 |
Да пребудут бесплодными его чресла 15 глава
|
|
|
|
Глава 11
Вместе с Лакшманой
Сумантра увидел, что внутри дворца уже собрались близкие друзья Рамы, готовые сопровождать его в зал для торжеств. С сияющими лицами, облаченные в роскошные праздничные одежды, они ждали его появления. Министр проследовал мимо них вглубь дворца, проникнув в его внутренние покои. Там он нашел Раму, сидящего на золотом ложе; все пространство вокруг него было озарено Божественным светом. Рядом с ним стояла Сита и нежно обмахивала его опахалом. Он сиял, как Луна со своей звездою-спутницей, Читрой.
Сумантра очень спешил, он не мог позволить себе ни минуты промедления, поэтому, едва переступив порог, он тотчас заговорил: "Рама! Мать Кайкейи и твой отец потребовали, чтобы я срочно доставил тебя во дворец этой царицы; с этой целью они послали меня сюда, и я очень торопился, чтобы передать тебе их просьбу." Как только Рама услышал слова Сумантры, он повернулся к Сите и сказал: "Сита! Я уверен, что возникло какое-то препятствие, другой причины быть не может. Я заранее знал об этом, но хранил молчание и на все отвечал согласием, чтобы мой отец мог чувствовать себя счастливым; к приказам отца следует относиться с почтением, чтобы не причинять ему боль." Рама невозмутимо продолжал в том же духе, и Сумантра, похолодев, ощутил, как сердце бешено заколотилось в его груди. Он попытался связать слова Рамы и ужасную картину, увиденную им во дворце Кайкейи - лежащего на полу и стонущего Дашаратху. Теперь он был почти убежден, что препятствие, о котором говорил Рама, на самом деле существует.
Однако Сита прервала Раму и сказала: "Мой Господин! О чем ты толкуешь? Ты не должен говорить так в столь важный и ответственный момент. Каково бы ни было препятствие, любые слова отца заслуживают уважения. Если он доволен, то довольны и мы. Ради него мы должны быть готовы отказаться и от власти и от всех своих прав. Не задерживайся ни на минуту, ступай немедленно. Мы будем счастливы в любом случае - независимо от того, произойдет сегодня коронация или нет. Мать Кайкейи питает к тебе особую привязанность. Любые приказы и повеления, исходящие от нее, пойдут нам только во благо - в этом не может быть сомнений. Нет такого другого человека на земле, кто бы так страстно радел за наш покой и заботился о нашем благополучии. Когда такой Отец и такая Мать шлют тебе весть, чтобы ты поспешил предстать пред их очами, мы должны быть безмерно счастливы!" С этими словами Сита проводила Раму до главного выхода из зала и пожелала ему удачи.
|
|
|
Рама ответил ей: "Сита! Ты думаешь, я не знаю обо всем, что случилось? Для меня нет разницы между днями минувшими, днями, в которых мы живем сейчас, и теми, что ждут нас в будущем. Каждый день я встречаю с одинаковой радостью. Чтобы поддержать добрую репутацию отца, я готов совершить все, что угодно, и отправиться, куда угодно. Я поистине счастлив, что ты разделяешь мои чувства и поддерживаешь мои решения." Рама вышел из дворца, сопровождаемый Сумантрой. Когда они взошли на колесницу, ждущую на дороге перед главными воротами, народ разразился громкими возгласами: "Джей! Джей! Рамачандра Прабху ки Джей!" Звонким эхом откликнулись небеса на ликующие звуки их голосов.
