Конец ХVIII и весь XIX век ощутили необратимое влияние Великой французской революции, по праву называемой Великой, ибо она не только нанесла сокрушительный удар по феодализму и уничтожила порядок, при котором один процент населения господствовал над остал

Конец ХVIII и весь XIX век ощутили необратимое влияние Великой французской революции, по праву называемой Великой, ибо она не только нанесла сокрушительный удар по феодализму и уничтожила порядок, при котором один процент населения господствовал над остальными 99 процентами, но и провозгласила принципы политического равенства и народного суверенитета, отчетности правительства и всей государственной администрации перед народом. Революция превратила идею прав человека в неотъемлемую часть политического самосознания не только во Франции, но и во всем цивилизованном мире.

Муки зачатия нового общественного устройства, доминирующего и доныне в наиболее развитых демократических странах, происходили отнюдь не под звуки арфы и переливы буколической пастушьей свирели. Повивальной бабкой современной модели демократического устройства были…насилие, кровь, страдание. Парадоксы – движущая сила общественного развития?!

Великая французская революция – великая в замыслах и преступлениях. «Несколько своевременно отрубленных голов, – полагал Марат, – на целые столетия избавят великую нацию от бедствия нищеты и ужасов гражданской войны». Но через полгода Марат потребовал отрубить 500–600 голов, через полгода – 5000–6000, а в 1793 году – миллион, и был убит сам. Гракх Бабеф – коммунист-утопист – так рассказывает о деятельности Каррье – одного из ближайших сотрудников Робеспьера: «Разве для спасения Родины, – вопрошает Бабеф, – необходимо было произвести 23 массовых потопления в Нанте, в том числе и то, в котором погибло 600 детей, разве были нужны «республиканские браки», когда девушек и юношей, раздетых донага, связывали попарно, оглушали сабельными ударами по голове и сбрасывали в Луару?.. Разве необходимо было..., чтобы в тюрьмах Нанта погибли от истощения, заразных болезней и всяческих невзгод 10 тыс. граждан, а 30 тыс. были расстреляны или утоплены?.. Разве было необходимо рубить людей саблями на департаменской площади? Разве необходимо было приказать расстреливать пехотные и кавалерийские отряды армии мятежников, добровольно явившиеся, чтобы сдаться? Разве небходимо было потопить или расстрелять еще 500 детей, из коих старшим не было 14 лет, и которых Каррье назвал «гадюками, которых надо удушить»? Разве необходимо было утопить от 30 до 40 женщин на девятом месяце беременности и явить ужасающее зрелище еще трепещущих детских трупов, брошенных в чаны, наполненные экскрементами?.. Разве необходимо было исторгать плод у женщин на сносях, нести его на штыках и затем бросать в воду?.. Разве необходимо было внушать солдатам роты им. Марата ужасное убеждение, что каждый должен быть способен выпить стакан крови»? [269, 270]

Сегодняшним критикам красного террора, введенного в 1918 году, полезно освежить в памяти эти свидетельства. Страстно осудив знаменитого террориста, Гракх Бабеф, коммунист-утопист по убеждениям, в одном ключевом пункте склонен оправдать его: «Среди преступлений Каррье числят то, что он раздавил в Нанте торгашество, громил меркантильный дух, то, что он приказал арестовать всех без исключения спекулянтов и всех тех, кто с начала революции занимался этим скандальным ремеслом в пределах города Нанта; то, что он приказал арестовать всех посредников, всех лиц обоего пола, кто занимался скупкой и перепродажей предметов первой необходимости и извлекал позорную прибыль, продавая их по ценам, превышающим установленный законом м а к с и м у м. Нет никакого сомнения, что если демократические принципы и высший закон блага народа еще не отменены, то эти факты, взятые сами по себе, не только не могут быть поставлены в вину Каррье, но по своей природе способны снискать ему лавры среди республиканцев». [270]

Из крови, грязи, преступлений, мрази французской революции – выросла практически современная западная цивилизация и... амери­канское мироустройство, а именно: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства» (Всеобщая декларация прав человека). Прекрасный вывод из Апокалипсиса безумия, свершившегося во Франции и потрясшего мир фееричными деяниями «дитяти» французской революции, – Наполеона.

Необходимо отметить, что Западная Европа не всегда развивалась на эволюционной (тернарной) основе. Были периоды, измеряемые столетиями, когда бинарность (взрывчатость) возобладала, и как следствие этого, – рекой лилась кровь, погибали в пламени войн европейские города, исчезали с лика Европы государства, народы.

Однако в ходе поступательного эволюционного развития западно-европейского региона «войны гугенотов с лигистами» заменились голосованием в парламенте, а дуэли стали безопасными, ибо прекращались при первой же ране. В Европе установились законность и порядок, поддерживаемый обычаем, а не силой. Благодаря достигнутой на этом этапе упорядоченности, стали возможными колониальный захват Америки, Австралии, Индии, Африки, за исключением Абиссинии, эконо­мическое подчинение Китая, Турции и Персии. Крайне развилась тех­ническая цивилизация, основанная на достижениях науки, а искусство и гуманитарные науки считалась необходимой роскошью, на которую было не жаль небольших денег. [269]

Естественно-исторический ход развития славянского мира, Российской империи со всеми сложностями и противоречиями был в очередной раз нарушен вторжением орд, последовавших не из глубин Азии, а из «благополучной», цивилизованной Европы. Нарушив поступательно-эвюлюционное развитие России, это вторжение послужило на пользу консервативным элементам общества. Однако... «Наполеон у ворот! Время ли для реформ? »

Нашествие полчищ Наполеона на Россию – событие весьма значимого геополитического порядка в сфере взаимоотношений России с европейскими странами. Арман Луи де Коленкур – французский аристократ, ставший сподвижником Наполеона, следующим образом анализировал в своих мемуарах геополитические замыслы императора по отношению к России, реализуемые в ходе нашествия «двунадесяти европейских языков» на Русь: «Я пришел, – отмечал Наполеон непосредственно перед началом войны, – чтобы раз и навсегда покончить с колоссом северных варваров. Надо отбросить их в их льды, чтобы в течение 25 лет они не вмешивались в дела цивилизованной Европы... [270, с. 278-296].

В соприкосновение с цивилизацией их привел раздел Польши. Теперь нужно, чтобы Польша, в свою очередь, отбросила их на свое место. Балтийское море должно быть для них закрыто. Прошло то время, когда Екатерина делила Польшу, заставляла дрожать слабохарактерного Людовика ХV в Версале и в то же время устраивала так, что ее превозносили все парижские болтуны. После Эрфурта Александр I слишком возгордился. Приобретение Финляндии вскружило ему голову. Если ему нужны победы, пусть он бьет персов, но пусть он не вмешивается в дела Европы. Цивилизация отвергает этих обитателей севера. Европа должна устра­иваться без них» [270, с. 278-296].

Таким образом, нашествие Наполеона – попытка «задвинуть» Россию в Азию, полностью изолировать ее от европейских процессов. До внутренних преобразований ли, до реформ Сперанского в столь сложной геополитической обстановке, когда на повестку дня поставлен вопрос о независимости России, ее месте в мировом и европейском «табеле о рангах»?

Однако «генная» память народов российской империи о последствиях вторжений как азиатских орд, так и тевтонских полчищ имела столь мобилизирующее значение, что на борьбу со всей Европой, рекрутированной Наполеоном для сокрушения славянства, поднялся народ, что наглядно подтвердило сражение под Смоленском: «Было семь часов утра, когда корпуса Мюрата и Нея тремя колоннами двинулись к Смоленску. Раевский стоял на батарее за Молоховскими воротами и в зрительную трубку следил за ходом наступления. Одна колонна наступала вдоль реки, другая – на кладбище, а третья направ­лялась прямо на Королевский бастион. Атака уже миновала полосу ядерного огня, прокатилась под картечью и теперь заливала ров. Однако пехота двадцать шестой дивизии, лежавшая между рвом и городской стеной, не выпускала французов изо рва. Раевский видел, как горячилась пехота: отстрелявшись почти в упор, хватала ружья на руки и бросалась в штыки. Через два часа ров был завален французскими трупами. То же происходило и на кладбище. Все шло прекрасно. Пло­хо было только то, что этому прекрасному не предвиделось конца. Атаки следовали одна за другой [270, с. 278-296].

Генерал Паскевич смотрел вниз с бруствера Королевского бастиона. Внизу было настоящее пекло. Как ни ужасно было то, что происходило внизу, но Паскевич любовался этим зрелищем. Ему особенно нравилась работа одного высокого канонира-бакенбардиста. Ловкость и точность движений этого солдата были поразительны, Паскевич все пристальнее вглядывался вниз. Что это там делается? Орудия заезжают справа и становятся так, что прицельная линия приходится не поперек, а вдоль рва. Ров был опять полон французами. Они карабкались по откосу, подсаживая друг друга. На передних лезли задние, а на задних наседали линейные батальоны, беглым шагом стремившиеся к бастиону. Еще минута-две, и колонны эти зальют собой ров, и волны их выплеснутся на бастион. Травин, не отрываясь, смотрел на эту страшную картину [270, с. 278-296].

Канониры отскочили от орудий. Вспыхнули огоньки, струйки дыма взвились над скорострельными трубками – и все орудия грохнули разом, выплюнув смерть. То, что только что бежало, лезло, валилось вперед – стрелки и линейная пехота, – все это лежало на земле. Угодников указал пальцем туда, где лежал батальон в том самом порядке, как шел, даже с офицерами при взводах. А наседавшая сзади туча застыла на месте. Этаких залпов Паскевич не видывал.

Почти смеркалось, когда Багратиону доложили, что подходят головные части Первой армии. Шестой корпус генерала Дохтурова уже становился на бивак. Первый день Смоленской битвы кончился [270, с. 278-296].

Наполеон приказал своей артиллерии громить смоленские стены. Но ядра вязли в них. Тогда он велел бить по городу гранатами и зажигательными снарядами. Смоленск запылал. Столбы пламени взвились к облакам. Клубясь в ярком блеске солнечных лучей, черный дым пожарища слился с синим пороховым дымом. И эти грозные тучи, пронзаемые всплесками огня, покрыли город багрово-фиолетовым заревом» [270, с. 278-296]. Не менее героически сражались россияне и на Бородинском поле.

Семеновские флеши: «Было ровно шесть с половиной часов утра, когда гренадерская дивизия графа Воронцова была атакована войсками маршала Даву. Гренадеры ударяли в штыки, опрокидывали наступающую колонну и возвращались назад, прикрываясь цепью стрелков. Воронцов сам водил их в эти кровавые схватки и возвращался с ними на место, не выпуская шпаги из рук и не переставая улыбаться холодно и строго. Но передышки были коротки. Снова прибывала волна атаки, цепь стрелков разрывалась, чтобы дать простор для встре­чи колонн, и гренадеры с Воронцовым впереди бежали со штыками наперевес, кололи, ломали, душили, падали сотнями и, опрокинув линейцев, отходили назад [270, с. 278-296].

Атакой командовал Даву. Воронцову бросились в глаза его круглые щеки и яростно выпученные глаза, когда при втором или третьем натиске французам удалось было вскочить в левую флешь. Но это был только момент. Штыки сверкнули. Лошадь Даву грянула оземь, – маршала вынесли с поля боя на плаще. Французы откатились. Потом замелькали другие генералы – Компан, Дессе, Рапп.

Они сменяли друг друга, обливаясь кровью. Наконец, унесли Раппа, высокого и черного, нещадно ругавшего свою двадцать вторую рану. Воронцов оглянулся. Боже, как мало оставалось у него гренадеров! Сердце его сжалось. Он был бы изумлен, даже напуган, если бы ему сказали, что и в эту страшную минуту он все-таки улыбался [270, с. 278-296].

От пятьдесят седьмого французского линейного полка, ворвавшегося в левую флешь, почти ничего не оставалось. Ней вел сюда дивизию генерала Ледрю, когда натолкнулся на слабые батальоны Неверовского. Вся двадцать седьмая дивизия бежала двумя колоннами к атаке, и колонны эти были так малочисленны, что Ней сказал себе: «Сейчас я раздавлю этот храбрый и несчастный полк! » Он сделал знак. Дивизия Ледрю раздалась и выпустила вперед пушки [270, с. 278-296].

– Ложись, – успел прокричать Неверовский.

Пехота прилегла. Через нее с шумом пролетела картечь, так сильно ударяя в задние насыпи шанца, что пыль взвилась к небу черной тучей. Неверовского смело с коня при первом залпе. Второй и третий решили судьбу предприятия: левую флешь вернуть не удалось. Багратион вертелся посреди этого ада, шпоря лошадь и отыскивая взглядом источник спасения. Где взять свежих людей? Однако они еще были. Вот двигалась вперед скорым шагом и даже в ногу гренадерская бригада. Словно на параде, стройно и хладнокровно прошла она мимо батарей. Пушки взяли на передки, выскочили вперед и осыпали наступавших французов картечью» [270, с. 278-296]..

Л. Н. Толстой отмечал: «Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.

Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтования остановился в Москве и вместо шпаги противника увидел поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существуют какие-то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, дубина народной войны поднялась со всей своей грозною и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупою простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась, гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие...

Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск. Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первым понял значение этого страшного орудия, которое, не спрашивая правил военного искусства, уничтожало французов» [270, с. 278-296].

Воззвание М. И. Кутузова к крестьянам Смоленской губернии гласило: «Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущества, наложить на вас тяжкие оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы россияне». М. И. Кутузов приказал генералу А. П. Ермолову приступить к формированию народного ополчения – новых ружей крестьянам не давать, а старые и «забранные» у неприятеля собрать и раздать. Тульскому заводу было предписано изготовить некоторое количество легких ружей для крестьян [270, с. 278-296].

Народные партизанские дружины, отряды возникали и стихийно, без приказа начальства, в действиях своих были вполне независимы. В подавляющем большинстве отряды эти состояли из крестьян, вооруженных чем попало. Действовали они в своей местности, производя нападения на небольшие транспорты, фуражиров и мародеров. Некоторые крестьянские отряды, руководимые талантливыми, предприимчивыми людьми, численно вырастая и укрепляясь, выходили за пределы своей местности, вступая в бой с крупными неприятельскими силами. К числу таких принадлежал отряд Герасима Курина, действовавший в Богородском уезде Московской губернии.

Когда войска маршала Нея заняли Богородск, и шайки мародеров рассыпались по уезду, отбирая у населения хлеб, скот и фураж, крестьянин села Павлова Вохтинской волости Герасим Курин собрал мирской сход и призвал всех крестьян защищаться против «нехристей». Мир единодушно поддержал Герасима, и тут же из двухсот человек составилась боевая партизанская дружина. Командиром избрали Курина; он славился как человек смелый, грамотный, умный.

Старики, женщины и дети ушли в лес, а партизаны открыли военные действия против неприятеля. Так как во всех стычках с французами Герасим Курин почти всегда оказывался победителем, весть о нем разнеслась по всем окрестным деревням и селам, откуда сотнями повалили к нему добровольцы. Скоро Герасим Курин располагал уже целым войском: у него было 5800 партизан, из них пятьсот конных. Вооружение отряда состояло из отбитых у неприятеля ружей, пистолетов и сабель, а также из самодельных пик [270, с. 278-296].

Встревоженный действиями партизан, маршал Ней послал большую карательную экспедицию в составе двух эскадронов гусар и нескольких подразделений пехоты. Курин решил встретить неприятеля, дать ему «генеральное сражение». Ранним пасмурным утром, отслужив молебен, партизаны вышли навстречу французам. Тысячу человек пехотинцев, под начальством своего помощника крестьянина Стулова Курин оставил в засаде у села Меленки, а конных партизан спрятал в Юдинском овражке, недалеко от села Павлова.

В полдень показалась французская кавалерия, а следом за ней – пехота. Партизаны, расположившись в небольших окопах, встретили противника дружным ружейным огнем. И в то же время откуда-то сбоку выскочили конные партизаны. Гусары погнались за ними и, разгоряченные преследованием, не заметили, как очутились у засады. Партизанская пехота ударила с флангов, а конный отряд с тыла. Основные силы во главе с Куриным дрались с неприятельской пехотой. Бой был жестокий. Партизаны держались стойко, не отступали ни на шаг. Герасим Курин, управлявший боем, убил трех французов. Стулов заколол пятерых. Наконец неприятель не выдержал, побежал. Однако спастись удалось лишь нескольким гусарам» [270, с. 278-296].

Таким образом, как ранее Русь «прикрыла» собой Европу от нашествия татаро-монгольских орд, частично затем ассимилировав их, так и в период нашествия Наполеона «славянский бастион» оказался той преградой, о которую разбились наполеоновские планы мировой гегемонии, создания «однополюсного» мира. «Задвинуть» славянство, Русь в Азию не удалось даже Наполеону: не в Азию, а в Западную Европу пришла Русь.

Ранней весной 1814 г. разоренная и залитая кровью Европа обрела, наконец, долгожданный мир. Войска союзников вступили в Париж, император Наполеон, отказавшийся «для себя и своих наследников от прав на верховную власть над Французской империей, Итальянским королевством и другими странами», удалился на остров Эльбу, предоставленный ему в пожизненное владение. Теперь, когда «узурпатор» был свергнут, а Франция возвращена в границы 1792 г. и на ее престол вновь вступили Бурбоны, перед союзными державами во весь рост встал вопрос о послевоенном устройстве Европы. Одним из «устроителей» европейской «архитектуры» стал Александр I: Россия, славянский мир, не только «пришли» в Европу, но и стали «вершить» ее судьбы.

Процесс исторического развития многовариантен, Рок и Случай ведут человека и общество различными дорогами и тропами к только им и Богу ведомым целям. Процесс инвариантности исторического процесса прослеживается и в судьбах людей, оставивших значимый след в европейской и мировой истории.

В 1789 году молодой офицер Наполеон Бонапарт, сильно нуждаясь в деньгах, прослышал, что можно поступить в русскую военную службу с хорошим окладом и написал письмо петербургскому генералу, прося чин майора. Генерал возмутился. «Корсикашка! Поручик! В майоры! » – и велел предложить чин капитана и половину просимого содержания. Бонапарт возмутился. А если бы согласился? Как бы выглядела современная карта Европы если бы приняли его требования или он согласился? Бонапарт – русский капитан в Калуге, провинциальные дрязги, карты, убогие любовные интрижки, и, как спасение, какая-либо дурацкая дуэль, смерть. Однако свершилось то, что свершилось [270, с. 278-296].

Таким образом, нашествие Наполеона – попытка «задвинуть» Россию в Азию, полностью изолировать ее от европейских процессов.

Завершилось это «нашествие» Европы на Русь тем, что не в Азии оказалась славянская цивилизация, а по мостовым столиц Европы прошли ее победные полки и с легкой руки казаков Платова в Париже появились «бистро» - как трактуют сами французы, ибо войдя в Париж полки россиян требовали: «Подайте быстрее 10 бочек вина и закуску! » - и платили за все! А деньги ведь для западных обывателей «не пахнут»! - и никаких грабежей и поедания французских младенцев на завтрак. Всего лишь «бистро»! Сам же Наполеон оказался «задвинут» на остров Эльбу, где имел много времени на анализ своих стратегических ошибок, главная из которых – попытка уничтожения Руси и славянской цивилизации!!!

Осмысливая данные геополитические вехи в истории России и сопоставляя их с историей Франции, российский публицист Ю. И. Мухин отмечает: «За последние двести лет иностранные войска трижды ставили Францию на колени. С Россией этого за шесть столетий никто не смог сделать. А, между прочим, в начале ХVII века русских было втрое меньше, чем французов, вдвое – чем поляков. Но ни немецкие рыцари, ни Речь Посполитая, ни турки, ни татары, не наступили ей на горло. Это стоило очень дорого, но при демократическом управлении начальник (народ), ставя перед подчиненными (правительством) задачу, обязан ее обеспечить. Русский народ доверил правительству свою свободу и сам же обеспечивал решение задачи жесточайшей дисциплиной и почти всегда реками собственной крови.

В 1940 году немцы, дав Франции восемь месяцев на подготовку, победили ее. Цена сопротивления французов – один убитый на тысячу, повысить ее они не решились, смирились с рабством своим и будущих поколений. Советский Союз в той войне потерял каждого девятого (и счет не окончателен! ), но рабом не стал и детей своих в рабство не отдал» [267- 270].

В целом события II мировой подтвердили данные тенденции: «Нужно честно признать: бельгийцы, голландцы, чехи, датчане того времени, в общем, были не против жить в гитлеровском «Евросоюзе». Континентальная Европа спокойно «легла» под Гитлера. Это была попытка восстановить империю Карла Великого» - отметил А. Фурсов – директор Центра русских исследований Московского гуманитарного университета [267, с. 91].

Что же в противовес зародившейся славянской модели мироустройства являлось основой, фундаментом современной модели глобального западного мироустройства? Ответ формулирует публицист И. Машинцев, который считает, что фундаментом и основой современного западного общества является… сифилис, который привез Колумб и его спутники из новооткрытой Америки наряду с картошкой, кукурузой, табаком и прочими помидорами [267, с. 92-93 ].

И. Машинцев отмечает: «Нравы средневековья были довольно просты и бесшабашны, особенно, если учесть господствующую христианскую религию, всячески пытавшуюся сдерживать «языческие» (в первую очередь – сексуальные) обычаи европейских народов. До открытия Колумбом Америки, над Европой довольно часто проносились эпидемии различных заболеваний, самыми «впечатляющими» из которых, конечно, были чума и черная оспа. Несмотря на весь ужас, веселиться они не мешали – наоборот, известная поговорка «пир во время чумы» возникла на основе поверья, что неумеренное распитие спиртного помогает избежать болезни. Во время чумы устраивались великолепные многодневные праздники, на которых присутствовали главным образом «свои» люди, что должно было как-то не допускать болезнь в этот круг [267, с. 92-93 ].

При этом в средневековой Европе «секс был». Много секса. Им занимались все помногу. Телевизионных сериалов те люди не знали и потому проводили свой досуг за гораздо более естественным, приятным и полезным занятием. Ибо если бы вместо секса они следили бы за перепетиями средневековой Катрин Кораблеман, то некем было бы восполнять людские ресурсы после опустошающих проходов войн, чумы и оспы. Церковные деятели тоже «не пасли задних» в дружных рядах сексующихся, и поэтому внебрачные связи особо не порицались – разве что покаяние использовалось как средство для увеличения церковных доходов. Специально для верных супругов и супруг, для неженатых и незамужних, Европа придумала такое исключительное средство безнаказанно поблудить, как карнавал. Это было предохранительным клапаном, оберегающим народ от психических расстройств на сексуальной почве. Еще бы – все в масках, никто никого не узнает, никаких взаимных обязательств – отчего же не предаться тому, чего не получаешь в обыденной жизни?! Карнавал, как средство от появления сексуальных маньяков, срабатывает и сейчас – в католических странах, где регулярно проводится маскарадные празднества, сексуальных маньяков гораздо меньше, чем в тех же США, являющихся порождением протестантов. А в самих США наибольший процент маньяков приходится на штаты Восточного побережья, так называемую Новую Англию, где до сих пор имеет место засилье «пуритан» и близкородственных с ними сект. Протестантская религия карнавалов не признает, считая их сатанинскими игрищами [267, с. 93 - 94].

Однако, как писал классик: «Все в мире изменил прогресс» и когда в «обмен» на черную оспу и чуму Америка «преподнесла» Европе в подарок сифилис, народ задумался. Сифилис в те времена был неизлечимым, смертельным заболеванием, сравнимым разве что с проказой. Человек сгнивал заживо, и это мало кому нравилось. Поэтому все чаще стали возникать секты, члены которых отбрасывали любые проявления чувственности в обычной жизни, называя их греховными и наказуемыми после смерти всеми возможными адскими мучениями. Проповеди эти имели довольно успеха – вспомним, что телевизоров тогда не было, и народ был рад любым развлечениям, особенно бесплатным. Особый упор делался проповедниками на сифилис, как показательный фактор греховности человечества, являющийся «наказанием» за «безнравственность». А так как проповедники «праведной жизни» и сами поначалу свято верили в то, что они излагали народу, то эффект от проповедей наблюдался значительный [267, с. 92 – 94 ].

При этом появилась увлекательной ноу-хау (новшество): народу предлагалось заработать себе «царствие небесное» уже на земле, не прибегая к особым мерам подвижничества. Главное – строго придерживайся сексуальных ограничений, а всю нерастраченную энергию выплескивать в накопление богатств.

Богатых никто никогда не любил и средневековая Европа не является тут исключением. А теперь возникла альтернатива: хочешь – не хочешь, а полюбить придется, ибо на их «сатанинское» богатство мы ответим своим, данным нам самим Господом т. е. избегая половых контактов вне брака, мы избежим сифилиса, и когда Господь истребит «грешников», их богатства достанутся «праведным» - то есть нам.

Мы же ограничим все проявления секса даже в браке, ибо «единственной целью брака, как сказал Господь, есть получение потомства».

Это, в общем, были основные принципы, легшие в основу протестантства. Причем сектанты-пуритане оказались настолько нетерпимыми к остальным обитателями Европы, что их гнали изо всех стран, даже из протестантских Германии и Англии. Именно протестанты начинали религиозные войны. Даже такое событие, как Варфоломеевская ночь, была порождена ими [267, с. 92 – 94 ].

При этом самые отпетые пуритане были высланы английским правительством в заокеанские колонии. Некоторые туда же сбежали сами скрываясь от правосудия за совершенные ими преступления на религиозной (а в отношении сектантов надо считать, что и на корыстной) почве.

Данные факторы привели к тому, что большинство сект, распространивших свое влияние на весь мир, имеют корни не где-нибудь, а именно в США. Так формировалось ядро «золотого миллиарда» [267, с. 92 – 94 ].

В ряде стран, отмечает И. Машинцев, протестанты (проще говоря – борцы с сифилисом) захватили власть и стали главенствующей религиозной группой. Принцип накопления земных богатств совершенно органично превратился у них в осознание того, что если ты богат – значит, угоден Богу. Если же беден – то ты лох и плохой христианин (в их, конечно, убогом и извращенном сектантском разумении). Против своей, протестантской знати, уже особо не попрешь – раз они богаты, значит – богоизбранны. Некоторые наезды на знать из-за роскошного образа жизни особой роли тут не играли – сколько ни вещали проповедники, но караван не обращал на них внимания. Но зато, получив протестантскую основу, в верха общества полезли владельцы торговых и промышленных предприятий. В погоне за сверхприбылями, они сначала постарались уничтожить традиционную, многовековую европейскую цеховую систему, тормозившую массовое производство товара. Этому способствовали и открытия новых земель, представлявших из себя источник сырья и рынок сбыта. Не сдерживаемые никакими религиозными и традиционными ограничениями и табу насчет обогащения, протестантские купчишки быстро «сделали» католических. Заодно и разорили ремесленников, ставших дешевой наемной рабочей силой на мануфактурах нуворишей. Плюс еще протестанты – купцы и промышленники создали условия, при которых протестантам-лордам было выгоднее разведение овец, чем земледелие на принадлежащих им землях. Растущее потребление сукна требовало сырья – овечьей шерсти, и потому изгнанные лордами свободные фермеры-арендаторы превращались в полурабов при мануфактурном производстве – т. е. пролетариев [267, с. 92 – 95 ].

Так формировалась современная западная модель мироустройства, базирующаяся на принципе «Делая деньги из денег, накапливая богатства, ты служишь Богу (а не мармоны ли?!? ) и являешься богоизбранным, а посему обязан нести свою «цивилизационную миссию» - «бремя белого человека», (по выражению поэта империализма Р. Киплинга) другим цивилизациям, колонизуя их и обращая себе подобных в рабов. Так погибли цивилизации инков, ацтеков, самостоятельные культуры Азии и Африки! Все это - во имя денег, денег и еще раз денег! [267, с. 92 – 96 ].

  

 

 

Одна из самых ценных колоний Великобритании – Североамериканская колония, задумали отколоться от метрополии, на что Англия ответила репрессиями и прислала свой флот, чтобы повесить отцов-основателей США. Американских «сепаров» спас русский флот, который прибыл к американским берегам и объявил «военный нейтралитет». Русские заявили, что не позволят вздернуть на реях повстанцев. Этим они встали у истоков основания США.

Но ни одно доброе дело не остаётся ”безнаказанным”!

    Теплицкий Ю. М.

Глава III

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: