Шеллинг и откровение. Ф. Энгельс

ШЕЛЛИНГ И ОТКРОВЕНИЕ

который совершенно свободен и в бытии не перестает оставаться потенцией. Это начало не может действовать непосредственно, а может только осуществиться через вторую потенцию. Так как второе начало является опосредствованием между первым и третьим началом, то это третье начало полагается благодаря преодолению первого вторым. Это третье начало, оставшееся непреодоленным в бытии, является в качестве духа могущим быть бытием и завершающим бытие, так что его вступление в бытие дает завершенное бытие. Во владеющей собой способности, в духе, природа достигает своего завершения. Эта последняя способность может также отдаться новому, сознательно вызван­ному движению и построить себе, таким образом, над природой новый интеллектуальный мир. И эта возможность должна быть исчерпана наукой, которая, таким образом, становится фило­софией природы и философией духа.

Благодаря этому процессу исключается все, что не имманент­но мышлению, все, перешедшее в бытие, и остается потенция, которой не требуется больше переходить в бытие, так как бытие находится не вне ее, а ее возможность бытия и составляет ее бытие; существо, не подчиненное больше бытию, а являющееся бытием в своей истинности, — так называемое высшее существо. Таким образом, осуществляется высший закон мышления: по­тенция и акт совмещаются в одном существе, мышление остается теперь в самом себе и остается благодаря этому свободным мыш­лением, не подчиненным больше безудержному, необходимому движению. Здесь достигнуто то, что вначале было предметом же­лания; владеющее собой понятие (ибо понятие и потенция тож­дественны), которое, так как оно является единственным в своем роде, имеет особое название и, так как оно есть то, что было изна­чально желаемым, называется идеей. Ибо кто в мышлении не интересуется результатом, чья философия не сознает своей соб­ственной задачи, тот подобен тому художнику, который стал бы малевать наугад, совершенно не думая о том, что выйдет из его работы.

Вот в общих чертах то, что сообщил нам Шеллинг о содержа­нии своей негативной философии, и этот очерк вполне достато­чен, чтобы увидеть весь фантастичный и нелогичный характер его способа мышления. Он уже неспособен больше двигаться в сфере чистой мысли даже в течение короткого времени; каждую минуту ему перебегают дорогу самые фантастические, самые причудливые призраки, так что кони его философской колесницы от испуга становятся на дыбы, и он сам сворачивает с первона­чально намеченного направления, гоняясь за этими туманными призраками. Сразу бросается в глаза, что его три потенции, если

Ф. ЭНГЕЛЬС

их свести к их голому логическому содержанию, представляют собой не что иное, как три момента гегелевского хода развития путем отрицания, только оторванные друг от друга, зафиксиро­ванные в их оторванности и подогнанные к целям «сознающей свои задачи философии». Печально видеть, как Шеллинг низ­водит мысль из ее возвышенного, чистого эфира в область чувст­венных представлений, как он срывает с ее головы корону из чистого золота и, нарядив ее в корону из золотой бумаги, за­ставляет ее, пьяную от тумана и испарений необычной романти­ческой атмосферы, бродить пошатывающейся походкой на потеху уличных мальчишек. Эти так называемые потенции не яв­ляются вовсе мыслями, это — расплывчатые фантастические образы, в которых сквозь таинственно окутывающее их облачное покрывало уже ясно вырисовываются очертания трех божествен­ных ипостасей. Мало того, они обладают уже известным самосоз­нанием: одна «тяготеет» к бытию, вторая — к небытию, третья «свободно витает» между обеими. Они «уступают друг другу место», у них разные «места», они «вытесняют» друг друга, они «противостоят» друг другу, они ведут борьбу между собой, они «стараются отрицать друг друга», они «действуют», они «стремят­ся» и т. д. Это странное превращение мысли в чувственное пред­ставление вытекает опять-таки из ошибочного понимания ге­гелевской логики. Ту могучую диалектику, ту внутреннюю движущую силу, которая, точно чувствуя моральную ответствен­ность за несовершенство и односторонность отдельных предикатов идеи, неустанно толкает их к новому развитию и возрождению до тех пор, пока они в качестве абсолютной идеи не воскрес­нут в последний раз из могилы отрицания в нетленной незапят­нанной красоте, — эту могучую диалектику Шеллинг смог понять только как самосознание отдельных категорий, между тем как она представляет собой самосознание всеобщего, мыш­ления, идеи. Язык пафоса он хочет возвысить до абсолютно-науч­ного, не показав нам предварительно чистой мыслив единствен­но подходящей для нее форме изложения. G другой стороны, он так же мало способен постигнуть идею бытия в ее совершенной абстракции, доказательством чему может служить тот факт, что он определения «бытие» и «сущее» постоянно употребляет как равнозначащие. Бытие он может мыслить только как мате­рию, как hyle, как беспорядочный хаос. К тому же мы имеем теперь уже несколько таких материй — «беспредельное бытие», «оформленное бытие», «чистое бытие», «логическое бытие», «дей­ствительное бытие», «невозмутимое бытие», а позже мы еще сверх того получим «предвечное бытие» и «противоречивое бытие». За­бавно видеть, как эти различные виды бытия сталкиваются в