Сумантра объявил собравшимся: "Рамачандра не поедет отсюда прямо в торжественный зал. Колесница отвезет его сначала во дворец, где находится царь. Поэтому расступитесь и освободите путь, чтобы не мешать ей мчаться как можно быстрее. Рама вернется спустя несколько минут, ждите его здесь." Так Сумантра объяснил народу причину спешки и что есть мочи погнал лошадей. Когда Божественная колесница Рамы неслась по улицам города, могучие герои приветствовали его мощными криками, подобными торжествующему рыку льва. Придворные и уличные певцы хором возносили в его честь хвалебные гимны. Музыканты разом заиграли на своих инструментах, и отовсюду полилась волшебная музыка. Воздух сотрясался от оглушительных возгласов: "Джей! Джей!", издаваемых многолюдными толпами, выстроившимися по обе стороны дороги. Женщины в своих самых красивых одеждах, сверкающие драгоценностями, сгрудились на террасах домов и свешивались из окон, чтобы не упустить возможности помахать горящими светильниками, когда Рама будет проезжать мимо.
|
|
|
Когда колесница приблизилась ко дворцу, народ осыпал Раму дождем цветочных лепестков. Вверх взмылось пламя тысяч ритуальных светильников. Люди не сводили глаз с Принца, пока он не скрылся из виду. Незабываемая картина - Рама в колеснице - наполнила их души наслаждением и восторгом; она запечатлелась в их сердцах, и они сами превратились в изваяния, неподвижно застывшие в безмолвном созерцании Божественного образа, возникшего у них внутри.
Колесница въехала на территорию дворца Дашаратхи, именуемого Вардхамана, величественного и грандиозного, вздымающегося к небу, как сама гора Кайлас. Она миновала три внутренних двора, каждый из которых охранялся бдительными лучниками: Здесь Рама велел остановить коней и, сойдя с колесницы, весь последующий путь проделал пешком. Миновав еще два прямоугольных двора, предшествующих входу во дворцы царя и цариц, он попросил своих спутников и даже Лакшману не сопровождать его далее. Рама знал о том, чему вскоре было суждено произойти! Несмотря на это, он действовал, как обыкновенный смертный - так же естественно, как повел бы себя любой другой при подобных обстоятельствах. Наконец Рама достиг покоев цариц и, переступив по рог опочивальни Кайкейи, увидел Дашаратху, ничком распростертого на постели. Его волосы были растрепаны, на нем были измятые одежды "вчерашнего дня". Он выглядел так, будто позабыл о всяких приличиях и правилах достойного поведения. Рама был ошеломлен зрелищем, представшим его взору. Возле царского ложа, рядом с лежащим Дашаратхой, стояла царица Кайкейи.
|
|
|
Лицо правителя было бледным и измученным; он жалобно стонал и всхлипывал. Он поднял голову, и глаза его остановились на Раме. Язык не повиновался ему, и он не смог произнести тех слов, что рвались с его губ. Слезы потоками хлынули из его глаз. Он еще раз попытался заговорить, но не смог издать ни одного членораздельного звука. За всю свою жизнь Рама ни разу не наблюдал и не переживал столь ужасающей сцены. Его охватило великое беспокойство, он бросился к отцу и обнял его ноги. "Отец, скажи мне, отчего ты так жалобно стонешь? Что вызвало такие страдания? Я попытаюсь вернуть тебе радость, я сделаю для этого все, что в моих силах! Я готов посвятить всю свою жизнь тому, чтобы к тебе вернулась Ананда. Умоляю, скажи, в чем причина твоего горя, только не плачь," - умолял Рама.
В ответ Дашаратха воскликнул: "Рама!" - и, неспособный продолжать, вновь разразился потоками слез, после чего впал в беспамятство; Раме удалось привести его в чувство, и он вновь попытался утешить отца, но тот погрузился в еще более глубокую пучину отчаяния и не смог успокоиться. Тогда Рама, собрав все свое мужество, решился воззвать к чести и царскому достоинству Дашаратхи. Он сказал: "Отец! Что все это значит? Ты должен подавать пример молодым - таким, как я, вселяя в них уверенность и силу. Одно это - уже достаточный повод, чтобы чувствовать себя счастливым! Вместо этого ты рыдаешь и стонешь и заставляешь нас содрогаться от ужаса. Нет! Это неправильно! Это ли есть Дхарма? Это ли есть праведный путь - целиком отдаваться горю? До сегодняшнего дня, даже когда ты был сердит и озабочен, одного моего появления было достаточно, чтобы все следы тревоги исчезли с твоего лица и оно вновь озарилось сиянием Ананды. Стоило тебе призвать меня, и мир и покой вновь воцарялись в твоей душе, не правда ли? Как могло произойти, что чем дольше ты смотришь на меня, тем сильнее страдаешь? Это причиняет мне невыносимую боль. Прошу тебя, назови причину этой странной перемены и успокой меня. Почему ты молчишь? Или, может быть, от меня срочно что-то требуется - тогда скажи мне об этом, и я в точности исполню любой твой приказ. Если ты укажешь мне на мои ошибки, я постараюсь немедленно исправить их. Не предавайся отчаянию, не сомневайся и не раздумывай. Твоя власть надо мной так же безгранична, как и твоя любовь, поэтому я подчинюсь беспрекословно любому твоему приказу. Отец! То, что ты позволил горю безраздель но завладеть своей волей - дурное предзнаменование. Это недобрый знак для всех нас - для тебя, для меня и для будущего нашей державы!"
