Ф. Энгельс. Шеллинг и откровение

Ф. ЭНГЕЛЬС

в котором находился Христос в язычестве, как сказано в пи­сании; благодаря смерти он был избавлен от суда и страха (т. е. от напряжения). Это — та великая тайна, которая и по сие время еще рассматривается иудеями (моралистами) как соблазн, а язычниками (чистыми рационалистами) как глупость.

Воскресение Христа искони рассматривалось как гарантия личного бессмертия. Об этом учении, оставляя в стороне вопрос о воскресении Христа, надо заметить следующее. В земной жизни природа господствует над духом. И это вместе с тем пред­полагает другую жизнь, в которой это отношение компенси­руется господством духа над природой, и предполагает также третью, последнюю жизнь, в которой оба момента примирены и находятся в гармонии. Философия до сих пор не имела ника­кой утешительной цели для бессмертия. Здесь, в христианстве, она дана.

Само воскресение Христа является доказательством неот­меняемости его вочеловечения. В нем человеческое бытие снова принято богом. Не отдельное деяние человека было неугодно богу, а все то состояние, в котором он находился, следовательно, бог был недоволен и каждым отдельным человеком еще до того, как он согрешил. Поэтому никакая человеческая воля, никакое деяние не могло быть действительно благим, прежде чем про­изошло примирение с отцом. Благодаря воскресению Христа это состояние признано богом, миру возвращена радость. Оп­равдание совершилось, таким образом, только благодаря вос­кресению, так как Христос не растворился во вселенной, а как человек сидит одесную бога. Воскресение есть молния, сверк­нувшая из внутренней истории во внешнюю. Кто этот факт от­брасывает, у того остается лишь внешняя сторона без божест­венного содержания, без того трансцендентного, которое только и делает историю историей; он имеет перед собой только мате­риал для памяти и находится здесь в том же положении, в ка­ком находится людская масса по отношению к событиям дня, внутренние побудительные мотивы которых ей неизвестны. Кроме того, он еще попадает в ад, т. е. «момент умирания растягивается для него в вечность».

Наконец, приходит святой дух и разрешает все. Он может снизойти только после того, как произошло полное примире­ние с отцом, и его пришествие есть знак того, что примирение совершилось.

Тут Шеллинг развил свой взгляд на новейшую критику со времен Штрауса. Она якобы никогда не могла вызвать, его на полемику в какой бы то ни было форме; это он доказал уже тем, что с 1831 г. читал эти лекции, ничего не меняя и без всяких

ШЕЛЛИНГ И ОТКРОВЕНИЕ

прибавлений. Философию мифологии он относит к еще более отдаленному времени. Затем он стал говорить о «пошлом, чрез­вычайно филистерском уме» этих людей, об их «ученическом обращении с незаконченными положениями», о «бессилии их философии» и т. д. А против пиетизма и чисто субъективного христианства ему нечего сказать, только надо знать, что это не единственное и не высшее понимание христианства.

Следует ли мне еще излагать также сатанологию? Дьявол не есть личное существо, но и не безличное, он — потенция; злые ангелы являются потенциями, но такими, которые не дол­жны быть и которые появились только благодаря грехопа­дению человека; добрые ангелы — тоже потенции, но такие, которые должны быть и благодаря грехопадению человека не су­ществуют. ' Этого пока довольно.

Церковь и ее история развивается на основе поучений трех апостолов: Петра, Иакова (вместе с его преемником Павлом) и Иоанна. Неандер такого же мнения. Католическая церковь есть церковь Петра, консервативная, иудейски-формалисти­ческая; протестантская церковь есть церковь Павла; третья, которую нужно еще ждать и которая подготовлена, конечно, Шеллингом, есть церковь Иоанна, который совмещает просто­сердечие Петра и диалектическую остроту Павла. Петр яв­ляется представителем отца, Павел — сына, Иоанн — духа.

«Тем, кого бог любит, он поручает дело завершения. Если бы мне пришлось воздвигнуть церковь, я бы ее воздвиг святому Иоанну. Но когда-нибудь всем трем апостолам будет воздвигнута общая церковь, и эта церковь будет истинным христианским пантеоном».

Вот главное содержание лекций Шеллинга, поскольку его можно было установить путем сличения трех тетрадей^16S. Я могу считать, что отнесся к своей задаче с величайшей добро­совестностью и беспристрастием. Перед нами ведь вся догматика: триединство, творение из ничего, грехопадение, наследствен­ный грех и бессилие к добру, искупительная смерть Христа, воскресение Христа, сошествие духа, община святых, воскре­сение из мертвых и вечная жизнь. Шеллинг, таким образом, сам опять снимает то разграничение между фактом и догмой, которое он установил. Но присмотримся ближе к делу, — сов­падает ли в таком случае это христианство с традиционным? Всякий, кто без предвзятого мнения подойдет к вопросу, дол­жен будет сказать: да и нет. Несовместимость философии и христианства дошла до того, что сам Шеллинг впадает в еще худшее противоречие, чем Гегель. У этого последнего все же была философия, хотя при этом и получилось только мнимое