Западная цивилизация – мир насилия, лжи и вероломства.

Глава II

Западная цивилизация – мир насилия, лжи и вероломства.

 

 

Процветание западной цивилизации началось с предательского акта нападения и ограбления великой православной Византийской империи.

В 1054 году произошел официальный раскол христианской церкви, конституировало свершившееся. Последующие события закрепили и довели до апогея противостояние православия и католицизма. В 1204 году крестоносцы (католики) осадили, захватили и разгромили Константинополь. Жоффруа Виллардуэн (около 1155–1213 гг. ) – участник и один из организаторов четвертого крестового похода – отмечал в своих мемуарах: «В эту ночь из боязни, чтобы греки не напали на нас, поджег квартал, отделявший нас от греков. И город начал страшно гореть. Это был третий пожар в Константинополе со времени прибытия франков, и при этом сгорело домов больше, чем сколько находится в трех самых больших городах королевства Франции... Добыча же была так велика, что никто не в состоянии был определить количества найденного золота, серебра, сосудов, драгоценных камней, бархата, меховых одежд. Всякий брал себе дом, какой ему было угодно, и таких домов было достаточно для всех». При этом в «Хронике» Никиты Хониата отмечается: «Жители города, передавая себя в руки судьи, вышли навстречу латинянам с крестом и святыми изображениями Христа. Мощи святых мучеников заброшены в места всякой мерзости! О разграблении главного храма нельзя слушать равнодушно. Святые аналои, затканные драгоценностями и необыкновенной красоты, приводящие в изумление, были разрублены на куски и разделены между воинами вместе с другими великолепными вещами. Когда нужно было вывести из храма священные сосуды, серебро и золото, они ввели в притворы храмов мулов и лошадей с седлами». [267, 268]

Невозможно было смягчить мольбами или преклонить какими-либо жалобами и умилостивить этот варварский народ – на улицах плач, вопли и стенания, на перекрестках рыдания, во храмах жалобные стоны». [269, 270]

Таким образом, важнейшим фактором «противостояния» Западной Европы и восточнославянского мира стали католицизм и православие.

В Западной Европе взаимоотношение «Власть – народ» было отличным от сложившихся у восточных славян вовсе не потому, что западные монархи были добрее и благонравнее российских. Отнюдь нет! Просто и те, и другие знали границы своих возможностей: несколько попыток английских и французских королей усилить свои полномочия встречали столь крепкий отпор городов, парламента, судов, дворянства, народа, что в результате образовалась равнодействующая, более или менее устраивающая обе стороны.

Элементы деспотизма и лизоблюдства были характерны и для Западной Европы. Во времена французского короля Франциска I в придворной табели о рангах фигурировала должность «стулоносителя», то есть носильщика примитивного предмета мебели, на который Его величество соизволит усесться и отправить нужду. Обладатели этой должности исполняли свои обязанности при полной парадной форме и шпаге. Работы вокруг стула относились к разряду наиболее завидных придворных услуг, потому что в благоприятных случаях Его Величество не скупился на милости. Часто процедура подавания стула происходила при большом стечении зрителей. Людовик ХIV ограничил эту публичность. Он рассудил, что подобное интимное действо не годится для широкой публики. Употребляя сей будничный трон, на пол или три четверти часа он не терпел вокруг себя никого, кроме принцев крови и герцогинь, фавориток, министров и главных вельмож.

В присутствии короля или королевы все придворные оставались стоять. Из дам могли сидеть только герцогини, и то не на стульях, на табуретах. Дети короля в присутствии своих августейших отца или матери тоже сидели на табурете, в других случаях им полагалось кресло. Королевские внуки в присутствии королевских детей могли претендовать только на табурет. Принцессы крови перед королевской четой и королевскими детьми также скромно присаживались на табурет, однако в присутствии королевских внуков им полагалась льгота: они получали стул со спинкой, но без подлокотников.

Кардиналы оставались стоять перед королем, перед королевой же и королевскими детьми садились на табурет, перед принцами и принцессами крови – в кресло.

«Право табурета» – это лишь малая толика из набора утонченных обычаев высшего дворянства. На придворных приемах дамы низшего ранга целовали подол платья королевы. К целованию были обязаны и герцогини, и супруги пэров: их привилегия состояла в том, что они могли целовать платье чуть-чуть повыше.

Придворный закон определял и длину шлейфа дамского платья. Вот точные размеры шлейфов:

королевы – 11 аршин;

королевен – 9 аршин;

королевских внучек – 7аршин;

принцесс крови – 5 аршин;

прочих герцогинь – 3 аршина. (Один парижский аршин равнялся 1, 19 метра).

Придворные дамы пили из рюмок. Привилегию герцогинь составляло то, что под их бокал клали стеклянную подставку.

Было бы заблуждением считать, что просвещение и наука, все то, что связано с понятием «прогрессивное развитие», восторжествовали в странах Западной Европы одномоментно, без борьбы и потрясений общественных институтов; наличествовали и попытки закрепостить зпадноевропейское крестьянство, «подмять» общество под «железную» длань власти: во Франции, разоренной Столетней войной и чумой, вырастал «новый серваж» – крепостное право. В Англии «черная смерть», унесшая в середине XIV века значительную часть рабочей силы, грозила разорением уцелевшим лордам и сеньорам. «Едва ли может быть сомнение, – писал академик Д. М. Петрушевский, обобщая огромное количество фактов, – что благодаря «черной смерти» почти упразднившееся силою вещей крепостное право (в Англии) опять возрождается, – и притом гораздо в более тяжелых, сравнительно с прежним, формах». [269]

Заметим определение ученого – «упразднившееся силою вещей», то есть развитием денежных отношений, городов и т. п. Посадить крестьян на барщину, препятствовать их уходу – вот что теперь просили богатые сеньоры. Очень любопытно, что король Эдуард III издал 18 июня 1349 года закон «О работниках и слугах», внешне довольно похожий на российский Юрьев день, только на полтора века раньше (в Англии, впрочем, временем окончательного расчета с хозяином был не день св. Юрия, 26 ноября, но Михайлов день, 29 сентября). Закон был прост: кто откажется работать «по обычной плате» – арест; кто ушел от хозяина до уговорного срока – тюрьма. Еще немного и могла бы как-будто образоваться барщинно-крепостническая система, похожая на ту, что позже утвердится в России. Но не вышло.

Предоставим слово современникам. Знаменитый английский публицист Джон Уиклиф, сочувствуя угнетённым, запишет в 1370-х годах: «Лорды стремились обратить своих держателей в рабство, большее, чем то, в каком они должны были находиться согласно разуму и милосердию, что и вызвало борьбу и неурядицу в стране». Французский историк Фруассар в эту пору негодовал на мужиков: «Эти негодяи стали подниматься из-за того, что их, как они говорили, держали в слишком большом рабстве». Крестьяне за несколько веков привыкли к большей свободе, и они поднялись: в 1357–1358 годах во Франции – Парижское восстание и Жакерия; в 1381 году в Англии – восстание Уота Тайлера. Бунтовщиков казнили, но отказались от закрепощения – сосредоточились на денежных оброках, арендах, налогах. [270]

Жертвы были не напрасны! От их пламени зажигались новые светильники разума. На пепелищах несбывшихся надежд рождались новые идеи, новые страстные проповеди народных заступников. «Колесо истории» вращалось все быстрее.

