 |
Большой мост на улице Годзё 39 глава
|
|
|
|
В это время принесли ужин. Служанка, увидев Дзётаро, всплеснула руками:
– Не отпускайте его!
Из ее сбивчивого рассказа Мусаси понял, что меч Дзётаро оглушил привратника, но не убил его. Ёсино приказала всем держать язык за зубами. История могла закончиться тяжелыми последствиями, потому что появление в заведении «Огия» ученика Мусаси доказывало, что Мусаси до сих пор не покинул Янаги‑мати.
– Ясно! – коротко бросил Мусаси.
Он посмотрел на Дзётаро, который забился в дальний угол комнаты, почесывая голову и глядя куда‑то в сторону.
– Не представляете, что случится, если мальчик окажется на улице. Теперь все знают, что он ваш ученик. Там полно людей Ёсиоки, которые вас подкарауливают. Коэцу просил хозяина заведения и Ёсино позаботиться о вас. Ёсино вас просто не выпустит, – тараторила девочка. – Самураи решили стоять здесь до победного конца. Они уже заявили, что мы вас прячем. Едва отделались от них. Они держатся так, словно собрались на большую войну, в полном вооружении до зубов, везде выставили посты. Ёсино считает, что вам следует остаться у нас еще на три‑четыре дня.
Мусаси поблагодарил девочку и загадочно произнес:
– У меня свой план действий.
К Коэцу вместо Дзётаро послали слугу, который через час вернулся с письмом. Коэцу писал: «Надеюсь, что мы когда‑нибудь снова встретимся. Жизнь коротка, хотя кажется бесконечной. Береги себя».
Короткое письмо обрадовало Мусаси.
– Ваша одежда в фуросики, – сказал слуга. – Матушка господина Коэцу просила передать вам сердечные пожелания.
Привычное старое кимоно из хлопка вернулось к хозяину. Оно испытало и палящее солнце, и затяжные дожди, и холодные росистые ночи. Человеку, серьезно постигающему науку меча, оно подходило лучше, чем шелковые наряды заведения «Огия». Мусаси не нужна другая одежда…
|
|
|
Пропахшее телом воина кимоно теперь было чистым и выглаженным. Конечно, выстирала его Мёсю. «Как приятно чувствовать материнскую заботу», – подумал Мусаси. Судьба обрекла его на одинокое странствование по дорогам жизни; из родни у него была только сестра, которую он никогда не увидит. Мусаси не мигая смотрел на догорающий в очаге огонь. Поднявшись, он решительно произнес: «Пора!» Он засунул меч за пояс, и гнетущая тоска улетучилась. Меч для Мусаси был отцом и матерью, братом и сестрой. Он дал себе такой обет и до конца дней сохранит ему верность.
Дзётаро был уже в саду. Взглянув на звездное небо, он подумал, что Оцу еще не спит в этот поздний час. «Какая неожиданность для нее! Обязательно расплачется от радости», – решил мальчик.
– Дзётаро, ты вошел сюда через задние ворота? – спросил Мусаси.
– А я не знаю. Знаю только, что ворота там, – махнул рукой Дзётаро.
– Жди меня там.
– А мы не вместе пойдем?
– Вместе, но прежде я попрощаюсь с Ёсино.
– Хорошо.
Дзётаро не хотел отпускать Мусаси даже на несколько минут, но в эту ночь он был готов на все ради учителя.
Заведение «Огия» было раем, но недолгим. Мусаси понял, что он не зря провел здесь два дня и две ночи. До прихода сюда его душа и тело походили на ледяную глыбу, которой были чужды красота луны, запах цветов, ласковое сияние солнца. Мусаси не сомневался в правильности своей суровой жизни, но теперь он понял, что самоистязание способно превратить человека в тупое, ограниченное, скучное существо. Такуан говорил Мусаси, что в нем таится мощь дикого зверя, Никкан предупреждал его об избытке силы. После боя с Дэнситиро Мусаси не мог освободиться от напряжения и скованности. За два дня в Янаги‑мати Мусаси отдохнул. Он пил сакэ, когда хотелось, дремал, читал, немного рисовал, предавался праздности. Раньше он не знал, как важно время от времени отвлекаться от дел, а теперь решил по возможности устраивать себе изредка беззаботную жизнь дня на три‑четыре.