|
|
|
Рама обернулся к Кайкейи и, сложив руки на груди, взмолился: "Мать! Виноват ли я в совершении какого-либо зла? Если нет, назови мне имя отвратительного грешника, который поверг отца в такую скорбь. Всякий раз, стоило отцу завидеть меня, он манил меня к себе, прижимал к груди и ласкал со всей нежностью. Сейчас он избегает смотреть мне в лицо. Скажи, что случилось? Он не может произнести ни единого слова; он отворачивается от меня, он не желает смотреть на меня! Если все-таки я невольно совершил преступление и вина лежит на мне, я готов вытерпеть любое наказание, чтобы искупить ее. Может быть, отец стал жертвой тяжелого недуга, страшной болезни, поразившей его? Или до него дошли плохие вести от моих братьев, Бхараты и Шатругны? Ведь с ними все в порядке, не так ли? Надеюсь, что обе царицы - мать Каушалья и мать Сумитра, находятся в добром здравии? Я вне себя от отчаяния, ибо не могу понять причину терзающей отца муки! Я сделаю все, что в моих силах, чего бы это ни стоило - лишь бы только радость вернулась к нему! Склонив голову в почтении и преданности, я выполню любой его приказ, даже самый суровый. Отец - источник и причина жизни каждого существа, рожденного в этом мире. Собственный отец для всех нас - единственный живой видимый Бог. Для меня нет цели выше и достойнее, чем сделать его счастливым. Прошу, прояви сострадание: поведай мне о том, что произошло. Мать! Может быть, твое самолюбие было чем-то уязвлено, и с твоих губ невольно сорвались резкие слова, направленные против отца? Может быть, это мать Каушалья огорчила отца, поступив наперекор его воле? Нет, Каушалья никогда бы не позволила себе такого поведения. Или Сумитра? Но я уверен, что она не могла сделать этого! Она тем более не способна на такие поступки. И если даже кто-то из вас троих повел себя так неразумно, отец не впал бы по этой причине в столь отчаянное и жалкое состояние. Чтобы вызвать такое глубокое горе, должна существовать очень серьезная причина! Если отец упорно отказывается назвать ее, прошу тебя, расскажи мне о ней, успокой меня, рассей мою тревогу."
|
|
|
Кайкейи смотрела на Раму, истово и страстно взывающего к ней, и последние следы милосердия и сдержанности покинули ее. Она не пожалела своего супруга и не посчиталась с тем, что нанесет Дашаратхе еще более глубокую рану, произнеся свои слова, чреватые страшными бедствиями. Она не потрудилась задуматься хотя бы на мгновение, стоит ли вообще произносить их, или ей лучше промолчать. Во имя мимолетного настоящего она пренебрегла надвигающимся грозным будущим. Она отреклась от заветов любви, позабыла о собственной чести и материнском достоинстве.
Она заговорила: "Рама! Слушай! Много лет назад, во время битвы между Дэвами и асурами твой отец был ранен смертоносной демонической стрелой и страдал от невыносимой боли. Я выходила его, и к нему вернулись здоровье и счастье. Он оценил мою жертву и в награду за преданное служение пообещал исполнить два моих самых заветных желания. В тот миг я жаждала только одного - его выздоровления и победы, поэтому я ответила: "Мне не нужны сейчас никакие дары; я попрошу тебя исполнить мои желания позже, если в этом возникнет необходимость." Тогда твой отец дал мне клятву: "Прекрасно! Да будет так! Знай, что стоит тебе захотеть, и ты можешь попросить обо всем, что пожелаешь; будь уверена в том, что я выполню сво.е обещание, и твои мечты сбудутся. Я не связываю тебя ни временем, ни обстоятельствами. В любое время ты вольна потребовать любые дары - и ты получишь их."
Ты знаешь, что потомки Икшваку еще никогда не отступались от данного ими слова. Полагаясь на эту общеизвестную истину, я попросила твоего отца исполнить мои желания сегодня: во-первых, чтобы вместо тебя был коронован мой сын, Бхарата, а во-вторых, чтобы ты был отправлен в джунгли Дандака на четырнадцать лет. Вот причина, по которой он устроил столь страшный переполох. К чему далее обсуждать эту тему? Я не намерена ни менять свои требования, ни отказываться от них. Если твой отец - стойкий приверженец Истины, и если ты тоже считаешь себя верным Ее слугой, докажи это! Ты должен немедленно отправиться в леса Дандака, облачившись в одежды из коры и оленьих шкур, со связанными в пучки спутанными волосами, как подобает лесному отшельнику. Ты должен оставаться там в течение четырнадцати лет. Поскольку царь дышит тобою и не может прожить без тебя и дня, он не может примириться с мыслью о твоем изгнании и отказывается говорить тебе об этом. В этом вся причина его горя. Рама! Здесь не произошло никаких других несчастий! На нас не обрушилось стихийное бедствие! Совершенно бессмысленно делать из мухи слона и такое пустяковое событие раздувать до масштабов всемирной катастрофы. Рама! Только одно может спасти твоего отца от совершения греха - если ты, его любимец, его божество, на которое он молится, возьмешь на себя исполнение обета, который он сам не способен исполнить. Иначе, если вы оба - тот, кто клялся, и сын того, кто клялся, пренебрежете данным словом, твой отец будет навеки опозорен и ввергнут в пучину бесчестия. Все это тебе хорошо известно."
Рама выслушал эти бессердечные слова, сказанные с нарочитой жестокостью, не проявив ни малейших признаков волнения или беспокойства. Когда он отвечал ей, на его губах играла безмятежная улыбка: "О нет! По этой причине отец не должен страдать!" Он склонил голову в знак согласия с требованиями, которые предъявляла Кайкейи. Однако Дашаратха, внимавший их беседе, почувствовал, будто его сердце режут острым ножом. Он забился и застонал, терзаемый тягчайшей мукой. Ра ма сказал, повернувшись к Кайкейи: "Мать! Все произойдет так, как ты задумала. Я покорно возлагаю на свои плечи бремя клятвы, данной отцом. Мне не хватает только одного: я хочу, чтоб отец с любовью прижал меня к груди, как он всегда делал это прежде, и ласковыми и нежными словами благословил меня. Но даже если он скажет мне, что я недостоин такой награды и не заслуживаю его благословения - я смирюсь с этим без упреков и возражений и приму с одинаковыми радостью и удовлетворением. Ибо отец желает мне только добра. Он всегда благословлял меня, заботясь об укреплении и совершенствовании моего духа. Он - великий провидец. Для меня он не только отец, но и наставник, ведущий по высшему духовному пути. Может ли быть у меня долг более важный и ответственный, чем приносить радость тому, кто для меня одновременно и отец, и учитель? Это - моя священная обязанность, это и есть моя Дхарма. Четырнадцать лет изгнания будут для меня источником безграничной Ананды. Всю свою жизнь - не только четырнадцать лет - я готов провести в лесу, если такова будет воля отца. Почему же он не решался сказать мне ранее о дарах, обещанных тебе? Только это огорчает меня. Отказывался ли я хоть один раз подчиниться его приказу? Не есть ли это самый высший и почетный акт признательности - посвятить служению отцу это тело, им дарованное? Рама - не противник, а слуга и опора каждого слова отца. Пожертвовать отцу свое тело для меня - высшее блаженство; я не из тех, кого нужно лишний раз просить об этом.
Мать, отчего ты ни разу и словом не обмолвилась о том, что Бхарата должен быть помазан на царствование? Между мной и моим братом нет никакой разницы; почему ты сочла, что она существует? Мы, четверо братьев, никогда не чувствовали, что в чем-то отличаемся друг от друга. И еще одно: почему ты говоришь: "Это - приказ твоего отца?" Разве я хоть раз ослушался твоего приказа? Нет, такого не случалось никогда! Я без малейших колебаний подчинялся вашей воле, независимо от того, исходила она от тебя или от отца. Я покидаю Айодхью сегодня же и отправляюсь в леса! Мать! Распорядись, чтобы самых надежных гонцов тотчас снарядили и послали к деду Бхараты и Шатругны. Будет лучше, если Бхарата вернется как можно быстрее. Если начало моего изгнания совпадет с днем коронации Бхараты, это облегчит физические страдания отца, успокоит его ум и притупит боль разлуки. Тогда и ты будешь вполне довольна! Кто знает, как могут повернуться дальнейшие события?"
Кайкейи слушала Раму и чувствовала, как ее наполняет Ананда. Однако к ее восторгу примешивалось некоторое беспокойство. Она боялась того, что может случиться, если Бхарата вернется в город раньше, чем его покинет Рама. Поразмыслив, она решила, что будет надежнее настоять на том, чтобы Рама отправился в путь немедленно, не дожи даясь прибытия Бхараты. Поэтому она сказала: "Рама! Мне не составит труда отдать распоряжение о скорейшем снаряжении гонцов в царство Кекайя. Но я не вижу причины, по которой тебе следует оставаться в Айодхье до возвращения моего сына. Если ты окончательно решил стать лесным отшельником, к чему откладывать день твоего ухода? Не забывай: чем раньше ты уйдешь, тем раньше сможешь вернуться. Желательно, чтобы ты был готов пуститься в путь прямо сейчас!
Твой отец наверняка хотел бы сам сказать тебе об этом, но сейчас он не способен отчетливо выразить свою волю. Я уверена, что сердце подсказывает ему, что он должен отдать этот приказ, но он слишком сильно любит тебя, и чувство стыда мешает ему. Он не может набраться мудрости и поведать тебе о своей клятве - в этом причина его отчаяния. От этого - вся его скорбь и печаль. Чем скорее ты покинешь Айодхью, тем скорее он оправится от боли, терзающей его. Я боюсь, что пока ты здесь, он не притронется к пище и не пожелает совершить омовения. Поэтому, если ты мечтаешь о том, чтобы он снова стал счастлив, чем скорее ты уйдешь, тем лучше."
Беспощадные слова Кайкейи разрывали на части сердце несчастного Дашаратхи, безвольно распростертого на ложе; он затрясся в приступе исступленной ярости: "Будь ты проклята, бесстыжая ведьма!" Он повернулся к Раме и, вскрикнув: "Рама! Рама!" - вновь лишился чувств. Рама сел на постель и положил голову отца к себе на колени; он гладил его лоб и с любовью и нежностью утешал и успокаивал его. Затем он сказал, обратившись к Кайкейи: "Мать! Я не из тех, кто отравлен жаждой власти и одержим мирской гордыней; я не стремлюсь подчинить себе людей и утвердиться в роли правителя державы. Мне больше подходит жизнь лесного отшельника, мое самое страстное желание - это укреплять и поддерживать Дхарму. Кроме этого у меня есть только одна святая обязанность - забота о счастье и благополучии моего высокочтимого отца. Чтобы осуществить эти три цели, я готов на любые испытания. Для сына не может быть долга выше и благороднее, чем служение отцу. Мать! Поскольку отец не смог внятно изъявить мне свою волю, то твои слова я принимаю как выражение его приказа. Этого мне вполне достаточно! Кроме того, ты говорила в его присутствии. Он слышал все, что ты сказала, и, тем не менее, не пытался ни возразить тебе, ни противоречить. Поэтому я заключаю, что твои слова - это, в сущности, его слова. Мне остается подчиниться приказу и уйти в назначенный час.
