 |
Эффективность и цена политического насилия
|
|
|
|
Насилие и его масштабы определяются многими причинами: экономическим и социальным устройством, остротой конфликтов и традициями их разрешения, политической и нравственной культурой населения и т.д. На протяжении многих веков насилие выступало основным способом разрешения острых социальных противоречий. Политикам, не обладающим нравственной культурой, гуманными убеждениями, оно казалось наиболее эффективным методом достижения цели, поскольку способно физически устранить противника. Сталин, отдавая распоряжения об уничтожении неугодных ему людей, говорил: «есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы»[115, с.65].
Однако эффективность политического насилия чаще всего является иллюзией. Насилие, применяемое одной стороной, как правило, вызывает противодействие, ужесточает противника, масштабы и остроту конфликта, ведет к эскалации насилия и в конечном счете приводит к неожиданно высоким для его инициаторов людским потерям и материальным затратам. Победа же, если она достигается, как правило, имеет слишком высокую цену.
В истории широкое применение насилия оказывало губительное воздействие не только на отдельных людей, но и на целые нации. Многие народы (например, проживавшие на территории нынешней Прибалтики пруссы) прекратили свое существование в результате жестоких войн и физического истребления. Насилие оказывает и разрушительное влияние на общество, уничтожая его лучших представителей и подрывая генофонд нации.
В 1922 г. известный русский социолог П. Сорокин отмечал: «судьба любого общества зависит, прежде всего, от свойств его членов. Общество, состоящее из идиотов или бездарных людей, никогда не будет обществом преуспевающим. Дайте группе дьяволов великолепную конституцию, и все же этим не создадите из нее прекрасное общество». Оценивая ущерб России от недавних мировой и гражданской войн, он продолжал: войны «всегда были орудием отрицательной селекции, производящей отбор «шиворот-навыворот», т.е. убивающей лучшие элементы населения и оставляющей жить и плодиться худшие, т.е. людей второго и третьего сорта. И в данном случае у нас погибли преимущественно элементы: а) наиболее здоровые биологически, б) трудоспособные энергетически, в) более волевые, одаренные, морально и умственно развитые психологически» [124].
|
|
|
Еще более тяжелый урон генофонду русской нации нанесли сталинские репрессии и вторая мировая война. Новая мировая война, если она будет развязана, может привести к уничтожению или деградации всего человеческого рода. Все это свидетельствует о том, что в целом насилие не только безнравственно, но и губительно для общества. И все же обойтись без него пока еще человечеству не удается.
Насилие как средство в политике способствует распространению в обществе автократических тенденций. Государства, пережившие значительные насильственные конфликты, отличаются жестокими политическими режимами. С. Хантингтон, проанализировав период 1860-1960 гг., подсчитал, что вооруженные восстания почти никогда не приводили к установлению демократических режимов. Это дало ему возможность сделать вывод о том, что «правительства, созданные насилием, управляют с помощью насилия» [135].
Исторический опыт показывает, что насилие, проложившее дорогу к власти, всегда ведет к более или менее длительному периоду несвободы, террора, преследований. Диктатуры возникли после трех наиболее известных революций (Английской XVII в., Французской XVIII в. и Российской 1917 г.). Победы вооруженного национально-освободительного движения в Латинской Америке в XIX в. лишь усилили авторитарные режимы на континенте.
|
|
|
Широкое использование насилия во внутриполитических конфликтах может спровоцировать приход к власти или усиление позиций сторонников более жесткой политической линии, как в среде правящей элиты, так и оппозиции (например, путем военного переворота). Насилие представляет опасность для демократических институтов еще и потому, что, в конечном счете, требует перестройки всей социальной, экономической, политической системы. Общество начинает как бы обслуживать принудительную функцию государства. В случае угрозы извне или острого внутриполитического противоборства в экономике вводится особый режим, отменяются или приостанавливаются некоторые фундаментальные права и свободы и т.д. Все это оправдывается необходимостью борьбы против «внутренних и внешних врагов».
Таким образом, практика насилия содержит в себе потенциал автократизма, который воплощается в недемократической структуре нелегальных организаций, а затем в формах и методах деятельности политического режима, устанавливаемого насильственным путем. Насилие, систематически применяемое против оппозиции, также способно вызвать в конечном итоге деформацию политической системы, усилить в ней авторитарные тенденции.
Насилие – это политическое средство, обладающее рядом специфических черт. Главные из них:
· высокие издержки, связанные с его применением;
· непредсказуемость и рискованность;
· конфронтационность;
· автократизм.
