Отношение Маркса к учению Гегеля в период работы в «Рейнской газете»

Заметное расхождение Маркса с положениями Гегеля и подходом других младогегельянцев отчетливо проявляется уже на первом этапе его публицистической деятельности, начиная с «Заметок о новейшей прусской цензурной инструкции» (написано в январе-феврале 1842 г., опубликовано впервые в феврале 1843 г. в Швейцарии) и до вынужденного ухода из «Рейнской газеты» (март 1843 г.).

Так, в статьях К. Маркса из «Рейнской газеты» встречается своеобразное сочетание критики реальной государственно-правовой практики и обусловленной гегелевским идеализмом трактовки государства и права как нравственных и разумных по своей идее явлений. Обращаясь к критическому анализу государственных учреждений и правовых институтов, К. Маркс использует гегелевское понятие «разумного государства» и «разумного права», но вкладывает в них политически иное, революционно-демократическое, содержание.

Для революционно-демократической позиции Маркса весьма характерно критическое отношение к гегелевскому положению о нерасторжимости нравственных отношений, в том числе – государства. «Никакое реально существующее нравственное отношение, – подчеркивает Маркс, – не соответствует или, по крайней мере, не должно с необходимостью соответствовать своей сущности»[692][12]. И далее он добавляет: «Мировая история решает вопрос, не отклонилось ли какое-нибудь государство от идеи государства настолько, что оно не заслуживает дальнейшего сохранения...»[693][13].

В соответствии с гегелевской диалектикой Маркс различает существующее и действительное и из этого различения делает выводы, на-

214 Глава I. От младогегельянства до коммунизма

правленные против прусского полуфеодального бюрократического государства и установленного в нем антидемократического режима.

Прусскому государству, которое хотя и существует, но ввиду несоответствия своему понятию недействительно и подлежит революционной перестройке, Маркс критически противопоставляет нравственное государство, «государство разумной свободы», «государство как великий организм, в котором должны осуществиться правовая, нравственная и политическая свобода, причем отдельный гражданин, повинуясь законам государства, повинуется только естественным законам своего собственного разума, человеческого разума»[694][14].

Уже в марте 1842 г. Маркс в письме к А. Руге упоминает о своей статье, представляющей собой «критику гегелевского естественного права, поскольку дело касается внутреннего государственного строя. Основное в ней – борьба с конституционной монархией, с этим ублюдком, который от начала до конца сам себе противоречит и сам себя уничтожает»[695][15].

В этот период, особенно в последних статьях из «Рейнской газеты», намечается расхождение К. Маркса с Гегелем по такому методологически и политически важному вопросу, как взаимоотношение общества и государства. Это, например, проявляется в том, что К. Маркс подчеркивает противоречия между обществом и государством и критикует государство, государственные органы и бюрократию за их антиобщественный, антидемократический характер. Далее он обосновывает необходимость решающего представительства общества в делах государства, указывает на то, что в основе деятельности реально существующего государства лежат такие социальные и общественные явления, как сословные привилегии, частный интерес, и что эта деятельность (например, правотворчество) осуществляется одной группой (имущими и привилегированными) вопреки интересам другой (бедных). Результатом такого прзвотворчества является «закон одной партии против другой»[696][16].

Правда, среди статей К. Маркса, относящихся ко времени работы в «Рейнской газете», нет такой, в которой бы резюмировались и давались в единстве все эти направления отхода от гегелевской философии права.

Критикуя субъективизм при исследовании вопросов государства и права, К. Маркс (в статье «Оправдание мозельского корреспондента», январь 1843 г.) обращает внимание на действие объективных отноше-

2. Отношение Маркса к учению Гегеля в период работы в «Рейнской газете» 215

ний. Позицию социально-политического исследователя он сравнивает с поведением химика, изучающего реальность. «При исследовании явлений государственной жизни, – замечает Маркс, – слишком легко поддаются искушению упускать из виду объективную природу отношений и все объяснять волей действующих лиц. Существуют, однако, отношения, которые определяют действия как частных лиц, так и отдельных представителей власти и которые столь же независимы от них, как способ дыхания»[697][17].

Большое место в публицистической деятельности Маркса этого времени занимает критика бюрократизации государственного аппарата, превращения государственных дел в частное канцелярское дело касты чиновников.

В критике прусского законодательства и в обосновании необходимости демократизации форм и институтов правовой жизни Маркс с революционно-демократических позиций использует ряд идей гегелевской философии права, в частности, гегелевскую идею разумного права, понимание права как наличного бытия свободной воли, положения о применении наказания лишь за действие и о ненаказуемости моральной воли, об уважении к человеческой личности преступника и др.

Используя гегелевскую трактовку права как идеи свободы, Маркс в отличие от Гегеля критически противопоставляет разумное право позитивным нормам права, существующим законам (как прусским, так и английским, французским). Имея в виду действительный закон, Маркс пишет, что в лице такого закона «бессознательный естественный закон свободы становится сознательным государственным законом»[698][18]. Свобода, по К. Марксу, – это необходимое, естественное, нормальное состояние человеческой жизни, несвобода – ненормальное, больное состояние[699][19].

В отличие от произвола в форме закона действительный, подлинный закон выражает положительное бытие свободы. «Юридически признанная свобода, – замечает Маркс, – существует в государстве в форме закона»[700][20].В статье «Дебаты о свободе печати» (апрель 1842 г.), касаясь злободневного тогда вопроса о цензуре, К. Маркс пишет: «Закон о цензуре имеет только форму закона. Закон о печати есть действительный закон»[701][21].

216 Глава I. От младогегельянства до коммунизма

Государственное установление мер, исходящих из несвободы и ущемляющих свободу, представляет собой, по К. Марксу, злоупотребление формой закона[702][22]. Это уже не подлинный закон, а бесправие и произвол в форме закона. Критикуя такой произвол, Маркс замечает: «Законодатель же должен смотреть на себя как на естествоиспытателя. Он не делает законов, он не изобретает их, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений»[703][23].

С этих естественноправовых позиций Маркс определяет действительный позитивный закон как всеобщее и подлинное выражение правовой природы вещей. «Правовая природа вещей, – замечает при этом К. Маркс, – не может поэтому приспособляться к закону – закон, напротив, должен приспособляться к ней»[704][24].

Когда же критерием закона является не объективная природа вещей и не объективные внешние действия, а намерения и тенденции, тогда, по Марксу, подобные законы предстают как средства «самого ужасного терроризма» и «юрисдикции подозрения» [705][25].

Такой произвольный закон, «закон, карающий за образ мыслей, не есть закон, изданный государством для его граждан, это – закон одной партии против другой»[706][26].

Трактуя под влиянием Гегеля идею государства как осуществление политического и правового разума, Маркс в борьбе против прусских антинародных порядков замечает, что нравственное государство предполагает в своих членах государственный образ мыслей, если даже они вступают в оппозицию против какого-то органа государства, например, правительства.

Критически применяет К. Маркс и гегелевское теоретическое положение о единстве формы и содержания закона. Подчеркивая связь судебного процесса и права, К. Маркс замечает, что «процесс есть только форма жизни закона, следовательно, проявление его внутренней жизни»[707][27]. То обстоятельство, что во всеобщей форме закона протаскивается «материальное содержание частного интереса», приводит к обесценению закона: «Форма лишена всякой ценности, если она есть форма содержания»[708][28].

3. Оценка гегелевского учения в ранних работах Энгельса 217

С тех же естественноправовых позиций Маркс отмечает, что не только дух права, но и конкретное законодательство должно соответствовать разуму и свободе. Но анализируя реалии процесса законотворчества ландтага, принятие им закона о краже леса, Маркс приходит к выводу, что нормы действующего законодательства продиктованы не идеей права, свободы и разума, а частным интересом. «Частный интерес, – замечает Маркс, – стремится низвести и низводит государство до роли средства частного интереса...»[709][29].

В противовес такому законотворчеству богатых К. Маркс обосновывает требование признания обычного права для бедноты. «Мы требуем, – подчеркивает он, – для бедноты обычного права, и притом не такого обычного права, которое ограничено данной местностью, а такого, которое присуще бедноте во всех странах»[710][30]. Речь, таким образом, шла об официальном признании правовых интересов и притязаний неимущей части общества[711][31].

Опыт и выводы этого периода К. Маркс использует после ухода из «Рейнской газеты» при работе над рукописью «К критике гегелевской философии права» (лето 1843 г.), которая не только подводит итог теоретическому расхождению Маркса с гегелевской философией права во время работы в «Рейнской газете», но и представляет собой ее критический пересмотр с новых позиций.