Возникновение развитых политических систем

 

Биополитики пытаются проложить концептуальные мосты между социальной организацией приматов (особенно гоминоидов), «протополитическими структурами» первобытных людей и более развитыми политическими системами – вплоть до современности. Более того, на базе исследования древних форм социальной и (прото)политической жизни они пытаются подойти к усовершенствованию сегодняшних политических систем, создавая социальные технологии на базе эволюционно консервативных тенденций человеческого социального поведения (об этом – подробнее в главе четвертой). Биополитики склоняются к убеждению, что биосоциальные и экологические факторы, детально исследованные на уровне наших ближайших эволюционных родичей, продолжали действовать и на этапе становления развитого человеческого социума с его четко структурированными политическими системами. Перечислим важнейшие из этих факторов (Бутовская, 1999; Бутовская, Файнберг, 1993; Дерягина, Бутовская, 2004, de Waal, 1996):

· «Сигнальная преемственность», возрастающая роль информации, передаваемой негенетическим путём (посредством обучения, подражания, приобретения социального опыта).

· Возрастающая интеграция групп, «развитие механизмов контроля за внутригрупповой стабильностью» (Дерягина, Бутовская, 2004), чему способствует снижение агрессии между членами группы с помощью ритуалов примирения.

· Роль фактора индивидуальности. Уже на ранних стадиях социогенеза, как указывали М.Л. Бутовская и Л.А. Файнберг (1993), индивид мог преимущественно следовать одной из двух стратегий: мог совершенствовать индивидуальное мастерство в каком-либо деле, а мог в большей степени стремиться к налаживанию коллективных отношений, к участию в коллективной деятельности. На более поздних стадиях развития социума «индивидуалисты» стремились к социальному престижу, вступали в конкуренцию за социальный ранг, словом, усиливали собой иерархический элемент в социальной организации. Напротив, «коллективисты» подчиняли себя коллективной деятельности и стимулировали неиерархические, горизонтальные отношения в социуме. Фактор индивидуальности имеет ещё один важный аспект: по мере прогрессивного развития нервной системы, памяти, способности индивидуально узнавать других представителей своего вида и запечатлевать всю историю контактов с ними все более индивидуализированными становятся взаимоотношения между особями. «Есть все основания предполагать, что значение индивидуальной привязанности и дружелюбных альянсов возрастало в ходе гоминидной эволюции. Этому способствовало удлинение сроков созревания и связанный с данным процессом рост общих размеров мозга» (Бутовская, Файнберг, 1993. С.207).

· Кооперация, взаимопомощь, альтруизм (самопожертвование). По крайней мере два варианта альтруистического поведения -- родственный (жертва ради генетических родичей, Hamilton, 1964/1996) и взаимный (реципрокный) альтруизм (жертва в расчете на жертву со стороны того, кому оказана поддержка, Trivers, 1971/1996), поименованные в разделе 1.2.3. главы первой, достаточно широко распространены у приматов. Кооперация и альтруизм в разных его формах, несомненно, способствовали развитию социальности не только у обезьян, но и на всех этапах формирования человеческого социума. В частности, хорошо известно, в какой степени была выражена избирательная поддержка родственниками друг друга – не только в первобытном обществе (где, подобно группам многих видов обезьян, частым явлением была матрилинейность – отсчёт родства по материнской линии), но и в цивилизованном социуме (всякого рода кумовство, непотизм и др.). Поддержка родственников и «тех, кто поможет тебе» имеет своего рода негативный вариант – она часто дополняется системой наказания тех «эгоистов», кто не помогает другим, не проявляет родственного или взаимного альтруизма.

«Сигнальная преемственность» – негенетическое распространение информации в группах – ложится в основу зарождающихся культурных традиций. Происходит групповой отбор не генов, а культургенов (мемов, см. выше 2.2.1), идёт культурная эволюция. Разные группы имеют разные культурные традиции и артефакты (разные системы верований, методы врачевания, способы и средства ведения войны и др.). Отбираются наиболее успешные мемы, и имеющие эти успешные мемы группы процветают. Крупные социальные образованя не могут довольствоваться вождями, шаманами и имеющими высший авторитет всеобщими собраниями рода (фратрии, племени и др.) – они создают всё более сложные системы. управления, в конце концов заслуживающие названия развитых политических систем. Итак, эгалитаризм сменяется иерархией...