Мать! У меня к тебе есть небольшая просьба, которая, я надеюсь, тебя не затруднит. Когда бразды правления перейдут в руки Бхараты, проследи за тем, чтобы он беспрекословно следовал наказам отца и приносил ему своими действиями радость и удовлетворение. Для меня, для Бхараты, как, впрочем, и для любого сына, нет обета более святого и плодотворного, чем забота о счастье и довольстве отца. Служение отцу - это сама Санатана Дхарма - извечный долг каждого сына."
С этими словами Рама простерся на полу и коснулся ног матери Кайкейи. Дашаратха скорчился от мучительной судороги, прошедшей по его телу, как будто Дхарма, воплощенная в сыне, и проявленное им невозмутимое спокойствие еще сильнее всколыхнули его отцовскую любовь и безмерно усугубили скорбь и отчаяние. Убедившись в том, что Рама не останется в Айодхье, он утратил всякий контроль над собой, позабыв и о приличиях, и о своем высоком сане. Он выкрикнул: "Рама!" и повалился с постели на твердый пол спальни. Обитательницы зенаны (женской половины дворца), услышав этот глухой и тяжелый звук падения, были потрясены и испуганы. Они громко запричитали, оплакивая горестный ход событий. Рама понял, что ему ничего не остается, как уйти как можно скорее. Он склонился перед отцом, коснувшись его ног, и быстро вышел из опочивальни.
Лакшмана, стоявший все это время за дверью комнаты, уже знал обо всем, что произошло внутри. Его лицо было мокрым от слез, он кипел от ярости к Кайкейи и сердился на отца. Он счел неуместным давать волю своим чувствам и молчаливо последовал за Рамой с низко склоненной головой, опущенным взором и руками, смиренно сложенными на груди. Лицо Рамы, только что потерявшего царство и приговоренного к изгнанию, напротив, излучало сияние; так сияет луна за густыми черными тучами, безразличная к темной завесе, окутавшей землю. Его облик не утратил своего великолепия, ибо как триумф, так и бесславие он принимал с одинаковой безмятежностью. Он вел себя как опытный йог и не позволял тревоге и раздражению проникать в свои мысли, слова и поступки. Он шел, будто у него не было ни малейшей причины для беспокойства. Сумантра, однако, догадывался, что за стенами дворца произошли события, влекущие за собой грозные перемены. Мрачные предчувствия вскоре сменились уверенностью. Его сердце сжалось, когда он увидел Лакшману. Страх Сумантры усилился, когда, в добавление к этому. Рама резким движением отстранил от себя белый балдахин, который все это время держал над ним один из слуг. Он заявил, что больше не нуждается ни в каких церемониальных опахалах и отныне не намерен пользоваться своей серебряной колесницей. Услышав это, Сумантра совсем упал духом и ощутил резкую слабость во всем теле. Оправдались его наихудшие опасения.
Рама не промолвил ни единого слова ни тем, кто сопровождал его, ни толпившимся на улицах горожанам; сам он не был опечален, но знал, как огорчится народ, когда узнает недобрые вести. Если бы он заговорил, он мог бы сказать только правду, и его слова послужили бы источником всеобщей скорби. Несмотря на это, все те, кто наблюдал, как он пешком возвращается в свой дворец, догадались, что произошло непоправимое.