Насилие содержит в себе потенциал аполитичности в том смысле, что отрицает такие важнейшие ценности политики, как компромисс, доверие, учет взаимных интересов. Эскалация насильственного противоборства может привести к «точке невозвращения» (выражение Ф. Фанона [131]), в которой происходит окончательный разрыв между сторонами политических отношений, вызывающий крушение системы.
Насилие как средство внеэкономического принуждения получило широкое распространение в тоталитарных режимах XX в. В них широко практиковались принудительная социальная мобилизация, физические наказания за плохую работу (Кампучия при Полпоте), уголовные преследования за нарушения трудовой дисциплины (СССР). В системе концентрационных лагерей (нацистская Германия) нашла классическое воплощение насильственная форма организации труда. Непосредственное регулирование экономических отношений с помощью насилия показывает свою относительную эффективность (но никогда – высокую) там, где производство отличается низкой интенсивностью, примитивными орудиями труда, прямым вмешательством в экономическую жизнь.
|
|
|
Эффективность насилия в роли регулятора общественных отношений, в целом, невысока. В условиях действий субъектов власти, осуществляющих социальные преобразования, насилие служит главным образом средством их защиты от оппозиции, но не может подменить преобразований, нацеленных на создание определенных социальных, экономических и политических структур.
Кроме того, результаты, полученные посредством насилия, чаще всего не совпадают с намерениями субъектов политики, сопровождаются побочными, нежелательными эффектами. Наконец, масштабы политических задач, решаемых с помощью насилия, ограничиваются, в основном, тактическим уровнем и достигают стратегического уровня лишь при сочетании физического принуждения с другими средствами [104]. Большевикам удалось удерживать государственную власть более семидесяти лет, но основные положения их программы оказались не выполненными.
Следует признать, что современные достижения в области массовой коммуникации, технической оснащенности насилия, технологии социального контроля повышают потенциал насилия. Систематическое, грубое насилие способно создать такую атмосферу всестороннего страха, которая парализует волю к сопротивлению, порождает своеобразную трансформацию сознания.
У объекта насилия формируется привычка к подчинению репрессивной власти. Ж. Желев,характеризуя процесс перехода внешних санкций во внутренние побуждения под воздействием насилия, писал: «Тоталитарное государство доводит террор и контроль до такой всеохватности и совершенства, что каждый гражданин поступает именно так, как оно хочет. И гражданин привыкает к тому, что веления государства – самые правильные, и всегда соглашается с ними, не задумываясь над тем обстоятельством, что ему не дозволяется поступать по-другому. В конце-концов он начинает внушать себе, что поступает так добровольно настолько, насколько можно согласовывать добровольность и принуждение» [52, с.187].
|
|
|
Это объясняется тем, что систематические последовательные репрессии, разветвленная система слежки, характерные для тоталитарных режимов, лишают оппозицию каких бы то ни было шансов на организованные действия. Поэтому крушение тоталитарных режимов за редким исключением связано или с внешним поражением, или со смертью вождя, или с расколом правящей элиты и другими причинами, но не с массовым оппозиционным насилием.
Насилие, в целом, можно оценить как политическое средство низкой эффективности. Потому что:
· дорогостоящий характер насилия приводит к тому, что за результаты, достигаемые с его помощью, приходится платить высокую социальную цену;
· непредсказуемость и слабая управляемость насилия обусловливают, как правило, лишь частичное совпадение поставленных целей и достигнутых результатов. При этом чаще всего фундаментальные цели остаются недостижимыми;
· насилие ни в коей мере не является средством окончательного решения политической иной проблемы.
В конце XX в. с распространением ядерного и других видов оружия массового уничтожения не только четче проявилась антигуманная сущность социального насилия, но и появились благоприятные условия для его дальнейшего ограничения. Это связано с бесперспективностью мировых войн, с распространением идеалов гуманизма: мира, свободы, демократии, прав человека и др. в современном мире, а также с крахом большинства авторитарных и тоталитарных режимов, непосредственно опиравшихся на насилие.
Право на насилие
Важнейшим фактором, непосредственно влияющим на размеры, формы проявления и общественную оценку социального насилия как внутри отдельных стран, так и в отношениях между ними, является характер политического строя: авторитарный, тоталитарный или демократический. Первые два типа государств — авторитарные и тоталитарные - наделяют власть и высшее руководство неограниченным правом на государственное принуждение, демократия же признает источником законного принуждения лишь народ и его представителей.
