Денежное обращение в Киргизии с середины XIX в. до октября 1917 г.

Денежное обращение Кыргызстана в середине ХIХ вв. оставалась слаборазвитым. Своей денежной единицы кыргызы не имели и с соседними странами вели в основном натуральный меновой торг. В качестве всеобщего эквивалента при обменных операциях чаще всего была овца, изредка использовались низкопробные монеты позднеджанидской чеканки, бухарские, кокандские и китайские монеты. В записках, отчетах и дневниках русских путешественников можно почерпнуть отдельные сведения о денежном обращении Киргизии накануне и в период присоединения Средней Азии к России.

В мемуарах П. П. Семенова-Тян-Шанского (1827–1914), первым открывшего для научного мира горную страну Тянь-Шань, сообщается о взаиморасчетах между кыргызскими племенами, которые он наблюдал во время экспедиции в районе реки Сары-Джаз в 1857 г., когда при примирении племен сводились счеты в том, кто перед кем останется в долгу. Основой таких счетов, по кыргызскому обычному праву, являлись прежде всего подсчеты потерь каждой стороны в баранах, крупном рогатом скоте, лошадях, верблюдах, и только после этого в людях — «черной» и «белой» кости. Все эти потери переводятся на число баранов, служивших в то время своеобразной денежной единицей при самых разных расчетах. Но не только бараны и скот были в ту пору эквивалентами стоимости товаров и услуг. В этой же работе П. П. Семенова-Тян-Шанского мы находим очень интересное упоминание. Восхищаясь величием памятника над могилой богинского батыра по имени Ногай на водоразделе рек Джаргалана и Тюпа, русский путешественник отметил: «памятник этот, работы лучших кашгарских мастеров, обошелся семейству Ногая довольно дорого: оно заплатило за него две ямбы серебром, двух верблюдов, пять коней и триста баранов». Следовательно, при крупных расчетах в Киргизии XIX в. использовались и серебряные слитки — ямбы (в кыргызском произношении джамбы).

Несмотря на очевидную популярность использования серебряных слитков в сфере денежного обращения и приграничной торговли с Китаем, сведения об этом довольно скупо отражены в нумизматической литературе, в том числе и в самом Китае. Ямбы имели достаточно широкое распространение на территории Кыргызстана. Они отмечены в кладах и до сих пор хранятся в некоторых семьях как объект тезаврации или символ богатства и благополучия. Форма слитков — самая разнообразная, но чаще всего встречаются овальные «корытообразные» слитки, концы которых приподняты вверх, что придает им отдаленное сходство с копытом. Существует даже легенда, что джамбы отливались прямо в след, оставленные в земле копытом животного, поэтому в Киргизии такие слитки, в зависимости от веса, получили названия тай туяк «конское копыто» и кой туяк «баранье копыто». Устные кыргызские предания сохранили немало упоминаний о денежных слитках: например, в эпосе «Манас», в эпизоде «Тризна по хану Кокетею» описывается состязание в стрельбе из лука с целью сбить подвешенный на высоком шесте серебряный джамбы.

В русской и европейской литературе также встречается несколько вариантов названий этих слитков. Русское название ямб (старинный вариант — ямба), как и кыргызское джамбы, происходит от китайского юань бао и переводится как «источник богатства». Другой вариант перевода этого термина трактуется как «монета [династии] Юань» (1279–1368), поскольку именно тогда серебряные слитки ладьеобразной формы получили широкое распространение.

В XIX в. ямбы выпускались частными предприятиями (банками, лавками, мастерскими или купеческими гильдиями) и имели различный вес — от ½ до 50 лян, т. е. примерно от 17–19 до 1790–1880 граммов. Информация о месте, времени и названии учреждения, изготовившего слиток, оттискивалась на его верхней плоскости одним или несколькими штемпелями. Иногда вся легенда, нанесенная таким штемпелем, состоит из одного иероглифа. Высокое качества серебра в слитках — от 970 до практически 999 пробы — и отсутствие подделок ямбового серебра привлекали северных и западных соседей Китая. Хотя официально вывоз слитков из страны был запрещен, «торговцы наши провозили его скрытно». Караван, с которым вернулся из Кашгара Ч. Ч. Валиханов, вывез оттуда 27 ямбов. Косвенным свидетельством о хождении ямбов за пределами Поднебесной могут быть воспоминания П. К. Козлова об организации пятой, роковой для Н. М. Пржевальского экспедиции в центр Азии. «Во время продолжительной остановки в Пишпеке в начале октября 1888 г. Николай Михайлович выезжал в Верный (Алматы) за получением купленного там китайского серебра на расходы в предстоящим путешествии». В данном случае речь может идти только о ямбах, поскольку серебряные монеты в северо-западном Китае появились не раньше 1891 г., а в центральных провинциях еще позднее.

Более полную информацию о ямбах и денежном обращении в Восточном Туркестане, Коканде, Бухаре и среди кыргызских племен Дикокаменной орды можно почерпнуть в трудах выдающегося казахского ученого Чокана Валиханова (1835–1865), который отмечает, что кыргызы имели торговые связи со всеми своими соседями — Кашгарией, Кокандом, Китаем и Россией, однако сами ничего за пределы своей страны не вывозили: торговые отношения ограничивались обменом баранов на товары, завозимые в кыргызские кочевья иностранными купцами. Так, один караван кашгарцев, пришедший одновременно с Ч. Ч. Валихановым, наторговал у кыргызов до 60 тысяч баранов. За услуги, оказанные караванам, кыргызы принимали плату русскими деньгами: проводник, обещавший проводить караван с верховьев Нарына до Иссык-Куля, «стал страшно важничать и сторговались за 120 рублей».

Восточный Туркестан, будучи китайской провинцией (Синьцзян), имел свою монету по образцу китайских «чохов» или цяней, которые среди местных жителей назывались пул. Туркестанские пулы отливались из красной меди круглой формы с квадратным отверстием в центре. На аверсе монет помещалась легенда из 4 иероглифов, означающих девиз правления, а на реверсе — обозначение монетного двора на маньчжурском языке и номинал монеты по-китайски. В отчете Ч. Ч. Валиханова «О торговле в Кульдже и Чугучаке», относящемся к середине ХIХ века, приводятся курсы для пересчета различных денежных эквивалентов — медных монет, разнообразных по весу серебряных слитков-ямбов, кокандских и бухарских золотых монет и баранов-двухлеток. Бараны почитались самой неудобной «валютой»: так, в 1856 г. остались непроданными более 40 тысяч баранов, хотя цена на двухлеток была баснословно дешева: от 40 до 50 копеек серебром. Особенно высоко ценились ямбы. Собственно ямбом тогда назывался самый большой слиток весом 50 китайских лянов (около 1850 г или чуть больше), который принимается в торговле за 120 рублей серебром. Несложно подсчитать: если российский рубль во времена Ч. Ч. Валиханова содержал 18 г чистого серебра, то по соотношению серебра в ямбе и рубле получается, что ямб должен стоить только 104 рублей, а если и больше, то совсем ненамного. Столь значительная разница курсов оценки китайского и российского серебра вызывает сомнения в достоверности сведений Ч. Ч. Валиханова как очевидца. C другой стороны, доверие к собственным слиткам и их популярность в среде местных купцов вполне могли поддерживать их завышенный курс по отношению к непривычной в этих местах российской валюте.

Некоторые существенные дополнения о торговле кыргызских племен с Китаем отмечены в трудах и отчетах зоолога и неутомимого исследователя Средней Азии Н. А. Северцева (1827–1885). В его сообщениях отмечается, что, кроме скота, «киргизы продавали в Кашгарию кошмы, кожи, меха и молодые маральи рога», за что «кашгарцы платили бязью, халатами, посудой, чаем и отчасти серебром » (выделено нами. — А. К. ).

Сведения российских путешественников о состоянии денежного обращения в соседнем Китае представляют интерес в связи с находками на территории Кыргызстана нескольких кладов китайских монет и клада ямбов, изучение которых позволит определить их роль в торговых связях кыргызских племен середины XIX в.

В начале 1980-х годов на границе с Китаем, в Аксайской долине (Нарынская обл. ), в скальной расщелине на глубине до 1 м местным чабаном был найден крупный клад китайских монет весом несколько килограммов, спрятанных в полотняном мешочке — курджуме. Предприимчивый чабан начал продавать монеты односельчанам в качестве чудодейственных амулетов. Кладом заинтересовалось областное управление КГБ, поскольку в то время отношения с великим соседом были еще напряженными и клад мог послужить лишним поводом для территориальных притязаний Китая. В справке Комитета Государственной безопасности сообщалось, что в расщелине обнаружено 985 монет, еще 456 собраны с помощью миноискателя на прилегающем участке. Кроме того, 2006 монет из того же клада были обнаружены и изъяты у населения в процессуальном порядке. Открытую публикацию сведений о находке китайских монет тогда сочли преждевременной, и клад был передан в закрытый фонд Государственного исторического музея Киргизской ССР.

Клад содержит 3447 бронзовых монет размером от 16 до 26 мм, самая ранняя из которых изготовлена в начале правления династии Тан (618–907), а самая поздняя — 10 цяней провинции Синьцзян (1851–1861). Таким образом, клад иллюстрирует более чем 1200-летний период денежного обращения Китая, и в то же время представляет интерес как свидетельство торговых отношений в приграничном Кыргызстане в середине XIX в. Монеты интересующего нас периода династии Цин представлены следующими типами: Цяньлун тунбао (1736–1795) — 2832 экз., Цзяцин тунбао (1796–1820) — 155 экз., Даогуан тунбао (1821–1850) — 16 экз., Сяньфэн тунбао (1851–1861) — 2 экз. Формирование клада, вероятнее всего, произошло в первой половине XIX в. — если судить по монетным дворам, в центральной части Китая. Монет приграничной провинции Синьцзян в кладе всего несколько штук, включая самую позднюю. Не вполне ясна причина малочисленности в составе клада монет периода Даогуан. По логике денежного обращения, преобладающими по количеству должны быть монеты, время выпуска которых ближе к моменту захоронения клада: если цяней с девизом правления Сяньфэн мало потому, что они могли относиться к самому последнему этапу формирования клада, то предыдущая по времени группа должна быть представлена в нем гораздо более полно. Не исключено, впрочем, что самые поздние монеты имеют иное происхождение, а в клад были добавлены случайно, по факту изъятия их у населения, и тогда временем его сложения следует считать начало 1820-х гг.

В 2003 году в антикварный магазин Бишкека был доставлен клад из 6 серебряных ямбов, найденных в Оше. Клад содержал два слитка весом по 1875 г, три слитка весом по 373 г и один весом 186, 3 г. Слитки разошлись по частным коллекциям, но некоторые из них удалось сфотографировать и определить время и место их изготовления. Несколько ямбов различного веса хранятся в Государственном историческом музее и нумизматическом музее Национального банка Кыргызстана.

Таким образом, на основании и нумизматических находок и кладов с учетом сведений русских путешественников можно сделать следующие выводы. Денежное обращение Кыргызстана в середине ХIХ вв. оставалось слаборазвитым. Наличие в сфере денежного обращения самых разных средств — от чужестранных монет и слитков до овец в качестве всеобщего эквивалента — создавало значительные неудобства при торговых расчетах и предоставляло широкое поле для злоупотреблений при определении обменных курсов.

Начало торговых связей с Россией и постепенное утверждение полномасштабных денежных отношений в хозяйственной жизни кыргызского народа можно проследить по собранным на территории Кыргызстана монетным кладам и случайным находкам российских монет. Небольшие клады с рублями и копейками конца XIX — начала ХХ вв. в Кыргызстане находят часто, но, к сожалению, такие находки практически не фиксируются. В поле зрения историков попадают лишь крупные клады, как, к примеру, обнаруженный при строительстве бани жителем с. Чалдывар килограммовый клад, в основном состоявший из серебряных монет номиналом 5, 10, 15 и 20 копеек с датами выпуска 1869–1916 гг. В кладе находились также несколько полтинников и рублей Николая II.

В Историческом музее хранятся два клада российских монет. Один из них, состоявший из 200 медных монет, был найден в 1958 г. в город Фрунзе по ул. Киргизской, 41, в железном ящике на глубине 70 см. Как установлено по найденному вместе с кладом столовому серебру, он принадлежал приставу Грибановскому.

Второй клад, содержавший 60 рублевиков Николая II (даты выпуска 1896–1899 гг. ) и около 350 разменных серебряных монет, также обнаруженный в г. Фрунзе, при разборке дома на пересечении улиц Гоголя и Токтогула, хранится в музее с сентября 1983 г.

В декабре 2003 года в Бишкек из пункта скупки цветных металлов в Баткене был доставлен клад из 650 медных монет. Самыми ранними по времени выпуска в нем были российские 1 и 2 копейки 1866 г., самыми поздними — группа советских монет в 1, 2, 3 и 5 копеек 1924 г., большинство из которых имели штемпельный блеск, т. е. практически не участвовали в денежном обращении. Количественную основу клада составляли 1-, 2- и 3-копеечные монеты, отчеканенные в 1911–1916 гг.; монеты XIX века, составлявшие около 10%, как правило, сильно потерты в результате длительного обращения. В кладе были также один пул Коканда и четыре стертых монетных кружка восточного происхождения, не поддающиеся определению.

Поток высокопробного российского серебра после присоединения Киргизии к Российской империи с лихвой перекрывал потребности слаборазвитого монетного обращения. На первых этапах формирования денежного хозяйства в Киргизии, где вплоть до второй половины XIX в. господствовала примитивная меновая торговля, серебряные монеты зачастую использовались не по назначению, — в частности, для изготовления подвесок, монист, серег, пуговиц и других украшений. Такая же участь позднее ожидала и некоторые серебряные монеты РСФСР и СССР 1921–1927 гг., но товарно-денежные отношения начали основательно утверждаться в жизни кыргызского народа практически сразу после присоединения к России.

Историю денежного обращения на территории Кыргызстана в XIX в. можно восстановить по материалам русских путешественников, очевидцев тех событий.

Валиханов Ч. Ч. О торговле в Кульдже и Чугучаку ― Алматы, 1985 г. Т 2.

 Камышев А. М. Денежное обращение в Киргизии середины XIX в. (по материалам русских путешественников). / Н. М. Пржевальский и русские исследователи Кыргызстана ― Бишкек, 2004 С. 183-189.