Эволюция жизни в целом проходила этапы кризисов и катастроф (начиная с катастрофического накопления кислорода в протерозое), и считается вероятным, что переход от первобытной вольницы к более жёстким формам социальной жизни был ответом человеческого социума на надвигавшийся кризис. Совершенствование методов охоты и особенно рост населения планеты привел к тому, что объекты охоты, особенно крупные животные были в существенной мере истреблены на охотничьих угодьях, задача коллективного выживания людей диктовала необходимость перехода к оседлости и земледелию (первоначально примитивной хортикультуре). На последствия деятельности человека накладывались климатические изменения, имевшие пагубные последствия для крупных животных (мамонтов, шерстистых носорогов) – важных источников питания для охотников-собирателей. Культурные инновации (например, способы обработки земли, возделывания растений, разведения скота и др.), возможные лишь при подходящих экологических условиях (соответствующий климат, наличие дикорастущих предков подходящих для сельского хозяйства сортов растений и др.) позволяют осуществить постепенную замену присваивающего хозяйства (охота и собирательство) на производящее (в первую очередь земледелие).

Этот переход имел биополитический аспект, связанный с одомашниванием животных. «Биополитичность» этого процесса в том, что взаимное привыкание людей и животных друг к другу отчасти опиралась на известные этологам животных особые дружеские и игровые отношения между детенышами разных биологических видов, даже если взрослые представители этих видов враждуют между собой. В данном случае речь шла о взаимном тяготении маленьких детей и детенышей одомашниваемых видов животных (шенков, телят, ягнят и др.), что, конечно, облегчало сам процесс одомашнивания.

Экологические факторы, создающие или, наоборот, ликвидирующие «вакансии» для формирования политических систем (как в истории жизни они создавали «вакансии» для новых форм живого, см. 3.1—3.3), и в дальнейшем в существенной мере влияли на судьбу уже сложившихся систем. Серьезные изменения климата, по имеющимся данным, вероятно, повлекли за собой упадок Аккадской империи в Месопотамии (приблизительно 2200 лет до н.э., Corning, 2003a).

Происходящие на этапе вызревания политических систем перемены трактуют как пример коэволюции биологически-детерминированных характеристик человека и культуры (как генно-культурную коэволюцию). Хотя мы рассмотрели генно-культурную коэволюцию в общей форме в разделе 2.2. главы второй, здесь мы добавим к сказанному выше конкретную идею о «перенаправлении» под влиянием культуры эволюционно-древних форм поведения, связанных с родственным альтруизмом, взаимным альтруизмом и наказанием «эгоистов». В литературе по политической антропологии и этнографии рассматриваются не менее четырех сценариев перехода эгалитарного первобытного строя в иерархический, и три из них соответствуют перенаправлению и гипертрофии одной из трех выделенных шрифтом форм поведения.

1. Формирование родо-племенной верхушки (аристократии). Родственный альтруизм, избирательная поддержка своих кровных родственников перенаправляется под воздействием культурных факторов на тех, кто не состоит в кровном родстве. В пределах каждой семьи, при всем эгалитаризме некоторых из первобытных обществ, было принято оказывать знаки уважения старшим. По мере увеличения производительности труда, усиления контактов между ранее разобщенными первобытными группами, а тем более после смены охоты и собирательства на земледелие необходимость кооперации больших масс работников, четкой календарной организации работ и распределения излишков обусловила практику так называемого символического родства. Представители нескольких родов (общин) «породнялись» – договаривались о почитании общего символического предка, что облегчало торговое, трудовое, ритуальное взаимодействие этих общностей и, возможно, их последующее объединение. На этом этапе и старшинство становилось символическим. Понятие «старший» (отец, старший брат) означало более не возраст и роль в семье, а статус в формирующейся иерархии власти. Лидер, например, целого племени, который на этапе собственно первобытного строя имел столь же ограниченный авторитет, сколь рыхлой была племенная структура (надродового уровня), теперь приобретал реальную власть – контроль за распределением ресурсов, право на руководство общественными работами, на объявление войны соседям и заключение мира с ниими и т.д.