|
|
|
«Скажу два слова Ёсино – и все», – подумал Мусаси, глядя на освещенные сёдзи и мелькавшие за ними тени. Из заведения доносились звуки сямисэна и буйное пение гостей. Заходить в дом было неловко, и Мусаси решил поблагодарить Ёсино в душе, надеясь, что она поймет. Поклонившись в сторону дома, он пошел прочь. Когда он нашел Дзётаро, подбежала Ринъя и протянула Мусаси записку. Развернув листок, он почувствовал волнующий запах алоэ. Чуть помедлив, он начал читать: «Лунный свет на ветвях деревьев долговечнее, чем цветы, теряющие лепестки ночь за ночью. Надо мной смеются, когда я плачу, роняя слезы в чью‑то чашечку сакэ. Возьми мои слова на память».
– От кого записка? – поинтересовался Дзётаро.
– Так, от одного человека.
– От женщины?
– Не имеет значения.
– О чем она пишет?
– Не твое дело.
Дзётаро, вытянув шею, понюхал листок.
– Хорошо пахнет, – сказал он. – Похоже на алоэ.
ВОРОТА
Дзётаро полагал, что они потихоньку выберутся задворками.
– Ведь мы придем к главным воротам! – удивился он. – Опасно!
– Хм‑м!
– Лучше пойти в другую сторону.
– Ночью открыты лишь главные ворота.
– Можно перелезть через стену.
– Это удел трусов. Мне дороги честь и репутация. Настает мой час, и я, по обыкновению, иду через главные ворота.
– И сейчас тоже?
Мальчику было страшно, но он уже не задавал вопросов, поскольку честь для человека из воинского сословия ценилась дороже жизни.
– Я должен, но ты еще маленький, поэтому выбирайся безопасным путем, – сказал Мусаси.
– Как это?
– Через стену.
– В одиночку?
– Да.
– Не могу.
– Почему?
– Это трусость.
– Не валяй дурака. Они ведь охотятся за мной, ты ни при чем.
– Где же мы встретимся?
– У конюшен Янаги.
– Обещаешь прийти?
– Конечно.
– Дай слово, что не сбежишь от меня.
– Не убегу. И запомни, что я учил тебя никогда не лгать. Раз сказал, что встретимся, так и будет. Давай подсажу тебя на стену, пока‑никого нет.
Дзётаро подбежал к стене и задрал голову, посмотрев наверх. Стена была в три его роста. Следом подошел Мусаси, почему‑то с мешком древесного угля. Сбросив мешок на землю, он припал к узкой трещине в стене.
|
|
|
– Ты что‑нибудь видишь? – спросил Дзётаро.
– Один камыш. Спускайся поосторожнее, там может быть вода.
– Я не боюсь промокнуть, но как я влезу на стену? Мусаси пропустил вопрос мимо ушей.
– Предположим, посты поставлены у главных ворот. Но ты можешь и здесь напороться на меч.
– Понятно.
– Для проверки я переброшу мешок с углем. Если все будет тихо, прыгнешь вниз.
Мусаси пригнулся, Дзётаро взобрался ему на спину.
– Встань на плечи, – сказал Мусаси.
– Сандалии грязные.
– Ничего.
Дзётаро выпрямился во весь рост.
– Достаешь до верха?
– Нет.
– Можешь подпрыгнуть и уцепиться?
– Не получится, наверное.
– Тогда становись на руки. Мусаси поднял руки над головой.
– Достал! – прошептал Дзётаро.
Мусаси перебросил мешок с углем через стену. Он глухо шлепнулся в камыши. Было тихо.
– Здесь сухо, – сказал Дзётаро, спрыгнув вниз.
– Осторожнее!
