16 июля 2018. Дар христианской жизни

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника из первого тома «Добротолюбия» и продолжаем вместе с ним исследовать величайшее, наиважнейшее таинство христианской жизни человека – таинство Крещения, то, что с человеком в этом таинстве происходит. Пятнадцатый абзац:

Твердо верующим Дух Святой дается тотчас в крещении, но мы сами оскорбляем и угашаем Его в себе. Почему заповедует Апостол: «Духа не угашайте» (1Сол.   5,   19), «не оскорбляйте Духа Святого, Имже знаменастеся в день избавления» (Еф.   4,   30). Сие не значит, чтоб всякий крещенный и получивший благодать по тому самому был неизменен и не требовал более покаяния, но что от крещения, по дару Христову, нам дарована совершенная благодать Божья к исполнению всех заповедей, но потом каждый, получив оную таинственно и не совершая заповедей, по мере опущения их, находится под действием греха за то, что по нерадению, получив силу действовать, не совершает дел. Желаем ли быть совершенными, скоро или медленно, мы должны совершенно веровать Христу и исполнять все Его заповеди, получив от Него силу на такое дело. Сколько мы, веруя, исполняем заповеди Божьи, столько и Дух Святой производит в нас Свои плоды. Плоды же Духа, по святому Павлу, суть: «любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.   5,   22).

Как мы говорили в прошлый раз, заканчивая чтение четырнадцатого абзаца, если мы веруем во Христа, веруем, что Дух Святой дается нам, если мы своей решимостью довериться Ему, отдаться Ему, идти за Ним вверяем себя Ему и с этой мыслью входим в купель, то с неизбежностью следует и то, что, веруя таким образом, мы считаем необходимым и исполнение данных Им заповедей.

А заповеди Его по каким-то странным катастрофическим стечениям обстоятельств противоположны всей моей прежней жизни. То есть нужно просто поверить, что я должен поступать так. Это важно. Поверить! У меня нет никакого опыта того, что жизнь по заповедям Божьим хороша, пока я не попробую. А я не могу ни на что опереться. Да, я могу прочитать все жития святых Дмитрия Ростовского или какие-нибудь новые, современные жития новомучеников и исповедников Российских. Могу прочитать. Это важно делать и нужно делать. Читаю, вдохновляюсь, но из этого не следует с неизбежностью, что, встав из-за стола, с дивана или кресла, я пошел подражать им, пошел подражать Христу или пошел исполнять Его заповеди.

Нет, ничего не значит: я очнулся от чтения, я умилился, я прослезился, я помолился, выхожу из своей кельи и там встречаю, как мне кажется, совершенно другое: бегают дети, в чем-то упрекает жена, новости, футбол, война, где-то опять кто-то с кем-то воюет, где-то акты, пенсионный возраст, цены, деньги… О чем ты говоришь? Святые жили совсем в другое время, да и жили ли они? Да и правда ли все? Да откуда мы знаем все то, что было? Ну да, будут гонения, может, и получится у меня такое дело сделать. Сейчас жить надо, решать конкретные проблемы: вот дети кушать хотят, кредит платить надо, налоги платить, квартиру оплачивать, в школу ребенка собирать, да мало ли сколько разных вещей… То друг звонит, помочь надо непонятно в каком деле, еще что-то.

Где ж тут исполнишь заповеди Божьи? Да невозможно это! Это просто какой-то идеал, просто некое, скажем так, желаемое, но невозможное. Что же вы, в самом деле? Так если я буду исполнять заповеди Божьи, тогда уж лучше и не жить попросту, потому что исполнение заповедей Божьих меня сведет просто в социальное небытие, социальное гетто. Разве можно жить полноценной человеческой жизнью и исполнять заповеди Божьи? «Да нет! » – говорит мне весь мир, который меня окружает, он кричит, он хватает меня за волосы и бьет меня лицом об асфальт, чтобы я понял, что исполнять заповеди Божьи в нашем мире невозможно. Все события, все люди, все живое, все неживое кричат мне о том, что исполнение заповедей Божьих в современном мире невозможно, немыслимо, более того – преступно. И я убеждаюсь, говорю: «Да нет, наверное, я что-то не так понял. Мученики и есть мученики, это их дело, конечно. Но я-то здесь при чем? Нет, я нормальный человек, я честно живу, стараюсь ничего плохого не делать, но заповеди – нет, это невозможно. Да и, честно сказать, это и две тысячи лет назад было невозможно. Просто это некий идеал, пожелание, и все».

И я остаюсь на месте, со мной ничего не происходит, ни за каким Христом я не иду, да и идти не собираюсь, собственно; потому что идти невозможно, Он остается для меня просто нравственным идеалом. Хотя бы так. Или, что еще хуже, становится источником хороших материальных (опять-таки каких еще-то? ) благ: я к Нему обращаюсь и прошу у Него, чтобы Он мне дал эти самые блага. Я понимаю, что для этого надо что-то сделать. Что я могу для Него сделать? Ничего не могу, потому что я не верю, что можно что-либо сделать. Поэтому из того, что мне доступно, можно сделать только одно – это причащаться.

Что еще я могу сделать? Больше я сделать ничего не могу. Исповедоваться я не могу, потому что какой смысл исповедоваться в том, что исправлять не собираюсь? Ну да, формально надо, пока еще не разрешают причащаться без исповеди, поэтому буду-ка я, скажем, не каясь, ходить на исповедь. Конечно, в чем каяться-то? Исполнить-то все равно ничего не могу. Ну, надо сказать, что я грешен, – скажу, что я грешен. Может, спрошу совета какого-нибудь по жизни: как с детьми, как с женой, как с мамой жить; расспрошу, узнаю. Ну а потом причаститься. Причем желательно, чтобы исповедь была поменьше. Лучше, конечно, чтобы вообще ее не было, потому что это формальность некая; я же не собираюсь идти за Христом. А вот причастия чтобы было побольше в моей жизни…

Вот примерно к этому приходит сейчас современная жизнь христианина, потому что он не верит (и почти никто не верит), что заповеди Божьи можно исполнять. Несколько большее число людей верят, что их нужно исполнять. Этих людей достаточно, это истинно кающиеся люди, они очень мужественные и очень честные: они знают, что они должны это исполнить, но исполнить этого не могут и за это упрекают себя, укоряют себя и плачут. Но когда человек поверит в то, что заповеди исполнить можно (не только нужно, но и можно), с этого момента начнется именно жизнь крещеного человека: нужно поверить, что иначе я поступить не могу.

Нужно поверить еще и в то, что Бог дает заповеди не те, которые тяжелы для исполнения, а жизнь вне этих заповедей тяжела для исполнения. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11, 29–30). То есть Он говорит, что исполнение Его заповедей хотя и крест, но оно не тяжелое, это можно сделать, Богу все возможно, с Богом все возможно.

Понятно, что при глубоком размышлении человек с неизбежностью понимает, что движущим рычагом, переворачивающим его жизнь в направлении заповедей Божьих, станет молитва, потому что именно суть молитвы (как она есть) в том, чтобы призвать Бога в свою жизнь и Его силой подъять неподъемное благое иго, бремя заповедей Христовых. Я потому и молюсь Ему, что без Него не могу творить ничего; я потому и призываю Его, что не могу исполнить ни одной заповеди без Него; я и прошу, чтобы Он дал мне Духа Своего, потому что Духом Его я и смогу исполнить то, что должен исполнить. Это есть плод духовной нищеты: я знаю, что я нищ, наг и убог, и именно поэтому я и прошу Бога, обращаюсь к Богу: «Господи, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны… И спаси, и ущедри, и помоги, и помилуй, научи, вразуми…» Человек, непрестанно взывающий к Богу, непрестанно зовущий Его на помощь, этим смиряется, получает эту благодать Божью, возрастает в этой благодати, в той самой благодати, которая дана была ему в крещении, и преображается этой благодатью. Но все это происходит, только если он решится. А не решается потому, что неверие: он не верит, что заповеди Божьи необходимы всякому человеку, верующему в Бога, во Христа.

Вот шестнадцатый абзац:

Итак, если кто из верных, живя по заповедям, соразмерно тому обрел некое духовное действие, да верует, что он уже прежде получил силу на то, ибо получил в крещении благодать Духа – причину всего благого, не только тайных и духовных, но и явных добродетелей. И никто из добродетельных да не полагает одною своею силою сделать что-либо благое, ибо благой человек, не от себя, но «от благого сокровища сердца приносит благое» (Мф.   12,   35), говорит слово, разумея под сокровищем Духа Святого в сердцах верных сокровенного.

Только вера вновь и вновь ставит меня в правильное отношение к Богу. Вера эта возрастает по мере исполнения заповедей. И эта вера, возрастая, обогащает меня и опытом, и ведением. Но всегда по-прежнему остается вера: пока я верю – есть опыт жизни в Боге, пока я верю – я исполняю заповеди. Как только я перестану исполнять заповеди, вера начнет засыхать. Как только я перестану верить в заповеди, я перестану их исполнять, они перестанут приносить мне пользу. Вот так вера, животворя и утверждая все, обогащая меня опытом и ведением, с неизбежностью влечет меня к тому, чтобы я исполнял заповеди, иначе я потеряю веру и стану маловерным, суеверным и попросту неверным человеком. Только исполнение заповедей подпитывает мою веру, потому что по вере я и живу. Если же я потеряю веру, то жить мне будет просто нечем.

Девятнадцатый абзац:

Блага, которые получат праведные по воскресении, находятся горе, обручения же их и начатки отныне действуют духовно в сердцах верующих, дабы, будучи удостоверены о будущем, мы презрели все настоящее, и возлюбили Бога до смерти. Посему Апостол не сказал: имеете приступить, «но приступисте к Сионстей горе, и ко граду Бога Живого, Иерусалиму Небесному» (Евр.   12,   22): ибо способными к тому мы все сделались от крещения, получить же то сподобляются одни твердо верующие, которые всякий день умирают ради любви Христовой, то есть, стоящие превыше всякой мысли о здешней жизни и не помышляющие ничего другого, кроме того, как бы достигнуть в совершенную любовь Христову. Сего ища паче всего, Святой Павел говорил: «гоню же, аще и постигну, о немже и постижет бых», то есть да возлюблю так, как и возлюблен был от Христа (Фил.   3,   12). И когда достиг сей любви, более уже не хотел помышлять ни о чем, ни о скорбном для тела, ни о дивном в творении, но все оставил явно, и говорит: «кто ны разлучит от любви Христовы» (Рим.   8,   35–39)? Ни о чем уже не хотел помышлять, но только пребывать там (в сердце, в любви Христовой).

Верующему человеку дается опыт. Нет, не опыт видения будущего или, скажем, тайн бытия, не дар исцелений, не способность творить знамения… Это сильный и глубокий, страшный и славный опыт жизни в Боге, опыт жизни в Духе, это жизнь в Боге и с Богом, это некий залог, о котором говорит апостол Павел, это начаток усыновления, это предощущение грядущей полноты, это предварение Царства Божьего, человек уже начинает в нем жить, чтобы знать, что его ждет в конце. И, живя в этом Царстве, воспламеняется любовью к грядущему Царству все больше и больше. И чем больше он воспламеняется любовью к Царству, тем меньше его прельщает окружающий мир, в котором он живет. Чем меньше его прельщает окружающий мир, тем с большей радостью и с большей силой устремляется сердце его к Богу, к Царству Божьему.

Но этот опыт, который переживает человек, воспринимается верой. Только верой. Он верой переживается, он верой расширяется, он верой утверждается. Сама истинность этого личного духовного опыта тоже определяется верой же: верой во Христа, верой Христу, верой словам Христовым.

Мы говорили, что вера с неизбежностью требует и послушания Его заповедям.

Любой человек, уверовавший во Христа и в крещении приобщившийся Духу, верой познает, что он отныне живет в Духе. Он не чувствует этого, он просто верит, что это так. И вера открывает ему некие грани, границы опыта богообщения, он начинает переживать и чувствовать, но эти чувства именно особого свойства, особой характеристики: он не видит Бога, он не видит ангелов, это вообще никак не связано; по крайней мере, очень долго никак не связано с видением вообще. Он не слышит каких-нибудь слов или ангельского пения, он не чувствует, скажем, прикосновений ангельских крыльев, он не ощущает, не обоняет какое-нибудь особое благоухание нездешнего мира – его чувства ничего ему не говорят. Но он переживает, и ощущает, и чувствует это.

Поначалу сразу он не может понять, чем он чувствует и откуда этот опыт черпается. Поначалу это даже может человека смутить. Тем не менее это опыт. Человек ощущает всем сердцем, видит опытом своей жизни, что Христос везде, Христос всегда, Христос во всем, что все слова Христа истинны, что все, что Он сказал, – истина, что все, что Он обещал, исполнял, исполняет и исполнит. И этот опыт того, что все о Христе и во Христе наполнено жизнью, полнотой, истиной, как бы вбирает человека в себя все глубже и глубже.