2. Накопление богатства в немногих руках (формирование плутократии). Отношения на принципах взаимности (реципрокности, обмена предметами и услугами) весьма характерны уже для шимпанзе. По мере развития первобытного строя подобные отношения приобретают характер «престижной экономики» -- обмена ценными дарами-символами между индивидами и целыми группами (родами, племенами). Престижная экономика стимулирует внутри- и межгрупповую взаимопомощь и в то же время ведет к имущественному расслоению общества – определенная часть общинников сосредоточивает в своих руках значительные богатства, передает их по наследству и переходит к закабалению сородичей (соплеменников). Впоследствие такие богачи претендуют на политическую власть, как и родовая верхушка.

3. Войны и завоевания (формирование военной верхушки). Не только эволюционно-древние родственные отношения и отношения реципрокности претерпевают трансформацию под влиянием культурных, символических, факторов. Карательные санкции против нарушивших социальные нормы, известные уже у обезьян под названием «моралистическая (дисциплинарная) агрессия» (de Waal, 1996), которые осуществлялись всеми общинниками на этапе первобытного строя, становились уделом определенных специалистов. В связи с «символическим родством», консолидировавшим целую общность, карательные санкции в основном перенаправлялись на соседние общности. Воины приобретали положение привилегированной касты, а их вожди обогащались в результате завоеваний и приобретали политическую власть в формирующейся предгосударствнной (вождество) и далее государственной системе. Именно такой путь прошли древние германцы от первобытного строя к сформировавшимся на базе военных иерархй варварским королевствам Раннего Средневековья. Другой яркий пример представляет формирование единого централизованного государства в Южной Африке в XIX веке на базе многочисленных скотоводческих и хортикультурных племен с первобытной организацией. В 1816 г. 29-летний вождь Шака возглавил клан зулу (см. Corning, 2003a). Он создал регулярную дисциплинированную армию, вооруженную копьями и щитами, и в короткое время завоевал огромную территорию (около 20 тыс. км²). В политологической литературе данный путь формирования развитых политических систем соответствует «теории завоева­ний» Р. Карнейро. Он представлял формирование государства как процесс конкурентной борьбы между общинами или деревнями с последовательным включением более слабых конкурентов в состав более сильных. Таким образом, война выступает в этом случае как «перводвигатель» процесса разложения первобытного строя и формирования государственности. П. Майер связывал ранние стадии политической эволюции с “инструментализацией войны”– переходом от “эндемических” конфликтов первобытных групп, вовлекавших часто все мужское население к боевым действиям специализированных групп (и далее каст) воинов.

4. Формирование монополии на сакральные знания. Выше мы отмечали, что в первобытном обществе шаман не имел существенной власти и часто делился своими сакральными знаниями с сородичами в ходе обрядов инициации. В процессе смены первобытного строя более развитой политической организацией функция носителей сакральных знаний может монополизоваться определенной жреческой кастой, которая тем самым приобретает определенный властный ресурс и может претендовать и на политическое господство (подобные процессы наблюдались в обществах австралийских аборигенов, Артемьева, 2002). Лидер начинает соединять в себе светскую и церковную власть, выступает как посредник между населением и верховными религиозными сущностями. Формирующаяся политическая система в этом случае приобретает характер теократии (от греч. Qeός – Бог, krάtoς – власть).

Обрисованные пути формирования развитых политических систем не исключают один другого и могут реализоваться в комплексе (скажем, родовой старейшина может одновременно являтся богачом, военачальником и обладателем сакральных знаний). Роджер Мастерс (Masters, 1989, 1991, 1993b) подчёркивал, что только сочетание (а) внешней угрозы и конкуренции и (б) экономической и социальной кооперации, обеспечиваемой правовыми нормами, способно перевесить отрицательные последствия объединения людей в крупные политические структуры, вплоть до государств. Эти отрицательные последствия связаны с тем, что в любой развитой политической системы люди несут бремя налогов и принуждаются к разным другим формам неизбирательной помощи незнакомым членам социума, анонимной (без персонального знакомства людей) системе в целом. Речь здесь идет о так называемом “косвенном взаимном альтруизме” – форме взаимопомощи, польза от которой каждому данному члену социума, жертвующему деньги (налогоплатильщику) и даже жизнь (солдату), проявляется далеко не сразу и является весьма условной (см. подробнее о “взаимном альтруизме” ниже, в главе четвертой).

Для создания политических систем на предгосударственном (“вождество”, chiefdom) и раннегосударственном этапах, кроме объективно действующих факторов, необходим также исключительно талантливый политический лидер. Ф. Уиллхойт и К. Барнер-Барри оттеняют важность особых качеств лидеров, которые позволяют им стать вождями и далее главами государств. В список лидерских качеств входят интеллект, умение налаживать отношения между людьми, способность к решению проблем, а также богатый опыт в делах, важных для всей группы, щедрость, красноречие, военное искусство, культовые знания.

Ричард Александер (Alexander, 1979) создал “биокультурную” концепцию, также постулирующую два фактора формирования государств: 1) агрессия между группами и 2) необходимость поддержания “баланса сил между ними”, что и толкает группы и племена в объятия единой крупной политической структуры. И. Уиллхойт в рамках своей “единой биокультурной эволюционной теории” рассматривает ранние государства в духе коллективного отбора как “адаптивную реакцию” к условиям социальной жизни с тремя функциями: улаживание конфликтов, координация общественных работ и защита от внешних агрессоров, сочетая, подобно Мастерсу, обе указанные выше теории формирования государственности (Willhoite, 1980 и др. работы).

Независимо от пути перехода к развитым политическим системам, важно подчеркнуть, что набирающая силу политическая иерархия продолжает противоборствовать с унаследованной от первобытного общества эгалитарной, коллективистской стихией. У многих племен, застигнутых этнографами в период разложения первобытного строя, все еще сохраняется коллективная собственность на землю, которая с трудом преодолевается новым строем, утверждающим частную собственность. Возможна, например, промежуточная ситуация, при которой сельскохозяйственный двор считается частной собственностью, а остальная земля – всё ещё общественной. В истории России коллективная собственность на Землю, как известно, сохранялась до XIX века в виде общинной собственности, и революционеры-демократы той эпохи считали ее зародышем грядущего эгалитарного строя.

Интересно в этом плане также сравнение папуасов Новой Гвинеи с более иерархичными по организации общества индейцами кубео в Южной Америке. «У папуасов голодный мог самовольно взять несколько клубней ямса с огорода близкого родственника, известив о своей готовности отплатить тем же, … у кубео Южной Америки это считалось кражой и каралось» (Алексеев, Першиц, 1990. С.227).

При «военном» пути формирования развитых политических систем вначале наблюдается этап «военной демократии», где решающее слово принадлежит первобытному институту – всеобщему собранию воинов, и лишь впоследствие она сменяется «военной иерархией» -- властью военачальников, далее становящихся монархами. По-видимому, примерно такие этапы проходило становление государственности у ряда германских племён, сформировавших феодальные королевства в Раннем Средневековье.

Социальная система с сильным вождем (так называемый вождизм) первоначально сохраняет сегментарный характер, присущий первобытному обществу, ибо по-прежнему включает в себя автономные единицы типа деревень. Однако радикальное отличие вождизма от первобытного строя состоит в постоянном, узаконенном статусе лидера, получающего значительную власть и целый ряд привилегий. «… Эфемерный лидер, характерный для <первобытных> племён, имеет функции и атрибуты, вытекающие из его собственных способностей, «должность» же <вождя> -- это позиция в социально-политической структуре, имеющая постоянно принадлежащие ей функции и признанные атрибуты вне зависимости от того, кто её занимает» (Берент, 2002. С.203—204).

По мере укрепления власти вождя, захвата соседних территорий и общин происходит формирование более крупных предгосударственных (потестарных) структур с властью вождей и далее первичных городов-государств, возникавших в IV—III тысячелетии до н.э. в Месопотамии, Центральной Америке, на территории современного Перу. Эти города-государства отличались чётким имущественным и профессиональным расслоением населения и разделением труда (были кварталы горшечников, медников и др.), были окружены деревнями со свободными земледельцами и имели три характерных политических центра – дворец (жилище монарха), святилище и городское собрание. Таким образом, города-государства воплощали и иерархический, и неиерархический элементы социальной жизни. Однако иерархия все в большей мере преобладает над эгалитаризмом (см. рис. 9), особенно если город-государство сменяется деспотически управляемой империей в результате покорения соседних городов-государств («азиатский» путь формирования государства, характерный, кроме Передней Азии, для стран Африки, Америки, Океании).