Мусаси сквозь щель смотрел за мальчиком, пока тот не скрылся из виду. С легким сердцем он вышел на оживленную улицу и направился к главным воротам квартала. Увидев Мусаси, люди Ёсиоки застыли в немом изумлении. Пост расположился у главных ворот, самураи сидели группками вокруг костров, которые развели носильщики паланкинов, ожидавшие седоков. Вооруженные люди стояли у чайной «Амигасая» и винной лавки напротив. Все были начеку. Они бесцеремонно проверяли каждого выходящего, заглядывая под широкие соломенные шляпы, останавливали носильщиков паланкинов, проходивших мимо с седоками.
Самураи несколько раз безрезультатно вступали в переговоры с «Огия», убеждая его хозяина пустить их внутрь. Для хозяина заведения Мусаси словно не существовало. Ворваться силой и напасть на гостя Ёсино они не посмели. Им бы не простили такой выходки. Ёсино имела много покровителей и в квартале, и в столице.
Решили ждать, взяв под стражу все выходы из веселого квартала. Конечно, Мусаси мог скрыться, перемахнув через стену, но самураи считали, что он предпочтет выйти через ворота, замаскировавшись или спрятавшись в паланкине. Никто не предполагал, что Мусаси явится в открытую.
|
|
|
Ни один человек не пошевелился, чтобы преградить Мусаси дорогу, он продолжал идти, не обращая внимания на самураев. Он сделал более ста шагов, когда один из очнувшихся стражей крикнул:
– Стой!
– За ним! – послышались крики. Человек десять кинулись за Мусаси.
– Подожди, Мусаси!
– В чем дело? – отозвался Мусаси громовым голосом, от которого преследователи вздрогнули.
Мусаси остановился и прислонился к стене стоявшего на обочине сарая, который служил ночлегом для пильщиков дров. Один из них выглянул и тут же в страхе захлопнул дверь, задвинув засов.
Люди Ёсиоки взяли Мусаси в полукольцо, как стая лающих и воющих бродячих собак. Мусаси напряженно вглядывался в их лица, оценивая их возможности, боевую позицию, угадывая их последующие действия. Самураев было человек тридцать, но такое количество людей, собранных вместе, никогда не выберут правильное решение. Мусаси знал это. Как он и предполагал, никто в одиночку не осмелился бросить ему вызов. Самураи громко выражали негодование и награждали Мусаси непотребными прозвищами, как простые бродяги:
– Ублюдок!
– Трус!
– Деревенщина!
Бравада ограничивалась словами, подтверждая их нерешительность. Пока среди самураев царила сумятица, Мусаси имел над ними превосходство. Взгляд его выхватывал из стаи лица тех, кто мог оказаться наиболее опасным, отмечал уязвимые места в боевом порядке врага. Мусаси готовился к сражению, но не торопился. Медленно обведя глазами толпу, Мусаси произнес:
– Я – Мусаси. Кто кричал мне, чтобы я остановился?
– Мы все кричали.
– Как я понимаю, все вы из школы Ёсиоки.
– Вот именно.
– Какое у вас ко мне дело?
– Сам знаешь! Ты готов?
– Готов? – саркастически ухмыльнулся Мусаси, сбивая спесь с противника. – Настоящий воин в боевой готовности даже тогда, когда спит. Выходи! Кто из вас смелый? К чему ваши формальности, если вы затеваете уличную драку? Ответьте мне на один вопрос. Вы хотите умертвить меня любой ценой или намерены сражаться, как мужчины?
Толпа безмолвствовала.
– Вы сводите со мной счеты или вызываете на ответный бой?
Мусаси знал, что стоит ему сделать малейшее неосторожное движение, и на него обрушится лавина мечей. Он не давал врагу повода для нападения. Самураи молчали.
– Тебе известен ответ на твой вопрос, – раздался чей‑то голос. Это сказал Миикэ Дзюродзаэмон, самурай, который, по оценке Мусаси, достоин был защищать честь Ёсиоки. Миикэ был единственным, готовым нанести первый удар. Он осторожно выставил ногу вперед.