Рама не направился сразу же в покои Ситы. Его путь лежал ко дворцу Каушальи. Дворец царицы, украшенный флагами и гирляндами, блистал великолепным праздничным убранством. Все женщины - обитательницы дворца, служанки и придворные, прослышав о приближении Рамы и Лакшманы, держа в руках сосуды с горящими светильниками, выстроились вдоль прохода, приготовившись приветствовать братьев. Старые и преданные стражи, охраняющие главный вход, издали завидев принцев, застыли в торжественных позах и хором провозгласили: "Победа! Победа! Да сопутствует вам Победа!" - после чего склонились в низких смиренных поклонах. Когда Рама вступил во второй внутренний двор, брамины, собравшиеся там, осыпали его благословениями. Они пересекли третий внутренний двор, и при виде их юные девушки, находящиеся в услужении у Каушальи, бросились вглубь дворца, чтобы сообщить Ее Величеству радостное известие о появлении Рамы и его младшего брата. Они сами были в восторге от того, что принцы явились во дворец. По обе стороны длинной галереи, ведущей к покоям Каушальи, стояли служанки со светильниками в руках. Они размахивали ими круговыми движениями, как того требовал священный ритуал, чтобы рассеять действие дурного глаза и в знак приветствия, сулящего радость и процветание.
Каушалья бодрствовала всю ночь, готовясь достойно встретить утро торжественного дня. С первыми предрассветными лучами она приступила к сотворению молитвенных обрядов поклонения. В то время, когда объявили о прибытии Рамы, седовласые жрецы-брамины возносили хвалу Богу Огня, нараспев читая ведийские гимны. Мать Каушалья пребывала в приподнятом настроении, предвкушая зрелище долгожданной коронации сына. Исполненная радости, она совершила несколько праздничных ритуалов и раздала народу множество даров. Она не смыкала глаз и соблюдала строгий пост. Ее пищей была Ананда, и она светилась ею, щедро делясь со всеми. Царица выбежала навстречу Раме и заключила его в свои объятия; она ласкала его, перебирая его кудри; взяв его за руку, она повлекла его за собою в храмовые покои, где провела все утро. Она не подозревала о происшедших роковых событиях. Безгрешная и чистая душою, облаченная в белоснежное сари - символ святости, со священным шелковым шнурком, повязанным на запястье, она целиком отдалась благодарному служению Богам. Глядя в лицо Рамы, она заметила, что оно светится изнутри каким-то новым, особенно прекрасным, духовным светом. Она не могла сдержать захлестнувшую ее сердце Ананду. "Сын! - сказала она. - Все твои царственные предки были мудрецами - Раджаришами. Они были мощными столпами Истины и Добродетели, Махатмами, достигшими величия духа. Пусть и твоя жизнь будет такой же долгой и прекрасной! Пусть добрая слава о твоем царствовании разлетится по всему свету! Сын! Следуй идеалам Праведности, которых свято держались все потомки династии Икшваку! Никогда не пренебрегай ими, даже если твой ум будет затуманен тревогой и смятением! Не забывай о них ни на мгновение, не позволяй себе отступиться от истины даже в самой мелочи!" С этими словами Каушалья, в знак своего материнского благословения, положила на голову Рамы несколько зерен риса. Она придвинула к нему золотое сиденье и сказала: "Сын! Ты бодрствовал всю ночь, соблюдая ритуальный обет, не так ли? Я знаю, что, следуя предписанным правилам, ты ничего не ел со вчерашнего дня. Ты, должно быть, чувствуешь себя утомленным. Сядь и отдохни немного, съешь несколько фруктов!" Она подала Раме золотое блюдо с фруктами, которые заранее приготовила для него.
Рама блаженствовал, купаясь в лучах любви и Ананды, исходящих от матери. Он не представлял, как сможет рассказать ей обо всем, что случилось. Чтобы доставить ей удовольствие, он сел на предложенный ею золотой стул и взял в руки один из плодов, лежащих на блюде. После этого он произнес: "Мать! Отныне я не буду прикасаться к золоту. Я не смогу сидеть на золотом стуле. Я жду твоего благословения на долгий путь, ибо я должен отправиться в изгнание в джунгли Дандака. Я пришел попрощаться с тобой." Смысл слов, сказанных Рамой, остался непонятным Каушалье. Она быстро ответила: "Сын! Остались считаные минуты до того, как ты будешь провозглашен царем, а ты толкуешь о каких-то лесах Дандака! Ты приводишь меня в недоумение, и я затрудняюсь понять, что означают твои слова." Ей пришло в голову, что Рама просто решил пошутить, и она сказала: "Сын! В такой торжественный час ты не должен, даже в шутку, упоминать о дурном. Прошу тебя, не делай этого, мое любимое сокровище!" Она собрала с тарелки горсточку сладкого риса, сваренного в молоке, и положила ее на язык Раме! Лакшмана смотрел на царицу, полную любви и Ананды, и, помимо его воли, его глаза наполнились слезами.
Каушалья заметила это и, повернувшись к Лакшмане, с беспокойством спросила: "Лакшмана! Отчего ты так печален?" Она поспешила к нему, чтобы приласкать, но Лакшмана не мог больше сдерживать свое горе. Он зарыдал громко и безутешно. Царица замерла, потрясенная - она не знала, отчего так громко плачет Лакшмана. Слова Рамы и отчаяние Лакшманы чрезвычайно встревожили ее. Рама, между тем, продолжал: "Мать! Если ты пообещаешь мне, что не будешь сильно горевать, то я все расскажу тебе, - и он крепко сжал ее руки в своих. - Существует нечто, что способно ниспослать вечную и нерушимую славу тебе, мне, нашей семье и всему нашему роду. Поэтому ты не должна впадать в беспокойство и поддаваться сомнениям и скорби. Осознай то, что я скажу тебе, и прими это с гордостью и любовью. Разве не доставляло тебе радость то, что я всегда был послушен воле отца? Он принял решение ко роновать моего брата, Бхарату. Он решил также отослать меня, облаченного в одежды лесного отшельника, в джунгли Дандака на четырнадцать лет. Я подчинился его приказу и пришел сюда, чтобы попрощаться с тобой."
Услышав это, Каушалья, как подкошенная, упала на пол, пронзительно вскрикнув: "Рама! Что происходит? Мое нежное дитя, моего любимого сына изгоняют в дремучий лес? Какое преступление совершил мой Рама, чем заслужил такую участь? Может ли это быть правдой? Или весь этот бессмысленный бред исходит из моего собственного мозга, ослабленного голодом и бессонной ночью?"
Пока она разговаривала так сама с собой, пытаясь успокоиться и объяснить себе смысл случившегося, вести о событиях, происшедших во дворце Кайкеии, распространились по зенане, и отовсюду послышались горестные возгласы и жалобные причитания служанок и работниц. Женщины кричали: "Рама! Рама! Не покидай нас!" Многочисленные группы людей, потрясенные нежданной вестью, уже стекались ко дворцу Каушальи. Сама она пребывала в полной растерянности, охваченная тоской и страхом. Причина несчастья оставалась для нее неразгаданной тайной. Сраженная тревогой и отчаянием, она не могла подняться с пола. Однако царица стремилась понять, чем вызвана всеобщая скорбь. Она притянула Раму к себе, прижала его к своим коленям и сказала, гладя его кудрявую голову: "Сын! Что все это значит? Я не верю своим ушам! О чем плачут люди? Я не могу долее выносить эту неизвестность." Рама ответил ей: "Отец исполнил два желания Кайкеии, не смея нарушить клятву, данную ей много лет назад". Он объяснил Каушалье, в чем состояли эти два желания: "Первое из них: коронован и помазан на царствование должен быть Бхарата, а второе - я должен отправиться в четырнадцатилетнее изгнание в леса Дандака."
Когда Рама поведал обо всем Каушалье, стараясь убедить ее, что все сказанное им есть чистейшая правда, она воскликнула: "Рама! Неужели Кайкейи и в самом деле потребовала такие дары? Кайкейи питала к тебе безграничную любовь и привязанность. Я уверена, что никогда ранее подобные мысли даже не приходили ей в голову! Хорошо, оставим это. Если даже допустить, что она это сделала, то только для того, чтобы испытать царя! Зачем из-за такого пустяка поднимать панику и устраивать всеобщее смятение? Но если она действительно потребовала такие дары, твой отец никогда в жизни не согласился бы исполнить ее желания! Я отказываюсь верить в это. Разве способен Дашаратха, который с трудом выносит и минутную разлуку с тобой, отправить тебя в леса на четырнадцать лет! Это невозможно, и твои слова повергают меня в сильное недоумение."
|
|
|