Формирование развитых политических систем – вплоть до образования государств – можно рассматривать как коллективную адаптацию, обеспечивавшую выживание человечества в условиях экологического кризиса неолита. Эта адаптация базируется на «синергии» (в терминах Корнинга) – на объединении – самосборке -- ранее самостоятельных «сегментарных единиц» первобытного общества в новую целостную, организмоподобную систему – государство. Аналогия государства и организма, вдохновлявшая политических мыслителей от Платона до Дюркгейма и М. Робертса – автора первой в истории книги под названием «Биополитика» (Roberts, 1938), тем не менее более однобока, нежели сравнение государства (политической системы) с биосоциальной системой как целостным структурированным коллективом особей одного вида. Точнее говоря, аналогия государство – организм работает в той мере, в какой организм может быть тоже рассмотрен как биосоциальная система – как «коллективная индивидуальность» клеток (ср. Панов, 2001).

Подчеркнем в этой связи, что «формирующийся ныне новый глобальный экологический кризис также требует ответной реакции человечества, в том числе новой перестройки социальной и хозяйственной организации жизни общества» (Венгеров, 2000. С.25).

В процессе формирования государственности сегментарное общество уступает место стратификационномy, напоминающему слоеный пирог, слои которого соответствуют сословиям, классам (материал в этом подразделе излагается с использованием работ Е.С. Панова). В государствах, особенно азиатских деспотиях, выделяется особый слой людей, профессионально занятый государственным управлением – так называемая первичная бюрократия (о бюрократии подробнее в главе четвертой). Наиболее законченное выражение стратификационное общество получает при азиатском пути формирования деспотических монархий, в кастовых социальных системах, слагающихся из эндогамных, т.е. формирующих семьи только внутри себя, слоев. Каждая каста выполняет специфические функции в общественном разделении труда. Так, в традиционном индийском обществе имелись четыре варны -- жрецы-брахманы, кшатрии (светская аристократия, военачальники), вайшьи (земледельцы, торговцы) и самая низшая варна – шудры (слуги, ремесленники). Каждая варна дробилась, в свою очередь, на несколько каст. Ниже шудры располагались не входящие в систему варн касты «неприкасаемых». Кастовые системы были освящены религиозными принципами. Допустима аналогия с биосоциальными системами общественных насекомых, включающими в типичном случае две касты – рабочие особи (в свою очередь подразделяемые на «профессии» – фуражиры, солдаты и др.) и репродуктивные (матки, царицы).

Отметим специфику так называемого античного пути развития социума. В некоторых городах-государствах Древней Греции сформировалось «относительно эгалитарное нестратифицированное общество, характеризующееся отсутствием аппарата принуждения» (Берент, 2002. С.223). Отсутствие жесткой политической иерархии с мощным аппаратом принуждения в руках у политической элиты и слабо выраженнное расслоение общества[32], например в античных Афинах, позволяет называть подобные города «безгосударственными полисами». Высказывается убеждение, что такие примеры говорят о возможности создания культурного общества без формирования государства с его характерными признаками – властной верхушки с аппаратом принуждения граждан и резкой социальной стратификации. Не преподают ли нам античные греческие полисы урок о возможности культурного социума без государственного насилия?

Этот же вопрос ставится ныне и в еще более общесистемной формулировке: является ли создание жестких иерархия, завершающееся формированием государств, основным путем развития человеческого социума? (см. Bondarenko, 2004). Мы уже кратко останавливались на гетерархии (отсутствие централизованной иерархии и четких отношений доминирования-подчинения, частая смена лидеров, высокая степень индивидуальной свободы и эгалитаризма), характерной, по имеющимся этнографическим данным, для многих первобытных обществ. Так, индейцы майя сопротивлялись введению централизованной администрации, предпочитая децентрализацию власти (Cook, 2004). От этого первобытного социального уклада – прямая дорога к социальным структурам с низкой степенью иерархичности, децентрализацией власти и преобладанием эгалитарных отношений между индивидами, существовавшим в различные периоды истории, в том числе и в современную эпоху.

Например, горизонтальные связи имели большое значение также в средневековых городских и сельских коммунах. До сих пор существуют коммуны (Gemeinden) в Швейцарии, которые представляют собой неиерархические сообщества горных долин. Такие коммуны формировались как добровольные объединения горожан или сельских жителей. Помимо кооперативной организации труда, для них были характерны коллективные спортивные состязания, праздники народного искусства, коллективный досуг. В настоящее время, Швейцария состоит из более чем 3000 коммун, что частично объясняется весьма неоднородными географическими условиями и разной языковой средой. Швейцарцы до сих пор отождествляют себя со своими коммунами, которые остаются ключевыми элементами политической и социальной жизни. На протяжении всей истории Швейцарии, коммуны обладали значительной политической властью. Несмотря на то, что коммуны объединялись в кантональные лиги, которые в свою очередь формировали федеральные структуры, последние традиционно представляли лишь формальное собрание посланников, не имеющее право принуждения по отношению к своим членам. Такая коммунальная политическая система способствовала развитию в Швейцарии “микрокапитализма”, децентрализованной сети малых предприятий, выполняющих высококвалифицированные работы (например, изготовление наручных часов). Сходные коммерческие структуры были созданы в населенной басками Северо-Западной Испании (Мондрагонская модель). Эти частично горизонтальные структуры, состоявшие из самоуправляемых предприятий, находящихся в рабочей собственности. Мондрагонская модель предусматривает преодоление барьеров между различными сферами профессиональной деятельности и комбинирование разных социальных ролей. Иерархия сильно ослаблена, разница в зарплате менеджера и рабочего невелика (соотношение не превышает 3:1), существует ротация всех управляющих звеньев. Практикуется прямая демократия в виде решений, принимаемых генеральной ассмаблеей, созывающей всех работников кооперативов сети Мондрагон.

Вернемся, однако, к стратифицированным иерархиям ранних государств. Индустриализация неизбежно заменяет стратификационные общества более сложными системами, допускающими социальную мобильность для индивидов и групп («общество равных возможностей»). Границы социальных слоев в нем становятся проницаемыми, и действуют силы, работающие в направлении восстановления эгалитарного общества (некоторый возврат к первобытным временам на новом этапе истории). Подвижное равновесие между силами стратификации (способствующими иерархии) и силами, стремящимися «уравнять ранги», определяет структуру современного общества как «социального конуса» (Сорокин, 1992). Однако отмеченная выше эволюционно-консервативная тенденция к передаче социального статуса по наследству дает себя знать и в современном обществе. Так, в современных США потомки часто сохраняют статус родителей, а пресловутая «социальная мобильность» как вверх, так и вниз – сравнительно редкое явление (Peterson, 1991b).

Биополитик П. Корнинг видит в возникновении сложных политических систем дальнейшую реализацию своего принципа “функциональной синергии” (“самосборки”). “Селективные преимущества», порождаемые синергетическими эффектами, являются глубинной причиной прогрессивного развития сложных иерархических структур, которыми являются государства” (Сorning, 1983). Считая ранее самостоятельных элементов с формированием все более сложных систем магистральным путём прогрессивной эволюции, Корнинг допускает, однако, и распад сложных систем, их упрощение и даже полную ликвидацию. В его терминологии этот противоположный самосборке процесс обозначается как деволюция (ранее А. Богданов обозначал явление распада систем как «дизъюнкция»). Как пример такой «деволюции» можно рассматривать вторичное упрощение политических систем и даже возврат от государственного к первобытному этапу, как это произошло в Греции на рубеже II—I тысячелетия до н.э. На политической арене объединение систем и их деволюция происходят параллельно[33] – на наших глазах распад Восточного блока, СССР, Югославии и Чехословакии сочетался с интеграцией государств Западной и Центральной Европы, а также в известной мере Восточной Азии («Тихоокеанская восьмёрка»). Перевес всё же имеет тенденция к интеграции («конъюнкция» по Богданову), и поэтому Корнинг допускает долю правды во взглядах тех философов и футурологов, которые прогнозировали объединение всех государственных систем в единую вселенскую суперсистему – политический глобальный «суперорганизм суперорганизмов[34]». Корнинг надеется, что «подобно Европейскому союзу, он создастся только в ходе постепенного, кооперативного процеса, в котором объединение суверенитетов на глобальном уровне будет рассматриваться как взаимовыгодный процесс, а не как установление режима, служащего лишь интересам одной из частей всемирного сообщества, а именно лишь богатым странам и многонациональным фирмам» (Корнинг, 2004. С.212).