– Ты изувечил Сэйдзюро, убил его брата Дэнситиро, – произнес Миикэ. – Мы не можем смотреть людям в глаза, пока ты жив. Нас сотни, мы преданы своему учителю и поклялись смыть позор, восстановив доброе имя школы Ёсиоки. Мы не намерены устраивать уличную потасовку и сводить с тобой счеты, но обязаны убить тебя, чтобы отомстить за учителя и успокоить дух его брата. Без твоей головы мы не уйдем. Не завидую тебе! Защищайся!
|
|
|
– Твои слова достойны самурая, – ответил Мусаси. – Вижу, жизнь моя действительно в опасности. Если ты говоришь о долге и о Пути Воина, то почему не вызываете меня на бой по правилам, как Сэйдзюро и Дэнситиро? Почему оравой нападаете на одного?
– Ты ведь прятался от нас!
– Ерунда! Трус всегда обвиняет в малодушии другого. Почему я тогда стою перед вами?
– Не сумел от нас скрыться.
– При желании давно бы ушел.
– Полагаешь, что спас бы свою голову?
– Вы, конечно, начали бы охоту на меня. Я не хочу, чтобы мы устроили побоище здесь, как дикие звери или бездомные бродяги. Мы потревожим обитателей Янаги‑мати, навлечем позор не только на себя, но и на все военное сословие. Вы толкуете о своем долге перед домом Ёсиоки, но потасовка здесь не прибавит ему славы. Вы этого добиваетесь? Хотите окончательно опозорить своего учителя, разрушить его школу и предать Путь Воина? В таком случае советую вам запомнить: Мусаси будет сражаться, пока его не зарубят на куски.
– Бей его! – взвыл самурай, стоявший рядом с Дзюродзаэмоном, и выхватил меч.
– Осторожно! Итакура явился! – внезапно закричал кто‑то. Градоначальник Итакура Кацусигэ правил Киото железной рукой.
В городе его боялись, а дети пели про него:
Чей чалый конь
Стучит копытом грозно?
Ужели Сиродза из Иги?
Беги наутек!
или:
Итакура, господин из Иги!
Тысячерукая Каннон,
Трехглазый Тэммоку
Тебе не ровня!
И сыщики твои снуют
И день и ночь повсюду!
Итакура был могущественным феодалом и талантливым чиновником, и ему непросто давалось управление Киото. Эдо уже превзошел древнюю столицу по количеству жителей, но Киото оставался центром экономической, политической и военной жизни, колыбелью наук и искусств. В нем громче критиковали сёгунат, чем в других уголках Японии. С начала периода Муромати горожане, потеряв интерес к военным делам, занялись ремеслами и торговлей. Перемены эти породили влиятельное и весьма консервативное среднее сословие. В Киото находили прибежище множество самураев, со стороны наблюдавших за соперничеством между Токугавой и Тоётоми, а также безродные выскочки, которые ухитрялись содержать значительные военные силы. Немало было и бродячих ронинов, вроде тех, что наводнили Нару.
Число винных лавок и веселых заведений в городе превзошло разумные пределы, и в Киото не было отбоя от темных людей, любивших развлечения и легкую наживу.
Когда в 1601 году Токугава Иэясу предложил Итакуре пост наместника в Киото, тот прежде всего посоветовался с женой. «В истории немало выдающихся деятелей, которые завершили жизненный путь, покрытые позором и презрением. До падения их довели жены и родственники, поэтому я и говорю сейчас с тобой. Поклянись, что не станешь вмешиваться в мои дела, и я приму высокий пост», – сказал он жене. Жена ответила, что «женщинам не пристало вмешиваться в государственные заботы». На следующее утро Итакура собрался в замок Эдо, чтобы принять предложение. Жена, заметив, что ворот его кимоно замялся, хотела было поправить, но Итакура остановил ее. «Ты уже забыла вчерашнее обещание». Жене пришлось повторить клятву, что она никогда ни во что не будет вмешиваться.
Итакура оказался способным правителем, строгим, но справедливым. Иэясу не ошибся в выборе.
Крик, предупреждавший о приближении Итакуры, привел самураев в замешательство. Люди Итакуры постоянно разъезжали по улицам, и никто не смел им перечить.
Молодой человек, раздвинув живую стену самураев, встал перед Мусаси. Это он крикнул, что идет патруль. Мусаси узнал Сасаки Кодзиро.
– Я только что прибыл в паланкине и сразу понял, что готовится драка, – произнес с ухмылкой Кодзиро. – И в таком месте? Немыслимо! Я не поклонник школы Ёсиоки, а уж тем более Мусаси, но как воин и фехтовальщик я имею право призвать вас к соблюдению кодекса чести самурая. – Кодзиро говорил ясно и убедительно. Тон его был высокомерным и покровительственным. – Что вы будете делать, когда люди Итакуры схватят вас за уличную драку? Можно было бы заранее предупредить городские власти, тогда бой не считался бы потасовкой, но уже поздно. Сейчас вы нарушаете общественный порядок, выбрав самое неподходящее место и время. Вы позорите военное сословие. Как самурай, призываю немедленно прекратить это безобразие. Если вы жаждете скрестить мечи, не роняйте чести воина и соблюдите все правила вызова на поединок.
– Справедливо! – отозвался Дзюродзаэмон. – Мы назначим место и время, но ты обещаешь, что Мусаси явится?
– Я бы хотел, но…
– Даешь слово?
– Мусаси сам ответит за себя.
– Может, ты просто помогаешь ему улизнуть?
– Не говори глупостей. Будь я на его стороне, вы без промедления напали бы на меня. Он – чужой мне. У меня нет причин его защищать. Если он скроется из Киото, вы оповестите город о его трусости с помощью объявлений.
– Нет! Мы не разойдемся, пока ты не поручишься за его явку на бой.
Расправив плечи, Кодзиро шагнул к Мусаси. Их взгляды перекрестились. Так смотрят друг на друга два диких зверя. Они были молоды и самолюбивы, оба признавали боевые качества друг друга, и оба чувствовали взаимную настороженность.
– Мусаси, принимаешь мое предложение?
– Да.
– Хорошо!
– Я не нуждаюсь в твоем поручительстве.
– Не хочешь, чтобы я за тебя дал слово?
– Меня не надо брать на поруки. Поединки с Сэйдзюро и Дэнситиро не дают повода сомневаться в моей порядочности. Неужели я побегу от их учеников?
– Хорошо сказано! Запомню твои слова. Никаких поручительств! Назови место и время.
– Мне безразлично.
– Смелый ответ. Где ты будешь находиться до поединка?
– У меня нет постоянного адреса.
– Как же направить тебе письмо с вызовом?
– Определите место и время сейчас.
Кодзиро одобрительно кивнул. Посоветовавшись с Дзюродзаэмоном и другими учениками, он снова подошел к Мусаси.
– Послезавтра в пять утра.
– Согласен.
– Место боя – подножие горы Итидзёдзи у развесистой сосны на дороге к горе Хиэй. Дом Ёсиоки формально будет представлять Гэндзиро, старший сын Ёсиоки Гэндзаэмона, дяди Сэйдзюро и Дэнситиро. Гэндзиро теперь возглавил дом Ёсиоки, поединок будет вестись от его имени. Гэндзиро – еще ребенок, поэтому ему будут помогать несколько учеников школы Ёсиоки. Предупреждаю заранее, чтобы потом не возникло недоразумений.
Мусаси официально принял вызов. Кодзиро постучал в дверь сарая и, когда оттуда выглянула голова лесоруба, приказал:
– Принесите столб высотой в два метра и приколите к нему доску. Хочу выставить объявление.
Доску гладко обтесали. Кодзиро послал за кистью и тушью. Уверенными взмахами кисти он написал на доске извещение о месте и времени поединка. Публичное объявление было надежнее любых поручительств, клятв и обещаний. Никто не рискнул бы выставить себя на всеобщее посмешище.
Люди Ёсиоки установили столб на самом людном месте. Мусаси невозмутимо поспешил к конюшням Янаги.
Дзётаро не находил себе места от волнения. Кругом была кромешная тьма. Мальчик напряженно вслушивался, не раздадутся ли знакомые шаги, но до него доносились лишь песни гуляк, бредущих домой. Дзётаро сковал страх за Мусаси. Может, его ранили или убили? Потеряв терпение, мальчик побежал назад к Янаги‑мати.
– Куда это ты? – раздался из тьмы голос Мусаси.
– Наконец‑то! – с облегчением воскликнул Дзётаро. – Решил проверить, что случилось.
– Напрасно. Могли бы разминуться.
– Людей Ёсиоки много было?
– Вполне.
– И они не схватили тебя? Все обошлось тихо? – с любопытством расспрашивал Дзётаро.
– Ничего не случилось.
– Ты куда? Дом Карасумару в этой стороне. Ты ведь навестишь Оцу?
– Да, я бы очень хотел ее увидеть.
– Она онемеет от изумления, увидев тебя среди ночи.
Последовало неловкое молчание. Затем Мусаси спросил:
– Дзётаро, помнишь ту гостиницу, где мы встретились в первый раз? Как называется то место?
– Усадьба Карасумару куда приятнее старого постоялого двора.
– Несомненно.
– Ворота уже заперты, но мы подступим с черного хода, там, где ночуют слуги. Они нас впустят. Когда узнают, что я тебя привел, князь сам выйдет к тебе. Да, я забыл спросить про этого чудаковатого монаха, Такуана. Он вывел меня из терпения. Твердил, что лучше всего оставить тебя в покое. Даже не хотел сказать мне, где тебя найти, хотя прекрасно знал.
Мусаси не отвечал. Дзётаро продолжал болтать.
– Ну вот и пришли, – произнес Дзётаро, указывая на ворота. Мусаси молча остановился.
– Видишь свет в угловой комнате? Это северное крыло дома, там живет Оцу. Она, верно, заждалась меня.
Дзётаро сделал шаг к воротам, но Мусаси удержал его. Крепко взяв мальчика за руку, он сказал:
– Подожди. Я не собираюсь заходить в дом. Слушай, что ты должен передать Оцу от моего имени.
– Как?! Зачем тогда ты пришел?
– Убедиться, что ты благополучно добрался до дома.
– Ты должен зайти! Не смей уходить, не повидав Оцу! – Дзётаро отчаянно тащил Мусаси за рукав.
– Тише! Послушай меня.
– Не хочу ничего слушать! Ты обещал, что придешь со мной сюда.
– Разве не пришел?
– Я звал тебя не для того, чтобы разглядывать ворота. Я хотел, чтобы ты увидел Оцу.
– Успокойся. Похоже, меня скоро могут убить.
– При чем тут это? Кто учил меня, что самурай должен быть готов к смерти в любой миг? Ты ведь!
– Правильно. Ты хороший ученик. Спасибо, что ты запомнил этот урок. На этот раз против меня замышляется что‑то серьезное. Вероятность выжить невелика. По этой причине я не хочу сейчас видеть Оцу.
– Бессмыслица какая‑то!
– Если я начну объяснять, ты не поймешь, потому что слишком мал.
– Ты не победишь? Правда считаешь, что скоро умрешь?
– Да. Только не вздумай сказать Оцу, особенно сейчас, когда она хворает. Я желаю, чтобы она поправилась и нашла путь к счастью. Передай ей эти слова. Ни звука о моей возможной смерти!
– Слово в слово передам, но только все. Я не могу лгать Оцу. Умоляю, пойдем со мной.
– Ты не понимаешь меня! – упрекнул мальчика Мусаси, слегка отталкивая его.
Дзётаро уже не сдерживал слез.
– Мне ее так жалко! Если Оцу узнает, что ты не захотел ее увидеть, она совсем разболеется.
– Именно поэтому ты должен передать ей мои слова. Скажи ей, что нам не следует встречаться, пока я постигаю боевое искусство. Я избрал путь самодисциплины. Мой долг – подавлять свои чувства, вести строгий образ жизни, закалять себя трудностями. Иначе я потеряю свет, к которому стремлюсь всей душой. Подумай, Дзётаро! Тебе тоже предстоит эта стезя, если ты намерен стать истинным воином.
Дзётаро тихо плакал. Мусаси обнял его и прижал к груди.
– Никто не знает, где обрывается Путь Воина. Когда меня не будет, найди себе хорошего учителя. Я не хочу сейчас встречаться с Оцу, потому что знаю: без меня ей в конце концов будет лучше. Обретя новое счастье, она поймет меня. В ее комнате не гаснет свет. Ей очень одиноко. Успокой ее и сам ложись спать.
Дзётаро начинал смутно понимать своего учителя, но все еще стоял к нему спиной. Продолжать разговор было бесполезно. Дзётаро спросил, хватаясь за последнюю соломинку:
– А ты вернешься к Оцу, когда постигнешь боевые искусства? Когда убедишься, что стал настоящим воином?
– Да, если такой день настанет.
– А когда?
– Трудно сказать.
– Через два года?
Мусаси молчал.
– Через три?
– Путь совершенствования бесконечен.
– Ты не увидишь Оцу до конца жизни?
– Если природа наделила меня нужными качествами, то я когда‑нибудь достигну цели. Или останусь таким же глупцом, как сейчас. Жизнь моя в серьезной опасности. Разве мужчина в таком положении может давать обещания молодой женщине?
Для Мусаси эта речь была непривычно длинной. Удивленный, Дзётаро взглянул на него, затем торжествующе сказал:
– А ты ничего не обещай. Зайди, и все!
– Это не так просто, как кажется. Мы с нею молоды. Стыдно признаться, но я боюсь ее слез. Они могут победить меня.
Мусаси не был уже тем самоуверенным юношей, который легко отверг Оцу на мосту Ханада. Самолюбие, бездумность уступили место терпимости и снисходительности. Ёсино пыталась разбудить его страсть, но он не поддался ее чарам. С Оцу могло быть иначе. Мусаси понимал, как много он значит для нее.
– Ты понял меня? – шепнул Мусаси на ухо мальчику.
Дзётаро потер глаза. Отняв ладони от лица, увидел лишь густой, ночной туман.
– Учитель! – раздался во мраке его крик.
Дзётаро добежал до конца стены, зная, что Мусаси не вернется. Уткнувшись в стену, мальчик разрыдался. Он потерпел еще одно поражение. На этот раз взрослые одолели его своими доводами. Горло Дзётаро свело судорогой, тело трясло от рыданий.
Вытерев слезы, он тихо побрел домой. У ворот стояла женщина, которую мальчик принял за служанку. Дзётаро подумал, что ее послали по какому‑то делу в столь поздний час. Ему стало стыдно, что служанка могла слышать его плач. Женщина, сняв с головы покрывало, пошла ему навстречу.
– Дзётаро, это ты?
– Оцу? Ты почему здесь? Ты ведь очень слабая.
– Беспокоилась о тебе. Почему ушел, не предупредив? Где ты пропадал? Зажгли фонари, заперли ворота, а тебя все нет. Я извелась от волнений.
– С ума сошла! У тебя горячка! Отправляйся немедленно в постель.
– Почему ты плакал?
– Потом все скажу.
– Нет, говори сейчас. Ты чем‑то расстроен? Ты провожал Такуана? – Да.
– Узнал, где Мусаси?
– Такуан – плохой человек. Я его ненавижу.
– Он ничего не сказал?
– Нет.
– Что‑то ты от меня скрываешь!
– Вы оба невыносимы! – завопил Дзётаро. – И ты, и этот глупец, мой учитель! Не вымолвлю ни слова, пока ты не ляжешь в постель с мокрым полотенцем на лбу. Если сейчас же не пойдешь в дом, отволоку тебя силой!
Дзётаро схватил Оцу за руку и, неистово колотя по воротам, яростно завопил:
– Открывайте! Больная ждет! Она окоченеет, если будете долго копаться!
|
|
|
