 |
Муниципальное здравоохранение
|
|
|
|
(Народное здравие (?))
Вплоть до 70-х годов XVIII века медицинскую помощь в Петербурге оказывали только немногочисленные частные врачи, повивальные бабки да различные знахари. Лишь в 1779 году была открыта первая градская больница для бедных – Обуховская, на набережной реки Фонтанки. Первоначально больница была рассчитана всего на 60 коек и была больницей широкого профиля. В Обуховской больнице находилось и первое в Петербурге отделение для психически больных – долгауз (от немецкого “toll” – сумасшедший, безумный и “haus” – дом). Несмотря на то, что позднее количество кроватей было доведено до 300, мест в больнице постоянно не хватало. В начале XIX века были построены еще несколько городских больниц, которые должны были помогать малоимущим горожанам. До 1828 года они находились в ведении Приказа общественного призрения, учрежденного еще при императрице Екатерине II. В 1828 году городские больницы были переданы в ведение Попечительного совета Ведомства императрицы Марии Федоровны. Попечительный совет многое сделал для улучшения состояния городских больниц, но с 30-40-х годов XIX века начинается быстрое увеличение численности населения Петербурга, что приводит к ухудшению эпидемической ситуации в городе. Справиться со всеми проблемами, которые приносили с собой жители почти всей России, силами одного учреждения было невозможно.
Петербургская городская Дума долгое время оставалась пассивной в вопросах городского здравоохранения. Из городского бюджета выделялись Попечительному совету Ведомства императрицы Марии Федоровны и Приказу общественного призрения до 200 тысяч рублей в год. При этом эти ведомства были не обязаны отчитываться перед Думой в расходовании денег. Лишь в 1865 году в городской Думе был поднят вопрос о переходе в ведение города части больниц и богоугодных заведений – богадельни, детских приютов и т.д. Но предложение Думы не было принято всерьез правительственными органами. Более того, существовавшее тогда городское общественное управление никто и не рассматривал как действенный орган городской власти. В случае возникновения в городе чрезвычайной эпидемической ситуации представители города приглашались на экстренные совещания только как слушатели.
|
|
|
Но городская Дума уже не хотела мириться со своим положением безгласного кассира и проявляет себя как организатор больничного дела во время эпидемии холеры 1866-1868 годов. Думская Комиссия о пользах и нуждах общественных при первых же сообщениях о появлении случаев холеры в Европе, подняла вопрос о недопущении вновь обширной эпидемии в Петербурге. В первую очередь Комиссия обратила внимание на устранение причины, которая способствовала распространению холеры – запущенное санитарное состояние города. Дворы домов были завалены нечистотами, трубы из помойных ям выводились прямо в реки и каналы, из которых бралась вода для питья, грязь и смрад встречал посетителей городских рынков. Гласными городской Думы была создана особая санитарная комиссия из 12 гласных. Комиссия энергично взялась за очистку города. Была вычищена Сенная площадь, городские подземные трубы, был решен вопрос о местах свалок нечистот и т.д. Кроме того в бывшем доме полицейского управления на 2-й Рождественской улице на время эпидемии была открыта больница. Этот опыт городской Думы оказался удачным, и правительство разрешило оставить Рождественскую больницу в руках Думы на постоянной основе. Больница была рассчитана на 70 больных и состояла из одного каменного (бывшего полицейского съезжего дома) и четырех деревянных зданий: Мариинского, Губонинского, Нарышкинского и Летнего бараков. В названиях больничных зданий зачастую запечатлевались имена благотворителей выделявших средства на постройку. В Рождественской больнице это были Губонинский и Нарышкинский бараки. В Рождественской городской больнице выделялось на питание больных 20 копеек в день.
|
|
|
В середине XIX века сумма в 20 копеек была для больницы очень приличной. На эти деньги больные ежедневно получали трехразовое питание. На завтрак – чай с сахаром и хлебом, на обед щи или суп с мясом и жаркое с картофелем, рисом или макаронами, на ужин гречневую кашу с маслом и чай с сахаром. Кроме того ослабленные больные щедро снабжались пивом, столовым вином, хересом или коньяком. В Рождественской больнице на это выделяло средства Общество попечения о больных и раненых воинах.
За больными ухаживали кроме 12 штатных сиделок ученицы расположенной рядом фельдшерской школы. Сразу надо заметить, что по качеству ухода за больными Рождественская городская больница была одной из лучших в Петербурге. Но, конечно, такая маленькая больница не могла разрешить тяжелую ситуацию в области городской медицины.
Новое Городовое положение 1870 года передавало часть обязанностей по санитарному и больничному делу городским Думам. Но передача дел в этой области осуществилась не сразу. Правительство опасалось полностью передавать городское здравоохранение в руки городской Думы. Попечительный совет в 1874 году вообще добился запрета обсуждать вопросы о передаче больничного дела городскому самоуправлению. Основное, что внушало опасение государственным чиновникам, это отсутствие опыта в организации больничного и санитарного дела. Кроме того в составе Думы преимущественно были купцы, домовладельцы, чиновники и практически не было специалистов в области медицины и санитарии.
Убедиться в неверности своих рассуждений государственная бюрократия смогла уже в эпидемию тифа в Петербурге в 1877–1878 годов. В это время больницы оказались настолько переполненными, что в некоторые дни до 250 больных приходилось отправлять обратно домой, еще более распространяя заразу по городу. В начале 1878 года ситуация становится катастрофической. Городская Дума, которая не могла остаться в стороне от проблемы, берет инициативу в свои руки. В феврале Дума выделяет 150 тысяч рублей на устройство временных больниц в частных домах. Создается «Комиссия общественного здравия» из 12 гласных Думы, которая занялась разработкой мер против распространения эпидемии. В состав комиссии входил также и врач Г.И. Архангельский. В первую очередь было решено строить собственную больницу, так как устройство временных тифозных или холерных больниц в частных домах только способствует распространению заболевания. Кроме того абсолютно необходимо было привлекать и авторитетных представителей российской медицины. В 1881 году гласным петербургской городской Думы становится известный врач-клиницист Сергей Петрович Боткин. В течение 8 лет, которые он был гласным Думы, Боткин создал основу всего муниципального больничного дела и систему медицинской помощи беднейшему населению столицы.
|
|
|
В первую очередь при ближайшем содействии и помощи С.П. Боткина была построена инфекционная больница на бывшем Александровском, или Казачьем плацу. Для больницы была выбрана система отдельно стоящих бараках – деревянных зданий на каменных подвалах.
В XIX веке слово «барак» не имело еще того уничижительного значения, которое оно приобретает в веке двадцатом. Само слово пришло в русский язык, по-видимому, из французского (“baraque”) или итальянского (“baracca”). И в том и другом языке оно означает временное быстро возводимое здание. Первоначально во Франции так назывались временные кавалерийские казармы.
Проблема поиска наиболее гигиеничного и удобного для больных и персонала больничного здания рассматривалось во многих странах. К середине XIX века существовало 3 типа больничных зданий с разной системой расположения палат и служб: коридорная, павильонная и барачная. К 70-м годам XIX века барачная система считалась наиболее эффективной. Небольшие палаты и отдельно стоящие здания давали возможность изолировать больных друг от друга, осуществлять более качественный уход, поддерживать в палатах свежую атмосферу. Кроме того, деревянные бараки были дешевы в постройке, а в случае если не удается качественно дезинфицировать здание после больных, то его можно было просто сжечь – огонь уничтожит любую инфекцию.
|
|
|
Опыт работы с барачной системой размещения больных С.П. Боткин освоил еще в ходе Крымской войны во время обороны Севастополя 1854–1855 годов.
Для строительств больницы была создана специальная комиссия в которую входили известные гигиенисты А.П. Доброславин и Г.А. Архангельский. Проект разработал гражданский инженер Д.Д. Соколов. Открытие барачной инфекционной больницы состоялось 17 апреля 1882 года, она получила название «Александровская» в честь императора Александра III. На территории в 20 тысяч квадратных саженей (примерно 4,3 кв. км) было расположено 22 барака на 300 коек. Каждый из бараков предназначался для больных с определенным инфекционным заболеванием. Территория делилась на «заразную» и «незаразную», административные и хозяйственные здания располагались вдали от инфекционных бараков. Позднее были построены еще бараки на пожертвования частных лиц – Степановой и Арищенко. Для больницы была создана специальная система водоснабжения и канализации, позволявшая исключить распространение заразы через воду. Все отходы поступали в специальные котлы, в которых при помощи кипячения избавлялись от инфекций. Попечителем больницы стал С. П. Боткин, а главным врачом его ученик Н. И. Соколов.
По инициативе С. П. Боткина был создан и санитарный обоз для перевозки инфекционных больных. Этот первый специализированный медицинский транспорт должен был предотвратить распространение инфекции по городу.
Кроме того, при барачной больнице была построена первая в России децинфекционная камера, в которой обеззараживались вещи больных. Обработка велась при помощи сухого нагретого воздуха, пара и с использованием серы, хлора или формальдегида. При больнице была оборудована лаборатория, в которой выполнялись клинические анализы и проводились научные исследования. Здесь впервые начали производить анализы невской воды, чтобы оценить ее изначальные качества и дать оценку различным способам очистки и обеззараживания. По сути эта лаборатория стала одной из первых городских санитарных станций. С 1894 года при лаборатории открывается и специальное отделение, занимавшееся приготовлением антидифтерийной сыворотки.
После смерти С. П. Боткина в 1889 году больница была переименована и стала называться «Городской барачной больницей в память С. П. Боткина».
Видя успех в больничном деле, которого достигло петербургское городское управление, правительство решается отдать в 1884 году в руки города и остальные городские больницы, а вместе с ними из рук полиции передается и санитарный надзор. Специальная временная думская комиссия разработала план организации больничного и санитарного дела в столице, по которому обе эти отрасли городского здравоохранения должны были находиться в ведении одной городской комиссии. Но при рассмотрении в 1886 году проекта Временной комиссии Дума отклонила это предложение, и по ее решению были созданы две исполнительные комиссии – санитарная и больничная.
|
|
|
Санитарная комиссия состояла из председателя и 12–14 окружных санитарных попечителей, которые выбирались из гласных городской Думы. В Комиссию также входили старший городской санитарный врач и санитарный врач полиции. Кроме того, в качестве совещательного органа при Санитарной комиссии был создан Совет врачей, в состав которого входили представители всех учреждений, состоящих в ведении комиссии. Таких учреждений при Санитарной комиссии насчитывалось много. Среди них две дезинфекционные камеры – при Боткинской и Петропавловской больницах, оспопрививальный институт, изоляционные дома, куда мог переселиться малообеспеченный горожанин на время дезинфекции его жилья.
К началу XX в. таких изоляционных убежищ было два: Херсонское (на Херсонской, 37), Забалканское (на Забалканском, 69). В 1903 г. появилось третье – на набережной р. Карповки.
В 1888 году по инициативе А.П. Доброславина, в связи с участившимися случаями фальсификации продуктов, санитарная комиссия открыла городское отделение «Аналитической станции» Общества охранения общественного здравия. А в 1891 году была создана собственная городская лаборатория для исследования пищевых продуктов с двумя отделениями – химическим и бактериологическим. Располагалась лаборатория в самом «брюхе» Петербурга на Сенном рынке в здании бывшей гауптвахты. В этом же году для работы по надзору за санитарным состоянием в местах торговли и изготовления пищевых продуктов были приглашены специальные торгово-санитарные врачи.
В программу работы санитарной комиссии входила организация сбора статистических данных об эпидемических заболеваниях в столице. Для этого при Комиссии было организовано санитарно-эпидемиологическое бюро, в которое стекались сведения о деятельности санитарных врачей и учреждений, находящихся в ведении Комиссии. Кроме того, санитарные врачи ежедневно получали информацию о случаях заразных заболеваний из всех больниц города, лечебниц и амбулаторий. Практикующие врачи посылали сведения об инфекционных больных сначала главному санитарному врачу полиции, от которого они затем поступали в санитарно-эпидемиологическое бюро. До 1886 года карточки заполнялись только на случаи появления в городе тифа, оспы, скарлатины и дифтерита. С 1886 года под городской санитарный контроль попали и случаи заболеваний корью, коклюшем, родильной горячкой, крупозным воспалением легких и острыми желудочными инфекциями. Сбор статистических данных дал возможность наиболее быстрым образом реагировать на все случаи появления в городе инфекционных заболеваний.
Весь город делился на 11 участков, во главе каждого из них был поставлен санитарный врач, который наблюдал за санитарным состоянием своего участка, принимал меры, сообразные конкретной ситуации. Инфекционные больные подлежали изоляции, производилась санитарная обработка помещения и вещей больного. Дезинфекция производились за счет больного, а в случае его несостоятельности, за счет городской казны. Кроме того в качестве профилактической меры распространения инфекционных заболеваний должны были служить санитарные осмотры петербургских домов.
Объем работы у городских санитарных врачей был огромен. Только за 5 лет (с 1882 по 1886 год) им пришлось принять меры в 31 тыс. случаев эпидемических заболеваний.
Еще одной заботой санитарной комиссии с 1886 года стало санитарное состояние городских кладбищ, находящихся в черте города. В 70-х годах XIX века остро встал вопрос о их закрытии, так как захоронения здесь велись уже в несколько слоев и почва и подпочвенные воды были сильно заражены. В 1871 году издается Высочайший указ об устройстве двух загородных кладбищ и постепенном закрытии всех кладбищ, находящихся в черте города. Для выполнения этого указа городская Дума образовала так называемую кладбищенскую комиссию. По ее проекту на городские средства были открыты в 1874 году два новых кладбища: Преображенское (ныне Памяти жертв 9-го января), рядом с Николаевской железной дорогой, и Успенское (ныне Северное), по Финляндской. Кладбища специально устраивались рядом с линией железной дороги, чтобы облегчить горожанам их посещение. На устройство кладбищ было потрачено 390 тыс. рублей, ежегодно их содержание обходилось в 52 тыс. рублей. В начале строительства Комиссия предполагала, что кладбища окупятся за счет платных захоронений. Но население крайне неохотно пользовалось предоставленными Думой ритуальными услугами. Кладбища были удалены от города и ни специальные поезда, ни низкие цены на услуги не могли привлечь петербуржцев.
Кроме того, в одном из заседаний городской Думы в 1878 году гласный Домонтович поднял вопрос о вредности Преображенского кладбища с точки зрения санитарии. По его мнению, кладбище, находящееся по течению р. Невы выше городской застройки, загрязняет подпочвенные воды, а затем и саму реку, из которой весь Петербург брал воду. Кладбищенская комиссия пригласила для обсуждения вопроса санитарного благоустройства специалистов – геологов и медиков, которые провели ряд анализов и опытов. По заключениям специалистов, Преображенское кладбище не являлось опасным. Это был один из первых опытов проведения научной экспертизы в отдельной отрасли городского хозяйства.
Кладбищенской комиссии не удалось добиться закрытия кладбищ в черте города из-за сопротивления представителей духовенства. В 1886 году при создании Санитарной комиссии Кладбищенская была распущена и все ее делопроизводство перешло в ведение Санитарной комиссии.
Всего на территории Петербурга на начало XX века насчитывалось 10 кладбищ. В ведении городской санитарной комиссии оставались 2 загородных кладбища: Преображенское и Успенское, общая площадь которых превосходила по своим размерам все кладбища, расположенные в черте города, вместе взятые. Наличие загородных кладбищ, однако, не решало проблемы с санитарным состоянием старых кладбищ и новыми захоронениями. Это вынудило председателя санитарной комиссии А. Н. Оппенгейма в 1901 году обратить внимание городской Думы на европейский опыт захоронения – кремацию. Но городская Дума посчитала, что кремация является не христианским обычаем и отклонила предложения председателя санитарной комиссии. В 1907 году Оппенгейм выпустил брошюру, в которой отстаивал преимущества сожжения тел перед их захоронением, как более гигиеничный.
Частью системы врачебной помощи беднейшему населению столицы, созданной С. П. Боткиным, стал и институт думских врачей. Его появление также было вызвано чрезвычайными обстоятельствами. В 1882 году в Петербурге вспыхнула эпидемия дифтерита и скарлатины. Быстрее всего заболевания распространялись по наиболее бедным кварталам города. Для оказания экстренной помощи горожанам в различных районах города были организованы специальные амбулатории с дежурными врачами, которые оказывали бесплатную медицинскую помощь как в самой амбулатории, так и на дому. Для врачей устанавливалась повизитная такса – 30 копеек в дневное время и 50 копеек в ночное. Для больного посещения думских врачей были бесплатными – деньги им выплачивала городская Дума. Выделить же больше средств на жалование врачам она не могла. Низкая оплата труда вызвала протест со стороны большинства практикующих петербургских врачей, которые считали, что такая плата «противоречит корпоративному духу и традициям врачей-практиков». Конечно, по сравнению с повизитной платой обычного петербургского врача думский получал самый минимум – в Петербурге того времени плата за визит составляла от 1 до 50 рублей. Но многие врачи откликнулись на призыв С.П. Боткина, несмотря на низкую оплату труда. Кроме того, на должность врачей в городские амбулатории брали женщин, получивших высшее медицинское образование.
После окончания эпидемии городская Дума решила не отказываться от думских врачей и создала систему квартирной помощи беднейшему населению Петербурга. Число врачей в 1882 году составило 19 человек, в 1892 – 24, в 1909 – 40. На каждого врача приходилось около 12 тысяч больных в год. Большую часть врачей составляли женщины. Долгое время оставалась неизменной и плата за работу – 50 рублей жалования в месяц плюс повизитная плата – 30 копеек за дневные визиты и 60 копеек за ночные. Лишь с 1913 года в Думе начинают рассматривать проекты увеличения оплаты работы врачей. Первоначально врач принимал больных в своей съемной квартире, что было крайне неудобно как для врача, так и для жильцов всего дома.
Вот как описывает свою квартиру в 1894 году думский врач Е. Сланская: «Квартира моя состоит из трех маленьких комнат, прихожей и кухни. Одну из своих комнат я отделила для приема больных; дожидаются же они приема частию в кухне, частию в прихожей, а иногда некоторые и на лестнице. Что будешь делать: думскому врачу нанимать большую квартиру не по средствам. Можно поэтому представить, что у меня бывает в квартире во время приема! В этот день явилось 40 человек, а иногда приходит и больше.
…И вот – с восьми часов начинают в приемную один за другим входить: бабы с детишками и без детишек, мужики, парни, девчонки, старики, старухи, - все с какими-нибудь недугами своими и, значит, с каким-либо горем своим и страданиями».
В первой половине дня, включая воскресенья и праздники, врач принимал больных у себя, а после обеда обходил квартиры, где находились неходячие больные. Эта часть работы думского врача оказывалась зачастую еще более тяжелой.
«Когда я вышла из подвала, мне на дворе показалось еще жарче, и действительно – солнце жгло невыносимо. Делается уже тяжеленько ходить, а отбыто только три визита из одиннадцати, которые еще нужно сделать. Между тем извозчика ни одного – такие места – конка не по пути, приходится поневоле тащиться на своих двоих. Едва передвигаю ноги; уже не раскрываю зонтика, а опираюсь на него. В руках – сумка с подходящими на всякий случай медикаментами и другими нужными вещами: порошки, капли, пилюли, немного ваты, клеенки, марли, бинты, набор простейших хирургических инструментов, градусник, молоточек, плэсиметр, стэтоскоп, маленькая чернильница с пером и т. под., – все-таки своего рода тяжесть. Больные большею частию все такая беднота, что сам видишь и воочию убеждаешься, что покупать им лекарства и все что нужно вообще для лечения – не на что, а иногда и прислать за этим некого, или придут не в тот час, когда назначишь – и не застанут меня дома. А потому я и предпочитаю то, что наиболее необходимо, носить с собою».
Сланская Е. По визитам. День думского женщины-врача в С.-Петербурге //Вестник Европы. 1894. Кн. 3.
В 1883 году в руки городской Думы были переданы и 11 родильных приютов, которые находились в ведении санитарной комиссии при градоначальнике. Они были созданы в 1869 году, содержались на средства города, а управлялись полицией. Приюты были небольшими – на 3–5 кроватей, некоторые из них располагались прямо при полицейской части. Конечно, такого количества кроватей не хватало на всех нуждающихся в помощи и при переходе родильных приютов в руки городской Думы, в первую очередь было увеличено число кроватей. Приюты получили благоустроенные помещения, квалифицированный персонал, равномерно были распределены по различным частям города. Число кроватей неизменно увеличивалось: в 1883 году их было 39, в 1908 – 347, в 1913 – 500. В городских родильных приютах к 1908 году появлялось на свет 42 % новых петербуржцев. Помощь в родильном приюте для беднейших слоев населения была бесплатной, срочную помощь оказывали всем, кто в ней нуждался. Но если роженица оказывалась более состоятельной, чем обычные посетительницы приютов, то с нее взималась плата (как говорилось в отчете «без всякого понуждения со стороны администрации»). Плата тоже была небольшой – 10 рублей за роды и полное содержание в послеродовой период. Кроме того, за эту же сумму оказывали помощь членам семей железнодорожного ведомства.
Но все же количества родильных приютов в Петербурге не хватало и некоторым роженицам приходилось отказывать в приеме. В начале XX века петербургская пресса обвиняла городскую Думу и администрацию городских родильных приютов в небрежном отношении к своим обязанностям, отказам в приеме и допущении так называемых уличных родов. Число начавшихся на улице родоразрешений в год доходило до 120–150. Врачи видели причину таких вопиющих случаев не в переполнении приютов, а в общем отношении к беременности и родам в России – недостаточной охране труда беременных, обременении домашним трудом, а также в некультурности и беспечности пациенток. Тем не менее сюжет уличных родов попал не только на страницы газет, но на петербургские подмостки.
Под вечер, осенью в ненастье
В родильный дом меня везут.
Но, ах, такое вишь несчастье,
Нигде мне места не дают,
В один так просто не пущают,
В другом велят мне подождать…
Но как же ждать, все понимают,
Когда пришла пора рожать.
Всю ночь меня друзья возили,
Страдать мне было уж не в мочь,
И на панелю положили
И ждали сына или дочь.
Когда-ж я к утру разрешилась,
За этот самый произвол,
Полиция сейчас явилась
И написала протокол.
Печорин-Цандер Л.Л. Как Петербург веселится, плачет и смеется. СПб., 1913.
В связи с открытием доктора Коха.
В заседании 7 ноября 1890 года сообщалось о том, что «в Берлине профессор Роберт Кох» открыл «средство для лечения бугорчатки легких, желез, кожи и костей». Санитарная комиссия считала необходимым «отправить в Берлин, для ознакомления с этим делом на месте одного из главных больничных врачей – <...> врача городской барачной больницы Н.И. Соколова, на городской счет, с ассигнованием на этот предмет» средств «на путевые издержки и <…> на приобретение самых средств лечения и необходимых инструментов». Собрание решило это постановление «привести в исполнение»[1].
Дополнение «Петербургской газеты»:
«В Берлин к доктору Коху отправляется из Петербурга Нил Иванович Соколов узнать, „как, что и почему”? <...> Г. Сан-Галли поднял даже вопрос, не отправить ли еще одного доктора в Берлин». Его поддержал г. Семевский: «Вдвоем все-таки легче будет собрать материалы… Один не проникнет, так другой проникнет… <...> Гласный С.Н. Худеков посоветовал дать доктору Н.И. Соколову письменное уполномочие – тогда по крайней мере не будет сомнений насчет „проникновения”»[2].
|
|
|