По Э. Янчу (Jantsch, 1992), каждая фаза в эволюции политических систем представляет диссипативную структуру (см. конец главы второй), которая рано или поздно под воздействием «флуктуаций» (возмущений) уступает место иной диссипативной структуре. Революции и представляют собой скачкообразные переходы от одной диссипативной структуре к другой, причем они проходят через «точку бифуркации», в которой система имеет выбор между несколькими дальнейшими путями эволюции. Янч отдает дань К. Марксу как своего рода предтече синергетических подходов в политической истории, однако упрекает Маркса в том, что последний считал, что после революции и установления коммунистического строя динамика истории по сути исчерпывается – достигается «конечное состояние». Между тем с точки зрения динамики неравновесных, диссипативных, структур, конечное состояние в принципе невозможно – любая система изживает себя, становится «метастабильной», и. ей на смену приходит иная система, более стаблильная в новых условиях. Изжившая себя система, однако, некоторое время сопротивляется флуктуациям: так старая политическая система борется с назревающей революцией. В наше время слова Янча о «метастабильности» имеют еще одну актуальную интерпретацию – все человечество как единая система ныне поддерживает себя вопреки усиливающемуся экологическому кризису, который может привести к ниспровержению всей человеческой цивилизации и к исчезновению вида Homo sapiens -- точка зрения, близкая «экологическому пессимизму» биополитика Л. Колдуэлла (см. главу шестую).

Несмотря на многообразие высказанных точек зрения, биополитики сходятся в одном – развитие политических систем вплоть до возникновения государства было продолжением социальной эволюции в направлении усложнения коллективных структур, которая первоначально привела к возникновению первобытных социальных систем. Однако, уже начиная с первобытной стадии, процесс формирования государств уже нельзя объяснить только эволюционно-биологическими факторами. Роль социокультурных факторов возрастает до такой степени, что дальнейшее развитие социума и политических систем может идти вразрез с биологически-детерминированным уровнем человека. Политические системы начинают противоречить некоторым сторонам природы человека. Это и отражено в метафоре «социальная клетка», принадлежащей перу Марьянски. и Тэрнера (Maryanski, Turner, 1992).

Итак, в свете данных последних десятилетий представляется вероятным, что эволюция на уровне надорганизменных (биосоциальных) систем сыграла существенную роль на многих этапах формирования Homo sapiens. В свете имеющихся данных представляется вероятным, что первобытное общество носило в основном кооперативный, эгалитарный (весьма «демократический» по современным меркам) характер, причем лидеры во многих случаях было временными, частичными, ситуационными. Первобытные люди жили малыми группами, которые цементировались кровно-родственными связями и противопоставляли себя всем «чужакам». Однако уже на этапе первобытного социума формируются, также и крупные, пусть первоначально рыхлые, общности людей, спаянные в основном не биосоциальными, а культурными факторами (единые культурные нормы, традиции, язык, символы). Вознкновене развтых политических систем не устраняет влияние биосоциальных факторов человеческого поведения (в частности, родственного и реципрокного альтруизма), но перенаправляет их в интересах факторов культуры, действующих на групповом уровне. «Когда групповой отбор на уровне культуры начал создавать примитивные формы внутригрупповой кооперации и межгрупповой вражды, когнитивные способности человека и его эмоциональные реакции, предположительно кодируемые генами, переориентировались на адаптацию людей к жизни в кооперативных группах, определенных по культурному принципу» (Richerson, Boyd, 1998).

Системные закономерности, характеризующую биологическую эволюцию (см. 3.2), по-своему преломляются и в процессе эволюции политических систем:

· Получает дальнйшую реализацию принцип объдинения систем с формированим интегрированных систем более высокого порядка. Первобытные сегментарные структуры интегрируются в вождества, далее государства; продолжая эту интегративную тенденцию в будущее, можно предположить формирование глобальной вселенской политической системы, наподобие уже существующих многоцентровых надгосударственных структур (Совет Европы, «Тихоокеанская Восьмёрка, объединение России и Беларуси)

· Как и в мире живого, в мире политики одни и те же ли по крайней мере аналогичные структуры паралельно возникают в разных эволюционных линиях; таково, например, паралельное возникновение деспотических империй «азиатского типа», кроме самой Азии, также в Африке и Америке (правда, в социуме существует постоянная коммуникация, взаимовлияние, и потому часто затруднительно сказать, возникли ли одни и те же политические формы в результате независимой паралельной эволюции или же в результате имитации)

· Экологические условия, включая природное и социальное окружение, создают или уничтожают те или иные «экологические ниши», что способствует расцвету или упадку («деволюции») тех или иных политических систем

· В истории человечества периоды плавного, постепенного развития политических систем (когда новые элементы наслаиваются на более старые) перемежаются периодами локальных или глобальных катастроф, после которых развитие начинается практически «с нуля» (Россия в ХХ веке пережила не менее двух таких катастроф).

 

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: