IX. Психофизиология детства и психофизиология взрослого человека

IX. Психофизиология детства и психофизиология взрослого человека

 

Специальна ли поставленная нами в предыдущих главах проблема? Одних ли педагогов и врачей она касается? Должна ли ею заинтересоваться и марксистская мысль в целом?

О том, куда биологически идет человек, марксистская мысль не может не думать. Темп, которым продвигается человеческий организм к социалистическому обществу, не может не заботить теоретиков и практиков строящегося социализма. Методы активного влияния на пути и темп биологического социализирования человека тоже для них «не безразличны». Аполитичным, внеклассовым считать наш спор, как видим, не приходится.

Но при чем тут ребенок, зачем спорить так специально, — скажут нам. Позвольте же и мне спросить, как узнать о динамике человеческого организма, о законах, регулирующих этапы и темп биологического развития человека без тщательнейшего предварительного исследования законов развития «предвзрослого» — ребенка?

Устраниться от этого «детского» «педагогического» спора, как «будто бы» не общемарксистского, не остро общемарксистского, — было бы, выражаясь мягко, необычайной классовой близорукостью. Вне сомненья, спор в ближайшее время охватит самые широкие марксистские круги, — общемарксистские круги, а не только узкий слой марксизированных педологов и педагогов.

 

X. Коллективная педологическая мысль в СССР

 

Итак, предстоит горячая и длительная дискуссия, основная острота которой выявится, конечно, на буржуазном Западе. Дискуссия уже началась, но позиции воюющих еще далеко не уточнились. Естественно, что эта предбоевая полоса развития науки влечет подчас к ряду самых неожиданных и самых нелепых недоразумений: «свои своих не познаша».

Педологические работники, обретающиеся на старых позициях, в особенности на Западе, пока выглядят довольно победоносно. Их положение, несомненно, внешне, для глаза неосведомленного человека достаточно выигрышное.

В их распоряжении толстущие томы цифр, статистических обобщений, собранных буржуазной педологией в течение десятков лет, — отсюда гордый «математический» тон, сногсшибательные колонки и графики, обильные «убедительные» плакаты. В их руках штампованная, а потому «авторитетная» старая методика исследования, обильная готовая стандартизированная аппаратура, чрезвычайно легкая возможность быстро поставить многочисленные работы, вовлечь в них большое число народа, так как используемые методы — готовые, простые (мы видели уже, в чем их простота), надо лишь им технически научиться.

«Шумим, братец, шумим», — но, к сожалению, этот штампованный, трафаретный шум слишком часто оглушает «малых сих» и производит впечатление убедительности. Не странно ли, что в годы радикального пересмотра всех социальных дисциплин серьезные люди, притом подчас как будто, в общем, хорошие марксисты, даже в стране растущего социализма не задумываются над необходимостью глубокой ревизии такой, казалось бы, острой социальной области, как наука о биологических регуляторах воспитания. Очевидно, их привлекает соблазнительный покой, бездумье штампованной методики, возможность избежать лишних исканий, сомнений, борьбы.

Для характеристики истинных социальных корней подобной «адвокатуры» особенно далеко, конечно, идти не придется. К счастью, именно СССР постепенно лишается этих зубров.

Однако и новый педологический кадр выглядит тоже совсем не плохо. Конечно, уже одно то, что он тянет в драку, несколько «плохо» его рекомендует. Драки и так надоели, а тут еще новая драка! Конечно, «наблюдателей со стороны» иногда разочаровывает и то, что у нового кадра нет еще окончательно оформленной методики работы, нет еще вполне пригодных к массовому употреблению штампов. Но это не так уж плохо: первый ревизионный этап — искание общей перспективы, и естественно, что педологам-ревизорам приходится вначале больше энергии уделять анализу накопившегося старого теоретического материала, чем практической проработке нового.

Для начала новой практики надо сперва уяснить, куда же ее направить, эту новую практику, и первый этап педологического (т. е. и общего — психофизиологического) пересмотра в основном заполняется атакой на общие позиции врага. Лишь потом можно приступить к анализу деталей, т. е. и к практической над ними работе, лишь потом начинает кристаллизоваться и новый метод исследования.

Несколько конкретных иллюстраций к характеристике положения. Наркомпрос РСФСР на основных всесоюзных съездах, решавших судьбы дошкольного и так называемого психопатического детства, выступил с психофизиологической платформой, целиком обосновывающей те же положения, развернутые выше. Отдел повышения квалификации работников социального воспитания во всех своих мероприятиях проводит эту же платформу целиком. Наркомздрав РСФСР на последних съездах по охране здоровья детства и по охране младенчества развернул ту же научную платформу. Наркомпрос Украины в лице своего Государственного ученого совета и Главного управления по социальному воспитанию принял все основные положения той же платформы[98]. Наркомпрос Белорусской ССР твердо придерживается той же позиции, что явствует из сообщения председателя научно-методического комитета БССР на оргбюро I педологического съезда.

Наркомздрав Украины в своей работе по педагогике яслевого детства и по общей гигиене детства придерживается тех же положений. Существовавший до 1924 г. под эгидой Агитпропа ЦК ВКП(б) Исследовательский институт коммунистического воспитания[99], впервые в СССР выступивший в бой по этому вопросу, целиком заострил те же научные соображения. «Правда» и «Под знаменем марксизма», судя по их библиографии и оригинальным статьям, в ряде основных вопросов естествознания, а также в оценке учения о рефлексах, придерживаются тоже левой, динамической точки зрения. Руководящие — центральная и московская организации, ведающие политикой в области образования рабочего подростка, примыкают тоже к этой позиции и т. д. и т. д. [100]

Однако против нашей педологической позиции выступают тоже, притом выступают самые разнообразные силы. Группа психологов-метафизиков, обиженная общей материалистической на нее атакой, не приемлет, конечно, и материалистической ревизии педологических позиций. Творцы различных старых систем тестов, взбешенные по поводу требования их отставки, в злобе нападают на всю новую педологическую платформу в целом.

Отдельные зоологи, по инерции спутавшие современную среду человека (социальную среду) со средой прочего звериного мира, негодуют по поводу «ненаучного» динамизма в подходе к человеческому организму, приписывая, иногда «кстати», противникам ряд таких глупостей, в которых те никак не повинны.

Ученые, желающие вообще покоя, огрызаются по адресу неугомонных драчунов, мешающих им спать. Последний психоневрологический съезд (1924 г. ) был, между прочим, свидетелем резкого расслоения этих двух лагерей, которые впервые попытались здесь оформиться.

Самыми опасными врагами нашей педологической (психофизиологической) платформы являются, как и всегда во всякой борьбе, мимикристы — перекрашенные. Они берут левую, «динамическую» фразеологию и одевают в нее старое, ни в чем не измененное содержание.

Учение о рефлексах, в частности, можно эксплуатировать в двух направлениях: его можно использовать как методологически острейшее орудие, перекраивающее все основные вопросы биологии, — но его же можно пустить в ход исключительно как склад новых терминов, в которые облекается старое, субъективно-эмпирическое психологическое содержание.

Мимикристы поступают по второму типу. Не замечая ломки всей биологии человека, производимой учением о рефлексах, они превратили его в словарик. Их рефлексология оказывается очень смирной и часто смущает «малых сих» своей конкурирующей скромностью: вот ведь какое спокойное учение, а тут еще нас путают рефлексологическим пересмотром наследственности, возрастов, методов исследования. Долой зубастую рефлексологию, — да здравствует смирная, тихая! Мимикристы ведут глубоко развращающую работу, разоблачить их надо в первую очередь.

К счастью, кроме прямых врагов и подкрашенных «друзей» мы имеем еще и действительных, притом сильных научных единомышленников, количественно и качественно непрерывно растущих. Многие из них и не подозревают, что льют воду на мельницу вполне определенного психофизиологического мировоззрения, но от этого ценность их работы, конечно, не испаряется. Другие вполне открыто солидаризируются с нашими взглядами и вливают все более прочный материал в русло нашей педологической системы.

Мы считаем целиком своим единомышленником учение о рефлексах, без социологических и без ряда незаконных философских его претензий. Эксперименты павловской и бехтеревской рефлексологических школ неуклонно и все более настойчиво динамизируют научные представления о биологических процессах.

Поэтому неудивительно, что действительно рефлексологические изыскания (не мимикрические) открывают перед нами все более радующие горизонты. Особенно сильно помогает нам в этой области теория доминанты (Ухтомского).

Далее, мы числим целиком в своем лагере учение о «психогенозах »[101] в рефлексологическом его толковании: динамизм материала этого клинического учения о человеке совершенно незаменим.

Отсюда и целая серия открытых друзей. Изыскания проф. Щелованова и его сотрудников в области генетической рефлексологии раннего детства заставляют их твердо отказаться от «педагогики» биогенетического закона и примкнуть к нашей точке зрения на этапы детства[102]. Характерологические вехи и методические подходы, используемые одним из наиболее авторитетных советских педологов-экспериментаторов, проф. М. Я. Басовым, целиком солидаризируются с нашими соображениями[103].

Наш взгляд на «психогенезы» в рефлексологическом их толковании, выявленный в съездовских докладах пишущего эти строки, поддерживался на этих съездах академиком Бехтеревым, проф. Осиповым (II психо-неврологический съезд), проф. Каннабих и др. (Всероссийская нервно-психиатрическая конференция 1925 г. ), проф. Протопоповым (I всесоюзный съезд по борьбе с половыми болезнями, 1925 г. ) и др.

Методика рефлексологического естественного эксперимента над животными, энергично проводимая тем же Протопоповым, открывает богатейшие возможности по укреплению и оживлению нашей опытной работы. Исследования о сложных изменениях крови под влиянием «психических» установок (условные рефлексы), проделанные проф. Осиповым и др., целиком на руку учению о кортикальном динамизме тела.

Выделенная проф. Ганнушкиным клиническая форма нажитой психогенной инвалидности подкрепляет наши соображения о роли экзогенных влияний через кору. Сюда же надо отнести исследования в области «психогенной» обусловленности многих внутренних заболеваний (Плетнев и др. ). Работы последних лет по трудному детству проф. Выготского, Бельского, Грабарова и др. целиком поддерживают нашу точку зрения и т. д. и т. д.

Поступающие в СССР сведения о левых педологических и психофизиологических исканиях Запада подтверждают правильность избранной нами динамической позиции: материалы английской «Коллегии Плебса», работы германского коммуниста Рюле, любовная перепечатка западными друзьями целой серии левых[104] советских писаний и т. д. Ряд крупнейших педологических кафедр Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Одессы и др. заняты твердыми сторонниками динамической, социально-биологической платформы.

Советские исследования динамики детского коллектива (Залужный, Лозинский) исходят полностью из социально-биологического толкования детской психофизиологии, примыкают к нашим положениям и подкрепляют их своим экспериментальным материалом. Методология изучения динамики детского поведения все больше склоняется в нашу сторону (Соколянский, Моложавый[105], Басов, Владимирский, Бельский и др. ).

Ряд опытных массовых учреждений РСФСР и Украины, пока, главным образом, яслевого и дошкольного детства[106] и, отчасти, переходного детства работают по заданиям и методам обрисованной выше платформы. Те же соображения проникли и во всю практику как яслевой, так и общегигиенической (в области детства) работы РСФСР, что явствует как из резолюций последних съездов по охране младенчества и по охране детства, так и из всей работы НКЗ по детству.

Как видит читатель, несмотря на начальную стадию спора, мы совсем не одиноки. Как ни «горды» наши враги, как ни чванятся они штамповочной своей деятельностью и «мировыми» статистическими сводками, но и мы совсем не хилы. Надо помнить, что бой только начинается, причем враги наши успели за десятки лет вполне созреть, мы же только лишь рождаемся (3–4 года педологической ревизии в СССР).

В общем, все же надо учесть, что в СССР острота общей дискуссии в значительной степени начинает исчерпываться, и от общих вопросов советские педологические группировки переходят к практической проверке и к практическому обоснованию своих принципиальных позиций. В этом отношении значительную роль сыграло недавно проведенное под нашим председательством I общесоюзное педологическое совещание (2–7 апреля 1927 г. ). Работа совещания развернулась как раз по тем основным разделам, которые были выявлены в нашей брошюре.

Главный вопрос — проблема социальной среды в педологии [107]  , конечно, вызвал наиболее острую дискуссию. Однако в процессе дискуссии отчетливо выяснилось, что объединяющая подавляющее большинство советских педологов социалистическая целеустремленность, несмотря на разнобой по ряду крупных проблем, все же создает возможность делового сговора и общей работы на советской платформе.

На основное свое задание совещание ответило в главном единодушно: в биологии современного массового ребенка нет тормозов, способных замедлить темп социалистического воспитания человечества, и темп воспитания будет соответствовать темпу общего роста социализма, от последнего не отставая.

Природа массового ребенка очень пластична, быстрый темп социалистической революции не будет биологическим ударом по общей эволюции человечества, не окажется противоестественным биологическим ускорителем, падет на благодарную, биопластическую почву. В связи с этим к концу совещания смягчались и вопросы о степени влиятельности биогенетического закона.

Конечно, были твердые высказывания в пользу большего и, обратно, наименьшего доверия к древнему биофонду, и отсюда выявились и разные по актуальности позиции по отношению к советской, социалистической педагогике[108], однако все же выяснилось, что строящийся в СССР социализм оказался злейшим врагом научной оголтелости: не было ни оголтелых стопроцентных отрицателей биогенетического закона (как нет этой оголтелости и у нас в брошюре), ни стопроцентных его фанатиков. Была лишь разная оценка степени его педагогической значимости и отсюда большая или меньшая склонность к учету прогенеративных или старых признаков.

Трезвый практицизм и ясная целеустремленность советской педологии, свобода, ширь советского педагогического творчества, — все это создает наилучшие условия для смелости в сочетании с трезвостью, и победит тот, кто на протяжении ближайшей эпохи обоснует свою победу практикой. Тем самым дискуссия переносится в область практического педагогического экспериментирования, поставленного смело, твердо и обдумано.

Кроме проблемы биогенетизма (соотношения различных биослоев) вопрос о среде выявился также в дискуссиях о пределах и возможностях индивидуальной воспитуемости [109]. Вполне очевидно, что дискуссионное расслоение в этой области оказалось органическим продолжением первой части дискуссии.

Выяснилось в общем, что принципиально все руководящие советские педологи искренно хотят расширения творческих и гигиенических возможностей детства. По-разному лишь подходят они к границам этих возможностей. И тут трезвый практицизм помог более спокойно, более четко размежеваться.

Трезво было учтено и временное тяжелое биологическое наследие военного и переходного революционного периода, учтена была и культурно-педагогическая отсталость массы населения. Выявлены были предосторожности в смысле недопустимости противоестественного наскока на детство, необходимости всегда учитывать действительные границы воспитательной смелости.

Однако вместе с тем, почти весь материал совещания был сплошным торжеством советского педологического оптимизма, так как на экспериментальной и практической базе развернул значительно более широкие возрастные и прочие детские возможности, чем те, которые были известны в дооктябрьской педологии.

Таковы доклады: Н. М. Щелованова — о биодинамике первого года жизни, А. С. Дурново — о круге опыта раннего детства, А. С. Залужного и других — о коллективных навыках детства даже в самые ранние его этапы, И. А. Арямова — о пластичности переходного возраста, П. Г. Бельского, А. Г. Грабарова, И. А. Соколянского — о возможностях воспитуемости в области трудного детства, оптимистический доклад В. Г. Штефко — об эндогенном и экзогенном факторах и проблеме конституции и другие.

