Диссидентство и бесцензурная печать

В международной проблематике советской журналистики конца 50-х – середины 80-х гг. доминирующее место занимали в опросы формирования под эгидой СССР мировой социалистической системы, укреплявшегося экономического и военного союза стран Варшавского договора.

Ужесточение политического режима в стране, растущее идеологическое давление и нетерпимость к инакомыслию вызвали откровенный протест у некоторой прогрессивно настроенной части научной и творческой интеллигенции, стремление защитить гражданские свободы. Так возникло диссидентство, основными проявлениями которого стали протесты и обращения в адрес руководителей страны, в судебные и карательные органы, бесцензурная печать («самиздат» и «тамиздат»). Начало диссидентскому движению положила демонстрация 5 декабря 1965 г. в Москве на Пушкинской площади. В дальнейшемв Чехословакию были введены советские войска для подавления там народных выступлений, и состоялись политические процессы над теми, кто обвинялся в антипатриотизме, в преступной связи с западными средствами массовой информации и разведывательными органами.

О диссидентстве советская печать долгое время умалчивала. Но о политическом процессе над А. Гинзбургом она вынуждена была заговорить, чтобы использовать его для обвинения подсудимых в контактах с западными разведками, с радиостанциями Би-би-си, «Европа», «Свободная Европа», с русскими эмигрантскими изданиями «Грани», «Посев» и ведении антисоветской пропаганды.

Идейное осуждение диссидентства, преследования повлекли за собой новую волну эмиграции. В числе высланных из страны оказался и А. Солженицын. И вновь, как и раньше, русское зарубежье стало играть роль оппозиции существовавшему строю в России.

70-е гг. характеризуют сегодня как период застоя. Такая характеристика социально-политического состояния советского общества той поры не соответствовало реальности. Это период деформации, период, когда во многих сферах нашей жизни насаждались подхалимство, угодничество, взяточничество, коррупция, подтасовка фактов, грубое извращение реального положения дел в экономике, в национальных отношениях.

В конце 70-х – середине 80-х гг. в советской журналистике утверждаются помпезность, лжепафос, уход от реальных проблем, выдвигаемых жизнью.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, советская журналистика второй половины 50-х – середины 80-х гг. при всем ее проблемно-тематическом многообразии пребывала в плену волюнтаризма ( в. – это упорствовании в достижении какой-л. цели без учета реальных обстоятельств ) и рецидивов культа личности. Находясь под постоянным давлением и контролем КПСС, она настойчиво проводила ее лозунги, не замечала тех противоречий и деформаций, которые все больше проявлялись во всех сферах жизни общества и вели страну к кризису.

Сложные и очень часто противоречивые процессы, происходившие в общественно-политической и экономической жизни страны, не получали адекватного отражения в журналистике. И все же многонациональная советская публицистика оставалась гражданственной, яркой и многообразной. Она возбуждала в сознании масс стремление задуматься над многим, что их волновало, на что они ждали ответа в статьях и очерках А. Аграновского, Е. Богата, Г. В. Пескова, Т. Тэсс, Ю. Черниченко, В. Овечкина.

О публицистике вышеперечисленных:

Валентин Овечкин: его знают в связи с «глубокой», «приближенной» публицистикой о сельском хозяйстве. В своих очерках показывал ужасающее положение колхозного крестьянина (неоплачиваемый труд, отсутствие паспортов, а в силу этого фактически крепостная зависимость от местных властей), критиковал систему. Хотя, конечно, Овечкин в своих произведениях ни в коем случае не был убежденным противником советского строя. Просто он стал ПЕРВЫМ, кто перестал идеализировать и романтизировать земельный труд. После первой его публикации в таком духе, вся советская пресса пошла по его пути «открытых глаз» (:

Василий Песков: большинство очерков и новелл Пескова, вошедших в его книги, впервые были опубликованы на страницах «Комсомольской правды», специальным корреспондентом которой автор является в течение многих лет. В очерках и лирических миниатюрах Пескова перед нами предстают советские люди, картины их жизни и созидательного труда на разных широтах и меридианах нашей страны. Произведения В.М.Пескова отличаются лиризмом, глубоким проникновением в духовный мир советского человека, поэтично раскрывают красоту родной земли.

Юрий Черниченко: писал про сельское хозяйство. И про картошку. И про то, как надо пахать и поливать. И все в таком духе. Был уважаем не только простыми людьми, но и профессиональными аграриями. Но он не ограничивался только сугубо практическими темами. Очерк «Комбайн косит и молотит», опубликованный в 1983 году в «Новом мире» наделал шуму! Черниченко осмелился поставить под сомнение концепцию ЦК КПСС: довести парк зерноуборочных комбайнов до миллиона машин. Эффективно ли это? Комбайны ломались постоянно. И хлеб выращивался невыгодно, и труд людей расходовался нерационально. Очерк обсуждался на секретариате ЦК КПСС и был признан крупной политической ошибкой редколлегии «Нового мира». Но факты, изложенные журналистом, и главный его вывод - о порочности ставки на количественный подход - опровергнуть было не под силу.

Татьяна Тэсс - многолетняя сотрудница газеты Известия, публицист. Её называли «самой читаемой журналисткой газеты». Наиболее известная книга— «Американки», посвящённая поездке журналистки в США. Для поколения родившихся в 1950-х и 1960-х годах это произведение стало своеобразным «открытием Америки». Именно эта, прочитанная в детстве или юности книга, сформировала образ США на годы вперед, предопределила многие мнения и стереотипы. Книга написана в очень благожелательном тоне, в ней практически нет политической окраски, характерной для вышедших позже произведений аналогичной тематики. Несмотря на то, что книга была издана «Детской литературой» и считалась «детской», её с большим удовольствием читали и взрослые. Собственно, именно эта книга и сохранила память о Татьяне Тэсс в ныне живущих поколениях.

Евгений Богат - вся жизнь Евгения Михайловича Богата и до самой его смерти была связана с «Литературной газетой», где вначале он был заведующим отделом, а потом обозревателем. Одни журналисты писали о космосе, другие — о природе, третьи — о партийной жизни или бригадном подряде. У всех была своя тема, и границы допустимого всем были установлены четкие. Когда журналисты пытались пролезть через колючую проволоку цензуры, их легко настигали и быстро карали. С Богатом, очевидно, не знали, что делать. Он весь, вместе со своими темами и героями, оказался на запретной территории. Но главная проблема для агитпропа была в том, что само существование этой территории официально отрицалось. Б. писал о душе, о ее бессмертии, о вечности, а всего этого не было ни в списке разрешенного, ни в списке запрещенного. Пока власть решала, как поступить с Богатом, его очерки передавались из рук в руки, их обсуждали на заводах, в институтах и на военных кораблях, автор получал тысячи писем.

Анатолий Аграновский: Аграновский был мастером очерка - вершины журналистского мастерства, где репортажные наблюдения органично соседствуют с принципами, по котором строится серьезная проблемная статья, и к тому же щедро приправлены значительной порцией философских размышлений, которые отражают авторский взгляд на действительность. При этом все должно быть подано просто и красиво, как и положено художественной публицистике. Как правило, все очерки Аграновского похожи на... романы. Точнее сказать - конспекты романов. В шестистах строчках газетного текста Аграновскому удавалось развернуть всю панораму жизни героя, при этом расставить акценты при помощи несущественных, казалось бы, мелочей, которые на поверку оказывались очень важными вешками и даже вехами жизни. Отчего возникали аллюзии на жизнь всей страны. И это было поразительное мастерство: каждое предложение можно было разворачивать в отдельную главу.