Т. Мюнцер вещал: «железо горячо, куйте его» – и его «ковали», идя дорогой позднего средневековья, по обе стороны которой – частокол виселиц и эшафотов, поля, усеянные костями «еретиков», имевших мужество поднять руку насвятая святых несправедливого мира – частную собственность. Небо над этой дорогой багровеет заревами крестьянского «красного петуха», утопиями «золотого века», фантасмагориями и предвидениями. В Европе происходил естественно-исторический эволюционный процесс общественного развития, в то время как славянский мир был сотрясаем нашествиями, войнами, борьбой за выживание. [269]

Исторические события ХVI–ХVII вв., происходившие в странах Западной Европы, продемонстрировали, что невероятная жестокость, проявленная Иваном Грозным по отношению к своим подданным, не являлась некоей единичной аномалией своего сурового времени. Вариации подобной суровой вакханалии жестокости и насилия были присущи и «благовоспитанной, цивилизованной» Западной Европе. В 1534 году испанский дворянин, религиозный фанатик Игнацио-Лопес-де-Рекальдо Лойола (1491–1556 гг. ) основал «Общество Иисуса», которое затем превратилось в монашеский орден иезуитов, а Лойола стал его генералом (так называемым «черным папой»). Иезуиты приняли на вооружение все средства воздействия на инакомыслящих, вплоть до террора. В 1548 году Лойола написал книгу «Духовные упражнения», где изложил систему иезуитского образа действий, воспитания, мышления: «Затишье – опаснее и хуже всякой бури, и самый опасный враг – отсутствие врагов!.. Необходимо, чтобы вера в бога была настолько велика, чтобы человек, не колеблясь, пустился в море на доске, если у него нет корабля! Если церковь утверждает, что то, что нам кажется белым, есть черное, – мы должны немедленно признать это! Что касается истинного и совершенного повиновения и отречения от всякой воли и суждения, я хотел бы,... чтобы в этом особенно отличились те, кто служит богу в нашей общине: нужно не только хотеть так, как хочет начальник, нужно чувствовать так же, как он, нужно подчинить ему свое суждение настолько, чтобы благочестивая воля могла покорить разум... Подчиненный должен повиноваться старшему, как труп, который можно переворачивать во всех направлениях: как шар из воска, который можно видоизменять и растягивать. Повиноваться надлежит без всяких разговоров, даже ради греха, и надо совершить грех, смертный или простой, если начальник того требует во имя господа нашего Иисуса Христа». (Чем не Иван Грозный в масштабах Западной Европы? ) Последствия подобных идейно-нравственных установок имели для Европы такие же итоги, как через столетия сталинизм для славянского мира, хотя формы социальных катаклизмов были различны. [269, 270]

Весьма своеобразную точку зрения на особенности и направленность развития Западной Европы высказал известный публицист и ученый В. Сендеров: «Антицерковные мятежи стоили странам Европы до трети жизней. (Как и «перестройка» Ивана Грозного для славянского мира! ). Духовную культуру классического средневековья сменила культура плоти. Это если говорить о верхах: но уже вползла, решительно и сразу обретя права гражданства во всех сферах блюющее раблезианство. Без натяжек можно сказать, что с культурой Духа было, по большому счету, покончено». Таким образом, развитие Западной Европы и славянского мира при разнополярности были одноименны. Характерно, что на Руси не было массовой, подобно Западу, «охоты на ведьм». Ряд западных историков пытаются объяснить это, ссылаясь на якобы утвердившуюся в России привычку к двоеверию, сосуществованию христианства и язычества, что, естественно, не может объяснить с достаточной глубиной этого явления.

Наряду с ожесточенной классовой борьбой, ужасами религиозных войн в Западной Европе отмечалась мрачная истерия «ведовских» процессов. Лишь в такой обстановке воФранщи могли быть всерьез приняты утверждения некоего Труа-Эшеля, стремившегося спасти себя от угрожавшего ему ареста сообщением, что он «выдаст сразу 300 тыс. прислужников сатаны». Ему после этого поручили проверить уколом иглы население многих городов и деревень, и он обнаружил 3 тыс. «ведьм» и «колдунов». Этот опыт приказала прекратить королева-мать Екатерина Медичи. Воображение современников неизменно отводило именно дьяволу роль организатора любых тайных конспираций и покушений. Про Ж. Ф. Равальяка, убийцу французского короля Генриха IV, один из «свидетелей» сообщил, что видел, как дьявол появлялся в комнате будущего убийцы «в виде огромного и страшного черного пса», (хотя Ж. Ф. Равальяк был не только правоверным католиком, но и иезуитом). [269, 270]