С глубокой древности мыслители-гуманисты считали неотъемлемым право народа на ответное насилие — оборонительные, справедливые войны и восстание против тиранов. «Во всех положениях и состояниях, — писал родоначальник либерализма Д. Локк, — лучшее средство против силы произвола — это противодействовать ей силой же. Применение силы без полномочий всегда ставит того, кто ее применяет, в состояние войны как агрессора и дает право поступать с ним соответствующим образом» [78, с.89].
|
|
|
Обращение к силе Локк и другие либеральные мыслители считали правомерным и нравственным в том случае, если монарх или избранное правительство не оправдывают доверия народа, нарушают естественные, присущие человеку от рождения права на жизнь, свободу, собственность и др., узурпируют власть и порабощают граждан, жестоко расправляясь с непослушными. В этом случае власть сама ставит себя в состояние войны с народом и узаконивает тем самым его естественное право на восстание против тирании.
В соответствии с этими идеями конституции демократических государств обычно признают законным и нравственным право народа на применение силы, сопротивление против тех, кто пытается насильственно устранить демократический порядок. Однако в конституционном государстве это право действует лишь тогда, когда государственные органы оказываются неспособными противостоять попытке переворота законными средствами.
В демократических государствах, где политические решения принимаются в результате компромисса между основными политическими силами, рядовые граждане имеют возможность оказывать влияние на политическую элиту благодаря использованию демократических процедур. Демократический строй создает важнейшие предпосылки для ограничения насилия, разрешения конфликтов мирными, ненасильственными средствами. Это достигается, прежде всего, в результате признания равенства прав всех граждан на управление государством, выражение и защиту своих интересов. В условиях демократии каждая общественная группа имеет возможность свободно выражать и отстаивать свое мнение, добиваться признания его справедливым и принятия парламентом или правительством соответственных решений.
Поэтому политический вес «непримиримой оппозиции» в демократических государствах невелик. Большинство участников политического процесса не испытывают необходимости обращаться к насилию для достижения своих целей. Если имеет место превышение допустимых границ насилия, то оно приводит к деструктивному эффекту, обратным результатам. Так, чрезмерная жестокость, грубая сила, используемые против ненасильственных, мирных форм политического участия, отталкивает общественное мнение, лишает власть поддержки. Некоторые экстремистские группировки намеренно провоцируют правительство на «чрезмерную реакцию», неадекватно жестокие репрессии против оппозиционных выступлений, чтобы дестабилизировать обстановку [105].
Ненасилие в политике
Понятие ненасилия
Ненасилие в политике, по определению А.А. Гусейнова – это концепция, признающая необходимость, целесообразность и оправданность отказа от использования насилия и силы вообще при решении политических и социальных проблем, ставящая в основу политической деятельности принципы гуманизма и требования общечеловеческой морали и нравственности [38].
Ненасилие в отличие от насилия является не следствием иерархической структуры общества, а результатом солидарного слияния индивидов. Его координаты — не вертикаль властных отношений, а горизонталь дружеского общения. Ненасилие исходит из убеждения в ценности каждого человека как свободного существа и одновременно взаимной связанности всех людей в добре и зле. В основе ненасилия лежит доктрина, согласно которой человеческая душа является ареной борьбы добра и зла, как писал М.Л. Кинг[67], «даже в наихудших из нас есть частица добра, и в лучших из нас есть частица зла». Считать человека радикально злым — значит незаслуженно клеветать на него. Считать человека бесконечно добрым — значит откровенно льстить ему. Должное же ему воздается тогда, когда признается моральная двойственность человека.
Под концепцией ненасилия ряд исследователей подразумевают систему этических, нравственных, психологических, социологических и собственно философских идей, теорий, взглядов, касающихся ненасильственного бытия человека в обществе, в духе отрицания войны и любой иной формы насилия, воздержания от деструктивной агрессии.
Из постулата свободы человека вытекает, как минимум, два важных этических вывода. Первый — человек открыт добру и злу. Второй — нельзя ответить на вопрос, что такое человек, не отвечая одновременно на вопрос о том, что он должен делать. Добро, как и зло,— не факт. Они являются делом выбора. Человек — не зверь и не Бог. Он — среднее между тем и другим. Человек не тождествен самому себе. Человек — это путник. Важно не то, где он находится. Важно то, куда он идет, и сама эта готовность идти и дойти до конца [38].
Ненасилие как нормативная программа делает акцент на доброе начало в человеке, на то, чтобы усиливать его путем культивирования и сложения. Этим оно существенно отличается от насилия, как и в целом от властных отношений, которые направлены, прежде всего, на то, чтобы ограничивать и блокировать деструктивные, разрушительные проявления человеческой свободы. Сознательно ориентируясь на добро, сторонник ненасилия, тем не менее, исходит из убеждения, что моральная двойственность является принципиально неустранимой основой бытия человека — он не исключает себя из того зла, против которого он ведет борьбу» и не отлучает оппонента от того добра, во имя которого эта борьба ведется. На этом построены принципы его поведения:
· отказ от монополии на истину, готовность к изменениям, диалогу и компромиссу;
· критика своего собственного поведения с целью выявления того, что в нем могло бы питать и провоцировать враждебную позицию оппонента;
· анализ ситуации глазами оппонента с целью понять его и найти такой выход, который позволил бы ему сохранить лицо, выйти из конфликта с честью;
· бороться со злом, но любить людей, стоящих за ним;
· полная открытость поведения, отсутствие в отношении оппонента какой бы то ни было лжи, скрытых намерений, тактических хитростей и т. п.
Основная установка ненасилия — исправить отношения, превратить врагов в друзей, сделать так, чтобы предшествующее зло не стало абсолютной преградой для последующего сотрудничества. Ненасилие есть усилие, состоящее в том, чтобы выпрыгнуть из заколдованного круга ненависти и насилия, сменить основания выбора [38].
Отрицание насилия выглядит как сугубо моральная программа, вступающая в непримиримую конфронтацию с реальной жизнью. Ее последователь сразу же встает на путь критики современной цивилизации, основанной на насилии и принуждении. Т.е. нет большого различия между разбойником с большой дороги и монархом. Данный морализирующий абсолютизм был причиной отторжения идеи ненасилия в обществе. Прагматический подход ориентируется на ценностно нейтральные и объективное определение насилия и отождествляет его с экономическим и физическим ущербом, насилием признается то, что очевидно им является: убийство, ограбление и пр. Однако не существует единицы измерения насилия, поэтому очень сложно определить количество насилия, которое необходимо причинить, чтобы предотвратить большее насилие. Сложно предотвращать насилие с помощью насилия.
Ненасилие может выступать как практический опыт действия и как принципиальная позиция. Уяснение различия этих двух аспектов ненасилия - практического и принципиально-мировоззренческого - имеет большое значение для понимания его природы. Философия ненасилия может быть нормативной или ненормативной. Ненасилие как общезначимая социальная позиция определяется разными мотивами: моральными и неморальными, и может быть принципиальным или прагматическим [38].
Принципиальное ненасилие реализуется в определенном типе личности или в определенном образе действий, или же и в том, и в другом. В первом случае ненасилие принадлежит этике добродетели, во втором - этике поведения. Принципиальное ненасилие имеет две формы: абсолютную и условную. Абсолютное ненасилие отвергает использование насилия в любых обстоятельствах, что нельзя сказать об условном ненасилии. Оно допускает такие обстоятельства, в которых насилие будет обоснованно, с уточнением, что такие обстоятельства складываются в мире крайне редко. М. Ганди [26] был сторонником условного ненасилия, поскольку говорил, что если придется выбирать между насилием и трусостью, то достойнее избрать насилие.
Принципиальное и прагматическое ненасилие отличаются друг от друга широтой использования ненасилия. Прагматическое ненасилие руководствуется политическими, социальными, или государственными соображениями, а принципиальное ненасилие в дополнение к ним или вместо них руководствуется еще высокими моральными целями. Важным является моральная эффективность, а не практическая.
В обоих случаях ненасилие получает обоснование, но принципиальное ненасилие получает моральное обоснование, в то время как прагматическое ненасилие может иметь лишь практическую целесообразность, а моральные мотивы не являются обязательными. Получается, что прагматическое ненасилие может быть использовано ради аморальных целей с тем же успехом, как и ради моральных. Принципиальное ненасилие не может быть использовано ради аморальных целей [38].
Ненасилие проблематично только в том мире, в котором одни используют насилие, в то время как другие - нет. Проблема чисто терминологическая, оно определяет то, что подвергается отрицанию. Однако эта проблема возникает лишь в случае трактовки ненасилия как отказа только лишь от физического насилия. Принципиальное ненасилие также подразделяется на минимальное, предполагающее отказ от физического насилия, и максимальное ненасилие, которое отрицает даже психологическое насилие.
|
|
|