Самое доступное погружение в эту бездну мы встречаем в писаниях святых отцов. Амплитуда, как пишет дальше в двадцатом абзаце преподобный Марк Подвижник, у каждого своя, но опыт этот, несомненно, очень яркий, и он есть у каждого, кто живет верой. Это личный опыт. Его переживает лицо, человек. Но это вовсе не значит, что этот опыт субъективный: у каждого свой опыт, я вот чувствую так Бога, вы чувствуете эдак Бога, вот буддисты чувствуют это иначе, а, скажем, католики иначе, у протестантов это вот так, а вот у каких-нибудь язычников это вот так, каждый по-своему переживает, да и в Православной Церкви у каждого же свой опыт. Зачем навязывать нам свой личный опыт, когда у меня есть свой?

Это совершенно неверно. Опыт у каждого личный, но этот опыт объективен, потому что Бог, с Которым вступает в общение человек, действительно существует, это встреча с объективной реальностью, с действительно живым, подлинно, реально существующим Богом. И поэтому опыт этот объективен. Но на самом деле эта объективность переживаемого опыта удостоверяется не личностью переживающего этот опыт человека, не его свидетельством, а опытом и свидетельством Церкви, потому что он общается с Богом не сам по себе, а в Церкви. А в Церковь он вступил, и опыт у него этот начался именно потому, что он принял крещение, вступил в Церковь. И в Церкви он переживает опыт встречи с Богом.

Этот опыт описан давно всеми теми людьми, которые вступили в Церковь и переживают этот же самый опыт. То есть это опыт объективного переживания того, что зовется встречей человека с Богом. В Церкви все этот опыт переживают, он объективен, он описан в Священном Писании, в писаниях святых отцов, в творениях благочестивых праведников, учителей Церкви, в богослужебных текстах, молитвенной практике и вообще во всем том, что составляет Священное Писание, Священное Предание как некое совокупное описание того, что происходит с человеком в Церкви.

И вот человек видит, что переживаемое им бытие, богообщение соответствуют тому, что описано у Антония Великого и преподобного Серафима Саровского, в покаянном каноне, в стихирах Пасхи, в писании Григория Богослова. Он чувствует, видит, встречает, что все это так же и у него (ну, не так ярко, но так же), как написано в книгах. В тех книгах, которые мы читаем (у Марка Подвижника, аввы Исайи, до этого у Макария Великого). Все то, что написано от четвертого века (можно взять также и Священное Писание) и до XX века: что все люди, вступающие в Церковь, описали этот опыт; и у меня он такой же, и человек всем существом своим знает, что опыт этот истинный.

Но это сознание, казалось бы, при очень сильном заряде радости радостью не сокрушает и не раздавливает человека, переживающего сознание того, что он переживает то же самое, что описали древние святые люди, потому что эта радость вызывает в нем только трепет. Трепет, подобный тому, как сказал Петр однажды: …выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный (Лк. 5, 8). Или как в псалме: «Радуйтеся Господу с трепетом» (см. Пс. 2, 11). Вот этот трепет охватывает человека, потому что сама истинность опыта тем и удостоверяется, что человек осознает великую свою малость, уничиженность, грязность, которые только увеличивают едва ли не до бесконечности удивительное снисхождение, милосердие, любовь, щедрость, могущество и заботу Бога.

И это именно объективное переживание: я переживаю то же, что пережили до меня миллионы человек, то же, что переживут после меня миллионы или тысячи (сколько Бог даст) человек. Этот опыт объективен, его переживают все, кто в Церкви, все, кто в Боге.

Да, опыт может быть и субъективным, когда человек именно переживает нечто личное, то, что в опыте Церкви не описано, это его собственное переживание: «Да, вы все в Церкви переживаете это иначе, а я вот особенный и переживаю это по-другому. Это мой не похожий ни на что субъективный опыт».

Вот эта субъективность опыта и называется прелестью, когда человек противоречит объективному церковному опыту. У него не так, как у других людей, он противоречит Церкви, Преданию, Писанию, и в итоге в нем все возрастает и возрастает непослушание, и он внутренне уже отделяет себя от Церкви, даже если внешне от нее еще не отделился. Поэтому очень важно, чтобы вот этой субъективности не было. А для этого надо слушать и слушаться, читать, вникать, постигать и сверять свой опыт с традицией Церкви, не пытаясь приобрести нечто из ряда вон субъективное, из ряда вон не похожее ни на что.