В Юго-Западной Германии с 1400 по 1560 гг. было казнено по обвинению в ведовстве «всего лишь» 88 человек. Позднее гонения резко усилились. Первая массовая «охота на ведьм» началась в 1562 г., последняя происходила в 1662–1665 гг., но в отдельных районах длилась до 1684 года. Пострадали сотни тысяч людей. Наиболее жестокие преследования проходили именно в Германии, где началась Реформация. В герцогстве Брауншвейгском с 1590 по 1600 г. сжигали в среднем 10 человек ежедневно. В деревнях около Трира в 1586 г. остались в живых только две женщин – остальных казнили как «ведьм». В 1589 г. в саксонском городе Кведлинбурге, насчитывавшем 12 тыс. жителей, за один день было сожжено 133 человека. В Бамберге епископ Иоганн-Георг II Фукс фон Дорихейм в 1623–1631 гг. отправил на костер сотни «ведьм», пока не был изгнан из своих владений шведскими войсками. Князь-епископ Вюрцбурга Филипп-Адольф фон Эренберг сжег 900 человек, включая собственного племянника и 19 католических священников. В Мельтенбурге (возле Майнца), насчитывавшем 3 тыс. жителей, между 1625 и 1629 гг. было казнено 56 «ведьм». В Бургштадте с населением 2 тыс. человек состоялось более 77 казней, в крохотной деревеньке Айхенбюслъ – 19. [269, 270]

Гонения «перекинулись» на Эльзас, Лотарингию и соседние провинции Франции. Но и в протестантских госу­дарствах преследования приобрели широкий размах. Затем пуритане перенесли гонения в британские колонии Нового Света. Однако, эпицентр конфликта протестанизма и контрреформации точно совпал с эпицентром «гонений». «Ведовский епископ», как прозвали фон Эренберга, и ему подобные не только были организаторами преследований, их самих обуревал страх, порожденный суеверием. И вот результаты: в 1630 г. фон Эренберг и его канцлер тоже были обвинены в колдовстве.

Новейшими западными исследованиями предпринимались попытки представить эти гонения как стремление тогдашнего общества определить свои нравственные основы и характер, как результат отношения к политической власти в эпоху Возрождения, как осуществление важных социальных функций и пр. Высказывалось мнение, что преследования были выражением желания правящих классов подавить протест народных масс, принимавший форму религиозного мессиниазма, представить церковь с государством действенным защитником общества от «вражеской рати». Но все это выглядит не очень убедительно. Показательно, что подавляющее большинство жертв принадлежало к социальным низам. Как писал один американский автор, важно выяснить не то, почему общественные верхи были «одержимы уничтожением ведовства, а почему они были одержимы «созданием» «ведовства». К этому замечанию следует добавить, что картина была более сложной, ибо орудием гонений пользовались не только реакционные, но и передовые круги общества. [269, 270]

В середине XVI века одержимость ведовстовом, главным образом, во Франции, Швейцарии и Германии, приняла жуткие формы: за 10 лет, с 1581 по 1591 г., в одной только Лотарингии было сожжено более 1000 «ведьм». То же самое происходило в Бургундии и Гаскони, где фанатики – судьи за короткий срок сожгли около 600 «ведьм». В Германии охота на «ведьм» велась еще с большей жестокостью: в Бамберге, как и Вюрцбурге, было уничтожено более 600 человек, а в Кельне – свыше 1000. Еще недавно считалось, что число казненных по «ведовским» процессам составляет в Европе около 9 миллионов. Соовременные же западноевропейские ученые приводят другие данные: в Германии было казнено свыше 20 тыс. человек, а во всей Европе – около 100 тысяч. Однако не следует забывать о том, что многие акты «ведовских процессов» были безвозвратно утрачены – сожжены, потеряны, фальсифицированы. Было ли это сделано намеренно, сгорели ли они в пожарах войны или исчезли преднамеренно, можно только догадываться. Количество изгнанных на чужбину также оценивается в 100 тыс. человек. Примерно столько же отделались другими наказаниями. Отнесение «охоты на ведьм» к проявлениям социальной истерии, как это предлагает Тревор-Роупер, может способствовать разъяснению дела, лишь если четко выявить содержание столь «рыхлого» понятия. Таким образом, «социальные истерии» в разные исторические эпохи сотрясали как западную цивилизацию: средневековая борьба с ве­довством, фашизм в Германии, маккартизм в США, так и славянский мир – опричина Ивана Грозного, сталинские репрессии, ельцинская пугачевско-распутинская вакханалия произвола и насилия. [269, 270]

О том, что борьба с ведовством была весьма значимым фактором в жизни Западной Европы, говорит и то, что даже первые «листки новостей» – предшественники современных газет – стали издаваться в Германии с целью «поскорее известить население о разоблаченных и сожженных ведьмах». Кроме того, публиковались специальные «Новости о ведьмах». В одном из таких листков от 1616 г. сообщалосъ, что в вюрцбургском селении Герольцкофен были арестованы четыре старухи, которые признались, что они ведьмы, и показали на допросе: «Во всем герольцгофенском судебном округе вряд ли найдется человек 60 старше семилетнего возраста, которые совсем не были бы причастны к колдовству». На этом основании последовал указ епископа: «Местные власти должны отныне еженедельно по вторникам, кроме дней великих праздников, учинять сожжение ведьм. Каждый раз их надо ставить на костер и сжигать душ по 25 или 20 и никак не меньше, чем 15». (Чем не сталинские «разнарядки» на аресты и расстрелы по областям и республикам СССР 1937 г. ). История развивается в парадоксально-гро­теск­ном измерении – И. Лойола был современником Ф. Рабле, а расцвет «ведовских процессов» приходится на время Й. Кеплера и Г. Гали­лея, Ф. Бекона и Р. Декарта. Более того, глубокие научные познания, которые вследствие «творений» демонологов стали тогда приписываться дьяволу, делали подозрительной самое ученость. Один французский историк науки справедливо писал, что «Ренесанс был эпохой, когда самое глубокое и грубое суеверие распространялось в чудовищных размерах и утверждалось несравненно основательнее, чем в средние века» (следует уточнить, что речь идет преимущественно о позднем Возрождении). Ведовские процессы продлились два столетия и стоили как в человеческом, так и морально-интеллектуальном плане, бесчисленных жертв. Сотни тысяч несчастных были принуждаемы зверскими пытками и собственным расстроенным сознанием к самым диким признаниям в связи с дьяволом, в наведении магическими заклинаниями порчи на людей, накликании града, уничтожении посевов, истреблении скота. Обвиняемые под пытками оговаривали множество лиц – родственников, знакомых, соседей, вовлекая в водоворот мучений все новые и новые жертвы. Никто, даже судьи, если их можно было заподозрить в недостаточном рвении, не были застрахованы от того, чтобы завтра не оказаться в пыточной камере, а послезавтра – на эшафоте. [269, 270]