Наиболее скептический в материале и выводах доклад А. С. Грибоедова «о трудном детстве», подчеркнув решающую роль социогении в трудном детстве как наследственном[110], так и благоприобретенном, активно указал на широкие предупредительные и лечебно-перевоспитывающие возможности, имеющиеся в руках социальной среды даже по адресу такого сугубо тяжелого детского материала, который был специально собран докладчиком для его сообщения.

Мы имеем полное право высказать, что для учета огромной роли экзогении, социогении первое педологическое совещание действительно является этапом очень большого сдвига не только в советской, но и в мировой педологии[111].

Вполне естественно, что острая дискуссия развернулась на совещании и по второму кардинальному комплексу педологических вопросов — о методике изучения детства [112]  .

И здесь трезвость, практицизм, насыщенные мужественной, оптимистической социалистической целеустремленностью, помогли более спокойному размежеванию и деловому сговору, чем это замечалось до совещания.

Выяснилось, что серьезные научные работники советской педологии вполне учитывают чрезвычайно богатый современный научный фонд, не успевший влиться в педологическую методику ввиду ее молодости. Учитывают они также и качественную новизну советских педагогических задач, создающих новые цели для воспитания, т. е. требующих пересмотра прежних методов изучения детства, рассчитанных в значительной степени на обслуживание иных воспитательных целей.

Отсюда и уклон подавляющего большинства совещания в сторону методики, способной раскрыть всю динамику психо-физиологических проявлений ребенка, — динамику, взятую в ее наружных и глубинных механизмах, которые изучаются в их внешней и внутренней обусловленности и в их результативном продукте.

Конечно, и здесь совещание оказалось врагом оголтелости: не отказавшись от новейших научных достижений и от общественно-исторического заказа на глубокую методологическую ревизию, оно в то же время не отрубило и то полезное, что имеется в прежней методике (как не «рубили» и мы ни в этой брошюре, ни в прошлых наших выступлениях), подчинив лишь его четкому, объективно-динамическому контролю и правильно понятым задачам советской педагогики.

Поэтому страхи, что методологическая ревизия убьет эксперимент, откажется от использования статистики, на 100 % отмахнется от всякого тестирования, от антропометрии и пр., оказались, как и следовало ожидать, вздорными. Все эти методы оказались частностями, ручейками, впадающими в русло единой общей методологии, ориентирующейся на раскрытие максимума детского динамизма — этого главного требования революционного педагогического оптимизма.

Отдельные методы не как самодовлеющие величины, а как частные орудия общего, целостного изучения ребенка, подчиненные этому принципу — целостности. Обязательные предпосылки методики, на которых как будто столковались все: 1) научная обоснованность; 2) объективный подход; 3) практическая доступность; 4) раскрытие максимума динамизма; 5) целостное изучение. Совершенно очевидно, что и после совещания у одной педологической группы будет больше симпатии к антропометрии и к тестированию, у другой — к микрометрии и динамическому наблюдению, но важно хотя бы то, что нет «оголтелости», фанатического старообрядчества или ультрамаксимализма, — практика же ближайшей эпохи покажет, на чьей стороне, на стороне каких «симпатий» действительная истина[113].

Иллюстрацией отсутствия «оголтелости» у нашего лагеря являются тезисы моего доклада о тестах на педологическом совещании, так как именно на тестах, как и следовало ожидать, развернулась особенно острая методологическая борьба (четыре доклада).

В основном наша позиция, как это и вытекает из материалов данной брошюры, была выявлена на совещании в следующем[114]. Центр тяжести изучения и учета никак не в тестах, а в методах, вскрывающих всю характерологическую динамику ребенка в ее соотношениях со средой. Пользование тестами допустимо лишь при соответствии их максимальной динамике в реакциях ребенка, при способности их вскрыть наиболее глубокие слои опытного фонда ребенка.

Отсюда, обстановка тестового испытания должна быть максимально близка к условиям естественного эксперимента, а материал тестов должен строиться на действительном учете глубокой динамики детства, причем даже соблюдение этих предпосылок гарантирует тестам роль лишь контрольно-воспитательного средства изучения, учета, второочередного, частного. При учете индивидуальных тестовых результатов должны первым долгом приниматься во внимание сопровождающие их динамические процессы (интерес, естественность ребенка, сосредоточенность и пр. ).

Существующие тесты в подавляющем большинстве не удовлетворяют всем этим требованиям (за исключением узко-специальных тестов, адресованных элементарнейшим навыкам и процессам), и советская практика требует длительной исследовательской работы для построения тестов по указанным выше принципам.

Механизированная статистика на базе тестовых сводок совершенно недопустима, стандартизация должна вытекать из диалектического, детальнейшего сопоставления собранных тестовых сводок с параллельно собранным прочим учетным фондом, характеризующим поведение и творческие процессы детей: однако и эти стандарты должны служить лишь контрольно-вспомогательным, а никак не решающим средством.

Как видим, в таком, единственно здоровом подходе нет гонения на эксперимент, статистику, нет смертного приговора тестам, но вместе с тем, тесты, как и другие методы (тесты — лишь одна из характерных иллюстраций), вводятся в русло ревизующих ограничений, безоговорочно подчиняются принципу целостности и динамизма, — тому принципу, который мы выявили в VIII главе данной брошюры. Если они смогут радикально перестроиться таким образом, есть смысл их использовать. Иначе как массовый метод социалистической педагогикой они будут неминуемо осуждены, т. е. изъяты и на педологическом основании.

Заканчиваем. Кто оптимистически относится к строительству социализма в нашей стране и к новому содержанию развивающейся социалистической среды, у кого нет предвзятой паники по поводу надвигающейся социалистической истории человечества, те признают, что наша развивающаяся среда обеспечит массовому растущему человеческому организму возможности быстрого развития в социалистическом направлении.

Вместе с тем, они признают, что прежние возрастные и другие внутрибиологические возможности, извлеченные педологией из условий досоциалистической среды, должны быть в ближайшую эпоху серьезнейшим образом пересмотрены — применительно: а) к условиям развивающейся новой среды; б) к новому содержанию, новым мерам влияния, выдвигаемым этой средой для воспитания. Очевидно, рядом с этим пересмотром и впереди его должны быть пересмотрены прежние методы изучения, прежние методы учета.

История и мы с нею строим социалистическое общество, социалистическую среду. В связи с этим выдвигаются социалистические задачи и социалистическое содержание педагогической работы: действительно научная педология подтверждает право наше на эти задачи и на это содержание воспитания.

 

Послесловие [115]

 

Читатель вправе спросить, какова связь развернутой в брошюре педологической платформы с так называемым фрейдовским учением. Из материала ясно, что наиболее ценные новейшие биологические учения — учение о рефлексах и учение о «психоневрозах», дающие наибольший материал для биологической динамики, могут существовать и развиваются независимо от так называемого фрейдизма: ни ссылок на фрейдизм, ни использования фрейдистского метода и материала не было на протяжении всей брошюры, следовательно, фрейдизм никак не лежит в центре наших общебиологических соображений, как это могло бы показаться на основании неправильного понимания моих прежних печатных высказываний об учении Фрейда.

Во избежание дальнейших недоразумений должен вкратце выяснить свое общее отношение к Фрейду, так как именно этот вопрос может оказаться наиболее запутанным при критике нашей платформы. На протяжении 15 лет разбросанные по различным журналам и книгам («Психотерапия» 1912/14 гг., «Психиатрическая газета» 1915/16 г., «Научная медицина» 1919 г., «Очерки культуры революционного времени» и др. ) высказывания мои о фрейдизме нигде не систематизированы в единое целое, и этим объясняется, что критика ударяет иногда по отдельному, частному вопросу отношений моих к фрейдизму, так как ей незнакома вся моя позиция в этой области в целом. Сильно повинны в этом и отдельные, не вполне удачные, стилистические построения в моих печатных выступлениях, дающие материал для неправильного понимания той или иной их части.

Фрейдизм как система, как миросозерцание для меня совершенно и полностью неприемлем. Философские его притязания вполне недвусмысленны и глубоко антимарксистски построены: телеологизм, дуализм, первичность психизма, антиреализм, пессимизм, качественное противопоставление подсознания сознанию. Социологические его построения точно так же не выдерживают марксистской критики: выпячивание биологического фактора в общественных явлениях, изоляция личности от исторического процесса, диктатура сексуальности в социальном и в индивидуальном.

Даже в области биологической практики, где Фрейд выступает как врач-экспериментатор и клиницист, ряд его положений нуждается в самой суровой критике: человеческий организм, устремленный вспять (биогенетический максимализм); травматический комплекс, как бы изолированный от прочего психофизиологического содержания; избыточная сверхоценка такого искусственного комплекса раздражителей, каковым фактически является «чистый» фрейдовский психоанализ с его методом свободных ассоциаций в первую голову; сверхсексуализм, не оправдываемый ни теоретически, ни педологически, ни клинически; болезнь как количественное изменение нормы и т. д.

Очевидно, отказываясь от всего этого, я никак не могу признать фрейдизм как систему, как миросозерцание, как школу: этим и объясняется, что еще с 1922 г., задолго до широкой дискуссии о фрейдизме, я отказался войти в зарождавшееся тогда российское психоаналитическое (т. е. фактически чисто фрейдистское) общество. Этим объясняется также и то, что я первый в советской литературе потребовал остро критического отношения к «классическому» фрейдизму (см. конец моей статьи о фрейдизме в книге «Очерки культуры революционного времени»; статья эта является конспектом моего доклада в Институте коммунистического воспитания в 1922/23 г. ).

Однако фрейдовские работы (если откинуть понимание ими первичного генеза явлений), оперируя своеобразным методом детального расчленения психофизиологических явлений, раскрыли перед биологом-практиком и клиницистом совершенно новые главы о динамике человеческого поведения. Лишь с развитием учения о рефлексах многое из «психоаналитического» материала, вызывавшее недоумение и непонимание биологов-практиков было научно расшифровано и экспериментально оправдано.

«Вытеснения», «подсознательное» и павловские процессы «внутреннего торможения», власть «комплекса» над организмом и учение о доминанте Ухтомского, «бегство в болезнь» как результат дезорганизующей «условной сигнализации» и т. д. и т. д. — этого материала из клинико-биологической истории фрейдовских работ нельзя выкинуть, тем более, что они вошли уже как классические в современную психопатологию, педологию и в общую биологическую практику, подтолкнув эти области к ценным практическим открытиям в биологической динамике человека, в проблеме наследственности и т. д., зачастую вопреки стараниям их творцов.

Ценность этих материалов тем более велика, что они появились и приносили большую практическую пользу задолго до расцвета учения о рефлексах, — ценность их не исчерпалась и по сие время, так как учение о рефлексах осторожно и медленно движется путями лабораторных исследований и не дает пока клинике и общей практике тех конкретных указаний, которые вытекают из пользования здоровыми элементами фрейдовской клинико-аналитической методики. Настаиваю — только здоровыми, так как и в биологической практике фрейдистов чрезвычайно много вреднейшей червоточины (см. выше).

Мне кажется, что марксистская равнодействующая (если откинуть недоразумения) сейчас выявляется именно в таком понимании фрейдизма и фрейдовских материалов, вот почему считаю необоснованным «фрейдистский криминал», вменяемый лично мне. Возможно, и отдельные, частично неудачные мои построения повинны в этом недоразумении, но доказательством того, что моя общая позиция в отношении к фрейдизму не сегодня оформилась, является вся моя научно-литературная работа, начиная с доклада в 1911 году «Теории Фрейда в свете клиники» (Московское о-во невропатологов и психиатров — психиатрическая секция) и кончая последними работами 1927/29 г. «Организм и внушение», «Половое воспитание» и др. (см. ниже прилагаемый список).

 

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: