 |
Большой мост на улице Годзё 36 глава
|
|
|
|
– Над горой Хиэй собираются тучи. Северный ветер нагнал. Не холодно, Мусаси?
– Ничуть, – простодушно отозвался тот, не замечая намека.
Слуга принес светильник, и Коэцу воспользовался удобным поводом, чтобы задвинуть сёдзи. Мусаси погружался в умиротворенную и приветливую атмосферу дома. Из дальних комнат неслись веселые голоса и смех, вокруг царила искренность и непринужденность. В доме, похоже, чуждались даже намека на вычурность. Мусаси показалось, будто он сидит в гостиной просторного деревенского дома.
Вошел Хайя Сёю.
– Прошу меня простить, что заставил вас ждать, – громко произнес он. Звонкий молодой голос звучал особенно громко на фоне тихой и мягкой речи Коэцу. Хайя Сею был лет на десять старше друга, но гораздо живее. Коэцу представил хозяину Мусаси.
– Племянник Мацуо Канамэ? Прекрасно его знаю!
Мусаси решил, что Сёю знаком с его дядей через дом Коноэ, удивившись в душе тесному переплетению интересов богатых купцов и придворной аристократии.
Легкий на подъем старый купец скомандовал:
– Пора в путь! Собрался выйти засветло, чтобы немного прогуляться, однако уже стемнело. Придется нанять паланкин. Молодой человек с нами?
Прибыли носильщики с паланкином. Впереди понесли Коэцу и Сёю, следом Мусаси, который впервые в жизни оказался в паланкине. Около конюшен Янаги носильщики, от которых валил пар, замедлили шаг.
– Холодно! – пожаловался один.
– Ветер пронизывает насквозь!
– Весна называется!
Фонари раскачивались в такт шагов, огонек мерцал, порой едва не угасая. Сгустились черные тучи, предвещая студеную ночь. Вскоре взору Мусаси открылась сверкающая картина оживленного района, огоньки которого казались ему множеством светлячков, кружащихся в ночной мгле.
|
|
|
– Мусаси! – позвал Коэцу. – Мы устремляемся в самую гущу огней. Неплохо ворваться в них с налета!
Коэцу рассказал, что раньше веселый квартал находился на улице Нидзё рядом с дворцом, но три года назад градоначальник Итакура Кацусигэ приказал выдворить куртизанок из центра, поскольку шум, вульгарная музыка и фривольные песни нарушали покой жителей окружающих домов. Но квартал, переселенный на пустырь в Янаги, быстро освоился на новом месте. Здесь, по словам Коэцу, зарождалось все, что потом становилось модным в Киото.
– Можно сказать, что квартал Янаги‑мати создал всю современную культуру. – Коэцу на минуту умолк, прислушиваясь. – Ты слышишь звуки струн и пение?
Такой музыки Мусаси прежде не слышал.
– Это сямисэн. Он произошел от трехструнного инструмента с островов Рюкю. Под сямисэн здесь сочиняют множество песен, которые потом расходятся по всей стране. Как видишь, здесь не просто увеселительное место, поэтому здесь следует держаться пристойно, хотя обитательницы Янаги‑мати ведут своеобразный Образ жизни.
Носильщики свернули на боковую улицу. Огни бесчисленных фонарей, развешенных на ветках ив, отражались в глазах Мусаси. Квартал, перенесенный на новое место, сохранил старое название «Янагимати» – «Квартал Ив». Ива давно стала символом веселого квартала.
Коэцу и Сёю пользовались известностью в заведении, куда прибыли гости. Их приветствовали почтительно, хотя и с оттенком принятой здесь игривости. В таких домах завсегдатаям присваивают шутливые имена, что было непременной частью развлечений. Коэцу называли Мидзуоти‑сама – «господин Ниспадающий Ручей», в честь ручья в его усадьбе, а Сёю звали Фунабаси‑сама – «господин Навесной Мост», из‑за моста рядом с его домом.
Стань Мусаси частым гостем, и он бы получил прозвище, вот только у него не было постоянного дома, с которым можно было бы связать новое имя. Хозяин заведения, в котором они находились, был известен как Хоясия Ёдзибэй, хотя его чаще называли Огия, по имени заведения. Оно и «Кикёя» были лучшими в Янаги‑мати. Они не знали себе равных в квартале. Первой красавицей «Огия» была куртизанка высшего ранга «таю» Ёсино, а в «Кикёя» – «таю» Мурогими. Обе красавицы славились на всю страну не менее самых крупных даймё.
|
|
|
Мусаси старался не глазеть по сторонам, но изысканность и пышность убранства заведения, не уступавшие роскоши дворцов, заворожили его.
Филенчатый потолок, резные рамы сёдзи, полированные перила, крошечные сады во внутренних двориках ласкали глаз. Мусаси застыл, рассматривая роспись на дверной створке, и не заметил, как его друзья прошли во внутренние помещения. Коэцу вернулся за ним.
Серебристые Фусума комнаты тускло мерцали в ярком свете ламп. Комната выходила в сад камней в стиле Кобори Энсю. Белый песок и композиция из камней воссоздавали китайский горный пейзаж, который любили изображать художники эпохи Сун.
Сёю, ворча на холодную погоду, опустился на удобную подушку и ссутулился. Коэцу, расположившись в непринужденной позе, усадил и Мусаси. Девушки‑служанки принесли сакэ. Заметив, что сакэ остывает в чашечке Мусаси, Сёю велел ему выпить.
– Пей, юноша! И снова налей!
Повторив совет дважды, Сёю начал сердиться.
– Кобосацу! – позвал он одну из девушек. – Заставь его выпить. Мусаси, что с тобой? Почему не пьешь?
– Я пью! – возразил Мусаси. Старик уже охмелел.
– Нехорошо. Никакого в тебе задора!
– Я не мастер в питье.
– Значит, и фехтовальщик плохой.
– Может быть, – согласился Мусаси, пропуская оскорбление мимо ушей.
– Какой ты боец, если опасаешься дурного влияния сакэ. Волнуешься, что из‑за него выучка пострадает, хладнокровие пропадет, ослабнет сила воли, а слава пройдет мимо?
– Нет, дело в ином.
– В чем же?
– Я засыпаю от сакэ.
– Здесь можно спать где тебе вздумается. Никто не потревожит. Молодой гость боится задремать, если выпьет лишнего. Если заснет, уложите его, пусть выспится, – крикнул Сёю, обращаясь к девушкам.
– Не волнуйтесь, мы справимся, – последовал игривый ответ.
– Если он приляжет, кому‑то надо согреть его. Коэцу, кто бы мог это сделать?
|
|
|
– Кто бы? – уклоняясь от ответа, повторил Коэцу.
– Только не Сумигику – она моя женщина, а ты бы не хотел, чтобы ею стала Кобосацу. Остается лишь Каракото. Впрочем, она слишком строптива.
– А не предстанет ли перед нами сегодня сама Ёсино‑таю? – поинтересовался Коэцу.
– Точно! Ёсино‑таю! Она развеселит самого угрюмого гостя. Где она? Позовите ее! Хочу показать ее господину молодому самураю.
– Ёсино‑таю отличается от нас. У нее много гостей, она не прибежит по первому зову, – возразила Сумигику.
– Ради меня прибежит! Скажи ей, что я здесь, и она оставит любого, с кем бы ни проводила время. Позови ее!
Сёю приосанился и крикнул девочкам‑прислужницам куртизанок, которые сейчас играли в соседней комнате.
– Ринъя у вас? Отозвалась сама Ринъя.
– Зайди‑ка сюда! Ты прислуживаешь Ёсино‑таю? Почему ее нет с нами? Передай, что пришел Фунабаси, пусть поспешит. Приведешь ее, получишь подарок.
Ринъя смутилась. На мгновение глаза ее блеснули, но тут же вежливо поклонилась. Видно было, что из девочки вырастет красавица и она со временем займет то место, которое теперь принадлежит Ёсино. Ринъя исполнилось одиннадцать лет. Едва девочка вышла, как раздался ее веселый голосок. Она хлопала в ладоши.
– Унэмэ, Тамами, Итоносукэ! Идите сюда!
Три подружки бросились на зов и тоже захлопали в ладоши, радостно вскрикивая. Девочки ликовали, увидев свежий снег, укрывший дорожки в саду.
Мужчины заинтересовались причиной неистового веселья. Все, за исключением Сёю, с улыбкой наблюдали за щебечущими девочками, которые спорили, не растает ли снег до утра. Ринъя, забыв о поручении, выбежала в сад играть в снежки.
Сёю, окончательно теряя терпение, послал одну из куртизанок за Ёсино‑таю. Девушка, быстро вернувшись, прошептала на ухо гостю:
– Ёсино‑таю просила передать, что с радостью пришла бы, но ее господин не позволит.
– Не разрешает? Чепуха! Другие девушки обязаны выполнять прихоти посетителей, но только не Ёсино. Она вольна делать все, что захочет. Или наступило время, когда и ее можно купить за деньги?
|
|
|
– Нет! Просто сегодня попался необычайно упрямый гость. Не разрешает ей отлучиться даже на миг.
– Немудрено. Какой гость захочет отпустить ее! Кто у нее?
– Господин Карасумару.
– Карасумару? – иронически переспросил Сёю. – Он один?
– Нет.
– Со своими дружками?
– Да.
Сёю хлопнул себя по колену.
– Дело, похоже, принимает забавный оборот. Выпал чистый снег, нам подают отменное сакэ, да вот только красавицы Ёсино нет с нами. Коэцу, напишем‑ка его светлости письмо. А ты, милая, принеси тушь и, кисть.
– Что бы сочинить? – обратился Сёю к Коэцу.
– Надо написать стихи. Можно и прозой, но стихи лучше. Его светлость Карасумару принадлежит к числу известнейших поэтов. Я, правда, не уверен, справимся ли мы со стихами. Сочинить необходимо так, чтобы Карасумару согласился отпустить Ёсино!
– Вот именно!
– Если стихи окажутся никудышными, нам не видать красавицу. Изящные стихи не рождаются вмиг. А может, поступим так: ты напишешь несколько первых строк, а я завершу послание стихотворением?
– Попробуем.
Сёю начертал:
Заглянет ли вишневое дерево
В нашу скромную обитель.
Вишневое дерево из Ёсино.
– Неплохо, – отозвался Коэцу и, взяв кисть, дописал:
Стынут цветы на склонах,
Тучи закрыли вершины.
Сёю расплылся от восторга.
– Недурно! – проговорил он. – В самый раз для его светлости и благородной компании – обитателей заоблачных вершин.
Аккуратно сложив лист, Сёю передал его Сумигику:
– Ни одна девушка здесь не выглядит достойнее тебя. Назначаю тебя послом к его светлости Канган‑сану. Он ведь известен здесь под этим именем. «Суровая Вершина». Иного прозвища у столь знатной особы быть не может!
Сумигику отсутствовала недолго. Поставив перед Сёю и Коэцу искусную шкатулку для писем, она церемонно провозгласила:
– Извольте принять ответ его светлости Кэнгана.
Шкатулка означала, что дело принимает официальный оборот. Друзья переглянулись. Шутка грозила обернуться непредсказуемыми последствиями.
– Право слово, нам следует быть поосторожнее, – проговорил Сёю. – Письмо их удивило. Они, конечно, не ожидали, что мы заявимся сегодня.
Не теряя надежды на благополучный исход, Сёю достал письмо из шкатулки. К его изумлению, это был чистый листок тонкой розоватой бумаги. Решив, что это лишь часть письма, Сёю пошарил глазами по шкатулке, но она была пуста.
– Сумигику, что это значит?
– Не знаю. Его светлость Кэнган передал мне шкатулку и велел вручить ее вам.
– Он нас за болванов держит? Или наши стихи чересчур хороши для него, и он сдался без слов?
Сёю имел обыкновение толковать все в свою пользу, но сейчас он искренне недоумевал. Он протянул лист Коэцу.
|
|
|
– А ты что думаешь?
– Он что‑то сообщил нам этим посланием.
– Чистым листом?
– В нем есть какой‑то смысл.
– Какой? Не возьму в толк! Коэцу на минуту задумался.
– Снег… Снег, покрывший все окрест.
– Вероятно, ты прав.
– В ответ на нашу просьбу приедать вишневое дерево из Ёсино, чистый лист бумаги мог означать:
Если, глядя на снег,
Наполнить чашечку сакэ,
То и без цветов…
Он намекает, что после сегодняшнего снегопада нам следует забыть о любви и, раскрыв сёдзи, любоваться снегом и пить сакэ. Так я понял его ответ.
– Неприятная история! – воскликнул Сёю. – Не намерен пить в унылой обстановке и покорно сидеть здесь. Любым способом мы должны добыть дерево из Ёсино, чтобы насладиться прелестью его цветов.
Сёю взволнованно облизывал пересохшие губы.
Коэцу подтрунивал над Сёю, чтобы развеселить его, но тот упрямо повторял, что непременно надо увидеть Ёсино. Настойчивость его, разумеется, была напрасной, и вскоре девушки весело стали смеяться над незадачливым гостем.
Мусаси незаметно вышел из комнаты. Он исчез вовремя, когда его ухода никто не заметил.
СКРИП СНЕГА
Мусаси крался по коридору, обходя залитые светом комнаты в передней части дома. Сначала он забрел в спальню с приготовленными постелями, затем в кладовку, где хранились инструменты и всякая утварь. Казалось, стены источают запах еды, но Мусаси не удалось отыскать кухню.
Из полумрака внезапно вынырнула девочка‑служанка и, раскинув руки, преградила ему дорогу.
– Господин, сюда гостям нельзя.
Голос девочки звучал твердо, в нем не было и следа детской наивности, которую она играла, обслуживая гостей в передних комнатах.
– Неужели?
– Нельзя!
Девочка подталкивала Мусаси, чтобы он покинул эту часть дома.
– Ты та девочка, которая недавно резвилась в снегу? Тебя зовут Ринъя?
– Да, Ринъя. Вам, верно, надо в уборную? Я вас провожу. – Она взяла Мусаси за руку.
– Нет. Я не пьян. Сделай мне одолжение, отведи в пустую комнату и принеси какой‑нибудь еды.
– Еды? Пожалуйста, я подам вам в гостиную.
– Нет, только не туда! Там веселятся. Зачем им мешать, напоминая об ужине.
Ринъя с любопытством взглянула на Мусаси.
– Может, вы правы. Покормлю вас здесь. Что вам принести?
– Ничего особенного. Хватит двух рисовых колобков‑нигиримоти.
Вскоре Ринъя вернулась. Мусаси сел и стал есть.
– Я хотел бы выйти из дома через сад, – сказал он, доев ужин. Не ожидая ответа, он направился к веранде.
– Куда вы?
– Не беспокойся, скоро вернусь.
– Почему вы уходите через заднюю дверь?
– Гости поднимут шум, увидев меня в передней. Жаль портить вечер друзьям, пригласившим меня сюда.
– Я открою вам ворота, но обещайте, что вы вернетесь. Если не придете, меня накажут.
– Понятно. Если господин Мидзуоти спросит обо мне, скажи, что пошел к храму Рэнгэоин на встречу со знакомым и скоро вернется.
– Непременно возвращайтесь! Сегодня вечером с вами должна быть Ёсино‑таю, которой я прислуживаю.
Девочка раскрыла створку ворот, над которыми тяжелой шапкой навис снег, и выпустила Мусаси на улицу.
У выхода из веселого квартала была лавка с вывеской «Амигасатяя». Мусаси вошел и попросил пару соломенных сандалий, но ими здесь не торговали. Как и следовало из названия лавки, здесь держали широкополые тростниковые шляпы, предназначаемые для тех мужчин, которые перед входом в Янаги‑мати хотели бы скрыть лицо.
Послав служанку за сандалиями в другую лавку, Мусаси сел на табурет, поправил нательный пояс и потуже затянул пояс кимоно. Сняв накидку‑хаори, он аккуратно свернул ее и положил рядом. Спросив тушь и кисть, Мусаси написал короткую записку, которую вложил в рукав хаори. Позвав старика, похоже хозяина, гревшегося у очага, Мусаси сказал:
– Я оставлю хаори у вас. Если я не вернусь до одиннадцати, отнеси его в заведение «Огия» и передай человеку по имени Коэцу. В рукаве лежит письмо для него.
Старик охотно согласился. Мусаси спросил о времени, и старик ответил, что недавно уличный сторож прокричал семь часов.
Вернулась служанка с сандалиями. Мусаси проверил, не туги ли ремешки, и натянул сандалии на кожаные носки. Заплатив лавочнику намного больше положенного, он захватил новую шляпу и вышел на улицу. Шляпой, как зонтиком, он прикрылся от снега, кружившего мягкими хлопьями, словно вишневый цвет. Набережная Сидзё сверкала огнями, но в роще Гион стояла кромешная тьма. Мерцали огни редких каменных фонарей. Тишину изредка нарушали комья снега, срывавшиеся с ветвей.
Перед храмом Гион молилась кучка людей. Темный храм казался пустынным. Колокол соседнего храма на горе пробил пять раз. Восемь часов. Громкий, отчетливый звук колокола в морозной тишине отзывался в душе.
– Хватит молиться, – промолвил Дэнситиро, вставая с колен. – Пора!
Кто‑то на ходу спросил Дэнситиро, не жмут ли ремешки сандалий.
– Если перетянуты, то могут лопнуть в такой мороз.
– Все в порядке. И запомни, в мороз кожаные ремешки следует заменять обычным шнурком.
Самураи направились к Рэнгэоину. Дэнситиро завершил приготовления к бою, повязав лоб лентой и затянув рукава ремешками. В окружении мрачной свиты из восемнадцати человек он широко зашагал по снегу в поле за храмом. Он дышал глубоко и ровно, пар густым облаком валил у него изо рта.
Место поединка было указано в вызове, переданном Мусаси. Он должен был явиться на поле позади Рэнгэоина в девять. Люди дома Ёсиоки спешили, чтобы не дать Мусаси скрыться. Во всяком случае, так они говорили.
Хёскэ остался наблюдать за домом Сёю, отослав двоих товарищей доложить об обстановке.
На подходе к Рэнгэоину Дэнситиро и его свита заметили костер.
– Кто нас опередил? – спросил Дэнситиро.
– Рёхэй и Дзюродзаэмон, верно.
– И эти здесь? – недовольно пробурчал Дэнситиро, – Нас слишком много. Я не хочу, чтобы потом сплетничали, что мы навалились на Мусаси целой толпой.
– Уйдем, когда настанет время.
Главное здание храма Рэнгэоин, или Сандзюсангэндо, как его называли в народе, было непомерно длинным по фасаду. За храмом находился обширный пустырь, как нельзя лучше подходивший для тренировок лучников. Дэнситиро выбрал этот пустырь, потому что его давно облюбовали служители боевых искусств. Сосны, окаймлявшие пустырь, скрашивали его унылость. Здесь не было высокой травы и кустов, которые затрудняют сражение.
Рёхэй и Дзюродзаэмон поднялись, увидев Дэнситиро.
– Садись на мое место, погрейся. У нас еще много времени, – предложил Рёхэй.
Дэнситиро молча сел. Протянув руки к огню, он стал с хрустом растирать пальцы.
– Рано пришел, – проговорил он. Красноватые отблески костра придали его лицу кровожадное выражение. – По пути, кажется, видели харчевню, – продолжал он.
– Она была закрыта.
– Пусть кто‑нибудь принесет сакэ. Стучите, пока не откроют.
– Сейчас пить сакэ?
– Именно. Я замерз.
Дэнситиро придвинулся ближе к костру и, раскинув руки, почти обнял огонь. К его приказанию отнеслись спокойно, ведь никто не помнил, чтобы Дэнситиро появлялся в додзё трезвым, будь то утро или вечер. Сегодня решалась судьба школы Ёсиоки, но молодые самураи посчитали, что выпить не грех. Лучше согреться, чем держать меч в окоченевших руках. Да и возражать Дэнситиро рискованно. Двое побежали в харчевню и вскоре вернулись с кувшином горячего сакэ.
– Вот это дело! – повеселел Дэнситиро. – Сакэ – мой лучший друг и помощник!
Ученики со скрытой тревогой наблюдали, сколько он выпьет. Дэнситиро на сей раз выпил гораздо меньше обычного. Он понимал, что сегодня рискует жизнью.
– Смотрите! Кажется, Мусаси!
Все напряженно вслушивались в тишину. Некоторые поднялись на ноги. Из‑за угла храма здания появилась темная фигура.
– Не беспокойтесь, это я! – крикнул человек.
Это был пожилой человек, хотя и одетый по современной моде. Его хакама были подвернуты, чтобы не мешать при беге. Годы согнули его спину. Молодые самураи, узнав в нем «старика из Мибу», уселись на свои места. «Старик из Мибу» был Ёсиока Гэндзаэмон, брат Кэмпо и дядя Дэнситиро.
– Дядя Гэн, что вас привело сюда? – удивленно воскликнул Дэнситиро.
– Гора свалилась с плеч, когда я увидел тебя, – решительно проговорил Гэндзаэмон. – Значит, ты настроен решительно.
– Хотел с вами посоветоваться, но не успел…
– О чем? Имя Ёсиока облито грязью, твой брат искалечен. Ты бы мне ответил за позор, если бы не предпринял ответных действий.
– Не беспокойтесь. Я не хлюпик, как Сэйдзюро.
– Верю на слово. Уверен, ты победишь, но решил приободрить тебя. Пробежал весь путь от Мибу. Послушай, Дэнситиро, не смотри свысока на противника. Судя по слухам, он не так уж прост,
– Знаю.
– Не торопись выиграть бой. Держись спокойно, и пусть боги сделают выбор. Если погибнешь, я позабочусь о твоем теле.
– Ха‑ха‑ха! Лучше сядь и выпей!
Старик молча выпил чашечку сакэ, затем обратился к свите племянника:
– А вы что здесь делаете? Неужели намерены толпой сражаться против одного? Это ведь поединок двух мужчин. Стыдно, когда у одного из них куча помощников. Пора! Идите все за мной! Понаблюдаем издали, чтобы никто нас не упрекнул в подготовке атаки против одного.
Все встали. Дэнситиро сидел один у костра. «Колокола давно пробили восемь. Должно быть, уже девять. Мусаси опаздывает», – подумал он. От учеников школы Ёсиоки остались только следы на снегу. Изредка с карниза храма со звоном срывались сосульки или слышался треск ветки, ломавшейся под гнетом снега. Дэнситиро настороженно оборачивался на каждый звук, устремляя в темноту соколиный взор.
Из темноты возникла тень бегущего человека.
– Идет! – проговорил запыхавшийся Хёскэ. Дэнситиро уже стоял на изготовку.
– Он идет? – невольно повторил Дэнситиро, затаптывая головешки в костре.
Хёскэ сообщил, что Мусаси, покинув заведение «Огия», шел неторопливо, не обращая внимания на снегопад.
– Он поднялся по лестнице храма Гион. Я обогнал его. Появится с минуты на минуту. Готов?
– Ну вот и дождались. Уходи, Хёскэ!
– Где остальные?
– Не знаю. Но ты уходи. Ты мешаешь мне.
– Хорошо, – ответил Хёскэ, хотя уходить не собирался. В его голове уже созрел план действий. Пока Дэнситиро затаптывал костер, Хёскэ нырнул под галерею храма. Холодный ветер пробирал до костей. Обхватив руками колени, Хёскэ уговаривал себя, что крупная дрожь, бившая его, происходит лишь от холода.
Дэнситиро прошагал сотню метров навстречу противнику и остановился под высокой сосной, уперевшись ногой в выступающий корень. Тепло от выпитого сакэ быстро выстуживалось. Дэнситиро начал зябнуть. Хёскэ из укрытия видел, как волнуется Дэнситиро, вглядываясь в пустынный храмовый двор, кажущийся еще просторнее от снежного покрова.
Дэнситиро вздрогнул от шума, но это сорвался с ветки ком снега. Мусаси не появлялся. Не выдержав, Хёскэ вылез из‑под галереи.
– Куда он задевался?
– Ты все еще здесь? – грозно вымолвил Дэнситиро. Он не находил себе места от волнения, как и Хёскэ, но не отослал его прочь. Они поняли друг друга без слов. Они оглядывались по сторонам, чувствуя, что их подозрения сбываются.
– Нигде не видно, – бормотал Хёскэ.
– Негодяй сбежал! – подтвердил Дэнситиро.
– Сбежать он не мог, – возразил Хёскэ и принялся пересказывать все, что успел разведать. Он не сомневался в серьезности намерений Мусаси.
– Что это там? – прервал его Дэнситиро, указывая на дальний край храмовых построек. Там в дверях кухни появился огонек свечи и двинулся к главному зданию. Свечу, несомненно, нес монах, но за ним маячила еще одна тень. Огонек, проследовав через ворота, начал подниматься по ступеням на галерею Сандзюсангэндо.
Монах обратился к следовавшей за ним тени:
– Ночью здесь никого нет, все заперто. Вечером была, правда, группа самураев, они грелись у костра. Верно, те, кого вы ищете, но они ушли.
– Простите, что потревожил вас так поздно. А вон те двое у высокой сосны? Они, кажется, ожидают меня.
– Сейчас спросим.
– Я сам. Теперь я найду дорогу. Вам лучше уйти.
– Вы собираетесь с друзьями на прогулку, полюбоваться свежим снегом?
– Нечто вроде этого, – усмехнулся Мусаси. Загасив свечу, монах проговорил:
– Прошу прощения, но должен вас предупредить. Если будете разводить костер вблизи храма, как те молодые самураи, обязательно загасите его и затопчите угли.
– Не беспокойтесь!
– Еще раз прошу извинить меня.
Монах ушел и затворил за собой ворота. Человек на галерее стоял неподвижно, глядя в сторону Дэнситиро.
– Хёскэ, кто это?
– Не знаю. Появился из кухни.
– Но он не из храмовых служителей.
Дэнситиро и Хёскэ подошли поближе к храму. Тень на галерее переместилась в центр. По движениям можно было догадаться, что человек подвязывает рукава кимоно. Дэнситиро и Хёскэ застыли на месте.
Дэнситиро, сделав два глубоких вдоха, крикнул:
– Мусаси!
Человек на галерее занимал выгодную позицию, находясь на метр выше Дэнситиро. Он был защищен с тыла, а намеревавшемуся напасть на него слева или справа предстояло сначала взобраться наверх. Таким образом, человек мог сосредоточиться на противнике перед собой.
Позади Дэнситиро были открытое пространство, снег и ветер. Он был уверен, что Мусаси придет один, но в то же время его волновала незащищенность тыла. Дэнситиро сделал нетерпеливое движение, словно стряхивая что‑то невидимое с кимоно, и приказал Хёскэ отойти. Хёскэ переместился в дальний конец двора.
– Вы готовы?
Голос Мусаси прозвучал спокойно и холодно. Дэнситиро показалось, что на него выплеснули ушат ледяной воды. Он уже успел рассмотреть Мусаси.
«Вот он каков, негодяй!» – промелькнуло у него в голове. Дэнситиро люто ненавидел Мусаси. Он ненавидел его за поражение брата. Его оскорбляло, когда простолюдины сравнивали его, Ёсиоку Дэнситиро, с этим Мусаси. Он презирал Мусаси за то, что эта деревенщина изображает из себя самурая.
– Кто ты такой, чтобы спрашивать о моей готовности? Уже давно пробило девять часов.
– Разве я обещал быть ровно в девять?
– Не увиливай! Я давно жду тебя. Сам видишь, что я готов. Спускайся! – Дэнситиро понимал, что нападать на Мусаси, когда тот находился на галерее, бессмысленно.
– Сию минуту! – насмешливо ответил Мусаси.
Мусаси готовился к бою не так, как его противник. Дэнситиро, хорошо подготовленный физически, стал настраиваться на бой только сейчас. Для Мусаси поединок начался задолго до того, как он увидел противника. Теперь для Мусаси наступал второй, решающий этап схватки. Его болевое чутье предельно обострилось при виде множества следов на снегу во дворе храма Гион. Когда Мусаси перестал ощущать за спиной тень, неотступно следовавшую за ним, он, быстро пройдя в ворота храма Рэнгэоин, направился к кухне. Разбудив монаха, он вежливо расспросил о том, что здесь происходило несколько часов назад. Мусаси опаздывал, но все же выпил горячего чая в кухне. Затем он внезапно появился перед противником со стороны галереи, заняв выгодную позицию. Преимущество было на стороне Мусаси.
Призывы Дэнситиро сойти вниз давали ему еще одну тактическую выгоду. Он мог выбирать, драться ли ему внизу или совершить удобный маневр. Мусаси соблюдал осторожность. В поединках, подобных сегодняшнему, победа походила на луну, отражающуюся в водах озера, – если безрассудно броситься за ней, то велик риск утонуть.
Дэнситиро был вне себя от бешенства.
– Ты не только опоздал, так еще и не готов! А я торчу тут на холоде!
– Еще минуту, я спускаюсь, – последовал спокойный ответ. Дэнситиро знал, что злость способна довести его до поражения, но уже не мог сдерживаться, тем более что его намеренно дразнили. Все, выученное им по части стратегии, мгновенно вылетело из головы.
– Немедленно! – заорал Дэнситиро. – Спускайся вниз, во двор! Хватит время тянуть, держись по правилам! Я – Ёсиока Дэнситиро и плюю на твои хитрости и коварство. Ты не достоин сражаться со мной, если струсил до боя. Спускайся!
Мусаси улыбался.
– Ёсиока Дэнситиро? И мне тебя бояться? Прошлой весной я уже разрубил тебя пополам, а сейчас мне придется повторить то же самое.
– О чем это ты? Где? Когда?
– В Ямато, в Коягю.
– Ямато?
– Для полной ясности в бане, на постоялом дворе «Ватая».
– Ты был там?
– Да, был. Правда, мы оба были голые, но я мысленно примерился, как разрублю тебя. И особого труда это не составило. Ты не заметил, как мой меч не оставил на тебе шрамов, но я тебя победил. Сказки о великом фехтовальщике Дэнситиро не для меня. Ты мне просто смешон!
– Давно хотелось тебя услышать, но теперь я понял, что ты дурак. Мне наскучила твоя болтовня. Спускайся, и я покажу, чего ты стоишь.
– Какое у тебя оружие? Меч? Деревянный меч?
– Зачем спрашивать, когда у тебя нет деревянного? Прекрасно знаешь, будем драться на мечах.
– Вдруг ты предпочел бы деревянный меч. Тогда мне пришлось бы одолжить деревянный меч у тебя.
– Нет у меня никакого деревянного меча, болван! Закрой рот и спускайся!
– Ты готов?
– Нет!
Дэнситиро отскочил, взрывая снег, открывая пространство для Мусаси, но тот, прежде чем спрыгнуть, переместился вдоль галереи метров на шесть в сторону. Оба двинулись навстречу друг другу, не обнажая мечей. Взгляды их скрестились. Дэнситиро, не выдержав, выхватил из ножен меч. Меч был длинным, под рост хозяина. Клинок с легким, звенящим посвистом опустился на то место, где мгновение назад стоял Мусаси.
Мусаси был проворнее меча, но еще стремительнее оказалось его оружие, выхваченное из ножен. Противники находились так близко, что казалось невозможным выйти невредимым из стычки. Молниеносная пляска сверкающих клинков, и противники уже на расстоянии трех метров друг от друга. Оба замерли, выбросив вперед острия мечей. Потянулись напряженные минуты. На бровях Дэнситиро оседал снег, тая, он падал на ресницы. Глаза его выкатились и горели, как огонь в кузнице, жаркое дыхание рвалось из широкой груди.
Дэнситиро чувствовал уязвимость своей позиции. «Почему я держу меч на уровне глаз, если всегда атакую с мечом над головой?» – думал он. Он, собственно, не думал, это ему подсказывала кровь, стучавшая в висках. Внешне тем не менее он казался крайне разъяренным и исполненным ненависти к врагу.
|
|
|