Никакие несообразности не смущали тогдашнюю юстицию, шло ли дело о светских судах или церковных трибуналах, о судебных учреждениях, подчинявшихся центральной власти либо местным феодалам, происходили ли процессы в католических или протестантских странах – в одном австрийском городе отправили на костер двух женщин, поскольку они «много бродили по лесам, ища коренья». В другом случае жертву предали в руки палача за то, что она «умертвила человека», некоего Гейнца Фогеля, который тут же выступал свидетелем обвинения на процессе (судьи не задавали ему никаких вопросов относительно его «чудесного воскресения»). В третьем случае доказательством «полета на шабаш» считалось отсутствие таких доказательств, в чем усматривалась «хитрость дьявола». Инквизиционный процесс с его презумпцией виновности и непременными атрибутами – моральной и физической пыткой, утаиванием имен свидетелей, лишением подсудимого права привести доказательства ложности обвинения, вымоганием по заранее разработанной единой системе показаний разных лиц, как бы подтверждавших друг друга, – создал возможность самых немыслимых самооговоров, доносов и вынесения свирепых приговоров «ведьмам», что еще более подкрепляло суеверие. (Сталин – лишь прилежный ученик европейских учителей – инквизиторов, лишь процесс поиска «ведьм» смещен на столетия? ) [269, 270]

Демонологи разъясняли, что ведовство – духовное преступление (мыслепреступление), наказуемое смертью, даже «если оно не принесло вреда». Это – особое преступление, для расследования которого неприменимы обычные правила. Судьи, заботясь о безопасности общества, могут приносить в жертву интересы индивидуума. Пытка – религиозное средство, применение которого позволяет вернуть подозреваемого в общество, способ освободить человеческую душу от власти дьявола. Поэтому вырванные признания являлись вполне достаточным основанием для обвинения и других лиц в ведовстве.

Большинство авторов демонологических сочинений вовсе не были фанатиками одной идеи. Наоборот, они, как правило, были эрудитами, нередко авторами специальных исследований в различных областях знания с ясностью мышления и умением анализировать предмет с разных сторон, привлекать все доступные сведения и делать правильные выводы из четко проведенного логического анализа фактов. Главные интеллектуальные силы эпохи были тогда на стороне демонологов. Ведь в козни дьявола верили Боден и Бэкон, имевшие большую научную эрудицию и авторитет. Отметим, что, подобно дьяволу, принимавшему, согласно демонологическим трактатам, земную оболочку, сами эти трактаты тоже имели не только вполне земное основание, но и выражали нередко те противоположные позиции, которые занимали их авторы в идейно-политической борьбе. [270]

Противники ведовских процессов клялись, что демонологи возводят на них хулу, обвиняя в неверии в существование дьявола и ведьм, о которых гласит священное писание; просто речь идет о юридических ошибках, об исторгнутых пыткой ложных признаниях, о жертвах судебного произвола. Суеверия преподносились читателю ХVI в. нередко как раз с апелляцией к Разуму и Опыту, к трудам крупнейших ученых и писателей эпохи. Автором едва ли не наиболее зловещего опуса «О демонологии колдунов» был Боден, проповедник политической терпимости, чьи идеи предвосхищали философию века Просвещения. [269]

Религиозные войны, сотрясавшие Европу, поставили дилемму: либо взаимоистребление, либо компромисс веротерпимости по отношению к различным конфессиям, вероисповеданиям. В 1598 г. французский король Генрих IV издал «Нантский эдикт» – декларировал пре­обла­дание католической веры при сохранении протестантами их прав и вольностей: «Чтобы не дать никакого повода к слухам и распрям среди  подданных, мы позволили  исповедующим  реформированную религию жить и обитать во всех городах и местах нашего королевства без преследования, притеснений и принуждений. Все, кто исповедуют реформированную религию, имеют право занимать и отправлять все общественные должности – королевские, сеньориальные или городские... » Как и большинство реформаторов, Генрих IV завершил свой жизненный путь трагично: «14 мая 1610 года, когда король слушал письмо, которое читал д¢ Эпернон, иезуит Франсуа де Равальяк напал на Генриха IV с ножом и нанес ему два удара в грудь. Последний удар пришелся прямо в сердце, перерезал сердечную артерию, король весь плавал в крови... ». [270]

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: