственным путем. Экспериментальная ситуация, в которой я ока­зался, субъективно переживается мною как неизменная; но за этим следует переживание долго длящегося недифференциро­ванного бытия, внутри которого я не могу удержать свое "Я" как нечто отъединенное от переживаемого мира. И все же я пережи­ваю это второе состояние не как некое подобие сновидения, а как состояние абсолютного бодрствования. Это перемежающееся сознание может служить объяснением моей преувеличенной оценки времени; мне кажется, что с момента начала отравления прошло много часов. Процесс мышления крайне затруднении любая цепочка мыслей прерывается в тот самый момент, когда наступает очередное изменение в сознании».

Помрачение сознания. Внезапное ослабление, помрачение или сужение сознания возникает в разнообразных формах как следствие и сопровождение отдельных переживаний. Во время длительного путешествия по железной дороге нас может охватить дремота, волна может пойти на убыль, может возник­нуть ощущение «пустоты сознания», которую мы способны прервать по своей воле. При наличии сильных аффектов — например, при страхе или глубокой меланхолии, а также при маниакальных состояниях — становится значительно труднее сосредоточиться на чем-либо внешнем, предаться созерца­нию, сформулировать суждение или даже о чем-то подумать. Ответы на простые вопросы могут быть получены только пос­ле нескольких безуспешных попыток и видимых усилий со стороны больного. Поскольку концентрации достичь нелегко, содержание бредоподобных идей остается вне критического осмысления больного; суждения о действительности, касаю­щиеся возможного обмана чувств, не принимаются им во вни­мание. Сознание до отказа заполнено аффектом; суждения и установки психологически понятным образом нарушаются. В еще большей степени сказанное относится к депрессивным состояниям, когда ко всем прочим факторам добавляется пер­вичное торможение всех функций. Все перечисленные состо­яния можно назвать аномальным сознанием; в последнем из перечисленных случаев оно может перейти в долговременную опустошенность сознания.

Обострение сознания. Может возникнуть вопрос: дей­ствительно ли существует такое аномальное явление, как «обострение сознания»? Можно ли говорить об аномальной бдительности, аномальной ясности и других аномальных яв­лениях того же порядка? Согласно Курту Шнайдеру, «обо­стренное сознание» служит необходимой прелюдией перед развитием некоторых навязчивых состояний. «Такая исклю­чительная ясность сознания отчетливо проявляется в случаях энцефалита с симптомами навязчивости». К другому разряду принадлежат многочисленные описания того, как люди уходят в мистическое созерцание, что в неявной форме подразумевает состояние «сверхбодрствования». Еще одна разновидность: описанные Вебером и Юнгом (Weber und Jung) необычные вспышки сознания — при его суженности, — появляющиеся в качестве ауры при эпилептических припадках. Один больной описал подобное состояние как «абсолютно ясное мышление». Авторы указывают также на описания Достоевским собствен­ной ауры: «...как бы воспламенялся... мозг и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы... Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся, как молния».

Цутт описывает явления, имеющие место после принятия первитина: «сверхбодрствование», живой интерес, возраста­ние скорости действий и реакций, интеллектуальное освоение огромных масс материала. Одновременно он указывает на па­дение способности к концентрации, неумеренный и беспоря­дочный натиск мыслей, неспособность упорядочивать соб­ственные впечатления или о чем-то глубоко задумываться и беспрестанный бесцельный интерес, сопровождаемый столь же бесцельным стремлением к активным действиям. Это «сверхбодрствование» означает редукцию отчетдивости и яс­ности окружающего мира, поскольку для людей в состоянии «сверхбодрствования» — точно так же, как и для усталых лю­дей, — окружающий мир выказывает тенденцию к угасанию. В соответствии с этим Цутт конструирует биполярную модель сознания — между сонливостью и «сверхбодрствованием», — так что максимум ясности оказывается посредине. Описанные явления лишний раз свидетельствуют о многозначности и за­гадочности того, что мы называем состоянием сознания.

Ф. В. Бассин